Текст книги "«У» – значит убийца"

Глава 12

Она моментально покраснела. Несмотря на темно-русые волосы, цвет лица у Тринни был светлый, и румянец ярко горел на щеках. Она отвела взгляд и внезапно гораздо интенсивнее занялась своей работой. Я видела, что ей очень хочется сменить тему разговора. Тринни склонилась над футболкой с таким видом, будто важнее всего было именно сейчас малевать все эти черточки.

– Тринни?

– Что?

– Как вам удалось увидеть пленку? Но только не говорите "какую пленку", потому что вы прекрасно знаете, о какой пленке идет речь.

– Я не видела никакой пленки.

– Ох, не надо. Разумеется, видели. Иначе откуда вы могли бы знать, что в фильме снимался не один мужчина?

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – с легким раздражением парировала Тринни.

– Я говорю о порнофильме, в котором снялась Лорна. Помните? Вам об этом рассказала мама?

– Наверное, мама и об актерах говорила.

– Гм-м, – промычала я самым скептическим тоном. – Как это случилось? Лорна дала вам пленку?

– Не-ет, – словно по слогам протянула Тринни, делая вид, что ее обидело мое предположение.

– Так откуда вы знаете, что там снимался не один мужчина?

– Я предположила. А в чем дело?

Я внимательно посмотрела на нее. И тут мне в голову пришла очевидная мысль.

– Так это вы упаковали кассету и положили ее в почтовый ящик?

– Нет. И вообще, я не обязана отвечать, – огрызнулась Тринни, но на щеках ее снова вспыхнул румянец, который был лучше всякого детектора лжи.

– А кто?

– Я ничего об этом не знаю, так что можете сменить тему. Это вам не заседание суда, и я не под присягой.

Прямо-таки речь адвоката. Мне даже на секунду показалось, что сейчас она заткнет пальцами уши, чтобы не слушать меня. Я попыталась заглянуть ей в глаза.

– Тринни, – проворковала я.

Она не отрывалась от футболки, лежавшей перед ней, нанося спирали ярко-оранжевой объемной краской.

– Послушайте. Меня не волнует что вы сделали, и я клянусь, что ни слова не скажу об этом вашим родителям. Я пыталась узнать, кто прислал им кассету, и теперь я это знаю. Как бы там ни было, но вы всем нам оказали услугу. Если бы вашу маму не расстроила эта пленка, она не пришла бы ко мне, и все расследование заглохло бы. – Я подождала, а затем попыталась подтолкнуть ее к разговору. – Это была идея Берлин или ваша?

– Я не обязана отвечать.

– Может быть, просто кивнете, если я права?

Тринни добавила на рисунке несколько зеленых звезд. Секунды тянулись медленно, но я чувствовала, что наш разговор не окончен.

– Готова поспорить, что это сделала Берлин.

Тишина.

– Я права?

Не глядя мне в глаза, Тринни подняла одно плечо.

– Я расцениваю этот ваш жест как ответ "да". Значит, пленку отправила Берлин. Но у меня есть еще вопрос. Где она взяла ее?

Снова тишина.

– Послушайте, Тринни, я очень прошу вас. – Этим способом выуживать секреты я овладела еще в школе, он особенно эффективен, когда речь идет о сокровенных девических тайнах. Я заметила, что Тринни сдается. Нас всегда обуревает желание поделиться с кем-то, особенно если при этом предоставляется возможность обвинить кого-то другого.

Тринни провела языком по зубам, словно отыскивая попавший туда волосок. И наконец вымолвила:

– Клянетесь, что никому не скажете?

Я подняла руку, как будто даю присягу.

– Я никому не скажу ни слова. Даже не заикнусь об этом.

– Нам просто надоело слушать о том, какая она расчудесная. Ведь она вовсе не была такой. Да, хорошенькое личико, прекрасная фигура, но и что из этого? Понимаете?

– Конечно.

– Да плюс ко всему она брала деньги за секс. Мы с Берлин никогда бы так не поступили. Так зачем же возносить Лорну до небес? Она не была идеальной. Даже хорошей не была.

– Такова уж человеческая натура, я думаю. Лорна ушла из жизни, но твоя мама хранит в сердце ее идеальный образ. И очень трудно отказаться от него, если это все, что у нее осталось.

Тринни начала заводиться.

– Но Лорна была стервой. Думала только о себе. На маму и папу почти не обращала внимания. Домашнюю работу делаю только я, тружусь, как пчелка, а толку никакого. Лорна все равно оставалась любимицей мамы. А мы с Берлин – так себе. – От избытка эмоций кожа Тринни начала менять окраску, как у хамелеона. Внезапно полились слезы. Она закрыла лицо руками, всхлипывая от рыданий.

Я дотронулась до ее руки.

– Тринни, это неправда. Ваша мама вас очень любит. В тот вечер, когда она пришла ко мне в офис, она много рассказывала о вас и Берлин, о том, какие вы хорошие, как помогаете ей по дому. Да вы просто сокровище для нее. Честно.

Громкие, прерывистые всхлипывания не прекращались.

– Тогда почему она не говорит нам об этом? Никогда не сказала ни слова.

– Может, не решается. Может, не находит нужных слов, но это ничего не значит, она безумно любит вас.

– Я не выдержу. Не выдержу. – Тринни плакала, как дитя, дав волю своему горю. Я сидела и не вмешивалась, позволяя ей самой справиться с этим. Наконец слезы утихли, и Тринни тяжело вздохнула. Порывшись в кармане шорт, она вытащила скомканный носовой платок и прижала его к глазам. – Ох, Господи, – пробормотала Тринни, положила локти на стол и высморкалась. Опустив взгляд вниз, она заметила, что выпачкала руки краской. – Черт побери, вы только посмотрите на это. – У нее вырвался смешок, похожий на отрыжку.

– Что здесь происходит? – В дверях стояла Берлин, подозрительно разглядывая нас.

Мы обе подскочили, а Тринни воскликнула:

– Берл! Ты напугала меня до смерти. Откуда ты появилась? – Она торопливо промокнула глаза, пытаясь скрыть, что плакала.

В одной руке Берлин держала пластиковый пакет с продуктами, в другой – ключи. Она уставилась на Тринни.

– Извини, что подкралась незаметно. Я не догадалась, что могу помешать вам. – Взгляд Берлин переместился на меня. – Что тут такое?

– Ничего, – ответила я. – Мы говорили о Лорне, и Тринни расстроилась.

– Я так и подумала. А вот я уже достаточно наслушалась о ней. Папа прав. Давайте оставим эту тему и поговорим о чем-нибудь другом. Где мама? Она уже встала?

– Мне кажется, она в душе, – ответила Тринни. Я с запозданием услышала, что где-то шумит вода. Берлин бросила ключи на стул, подошла к столу и принялась выгружать из пакета продукты. Как и Тринни, она была в шортах, футболке и шлепанцах – профессиональный наряд помощницы сантехника. В крашеных белых волосах пробивались темные корни. Несмотря на разницу всего в четыре года, лицо ее выглядело так, как у Лорны выглядело бы лет в сорок. Возможно, не так уж и плохо умирать молодой, поскольку красота застывает во времени.

Берлин повернулась к Тринни.

– Ты можешь помочь мне? – раздраженным тоном бросила Берлин. – Давно она здесь?

– Десять минут, – отозвалась я, хотя меня и не спрашивали. – Я просто заехала забрать бумаги, которые ваша мать оставила мне. Тринни показала мне, как разрисовывать футболки, а потом мы заговорили о смерти Лорны. – Я взяла коробку, намереваясь ускользнуть отсюда до появления Дженис.

Берлин с интересом посмотрела на меня.

– Это вы так говорите.

– Ох, ну ладно, мне пора. – Я встала, забросила на плечо ремешок сумочки, и, не обращая внимания на Берлин, обратилась к Тринни: – Благодарю за урок рисования. Мне очень жаль Лорну. Я знаю, что вы любили ее.

Тринни выдавила из себя мучительную улыбку, буркнула: "До свидания" и почти приветливо помахала рукой. А Берлин, не оглядываясь, направилась в контору и с шумом захлопнула за собой дверь. Я показала ей вслед язык, что вызвало смех у Тринни.

– Спасибо, – поблагодарила я и удалилась.

* * *

Было уже почти шесть часов, когда я вошла к себе в офис и плюхнула на стол коробку с бумагами Лорны. Все служащие фирмы уже разошлись по домам, не было даже Лонни, который обычно работал допоздна. Все мои налоговые формы и счета лежали там, где я их и оставила. Жаль, что какие-нибудь эльфы или добрые феи не закончили за меня эту работу. Освобождая место на столешнице, я собрала все свои бумаги и сунула их в ящик стола. Я сомневалась, что найду какую-либо ценную информацию в документах Лорны, но просмотреть их было необходимо. Сварив кофе, я уселась за стол, откинула крышку коробки и начала перебирать папки. Они выглядели так, словно кто-то вынул их прямо из ящика стола и поместил в банковскую коробку, на каждой была карточка с указанием содержимого. Имелись здесь копии завещательных форм, которые Дженис, должно быть, получила от адвоката. Карандашные пометки свидетельствовали о том, что Дженис уже проделала предварительную работу по сортировке документов. Я изучила каждую страницу, пытаясь составить представление о финансовых делах Лорны Кеплер.

Бухгалтер, вероятно, быстренько бы разобрался со всем этим, но поскольку по математике в школе у меня было только "удовлетворительно с минусом", то я копалась, хмурилась, вздыхала и грызла карандаш. Дженис заполнила форму активов Лорны, указав наличность на момент смерти, необналиченные чеки, банковские счета, акции, облигации, казначейские векселя. У Лорны не было документов о пенсионном страховании и страховании жизни, имелся лишь полис на приобретенные ювелирные изделия. Никакой собственностью она не владела, но текущие активы составляли чуть менее пятисот тысяч долларов. Совсем неплохо для секретарши с неполным рабочим днем. Была здесь и копия завещания, которое выглядело вполне четким. Лорна завещала все свои ценности, включая ювелирные изделия, наличные деньги, акции, облигации и прочие ценные бумаги, своим родителям. К завещанию прилагалась копия заполненного Дженис "Акта о признании собственноручности завещания", в котором она заявляла, что знала покойную в течение двадцати пяти лет, лично знакома с ее почерком, и что завещание написано и подписано рукой покойной.

Дэниель предположила, что у Лорны не было завещания, но документ соответствовал натуре и характеру Лорны. Небольшие суммы она завещала Берлин и Тринни, по две тысячи долларов каждой, но эти деньги не смягчили враждебного отношения сестер к ней. Возможно, Лорна не знала об этой враждебности, а может быть, и знала, и испытывала по отношению к сестрам аналогичные чувства. Но как бы там ни было, завещание еще не было утверждено. Не думаю, что здесь вина адвоката, просто Кеплеров, наверное, несколько пугала предстоящая бумажная волокита.

Я проверила налога с доходов за последние два года. Постоянную заработную плату она получала только на станции водоочистки. В графе "профессия" Лорна указала "секретарь" и "консультант-психолог". Я не смогла сдержать улыбку, прочитав последнее. Доходы она указывала тщательно, делая только положенные вычеты. На благотворительность Лорна не пожертвовала ни цента, но была чиста (в основном) перед правительством. Прибыль от проституции скрывалась под видом платы за консультации по вопросам психологии. А в Службе внутренних доходов никто, наверное, и не поинтересовался почему за эти "консультации" ей платили наличными.

Дженис предупредила в почтовом отделении, чтобы почту Лорны пересылали ей, и в коробке имелась пачка нераскрытых конвертов от разных адресатов с пометками "важная информация о налогах". Я вскрыла несколько писем, просто чтобы сравнить годовой итог со своим. Среди бумаг оказался отчет из банка в Сими-Вэли, который попадался в налоговых формах за последние два года. Счет был закрыт, но банк прислал ей уведомление о процентах, полученных за первые четыре месяца года. Я подколола его к другим бумагам. Все кредитные карточки были аннулированы, а уведомления об этом разосланы во все компании. Я еще порылась в бумагах: погашенные чеки, квитанции об оплате коммунальных услуг, различные кредитные карточки.

Я разложила погашенные чеки, словно пасьянс. Внизу, в графе "примечания", Лорна старательно записывала цель платежа: бакалейный магазин, парикмахерская, постельное белье и прочее. Было что-то трогательное в этой скрупулезности. Она не знала, что умрет к тому времени, как эти чеки вернутся из банка погашенными. Не знала, что ест в последний раз, что любой поступок, любое действие уже больше никогда не повторятся. Я всегда считала, что самым трудным в моей работе является постоянное осознание того факта, который мы все так усердно пытаемся игнорировать: мы все на этой земле лишь временно... жизнь дана нам только во временное пользование.

Я отложила карандаш и забросила ноги на стол, откинувшись на спинку своего вращающегося кресла. Мне показалось, что в офисе темно, и я зажгла лампу на книжной полке позади себя. Среди бумаг Лорны не было ни телефонной книги, ни календаря, ни какой-нибудь записной книжки. Такая конспирация должна была бы возбудить мое любопытство, но я решила, что это лишь свидетельство осторожности Лорны в отношениях с клиентами. Дэниель сказала мне, что Лорна умела держать язык за зубами, так что это умение распространялось и на записи. Я взяла конверт с фотографиями места преступления и начала просматривать их, пока не нашла снимок бумаг на столе. Поднесла фотографию поближе к свету, но все же по ней нельзя было определить, имелась ли на столе телефонная книга. Я посмотрела на часы. Устала, как собака, а еще мне было скучно и хотелось есть. Темнота сгущалась, и я ощущала, как обостряются все мои чувства. Может быть, я превращаюсь в вампира или оборотня, которые рыскают только по ночам, а с рассветом исчезают.

Я встала и надела куртку, оставив бумаги Лорны на столе. Но что же меня тревожит? Я еще раз оглядела стол. Какой-то факт... что-то очевидное... что ускользнуло от меня. Когда устаешь, мозги работают плоховато. Я постояла немного, сдвинула стопку бумаг в сторону и принялась листать формы. Взглянула на завещание и заявление Дженис о его собственноручности. Нет, дело тут было не в завещании. Дженис пришлось подтвердить законность документа, по которому она получала значительную сумму. Но ведь если бы Лорна умерла, не оставив завещания, то все равно все досталось бы Дженис.

Взяв банковские уведомления, я снова просмотрела их, задержавшись на письме из банка Сими-Вэли. Проценты набежали небольшие, так как Лорна закрыла счет в апреле. А до этого она поддерживала счет в пределах двадцати тысяч долларов. Я взглянула на дату закрытия счета. Пятница, двадцатое апреля. За день до смерти.

Я достала папку с документами, которые мне передал лейтенант Долан. В протоколе обыска были указаны все предметы, найденные в доме, включая сумочку Лорны с бумажником, кредитными карточками и сотней долларов наличными. Но никакого упоминания о двадцати тысячах долларов. Я прошла с уведомлением в кабинет, где у нас стоял ксерокс, сделала копию и сунул ее к себе в сумочку. Первым делом я решила поговорить с Сереной Бонни. Нашла в телефонной книге адрес дома ее отца, сложила все папки обратно в коробку и, прихватив ее с собой, спустилась вниз к машине.

* * *

По адресу, где проживал Кларк Эссельман, я обнаружила довольно крупное поместье – акров семь или восемь, – окруженное невысокой каменной стеной, за которой в темноте виднелись просторные лужайки. Не слишком яркие фонари освещали дом, построенный во французском деревенском стиле – длинный и низкий, с пирамидальной крышей. Окна по фасаду были забраны прочными желтыми решетками, дымовые трубы торчали на фоне темного неба, словно черные башни. Золотистого света фонарей, освещавших деревья и дорожки, мне вполне хватило, чтобы представить, как все здесь выглядит днем. На некотором расстоянии от главного здания тоже поблескивал свет, наверное, там находился дом для гостей или жилье прислуги.

Подъехав к парадному входу, я обнаружила ворота с электронным управлением, пульт которого и домофон находились на высоте окна дорогих машин, к числу которых, естественно, не принадлежал мой "фольксваген". Поэтому, чтобы нажать кнопку мне пришлось открыть дверцу машины и вытянуться всем телом, рискуя при этом заработать растяжение мышц спины. А когда я все-таки нажала кнопку, то у меня появилось желание заказать "биг-мак" с жареным картофелем.

– Да? – послышался в ответ неопределенный голос.

– Здравствуйте. Я Кинси Милхоун. У меня находятся ключи, которые принадлежат Серене Бонни.

Ответа не последовало. А чего я, собственно говоря, ждала? Возгласа удивления? Через секунду ворота бесшумно распахнулись. Я направила "фольксваген" по круговой подъездной дорожке, по обе стороны которой тянулись кусты можжевельника. Сама дорожка была вымощена булыжником, от нее отходили два ответвления, одно влево, другое вглубь участка. Я разглядела очертания нескольких металлических гаражей, выстроившихся в ряд, словно лошадиные стойла. Исключительно из духа противоречия, проехав мимо главного входа, я завернула за угол и поставила "фольксваген" на хорошо освещенную стоянку, покрытую гравием. Гаражи соединялись с домом длинным крытым проходом, позади которого я заметила лужайку, а на ней искусственный пруд, среди камней которого примостились фонари. Заботливо освещались и другие красивые участки ландшафта. Декоративные кусты и стволы деревьев казались нарисованными масляными красками на черном бархате. На чистой темной поверхности пруда плавали водяные лилии, нарушая стройное, перевернутое отражение дома.

В вечернем воздухе стоял запах цветущего жасмина. Я вернулась к входной двери и позвонила. Через несколько секунд мне открыла Серена, одетая в брюки и белую шелковую блузку.

– Я привезла вам ключи, – сообщила я, протягивая связку.

– Это мои ключи? Ох, да, конечно же. А где вы их взяли?

– Мне передала их мать Лорны. Вы, должно быть, дали Лорне комплект, чтобы она могла приходить сюда в ваше отсутствие.

– Спасибо. А я совсем и забыла. Очень любезно с вашей стороны вернуть их.

– Я еще хотела бы задать вам несколько вопросов, если вы сможете уделить мне время.

– Разумеется. Входите. Папа во дворе. Его только сегодня выписали из больницы. Вы знакомы с ним?

– По-моему, наши дорожки никогда не пересекались.

Я прошла за Сереной через дом в просторную деревенскую кухню. Кухарка, занятая приготовлением ужина, бросила на нас быстрый взгляд, на секунду оторвавшись от разделочной доски. В дальнем конце комнаты перед стеклянными дверями стоял обеденный стол, за которым вполне могли бы уместиться восемь человек. По высокому потолку проходили продольные и поперечные деревянные балки. Вдоль стен на деревянных крючках были развешаны пучки высушенных трав. Светлый, блестящий сосновьш пол. Размеры кухни позволили устроить в ней два отдельных рабочих стола для повара, на расстоянии примерно десяти футов друг о друга. Один с небольшой раковиной и темной гранитной крышкой, в которую были вделаны деревянные разделочные доски. На втором раковина была побольше, а еще на нем стояли две посудомоечные машины и машина для прессования отходов. В установленном на кирпичах очаге весело пылал огонь.

Серена распахнула стеклянные двери, и я вышла за ней на улицу. Широкий мощеный внутренний дворик тянулся вдоль всего дома, яркие фонари создавали иллюзию дневного света. Сразу за двориком находился бассейн, размером примерно семьдесят пять на двадцать футов. Вода в нем была чистой, но темный кафельный пол искажал глубину и размеры, отчего бассейн казался ужасно глубоким. Нырнуть в такой бассейн – все равно что нырнуть в озеро Лох-Несс. Один Бог знает, какие существа могут скрываться в его пучине.

Кларк Эссельман, одетый в халат и шлепанцы, держал в руке палку, которой размахивал, дразня черного Лабрадора.

– Хорошо, Макс. Приготовься.

Собака был старой, по собачьим меркам, наверное, в том же возрасте, что и хозяин. Макс дрожал от возбуждения, увлеченный игрой. Когда мы подошли ближе, старик швырнул палку в бассейн. Псина бросилась в воду и поплыла за палкой к дальнему краю бассейна. Я узнала отца Серены по многочисленным фотографиям, которые много лет появлялись на страницах "Санта-Тереза диспатч". Седовласый, лет семидесяти с небольшим, с походкой старого солдата. Если у него и имелись какие-то проблемы с сердцем, то сейчас по нему это было совершенно незаметно.

Серена улыбнулась, наблюдая за отцом и Максом.

– Сегодня отец впервые после долгого перерыва забавляется с Максом. Обычно они играют по утрам, и вы бы видели их. Отец плывет по одной дорожке, а собака по другой.

До меня донеслись звонки телефона из дома. Собака уже схватила палку зубами и теперь плыла к нам. Она вскарабкалась по ступенькам бассейна, бросила палку к ногам хозяина и резко гавкнула. Старик снова швырнул палку в воду, и она с легким всплеском упала в самой глубокой части бассейна. Собака прыгнула за ней и поплыла, высоко держа голову. Эссельман засмеялся и захлопал в ладоши, подгоняя ее.

– Давай, Макс, быстрее.

Все повторилось с начала. Макс схватил палку зубами, подплыл к ступенькам, вылез по ним из бассейна, подбежал к хозяину, бросил палку возле его ног и принялся энергично отряхиваться. Брызги полетели во все стороны. Серена и ее отец засмеялись. Эссельман смахнул капли воды с халата. Я могла поклясться, что Макс тоже усмехается, но, может быть, я и ошибалась.

В стеклянных дверях появилась служанка в черной форме.

– Мистер Эссельман? Вас к телефону.

Старик обернулся на ее голос и направился к дому, а пес бежал рядом и лаял, надеясь еще разок сплавать за палкой. Серена взглянула на меня и улыбнулась. Выписка отца из больницы явно подняла ей настроение.

– Могу я предложить вам бокал вина?

– Пожалуй, не стоит, – отказалась я. – Меня от вина клонит в сон, а мне еще надо работать.

Мы вернулись через стеклянные двери в кухню, где в очаге продолжали потрескивать дрова. Эссельман говорил по телефону. Он посмотрел через плечо и вскинул руку, показывая этим жестом, что осведомлен о нашем присутствии. Дверь позади него, ведущая в холл, была открыта, мокрые следы собачьих лап тянулись к другой, закрытой двери. Наверное, хозяин отослал Макса в подвал, чтобы тот хорошенько высох. Я услышала, как он скребет по двери, а затем пес несколько раз гавкнул, демонстрируя свое недовольство.

– Не смеши меня. Разумеется, я там буду... Нет, я, естественно, против. Мы говорим о двенадцати миллионах галлонов в год. Я твердо стою на своем, и меня не волнует, что об этом думают другие. – Эссельман несколько смягчил тон. – Я чувствую себя отлично... спасибо, Нед, и передай Джулии, что я получил цветы, которые она прислала. Они прекрасны... Да, я так и сделаю. Выбор у меня небогатый. Серена держит меня на очень коротком поводке. – Зная, что дочь рядом, старик повернулся к ней и вытаращил глаза. – Увидимся завтра вечером на собрании. Только передай Бобу и Друсилле, как я намерен голосовать. Мы сможем обговорить это, но я надеюсь... Спасибо. Так и сделаю... И тебе того же.

Он положил трубку и покачал головой.

– Идиоты чертовы. Стоило мне чуть отойти от дел, как они начали сговариваться за моей спиной. Ненавижу эти нефтяные компании. И Стоктон темнит.

– Мне казалось, что ты на его стороне.

– Я передумал, – подчеркнуто заявил Эссельман. Он протянул мне руку. – Прошу простить мои скверные манеры. Нельзя было заставлять вас стоять, пока я разглагольствовал по телефону. Кларк Эссельман. Вы застали меня во время ежедневной игры с собакой. По-моему, мы не знакомы.

Я представилась. Рукопожатие его было крепким, но я уловила легкую дрожь в пальцах. При ближайшем рассмотрении и цвет кожи у него оказался неважным. Выглядел Эссельман малокровным, правая рука была покрыта синяками от каких-то медицинских процедур. И все же в нем чувствовалась твердая решимость, которая, видимо, преобладала над периодическими проблемами со здоровьем.

– Папа, ты всерьез намерен отправиться на собрание совета директоров?

– Можешь не сомневаться.

– Но ты только что вернулся домой. Ты еще слаб. Доктора предупреждали, чтобы ты сейчас не садился за руль автомобиля.

– Если понадобится, я возьму такси. Или Нед может заехать за мной.

– Я не возражаю, чтобы ты сам водил машину. Дело не в этом. Просто тебе следует отдохнуть несколько дней.

– Чушь! Я не настолько старый и дряхлый, чтобы быть не в состоянии принимать решения, чем мне заниматься в определенный день. А теперь прошу извинить меня, я собираюсь отдохнуть перед ужином. Рад был познакомиться с вами, мисс Милхоун. Надеюсь, что при следующей нашей встрече вы найдете меня тщательно одетым. Обычно я не встречаю гостей в купальном халате.

Серена тронула отца за руку.

– Тебе помочь подняться наверх?

– Спасибо, не надо. – Эссельман вышел из кухни шаркающей походкой, что, тем не менее, не мешало ему двигаться с обычной скоростью. Проходя мимо двери подвала, он открыл ее.

Собака, наверное, дожидалась прямо за дверью, на верхней ступеньке, потому что она моментально выскочила в холл, бросив на нас довольный взгляд.

Серена повернулась ко мне и тяжело вздохнула.

– Его упрямство сводит меня с ума. Детей у меня никогда не было, но, по-моему, родители еще хуже детей. Ну ладно, хватит об этом. Уверена, что вы пришли не для того, чтобы выслушивать мои жалобы. Вы сказали, что у вас есть ко мне вопросы.

– Я ищу деньги, которые могли находиться у Лорны в момент смерти. На той неделе в пятницу она закрыла банковский счет, это точно установлено. Так что куда-то делись двадцать тысяч долларов. И я хотела узнать, не видели ли вы в ее доме наличные деньги.

Удивленная Серена прижала ладони к груди.

– У нее были такие деньги? Невероятно.

– На самом деле их у нее было гораздо больше, но именно эта сумма, похоже, пропала.

– Да, в веселенькое дельце я вляпалась. Еще и Роджер узнает об этом.

– Вы не видели каких-либо следов этих денег в тот день, когда обнаружили ее тело? Может быть, чек, подписанный кассиром.

– Я ничего не видела. Спросите домовладельца. Я даже не заходила внутрь.

– А он заходил?

– Только на минуту, я в этом точно уверена.

– А мне он сказал, что как только почувствовал запах, то сразу вернулся в свой дом и позвонил в полицию.

– Это правда, но пока мы ждали приезда полиции, он открыл дверь и вошел внутрь.

– Для чего?

Серена покачала головой.

– Не знаю. Наверное, хотел убедиться, что это она. Если бы не ваш вопрос, я бы и не вспомнила об этом.