Текст книги "Чувство любви"

Глава 2. Привязанность: ключ к любви

Любовь – это два одиночества, которые приветствуют друг друга, соприкасаются и защищают друг друга.

Райнер Мария Рильке

«Любовные отношения – это рациональная бизнес-сделка, – так выразился в своей лекции на международной конференции в Банфе тридцать лет назад знаменитый психолог. – Это постоянные переговоры, согласование прибыли и убытков. Конечно, каждому хочется получать больше, а терять меньше». Начинающий клиницист, я слушала его и качала головой, не соглашаясь с этим определением. Я работала с несчастными парами и знала, что они не вписываются в эту модную теорию любви «Ты – мне, я – тебе». Но я не знала почему.

Несколько часов спустя я сидела в баре и спорила со старшим коллегой.

– Что тебе не нравится в этом определении? Отношения – это ведь действительно деловая сделка, – настаивал он.

– Нет, неправда, – упорствовала я.

– Ну хорошо, – снисходительно парировал он. – Тогда что они такое?

На мгновение я растерялась, не зная, что ответить, но затем взволновано выпалила:

– Никакая это не сделка. Это близость. Эмоциональная близость. Такая же, как между матерью и ребенком. Как у Боулби.

ДЕТИ И ЛЮБОВЬ

У каждой революции есть свои герои, герой революции отношений – Джон Боулби. Скорее всего, имя Боулби вы впервые встретили в предыдущей главе этой книги, но его идеи и работа уже радикально изменили отношения с нашими детьми, а теперь делают то же самое с нашими отношениями с партнерами. Боулби – британский психиатр, родоначальник теории привязанности, рассматривающей личность с точки зрения возрастной психологии, которая ставит эмоции и взаимоотношения с близкими людьми во главу угла. Именно они, по мнению Боулби, определяют, кто мы и как мы себя ведем.

Теория привязанности проникла в нашу культуру и во многом изменила наши подходы к воспитанию детей в последние сорок лет. А ведь еще совсем недавно эксперты-воспитатели выступали за дистанцированный, отстраненный уход за ребенком, цель которого состояла в том, чтобы как можно быстрее превратить его в самостоятельное, автономное существо. Один из отцов современного бихевиоризма Джон Уотсон был непреклонен в своем убеждении, что материнская любовь – «опасный инструмент»; сентиментальная женская натура, считал он, – это недостаток, который не позволяет матери растить своих детей сильными и независимыми. Проявляя теплоту, например обнимая и прижимая к себе ребенка, она может испортить его и превратить в слабого, эмоционально нестабильного взрослого. Если же укладывать детей спать в отдельной комнате и не реагировать на их плач, то они научатся себя контролировать и стойко переносить любые неудобства. Уотсон, наверное, не смог бы быть более неправ, хотя его ключевая идея о том, что удовлетворение эмоциональных потребностей людей делает их более нуждающимися в поддержке, незрелыми и не лучшими объектами для любви, все еще очень популярна, когда речь идет о взрослых.

Большинство из нас сейчас безусловно признает потребность ребенка в постоянном успокаивающем физическом и эмоциональном контакте с родителями. Мы осознаем, как сильно на формирование личности ребенка влияет близость со значимыми для него взрослыми. Хотя и сегодня есть те, кто утверждает, что любовь и забота – это хорошо, но личность закладывается в нас генетически. Это не так. Большое количество исследований доказало, что даже при полном комплекте генетических минусов именно наши первые отношения определяют, дадут ли гены о себе знать в реальной жизни и как они будут проявляться. Гиперактивные обезьянки, будущие «плохие парни» своего племени, попав на воспитание к особо заботливым приемным мамам, превращаются со временем в уважаемых лидеров.

Добавьте к генетическим проблемам стрессовые условия – и здесь отзывчивость родителя имеет определяющее значение. Беспокойные младенцы из малообеспеченных семей часто плохо контролируют свое настроение, не умеют самостоятельно успокаиваться и оповещать родителей о своих потребностях. Исследователи из Амстердамского университета провели с матерями таких детей шестичасовой инструктаж по распознаванию младенческих сигналов и научили реагировать на них объятиями, поглаживаниями и тому подобным. Перемены в поведении малышей были поразительными. К году все они превратились в нормальных детей, которые тянутся к матери, когда расстроены, и успокаиваются, когда она берет их на руки. В контрольной группе, консультационная работа в которой не проводилась, по оценкам специалистов, здоровая привязанность сформировалась только у 28 % детей. Близость и забота решают все.

Революция в подходах к воспитанию детей началась с простого наблюдения за реакциями и паттернами поведения при общении матери и ребенка, а привела к экспериментам, которые формировали эти паттерны и управляли ими. (Позже мы увидим, что череда открытий в науке о взрослых отношениях начиналась таким же образом.) В 1930-х и 1940-х годах врачи начали отмечать, что осиротевшие малыши, обеспеченные всем необходимым, кроме объятий и эмоциональной поддержки, часто не доживали и до трехлетнего возраста. Американский психоаналитик Рене Шпиц для описания таких детей ввел в обиход термин «госпитализм». Тем временем другие специалисты выявляли молодых людей, которые физически были здоровы, но эмоционально отчуждены и не способны общаться с другими людьми. Психиатр Дэвид Леви назвал такое поведение подростков эмоциональным голодом.

Но чтобы понять огромную важность этих фактов, нужно было быть Джоном Боулби. Боулби, родившийся в 1907 году в аристократической семье, был четвертым из шестерых детей и, как было принято в высшем обществе, видел своих родителей нечасто. Умытые и аккуратно одетые, они встречались с матерью раз в день – за чаем, а отца, хирурга, видели и вовсе раз в неделю – по воскресеньям. Все остальное время они проводили с няньками, горничными и гувернантками. К Боулби была приставлена няня Минни, которую будущий психиатр особенно любил. Когда ему исполнилось четыре года, мать уволила девушку; этот разрыв Боулби позже опишет словами «больно, словно я потерял мать». В возрасте семи лет его отправили в закрытую частную школу-интернат. Это событие настолько его травмировало, что спустя годы он говорил своей жене Урсуле, что в таком возрасте не отправил бы в английскую частную школу и собаку.

Очевидно, именно в результате этих событий вопрос отношений детей с родителями и другими значимыми взрослыми стал для Боулби столь важным и интересным. Окончив Тринити-колледж Кембриджа, где он изучал психологию, Боулби работал в прогрессивных интернатах с трудными подростками и малолетними преступниками, многие из которых в очень раннем детстве были разлучены с родителями или брошены ими. Затем он стал врачом, а позднее – психоаналитиком. И вскоре оказался в оппозиции к ортодоксам психоанализа, которые, опираясь на учение Фрейда, считали, что проблемы пациентов почти всегда являются внутренними, отслеживаемыми вплоть до бессознательных фантазий и страхов. Но собственный опыт и опыт других людей заставлял Боулби верить, что трудности многих пациентов были вызваны внешними причинами – их реально существующими отношениями с другими людьми. В 1938 году ему – начинающему клиницисту – было поручено вести гиперактивного трехлетнего мальчика. Супервизором была назначена известный психоаналитик Мелани Кляйн. Боулби вознамерился обсудить отношения в семье с матерью ребенка – крайне тревожной и нервной женщиной, но Кляйн считала важными только фантазии мальчика о матери и запретила вовлекать ее саму в процесс лечения. Молодой психоаналитик был возмущен.

Продолжая работать с детьми и подростками с нарушениями психики, Боулби пришел к выводу, что разрыв или отсутствие эмоциональной связи с родителями или другими значимыми взрослыми могут препятствовать здоровому эмоциональному и социальному развитию, приводя к отчуждению и озлобленности. В 1944 году Боулби опубликовал свою революционную статью Forty-Four Juvenile Thieves («Сорок четыре малолетних вора»), в которой заявлял, что «за маской безразличия [они прячут] неутолимые страдания, а за кажущейся черствостью – отчаяние». После Второй мировой войны он работал с попавшими в эвакуацию или осиротевшими детьми и в результате только укрепился в своих революционных выводах. Исследование проводилось по заказу Всемирной организации здравоохранения и было опубликовано в 1950 году. В докладе было обосновано, что разлука с близкими лишает подростков эмоциональной поддержки и наносит такой же вред психике, как нехватка питательных веществ организму.

Эта работа вызвала шквал критики и бурное признание. Выводы Боулби касались связи матери и ребенка, он уверенно заявлял, что «с самых первых дней жизни ребенок должен испытывать тепло, близость и уверенность в надежности связи с матерью (или другим значимым взрослым) к взаимному удовлетворению и удовольствию». Феминистки жаловались, что утверждение Боулби приковывает женщин к детской и исключает для них возможность выходить в люди и вести независимую жизнь. Правительства и чиновники же, напротив, были в восторге. Многие мужчины, вернувшись с войны, не могли найти работу: все нужды тыла и фронта, пока их не было, обеспечивали женщины. А тут такой повод отправить женщин по домам и вернуть рабочие места мужчинам.

Но в теории Боулби был один спорный момент. Она явно противоречила взглядам, принятым в психоанализе. Фрейд утверждал, что связь между матерью и ребенком формируется после рождения и является условным рефлексом. Младенец любит маму, потому что она его кормит. Однако Боулби, на которого в свое время произвела большое впечатление теория естественного отбора Дарвина, а также работы этологов того времени, был убежден, что эмоциональная связь устанавливается автоматически еще до рождения ребенка. Тезисы Боулби поддержал его коллега и друг Гарри Харлоу, психолог из Висконсинского университета, который проводил эксперименты на детенышах макак-резусов, разлученных с матерями сразу после рождения. Выращенные в одиночестве обезьянки так изголодались по «комфорту контакта», что, когда им предлагали на выбор проволочную «мать», снабженную бутылочкой с молоком, и мягкую тряпичную, но лишенную соски, они почти всегда предпочитали тряпичный вариант. Как отметила писательница и популяризатор науки Дебора Блум в своей книге о Гарри Харлоу, «еда необходима, чтобы жить, но хорошее объятие – это сама жизнь».

Чтобы подтвердить свои идеи, Боулби в сотрудничестве с молодым социологом Джеймсом Робертсоном снял документальный фильм A Two-Year-Old Goes to Hospital («Двухлетка в больнице»). Фильм рассказывал о маленькой девочке по имени Лора, которой требовалась небольшая операция и госпитализация на восемь дней. Впечатление фильм производит ужасающее и гнетущее (в интернете можно найти отрывки, смотреть которые без слез просто невозможно). В соответствии с преобладавшей в ту эпоху профессиональной мудростью, что чрезмерная привязанность к матерям и другим членам семьи порождает несамостоятельных, зависимых детей, которые вырастают в ни на что не годных взрослых, родителям не разрешалось оставаться с детьми в больницах. Заболевших малышей нужно было оставлять у двери учреждения; навещать их можно было раз в неделю – на час.

Разлученная с матерью и окруженная постоянно меняющимися незнакомыми лицами медсестер и врачей, Лора пугается, злится, плачет и наконец впадает в полнейшее отчаяние. Дома после выписки девочка остается эмоционально закрытой и отказывается идти на близкий контакт с матерью. Фильм поднял переполох в профессиональных кругах. Королевское медицинское общество объявило его постановочным и лживым, а Британское психоаналитическое общество с пренебрежением отмахнулось; был даже психоаналитик, который заявил, что горе и ужас Лоры были вызваны не разлукой, а гневом из-за подсознательных фантазий о новой беременности матери. Больницы Великобритании и Америки отказались от жесткой политики и разрешили родителям находиться с детьми во время лечения только в конце 1960-х годов.

Несмотря на протесты и критику коллег, Боулби не отказался от своих идей и сформулировал теорию того, что он назвал привязанностью. (Говорят, что, когда супруга спросила, почему он не хочет называть вещи своими именами, а свою теорию – теорией любви, ученый ответил, что это было бы издевательством над наукой.) Боулби в его работе заметно помогла психолог-исследователь из Канады Мэри Эйнсворт, которая оформила его идеи и проверила их на практике.

В ходе совместных экспериментов они выделили четыре элемента привязанности.

• Мы стремимся иметь, отслеживать и поддерживать эмоциональный и физический контакт с объектами привязанности. На протяжении всей жизни нам важно знать, что они эмоционально отзывчивы, неравнодушны и искренне расположены к нам.

• Мы обращаемся к любимым за поддержкой и утешением, когда расстроены, встревожены или напуганы. Близость с ними обеспечивает нам ощущение тихой гавани, в которой нас примут и поймут любыми; это базовое чувство безопасности учит нас управляться со своими эмоциями, общаться с другими людьми и доверять им.

• Мы скучаем в разлуке – физической или эмоциональной, и эта тоска, или страх потери, может стать очень ощутимой и даже полностью выбить нас из колеи. Изоляция травматична для людей: такова наша природа.

• Мы рассчитываем, что значимый человек будет находиться рядом и поддерживать нас, пока мы исследуем и изучаем мир вокруг. Чем тверже наша уверенность в прочности связи, тем более независимыми и самостоятельными мы можем быть.

Эти четыре элемента универсальны и типичны для любых отношений между любыми людьми, независимо от их национальности, вероисповедания, принадлежности к той или иной культуре и так далее. Суть концепции заключается в том, что формирование глубокой взаимной близости является главным императивом для представителей рода человеческого. По мнению Боулби, жизнь в своем лучшем проявлении – это, по сути, череда «экскурсий» из безопасности близких отношений в пугающую непредсказуемость большого внешнего мира.

Однако теории Боулби недоставало эмпирически подтвержденных доказательств. И на помощь снова пришла Мэри Эйнсворт. Она разработала простой, но хитроумный эксперимент, который до сих пор считается одним из самых важных и переломных в истории всей психологии. Он так же важен для нашего понимания любви и отношений, как эксперимент Ньютона, показывающий, что мелкая галька и большие камни падают с одинаковой скоростью, для понимания закона всемирного тяготения. Скажу даже больше: если бы не Эйнсворт, идея Боулби до сих пор могла бы оставаться гипотезой.

Эксперимент был назван «Незнакомая ситуация», в интернете можно найти несколько протоколов его проведения. Мать с ребенком в возрасте от года до трех лет приглашается в незнакомое помещение. Через несколько минут появляется сотрудник, а мать уходит – малыш остается один на один с незнакомым ему взрослым. Через три минуты мать возвращается. Большинство детей сильно расстраиваются, видя, что мать покидает помещение: они начинают плакать, бросать игрушки, беспокойно раскачиваться из стороны в сторону. В момент воссоединения ребенка с матерью проявляется одна из трех моделей поведения, и эти модели определяют тип эмоциональной связи, которая сложилась между малышом и родителем.

У жизнерадостных детишек, которые быстро успокаиваются, легко идут на контакт со своими вернувшимися мамами и тут же возвращаются к исследованию окружающего пространства, матери обычно теплые и отзывчивые. У детей, которые продолжают нервничать, демонстрируют враждебность и требовательность или отчаянно цепляются за мать, когда та возвращается, обычно эмоционально непоследовательные матери, которые то ласкают ребенка, то отталкивают его от себя. И третья группа – малыши, которые не выказывают ни радости, ни огорчения или гнева и остаются равнодушно отстраненными от своих родительниц, – это дети холодных и отвергающих матерей. Боулби и Эйнсворт определили эти эмоциональные стратегии, или типы привязанности детей, как надежный, тревожно-амбивалентный и избегающий соответственно.

Боулби посчастливилось дожить до того дня, когда его теория привязанности стала краеугольным камнем воспитания детей в западном мире. (Более того, о привязанности в детско-родительских отношениях стали так много и так открыто говорить, что она стала ключевым концептом «естественного родительства» известного американского педиатра Уильяма Сирса. Основанное на принципах, отстаиваемых Боулби, оно, однако, далеко выходит за рамки его теорий. Естественное родительство часто предполагает совместный сон с детьми, грудное вскармливание в течение нескольких лет и практически постоянный физический контакт ребенка с матерью или отцом.)

Сегодня никто не ставит под сомнение тот факт, что маленькие дети нуждаются в постоянной физической и эмоциональной близости со значимыми для них взрослыми. Эта когда-то революционная идея стала для нас аксиомой. Но только там, где речь идет о детях. Многие до сих пор уверены, что такая зависимость заканчивается в подростковом возрасте. Боулби так не считал. Он подчеркивал, что потребность в близости с несколькими значимыми для нас людьми, потребность в привязанности сохраняется у нас в течение всей жизни и что именно она формирует наши романтические отношения, когда мы взрослеем. Он писал: «Все мы с момента рождения и до самой смерти чувствуем себя счастливым лишь тогда, когда жизнь наша организована как череда познавательных экскурсий – коротких или длинных – в большой мир из зоны безопасности, которую обеспечивают нам собой близкие люди».

ВЗРОСЛЫЕ И ЛЮБОВЬ

Свои заявления Боулби обосновывал результатами наблюдений за вдовами Второй мировой, которые демонстрировали те же поведенческие паттерны, что и осиротевшие беспризорники. Он знал также, что обезьянки, над которыми ставил свои опыты Харлоу, став взрослыми, становились эмоционально нездоровыми: испытывали приступы ярости, саморазрушения или апатии, оказывались не способными взаимодействовать со своими сородичами и образовывать пары. Однако идеи выдающегося ученого отвергались снова и снова. Боулби ушел из жизни в 1991 году, так и не успев собрать доказательства того, что его теория привязанности актуальна также для взрослых людей и отношений между ними.

Через несколько лет знамя его борьбы подхватили социальные психологи из Денверского университета Фил Шейвер и Синди Хазан. Изначально объектом их научного интереса была способность людей справляться с горем и одиночеством. В работах Боулби они пытались найти объяснение, почему чувство одиночества так тягостно для человека. Идеи Боулби их так впечатлили, что они решили провести блиц-опрос о любви и отношениях, который был опубликован в газете Rocky Mountain News. Его результаты показали, что атрибуты привязанности и модели поведения, которые были отмечены в отношениях матерей с детьми, встречаются и у взрослых. Партнеры, уверенные в прочности своих отношений, умели просить о защите и поддержке и давать их, легко помогая друг другу найти эмоциональный баланс; те же, кто был не уверен в безопасности и надежности своей связи, демонстрировали тревожность, гнев и требовательность либо отстраненность и холодность. По следам этого ненаучного эксперимента Шейвер и Хазан запустили еще ряд исследований, на этот раз более формализованных. Их работа вдохновила других ученых также начать проверять гипотезы Боулби.

За двадцать лет, прошедших после смерти Боулби, были опубликованы сотни исследований, которые подтверждают его идеи. Они доказывают, например, что наша потребность в привязанности не заканчивается вместе с детством и что романтическая любовь взрослых людей – это та же привязанность. В любом возрасте человек стремится установить и поддерживать физический и эмоциональный контакт как минимум с одним значимым для него объектом. И этот объект привязанности нужен нам особенно остро, когда мы расстроены, напуганы или встревожены. Так мы устроены.

Тот факт, что многие психологи и психиатры сначала отвергли эту точку зрения на взрослую романтическую любовь, неудивителен. С одной стороны, она опровергает столь дорогую для нас идею нашей взрослости, в частности, что мы самодостаточны и независимы. (Ежедневно со страниц печатных СМИ, с экранов телевизоров и из динамиков радиоприемников нас призывают «полюбить себя», уверяют, что мы «этого достойны», и рассказывают, как самостоятельно справиться со стрессом.) Кроме того, концепция Боулби противоречит набирающему все большую популярность современному видению любовных отношений как приятельства с бонусом в виде секса. Но сердце почти каждого из нас, даже когда мы живем в одиночку, населяют близкие и родные нам люди. Быть человеком – значит нуждаться в других, и нет в этой нужде порока или слабости. Дружба, даже если она включает в себя интимную близость, – это не любовь. Отношения с друзьями не столь прочны и крепки. Даже самые близкие друзья не смогут обеспечивать вам столько заботы, самоотверженности, доверия и безопасности, сколько легко отдают возлюбленные. Любимых невозможно заменить и заместить.

Психолог Марио Микулинсер из Междисциплинарного центра (IDC) в Герцлии (Израиль) недавно провел эксперимент, во время которого попросил студентов назвать людей, которых они любят, и людей, с которыми они просто знакомы. Затем попросил их сесть за компьютер и при появлении на экране набора из различных букв нажимать на одну клавишу, если из этих букв можно было сложить слово или имя, и на другую – если ничего сложить было нельзя. В процессе выполнения задания на экране буквально на доли секунды (время, недостаточное для сознательной обработки) возникали слова с угрожающим смыслом: «разлука», «смерть», «провал» и так далее. Микулинсер обнаружил, что, подсознательно почувствовав угрозу, студенты начинали узнавать в разрозненных буквах имена своих любимых гораздо быстрее, чем имена знакомых и друзей.

В психологии широко применяется такой метод оценки открытости испытуемых, как время реакции выбора. Чем быстрее реакция, тем честнее ответы. Исследование Микулинсера показывает: когда нам кажется, что нам грозит какая-то беда, мы автоматически и очень быстро вспоминаем имена любимых и близких – ведь именно они наша безопасная крепость. Этот эксперимент напоминает мне ситуации из реальной жизни. Когда врач назначает моему мужу обследования или анализы, первое, что он делает, – узнает, буду ли я свободна в этот день и смогу ли пойти с ним. Когда мой самолет попадает в грозу, я непроизвольно вспоминаю спокойную улыбку, с которой супруг провожал меня до выхода на посадку. В следующей главе я расскажу о лабораторном МРТ-исследовании, в котором женщины, которых предупреждали, что им придется перенести слабый удар током, гораздо меньше боялись, просто держа за руку своего мужа.

Боулби и Эйнсворт пришли к выводу, что дети формируют со своими близкими три вида привязанности. То же самое верно и для взрослых. Базовый тип привязанности человека формируется в детстве. Надежный тип привязанности – оптимальный вариант – формируется естественным образом, когда мы растем в уверенности, что главные для нас люди постоянно будут рядом и всегда откликнутся на наш зов. Мы учимся обращаться за утешением и поддержкой, когда они нам нужны, будучи уверены, что почти наверняка их получим. Такая близость – несущая конструкция всей нашей жизни, опираясь на которую мы остаемся спокойными и эмоционально уравновешенными в любой ситуации. Нас не пугает близость и потребность в других, не снедают беспокойство и тревога, что нас предадут и бросят. Мы как бы всем своим поведением заявляем: «Я знаю, что нуждаюсь в тебе, а ты – во мне. И это нормально. Даже прекрасно. Так что давай станем друг для друга самыми близкими людьми».

Однако некоторые из нас были привязаны в детстве к людям, отношение которых к нам было непредсказуемым, непоследовательным, пренебрежительным и даже жестоким. В результате у нас сформировался один из двух так называемых ненадежных типов привязанности – тревожно-амбивалентный или избегающий, который автоматически включается, когда мы (или партнер) начинаем нуждаться в близости. При тревожно-амбивалентном типе нас в любой нестандартной ситуации начинают захлестывать эмоции; мы склонны беспокоиться, что нас бросят, и поэтому привычно ищем подтверждений и требуем доказательств любви. Мы словно спрашиваем: «Ты со мной? Ты рядом? Это точно? Докажи. Я не чувствую уверенности. Докажи еще чем-нибудь».

При избегающем типе мы, наоборот, склонны гасить и прятать свои эмоции, чтобы защититься и не стать уязвимыми или зависимыми от других. Мы отрицаем собственную потребность в привязанности и пытаемся избегать настоящей близости. Другие люди для нас – источник опасности, а не покоя и комфорта. Здесь мы транслируем: «Мне от тебя ничего не нужно. Делай что хочешь, меня и так все устраивает».

Несмотря на то что у нас есть типичный для нас паттерн привязанности, мы можем – и регулярно так делаем – выбирать и альтернативные стратегии поведения в зависимости от ситуации или человека, с которым имеем дело. В общении с мужем – а женаты мы уже двадцать пять лет – я большую часть времени веду себя по надежному типу, но, когда мы время от времени ссоримся, я могу начать тревожиться и требовать, чтобы он обратил на меня внимание и развеял мои страхи и сомнения. Стоит ему это сделать, я возвращаюсь к своему привычному надежному паттерну.

Чтобы проиллюстрировать типы привязанности в отношениях, расскажу о трех своих английских родственниках. Надежный тип – это мой отец Артур. Когда я – единственный его ребенок – заявила, что собираюсь в Канаду, он выслушал меня, сказал, что будет очень сильно скучать, и спросил, чем мне помочь. Он дал мне поддержку и благословение, которые были мне так необходимы, и заверил, что я всегда смогу вернуться домой – к нему, – если что-то пойдет не так. Он регулярно писал мне теплые, полные любви письма. Точно так же он всегда был готов поддержать и воодушевить других людей. Морской инженер, прошедший Вторую мировую на эскадренном миноносце, он в буквальном смысле подставлял плечо другим ветеранам, когда они оплакивали в подсобке нашего семейного паба погибших друзей и свои искореженные жизни. Однако отец умел не только дать поддержку, но и попросить о ней. К примеру, ложась в больницу, чтобы сделать операцию на позвоночнике, он попросил лучшего друга приехать и побыть с ним рядом.

Моя долговязая тетушка Хлоя, точь-в-точь похожая на возлюбленную Попая Олив Ойл[2]2
  Моряк Попай и Олив Ойл – главные герои серии американских комиксов и мультфильмов.


[Закрыть], тип привязанности имела тревожно-амбивалентный. Она была уверена, что дядюшка Сирил – пухлый коротышка с прической, как у Элвиса Пресли, – неудержимо притягателен в глазах других женщин, а пивное брюшко только прибавляло ему сексуальности. Он часто уезжал по делам, и, говоря об этом, тетушка Хлоя всегда начинала рыдать и вслух задаваться вопросом, случалось ли у него в командировках то, что она называла похотливыми связями. Его привычка по возвращении молча сносить ее подозрения и упреки, увы, не прибавляла ей уверенности в их отношениях. На семейных сборищах она не выпускала его руку, будто боялась, что он тут же исчезнет. Уже тогда я думала, что она не цеплялась бы за него так отчаянно, если бы он был чуть более открытым и разговорчивым. Он действительно всегда был себе на уме, и я тоже не могу сказать, что рядом с ним чувствовала себя в безопасности.

Избегающий тип – это, безусловно, высокий и вечно угрюмый дядя Гарольд. Однажды я гостила в его доме. Увидев, что я в отчаянии заливаюсь слезами, потому что мой плюшевый мишка испачкался после пирогов из грязи, которыми я его накормила, а потом порвался, когда я пыталась оттереть его ершиком для унитаза, дядя сказал: «А ну прекрати ныть!» – и отправил меня в комнату. Он был совершенно неприступен, особенно для маленьких девочек, проводил все свободное время в саду и часто спал на раздвижной кровати в своем сарае. В моем присутствии он ни разу не прикоснулся к Вине – своей веселой и дружелюбной жене, в браке с которой прожил тридцать лет. Зато, когда она заболела, он ухаживал за ней как профессиональная сиделка, а через три месяца после ее смерти свел счеты с жизнью и сам. «Он не умел открыться, но и жить без нее не сумел», – сказала мне тогда бабушка.

Тип привязанности напрямую связан с тем, как мы видим себя и других. Эти ментальные модели определяют, как мы регулируем свои эмоции, чего ждем от отношений и как трактуем любые действия партнера; они же закладывают поведенческие шаблоны. Люди с надежным типом привязанности, как правило, считают себя достойными и заслуживающими любви, а окружающих – надежными и достойными доверия. Они верят в свои отношения и готовы учиться выстраивать любовь. Люди с тревожным паттерном склонны идеализировать других и сильно сомневаться в собственной ценности и своей приемлемости в качестве партнеров. Как следствие, они с одержимостью ищут и требуют одобрения и заверений, что их любят и не собираются бросать. Люди с избегающим типом привязанности верят в то, что они достойны любви, – по крайней мере, способны себя в этом убедить, а любые сомнения – подавить. Но вот окружающие, по их мнению, совершенно ненадежны и абсолютно не заслуживают доверия. Даже рассказывая о прошлом или мечтая о будущем, люди тревожно-амбивалентные опишут себя нелюбимыми и без пяти минут брошенными, а избегающие – отстраненными и ничего не чувствующими.

Провел исследования в этой области и сделал важные открытия психолог Джефф Симпсон. Джефф, со своей стрижкой ежиком похожий на классического красавчика-нападающего из американских романтических фильмов, разговаривал со мной в своей лаборатории в Миннесотском университете. В детстве он любил наблюдать, как люди общаются и вообще ведут себя друг с другом, особенно в больницах, куда он регулярно ходил делать уколы от аллергии. Он вспоминал, как был заинтригован и пытался понять, почему одни, когда им было страшно или грустно, хотели поговорить, другие – чтобы их трогали и обнимали, а третьим было нужно лишь, чтобы их оставили в покое. Еще он вспоминал, как студентом был отправлен в Оксфорд изучать поведение кошек, живущих на ферме, и как увлекся попытками найти паттерны в их взаимодействиях. Так что его выбор профессии социального психолога ни для кого не стал неожиданностью.

Но попав в начале 1990-х в аспирантуру, он был разочарован. Оказалось, что большинство психологов вовсе не наблюдают за тем, как общаются живые люди; чаще всего они просто просили взрослых заполнить анкеты, а затем сопоставляли и анализировали их «причесанные» мнения и взгляды. Очень немногие исследователи предпринимали попытки наблюдать, как люди, находящиеся в состоянии стресса, ведут себя с другими людьми, но и они не могли внятно описать свои наблюдения. Джефф зашел в тупик. И тогда на помощь ему пришел однокурсник Стив Ролс. Он рассказал, что у Джона Боулби есть теория, подкрепленная экспериментами с участием детей, которая также может относиться к взрослым и способна объяснить, почему одни люди, когда они расстроены, обращаются за поддержкой, а другие отворачиваются. Встретившись за чашкой кофе, они решили провести эксперимент: как будут вести себя люди, недолгое время связанные романтическими отношениями, в неприятной ситуации. Свершилось! Мир увидел первые исследования, посвященные изучению паттернов привязанности взрослых людей.