Текст книги "Адриан Моул: Годы капуччино"

Сью Таунсенд
Адриан Моул: Годы капуччино

Луизе

Этот большой младенец, которого вы видите, еще не вышел из пеленок.

Уильям Шекспир. Гамлет (акт II, сцена 2)

Мы точно могли бы не доехать,

однако ж все-таки доехали,

и если б все люди побольше рассуждали,

то убедились бы, что жизнь не стоит того,

чтоб о ней так много заботиться.

М. Ю. Лермонтов. Герой нашего времени

Основные действующие лица

АББО и АЛАН, представители Эшби-де-ла-Зухского отделения фонда Теренса Хиггинса, отобранные для участия в похоронах принцессы Дианы.

АЗИЗ, помощник повара в «Черни».

АННЕТТА. Продает газету «Стандарт» на Стрэнде, имеет плотские отношения с Малькольмом, мойщиком посуды ресторана «Чернь», где работает Адриан.

АТКИНС, ДЖЕФРИ, второй стоматолог в жизни Адриана. Мягкий человек с рыжими бровями.

БАКСТЕР, БЕРТ, покойный приятель Адриана. Пенсионер-коммунист, а также самый старый и беспокойный житель Лестера. Умер за день до своего 106-го дня рождения.

БЕЛИНДА, личная секретарша Зиппо Монтефиори.

БОЛЬШОЙ АЛАН, владелец клуба «Секреты», а также нового модного питейного заведения «165».

БОТТ, ГЛЕНН, сын Шарон Ботт. Его отцом мог быть либо Барри Кент, либо Адриан Моул. По словам Рози Моул, он психопат, но у него нос Адриана.

БОТТ, ШАРОН, старая пассия Адриана. Мать Тленна Ботта. А также мать Кента, Брэдфорта и Кейстера.

БРЕЙТУЭЙТ, ДОКТОР ПАНДОРА, перспективный член парламента от лейбористов по округу Эшби-де-ла-Зух. Самозваная «Ярчайшая звезда на небосводе Блэра» и «Народная Пан». Первая любовь Адриана Моула, который первым, в 1981-м году, просунул руку (левую) под ее белый хлопчатобумажный спортивный лифчик.

БРЕЙТУЭЙТ, ИВАН, отец Пандоры, чиновник в отставке.

БРЕЙТУЭЙТ, ТАНЯ, мать Пандоры. Преподает вопросы женского равноправия в университете Де Монт-форт.

БРОДВЕЙ, БИЛЛ, субподрядчик Леса Бэнкса.

БЭНКС, ЛЕС, несчастный строитель, нанятый Адрианом для ремонта дома Арчи Тейта.

ВАЛЕНТАЙН ДАФФ, РОН, кандидат от партии иностранцев-репатриантов.

ВЛЙКЙКЙВ, ЙАЙКЙ, белградский переводчик, проявивший интерес к «На птице».

ГИПТОН, ФРЕД, актер, обладающий конфиденциальными сведениями о результатах всеобщих выборов.

«ГЛЯДИ-КА! ПЛОСКИЕ КУРГАНЫ МОЕЙ РОДИНЫ». Роман Адриана, впоследствии названный «На птице», для которого он, как это ни странно, все еще ищет издателя.

ГОЛДМАН, впоследствии ГОЛДПЕРСОН, БОСТОН, личная помощница Брика Иглбергера.

ГРИМБОЛД, МАРСИЯ, кандидат от партии «Верните местные налоги».

ДАВКОТ, ЧАРЛИ, адвокат Полин Моул.

Д'АРСИ, МЕЙБЕЛ, пенсионерка, сторонница сэра Арнольда Тафтона. Ее прапрадед выжил в катастрофе «Титаника».

ДЕЙЛ, ЛИЛИАН, кандидат от партии зеленых по округу Эшби-де-ла-Зух.

ДЖАСТИНА, танцовщица, роль которой – присаживаться на колени посетителей в клубе «Секреты».

ДЖИММИ-ГРЕК, владелец греческой таверны по соседству с «Чернью».

ДИКАР, ПИТЕР, владелец «Черни». Сквернослов и аристократ. Верит в Традиционное Английское Безальтернативное Меню. В нервном состоянии страдает недержанием. Ненавидит Тони Блэра и новых лейбористов.

ДИКАР, КИМ, бывшая жена Дикара и бывшая великосветская цветочница.

ДУГГИ, любовник Шарон Ботт.

ЗО, стилистка и гримерша в компании «Румяная корочка».

ИГЛБЕРГЕР, БРИК, литературный агент Барри Кента.

КАВЕНДИШ, ДЖЕК, престарелый любовник Пандоры. Алкоголик и профессор иностранных языков в Оксфорде.

КЕВИН, продавец в магазине «Хэмлиз», который ничем не смог помочь Адриану

КЕЙН, АЛЬФИ, псевдококни и ведущий телепередачи «Поджарь-ка».

КЕННЕТ, официант в «Черни».

КЕНТ, БАРРИ, бывший бритоголовый и хулиган местного значения, ныне видный поэт и прозаик, лауреат премий. Автор стихотворения «Голые» и современной классики «Дневник мурла».

КЕНТ, ЭДНА, мамаша Барри Кента. В прошлом уборщица туалетов, ныне получила два высших образования и является секретаршей Пандоры в палате общин.

КЛАФ, МИЗ, сторонница лейбористов и одинокая мать троих детей.

КЭТ, помощник режиссера в телепередаче «Потрохенно хорошо!».

ЛИФ, САНДРА, охранница с квадратной челюстью из охранного агентства «Цитадель». Вызвала гнев Полин Моул, выбрав именно ее для личного досмотра в ночь выборов.

ЛОВКИЙ КЛАЙВ, знакомый Адриана из преступного мира, может достать разрешение на парковку в центральной части Лондона.

ЛУИДЖИ, метрдотель в «Черни». Итальянский коммунист, голосует за либеральных демократов и живет в Кройдоне.

ЛЕОНОРА ДЕ ВИТТ, бывший психотерапевт Адриана.

ЛЮСИ, младшая медсестра в Лестерской королевской лечебнице и мать-одиночка.

МАЙКЛВЕЙТ, ААРОН, учтивый, но отвратный юнец, с которым путается Рози Моул.

МАЛЬКОЛЬМ, мойщик посуды в «Черни». Еще не решил, за кого голосовать.

МАТТОН, КИТ, кандидат от партии Буйнопомешанного Чудовища.

МОНТЕФИОРИ, ЗИППО, директор компании «Румяная корочка», которая создает передачи «Потрохенно хорошо!» и «Поджарь-ка».

МОУЛ, ДЖОРДЖ, отец Адриана. Безработный, страдает нарушением эрекции.

МОУЛ, ЖОЖО, жена Адриана, с которой он разошелся. Вернулась в Нигерию. Мать Уильяма. Обладает красотой, умом, деньгами и талантом. Если откровенно, Адриан ей не ровня, не говоря уже о том, что она на четыре дюйма выше его.

МОУЛ, ПОЛИН, мать Адриана. Неудовлетворенная поклонница писательницы Жермейн Грир.

МОУЛ, РОЗИ, сестра Адриана. Пятнадцатилетняя женщина-вамп.

МОУЛ, СЬЮЗЕН, тетка Адриана и лучший надзиратель 1997 года. «Жената» на Аманде.

МОУЛ, УИЛЬЯМ, младший сын Адриана. Без ума от телепузиков и видеофильмов Джереми Кларксона.

МЭРИЛИН, служащая банка, камикадзе.

НАЙДЖЕЛ, лучший друг Адриана со школы. Ныне гомосексуалист, буддист и водитель фургона от магазина одежды «Некст».

НГ, ДОКТОР, врач Адриана. Прописал ему прозак.

НОББИ, работник у Леса Бэнкса.

НОРБЕРТ, любовник Найджела.

О'КЕЙСИ, ЛАЙАМ, студент, сосед Арчи Тейта.

ПАНКХЕРСТ, МИРАНДА, адвокат Шарон Ботт.

ПАРВЕЗ, МИССИС, член местного совета от либералов; владелица частного детского сада «Кидсплей», который посещает Уильям Моул.

ПЕРБРАЙТ, ЛЕННИ, доверенное лицо Пандоры. Кокни, бывший владелец лотка с морепродуктами.

ПЕРКИНС, БОБ, владелец одноименного садоводческого центра.

ПИКОК, ИДА, пенсионерка, сторонница либеральных демократов. Верит, что Тони Блэр подарит ей новые бедренные суставы.

РАДЖИТ, сотрудник автосервиса «Бритиш петролеум».

РУЛЬ, владелец магазина «Горячий Руль» в Сохо, расположенного напротив «Черни».

САША, помощник повара в «Черни».

СВЕЙВОРД, ДЖАСТИН, сотрудник магазина «Туфлемания» и его представитель в суде.

СИНГХ, ДЭВ, соведущий «Потрохенно хорошо!». Любитель двусмысленностей.

СКРАТОН, МИСТЕР, он же пучеглазый Скратон. Бывший директор школы имени Нила Армстронга и ярый приверженец миссис Тэтчер.

СПАЙСЕР-ВУДС, КРИСТИНА, кандидат от партии «Социалистки-лесбиянки против глобализации».

СТОБАРТ, ЭДДИ, фирма грузовых перевозок. Некоторые ее шоферы машут рукой, а некоторые нет.

СТОУТ, АРТУР, редактор и директор-распорядитель «Стоут букс лимитед», желает издать «Потрохенно хорошо. Книга!».

СУРИНДЕР, ДОКТОР, врач в Лестерской королевской лечебнице, который осматривает Уильяма.

ТАФТОН, СЭР АРНОЛЬД, член парламента от консерваторов по округу Эшби-де-ла-Зух и соперник Пандоры на всеобщих выборах.

ТВИСТЛТОН-ФАЙФ, ДЖУЛИАН, бывший муж Пандоры, гомосексуалист.

ТЕЙТ, АРЧИ, пенсионер, голосует за Социалистическую рабочую партию.

ТЕРПИШ, РОДЖЕР, новый директор школы имени Нила Армстронга.

ТРЕЛЛИС, МИСС, учительница математики у юного Гленна Ботта.

УОРТИНГТОН, ГАРРИ, пенсионер, сторонник лейбористов.

ФЛАД, ЭЛЕОНОРА, учительница чтения для отстающих в средней школе имени Нила Армстронга. Хрупкие запястья.

ФОКС, ЛЕН, преступник. Воротила сотовой связи и друг сэра Арнольда Тафтона.

ФОНГ, ДОКТОР, доктор в Лестерской королевской лечебнице, который обследует Уильяма Моула.

ХАМФРИ, кот, которого приютил Малькольм. Поразительно похож на правительственного кота Хамфри с Даунинг-стрит.

ХЕТЕРИНГТОН, ГЛОРИЯ, жена Годфри. Идеальный кандидат на ее роль – Полин Квирк.

ХЕТЕРИНГТОН, ГОДФРИ, герой «Белого фургона», уморительной комедии про серийного убийцу, написанной Адрианом. Днем – бухгалтер, по ночам – серийный убийца. Идеальный кандидат на его роль – Гарри Энфилд.

ХИЛЯК, ДЕЙВ, диск-жокей радиостанции «Зух FM».

ЧАНГ, МИСТЕР, стоматолог, который больше не лечит бедных, потому что «они специально гноят свои зубы».

ШКОЛА ИМЕНИ НИЛА АРМСТРОНГА, alma mater Адриана, Пандоры, Найджела и Барри Кента.

ШОН, официант в «Черни».

ЭЛЬФ, МИСС, робкая, но высоконравственная преподавательница сценического искусства у Адриана и Пандоры в средней школе имени Нила Армстронга.

ЭНДРЮ, кот Арчи Тейта.

ЭШБИ, пластиковая кукла, имитирующая младенца для Рози Моул.

Дин-стрит, Сохо

April

30 апреля 1991 года, среда

Я вновь берусь за перо, чтобы увековечить на бумаге деяния мужчин (слава богу, это тайный дневник и нет нужды прибавлять «и женщин»).

Предсказываю, что послезавтра, как только займется рассвет, лейбористы с трудом наскребут большинство и сформируют-таки новое правительство. Все разговоры об их оглушительной победе – истерический вздор, раздутый прессой.

Мое предсказание основано на «внутренних» источниках информации. Внутренний источник – это актер Фред Гиптон, тот, что играл в «Визите инспектора»[1]1
  Пьеса Дж. Б. Пристли. – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть] вместе с Тони Бутом, тестем нашего будущего премьер-министра. Однажды Гиптон проговорился в «Черни» – ресторане, где я работаю, – после двух бутылок «Джейкобз крик», одной бутылки перно и одного шербета с водкой. Попросив меня хранить «молчок», Фред поведал, что до него обходным путем дошли слухи, будто мистер Блэр одержит победу, правда, с незначительным преимуществом. А еще он сказал, будто мистер Блэр носит парик, но я записал на видео «Новости в десять» – как мистер Блэр спускается с вертолета на школьный стадион, – потом просмотрел их в режиме «стоп-кадр» и с превеликим удовлетворением отметил, что ни один парик в мире не удержался бы при той мощной турбулентности, которую создают вертолетные лопасти. Волосы у старины Тони свои собственные, это certainement.[2]2
  Несомненно (фр.).


[Закрыть]

Потому на счету каждый голос, и потому сегодня вечером после смены в ресторане я поеду в Эшби-де-ла-Зух. Когда я сказал Динару, что мне нужен отгул, он разразился гневной тирадой о том, как глупо давать черни право голоса.

– Если б я правил этой ё… страной, – заявил Дикар (не поднимается у меня рука, чтобы написать слово ё…), – то право голоса имели бы только мужчины старше сорока пяти, зарабатывающие больше семидесяти тысяч в год.

– Так вы не позволили бы голосовать женщинам? – уточнил я на всякий случай.

– Ни хрена не позволил бы! – разошелся он. – Они все чокнутые. Если у них нет предменструального синдрома, то они изводят себя гормональной терапией или страдают ВКТ.

Я заметил, что ВКТ означает «выглядывающая кромка трусов» и свойственна скорее мужчинам, но Дикар, как обычно, не внял доводу рассудка. Он принялся перечислять преступления и грехи своей отдельно проживающей жены Ким, а я удалился на кухню – стряпать луковую подливу для бифштекса в кляре.

Когда Дикар угомонился, я выглянул из кухни и уведомил:

– Мистер Дикар, шесть недель кряду я не имел ни единого дня для отдохновения.

– Как ты собираешься голосовать? – с вызовом спросил он.

Меня возмутила подобная бесцеремонность, но я все же ответил:

– За лейбористов.

– Тогда ни хрена выходных не получишь! – проорал он, свирепо толкнул высокий стакан под краник с ромом, после чего схватил наполовину полный (или наполовину пустой, в зависимости от типа вашей личности) стакан и от души приложился к нему, словно там плескалось молодое вино. – С какой стати мне терять ценного работника в один из самых напряженных дней в году и помогать этому педриле Блэру?

Дикар подпалил вонючую французскую сигарету и закашлялся. А я указал ему, что мистер Блэр вовсе не сексуальное меньшинство, а достойный отец троих детей. Дикар жутко загоготал и сжал ляжки (в стрессовых ситуациях он страдает недержанием). Потом подтащил меня к выходу и ткнул пальцем в вывеску магазина «Горячий Руль». Сам Руль копошился в витрине магазина, раскладывая на фаллическом постаменте кожаные трусы с заклепками.

– Моул, это магазин для пидоров, так? – прохрипел Дикар, дыша мне в лицо парами рома.

– Этот магазин специализируется на одежде и аксессуарах для мужчин, приверженцев альтернативного образа жизни, – согласился я.

– И что? Среди клиентов Руля нет счастливых женатиков? – спросил Дикар, театрально понижая голос.

Я ответил с немалой иронией:

– Значит, брак мистера Блэра – для отвода глаз, а его дети – это безделушки, зачатые на ложе цинизма, так что в один прекрасный день он обманом заставит голосовать за себя британский народ, потому что тот будет думать, будто голосует за социалиста-гетеросексуала, тогда как на самом деле…

– Помяни мои слова, Моул, этот твой Блэр – дружок Руля, или я ни хрена не понимаю, и ни хрена он никакой не социалист.

С тем я и удалился готовить капусту к ужину. Дикар любил, чтобы капуста варилась не меньше получаса. Моя работа в качестве шеф-повара стала сплошным праздником, с тех пор как Дикар ввел Традиционное Английское Безальтернативное Меню. Сегодня вечером была следующая разблюдовка:

Томатный суп «Хайнц» из банки

(с клецками из белого хлеба)

* * *

Свиные отбивные

Щи с картофелем «Дэн Куэйл»[3]3
  Дэн Куэйл – американский вице-президент при Р. Рейгане.


[Закрыть]

* * *

Пудинг «Пятнистая колбаска» а 1а Клинтон

Заварной крем Берда (пенка – плюс 6 фунтов)

* * *

Сыр чеддер, сливочное печенье

«Нескафе»

Мятные таблетки «После восьми»

* * *

Имеется два вида вина: белое – 46 фунтов, красное – 46 фунтов

* * *

Плата за обслуживание не включена.

В перерывах между блюдами

настоятельно рекомендуется курить

Особенно приветствуются трубки и сигары.

Все места в ресторане забронированы на шесть недель вперед. Вчера вечером Дикар не пустил супругу принца Майкла Кентского. Бедная аристократка впала в отчаяние.

Ресторанный критик А. А. Гилл из «Санди таймс» написал, что в ресторане «Чернь» готовят самую гнусную пишу в городе. «Сосиска у меня на тарелке вполне могла быть натуральным дерьмом: у нее был вид дерьма, у нее был вкус дерьма, у нее был запах дерьма, у нее была консистенция дерьма. Если вдуматься, она, вероятно, и была дерьмом».

Рецензию А. А. Гилла Дикар увеличил и прилепил к окну где она теперь собирает восхищенные толпы.

Где-то около полуночи я осведомился у своих коллег – тех, кто понимает английский, – собираются ли они сегодня голосовать. Луиджи, метрдотель, в Италии поклонялся коммунистам, но в Кройдоне, где обитает сейчас, будет голосовать за либеральных демократов. Малькольм, мойщик посуды, сказал, что подумывает голосовать за консерваторов, «потому что они помогают тем, кто работает не по найму».

Я указал Малькольму, что работающим не по найму он считается только потому, что Дикар отказался оплатить марку Национального страхования, но Малькольм тут же завел речь о том, что ему нравится Джон Мейджор, потому что его (Малькольма то есть) вырастила супружеская пара, которая жила в Хантингтоне, округе Мейджора. Пока Малькольм сражался в раковине с кастрюлей из-под «Пятнистой колбаски», я поинтересовался, каковы предвыборные обещания консерваторов.

– Они говорят, что не станут повышать налоги, – ответил он пронзительным голосом.

– Малькольм, – сказал я, – ты же и так не платишь налогов. Тебе выдают наличные на руки. Тебя нет ни в каких списках, а значит, ты можешь извлекать пользу из Министерства социального обеспечения. Как безработный ты получаешь бесплатные зубы, бесплатную доставку в больницу бесплатное все.

Тогда Мальком сказал:

– Ну да, и за лейбористов голоснуть можно.

May

1 мая, четверг

От Дин-стрит, Сохо, Лондон, до Глициниевой аллеи, Эшби-де-ла-Зух, Лестершир, добрался за три часа. Неплохо, учитывая, что всю дорогу я строго соблюдал скоростной режим. По пути слушал по радио «Беседа» рассуждения лейбористского кандидата от округа Эшби доктора Пандору Брейтуэйт – она распиналась о важности семейных ценностей. Я так возмутился, что чуть не поперхнулся леденцом «Опал фрутс», и выскочил на скоростную полосу. Вот и говори после этого о лицемерии!

До сих пор Пандора проявляла откровенное презрение к семейным ценностям. Ее первый муж, Джулиан, не скрывал, а точнее, бахвалился направо и налево своей гомосексуальностью. А нынешний Пандорин любовник, Джек Кавендиш, был трижды женат, и у него десяток признанных им детей, трое из которых пребывают сейчас в нарколечебницах. А старший отпрыск томится в турецкой тюрьме. Остальные дети Кавендиша, похоже, спутались со странными религиозными сектами. Младший, Том, служит священником в Халле.

Для меня загадка, как Пандоре удалось пройти отборочную комиссию Лейбористской партии. Она ведь выкуривает в день не меньше сорока сигарет.

Журналист спросил Пандору о нынешнем партнере.

– Он профессор филологии в Оксфорде, – ответила она сиплым голосом. – И я получаю от него огромную поддержку. И сама, – добавила она, – тоже всегда и во всем его поддерживаю.

– Вот это верно! – заорал я в радио. – Ему без твоей поддержки не обойтись, потому что этот урод – хронический алкаш и после восьми вечера не стоит на ногах.

На восемнадцатой дорожной развязке у меня иссякли запасы «Опал фрутс», поэтому я подъехал к заправочной станции и купил три пакетика. Производители, случаем, ничего не добавляют в леденцы? Какую-нибудь дрянь, вызывающую привыкание? Что-то слишком много я думаю о леденцах в последнее время. Проснулся как-то в три часа ночи и расстроился из-за того, что в квартире нет ни одного леденца. Все улицы Сохо тогда обрыскал. Стоило ночью выйти из дома, как мне тут же предложили лесбийский секс, героин и часы «Ролекс», а за невинным пакетиком леденцов «Опал фрутс» пришлось гоняться целых полчаса. Что этот факт говорит нам о мире, в котором мы живем?

Лейбористское правительство все изменит. Мистер Блэр – ревностный христианин, и я предсказываю, что страну охватит религиозное возрождение. Я страстно желаю наступления того дня, когда проснусь утром и пойму: аллилуйя! я тоже верю в Бога!

Когда на обратном пути к машине я разрывал пакетик с «Опал фрутс», ко мне подошел высокий человек в комбинезоне водителя грузовика. По тому, как он преградил мне путь своими толстыми ручищами, я понял, что водитель чем-то недоволен.

– Это ты козел из «монтего»? – спросил водитель. – Который тащится по средней полосе со скоростью сто километров в час?

Его агрессивный тон мне совсем не понравился. Я указал ему, что шоссе довольно сырое и, по моему разумению, 100 километров в час – это достаточно быстро.

– Ни хрена себе, да мой грузовик висит у тебя на хвосте от самого Уотфорда! – заорал он. – Ты что, не видел, как я тебе мигал фарами?

А я ответил:

– Видел. И решил, что это знак симпатии.

– Да откуда у меня может взяться симпатия к такому козлу, как ты?

Я сел в машину и посмотрел, как он запрыгивает в кабину своего грузовика. С облегчением понял, что он работает не у Эдди Стобарта, водители которого надевают под комбинезон аккуратную сорочку и галстук, а грузовики свои содержат в безупречной чистоте. Этот болван везет из Корнуолла в Дербишир целый грузовик минеральной воды. Зачем? Дербишир состоит из минеральной воды. Там шагу нельзя ступить, чтобы не свалиться в ручей, озерцо или бурлящую реку.

Посидев немного на стоянке, чтобы этот псих отдалился на несколько километров, я выехал на шоссе и, памятуя о недавней стычке, вдавил педаль газа и довел скорость до 98 километров в час.

Как только я свернул с шоссе, передо мной предстало восхитительное лицо Пандоры, взирающее на меня с предвыборного плаката, пришпиленного к стволу каштана на обочине дороги. Я остановил машину и вышел, чтобы получше разглядеть любовь всей моей жизни. Это был роскошный снимок, в духе Голливуда 40-х годов. Подсвеченные русые волосы волнами спадали на плечи. Лоснящиеся губы были приоткрыты, обнажая белые, как у гарпий, зубы. Глаза Пандоры вопили: «Постель!» На ней был темный пиджак, под ним – намек на белые кружева, а под белыми кружевами – намек на чувственную ложбинку. Я знал, что каждый мужчина в Эшби-де-ла-Зух на коленях приползет голосовать за Пандору.

И подумать только, что это я, Адриан Моул, первым поцеловал эти божественные губы и первым просунул руку (левую) под спортивный лифчик из белого сатина. Кроме того, 10 июня 1981 года Пандора призналась мне в любви.

То, что она уже побывала замужем, не имеет никакого значения. Ее единственная настоящая любовь – это я, она принадлежит мне и только мне, я это знаю. Мы Артур и Гиневра, Ромео и Джульетта, принц Чарльз и Камилла.

Когда я женился на Жожо, Пандора пришла ко мне на свадьбу, и я видел, как она утерла слезы, прежде чем сказать моей молодой жене: «Мои соболезнования». Конечно, она быстро извинилась за свою оплошность и исправилась: «Я хотела сказать – мои поздравления». Но я-то знал, что ее оговорка – свидетельство глубокой обиды, ведь это не она стала миссис Адриан Альберт Моул.

Сказал Пандоре на дереве: «Я люблю тебя, моя дорогая», после чего вернулся к машине и покатил в Эшби-де-ла-Зух. На всем пути со стен и столбов мне улыбалось лицо Пандоры. «ГОЛОСУЙТЕ ЗА БРЕЙТУЭЙТ – ЛЕЙБОРИСТСКАЯ ПАРТИЯ!»

Время от времени в окнах домов посолиднее мелькал плакат с нелепой свинячьей мордой соперника Пандоры от консерваторов – сэра Арнольда Тафтона. Попади он в павильон лучших свиней на Лестерской сельскохозяйственной выставке, запросто мог бы рассчитывать на первый приз. Но против молодости, великолепия и интеллекта доктора Пандоры Брейтуэйт у него нет ни единого шанса. Кроме того, Тафтон дружен с Леном Фоксом, воротилой сотовой связи, и по уши вляпался в какой-то финансовый скандал.

Люди в Эшби-де-ла-Зух не отмечены страстным темпераментом, поэтому трудно сказать, есть ли в них революционная жилка или нет. Даже кошки с собаками выглядели умиротворенными под лучами утреннего солнца.

В окне гостиной родительского дома на Глициниевой аллее висел плакат Лейбористской партии, а в окне моей сестры Рози – плакат со «Спайс герлз». Занавески на окнах были задернуты. Я пять минут колотил в дверь, прежде чем мне открыли. Передо мной стояла мать в замызганном белом банном халате и в мужских носках из серой шерсти. Между пальцами была зажата безникотиновая сигарета «Силк кат». С ногтей осыпался лиловый лак. Тени, наложенные еще прошлым вечером, размазались вокруг глаз. Кто-то – возможно, парикмахер – превратил мамины волосы в колтун. На золотой цепочке болтались две пары очков. Мама подняла одну пару и надела.

– А, это ты, – сказала она. – А я надеялась, что почтальон. Я заказала в магазине «Некст» красный брючный костюм, и его должны доставить сегодня.

Мама сняла первую пару очков и надела вторую. Осмотрела пустую аллею, вздохнула, затем поцеловала меня и повела на кухню.

Мой сын Уильям сидел за столом и огромной ложкой загребал кукурузные хлопья. Увидев меня, он соскочил со стула и ринулся в направлении моих гениталий. От физических страданий я спасся, подхватив его и подбросив в воздух.

Прошло три недели с тех пор, как я видел сына, но его словарный запас весьма пополнился. (Надо перестать употреблять слово «весьма» – это дурная привычка Джона Мейджора.) Ему всего два года девять месяцев, а он уже весьма беспокоит меня – тупо посматривает на этого болвана Джереми Кларксона,[4]4
  Британский журналист и шоумен, ведущий популярной передачи на канале Би-би-си «Высшая скорость».


[Закрыть] вещающего с экрана об автомобилях. Мама ужасно потакает Уильяму, записывая для него леденящие душу передачи Кларксона. Не знаю, от кого ему передался этот нездоровый интерес к технике. Уж точно не от нашей семьи. Его бабушка-нигерийка трудилась у себя в Ибадане директором-распорядителем фирмы, импортирующей шины для грузовиков. Возможно, это весьма шаткая связь, но гены – удивительная штука. Никто ведь так и не смог объяснить, откуда у меня писательский дар и поварской талант. Мамина родня (из Норфолка) отличается повальной неграмотностью и живет на вареной картошке, политой соусом «Эйч-пи», папина семья (из Лестера) взирала на книги с большим подозрением, если в них не было картинок на всю страницу. Бабушка с папиной стороны, Мэй Моул, никогда не готовила разносолов, считая, что вкусная пища потворствует низменным желаниям. Слава богу, она умерла до того, как я стал профессиональным поваром. Бабушка гордилась тем, что ни разу не побывала в настоящем ресторане. О ресторанах она говорила с тем же выражением, с каким другие рассуждают о наркопритонах.

Спешу записать: мой сын – красивый мальчик. У него чистая кожа цвета темного капуччино Глаза того оттенка, который производители морилки для дерева называют «темный дуб». В его физическом облике преобладает нигерийская кровь, но, мне кажется, я определенно вижу в его духовном облике английскую доминанту. Например, Уильям дико неловкий, а когда он смотрит по телевизору Кларксона (к примеру), у него приоткрывается рот, а вид становится немножечко туповатым.

– Есть известия от Жожо? – спросила мама, пиная Нового Пса, чтобы тот не облизывал свои весьма выдающиеся яйца.

– Нет, – ответил я. – А у тебя?

Она выдвинула ящик и достала авиаписьмо с нигерийскими марками.

– Читай, а я пока отведу Уильяма наверх и накормлю, – сказала она.

Я испытал настоящее потрясение, увидев замечательный, прекрасный почерк Жожо. Наклоны и изгибы черных букв буквально вопили о ее теле, о ее голосе. Мой пенис зашевелился, обозначая интерес к посланию моей жены.

Дражайшая Полин,

Должна с прискорбием сообщить Вам, что мы. с Адрианом разводимся.

Я знаю, что Вас это известие не удивит, особенно после нашего последнего визита, когда он заблудился по дороге в Алтон-Тауэрс, обвинил во всем меня и разорвал пополам карту.

Мне жаль, что Вам и Джорджу (и особенно Уильяму) пришлось присутствовать при этой безобразной сцене.

Дело в том, Полин, что подобных неприятных происшествий было превеликое множество, и я решила прямо сейчас положить конец нашему браку, так будет лучше. Я умираю от тоски, когда думаю об Уильяме. Он спрашивает обо мне? Пожалуйста, пришлите его свежее фото.

Благодарю Вас, Полин, что Вы заботитесь об Уильяме в отсутствие его родителей. Когда политическая ситуация улучшится, я непременно заберу его к себе.

С любовью к Вам и Вашей семье,

Жожо.

– Тебе следовало сказать, что разводишься, – заметила мама. – Почему ты не сказал?

Я правдиво ответил:

– Надеялся, что Жожо передумает.

– Удивительно, как ты мог упустить такую прекрасную женщину, как Жожо. Должно быть, ты просто спятил. Второй такой женщины тебе больше не встретить. У нее было все: красота, ум, деньги, талант…

– Она не умела готовить, – перебил я.

– Она превосходно готовила нигерийскую пишу, – возразила самая большая поклонница Жожо.

– Да! – воскликнул я. – Но я же англичанин.

– Так вот, сторонник Малой Англии, – насмешливо сказала мать, которая редко пересекала границу Лестера, – хочешь знать, почему твой брак распался?

Я оглянулся на сад весь газон был усеян пластмассовыми прищепками, соскочившими с бельевой веревки.

– И почему же?

– Во-первых, тебя бесила ее ученая степень. Во-вторых, ты пять раз откладывал свою поездку в Нигерию. В-третьих, ты так и не смог примириться с тем, что она на четыре дюйма выше тебя.

Я молча мыл руки.

– В письме есть еще и постскриптум, – добавила мать и с наслаждением зачитала: – «Постскриптум. Видели в «Санди таймс» рецензию А. А. Гилла на «Чернь»? Я вынуждена прятать газету от семьи».

Значит, даже в Лагосе, в Нигерии, они насмехаются над моими кулинарными талантами! Зачем, о зачем я позволил Дикару уговорить себя включить в меню сосиски с пюре?!

И почему, о почему А. А. Гилл и его спутница-блондинка решили прийти именно в тот вечер, когда у нас иссяк запас сосисок ручной вязки, которые я покупаю у мясника на Бруэр-стрит? Мне следовало посмотреть А. А. Гиллу в глаза и признать этот факт, а не посылать в супермаркет за фабричными сосисками.

Снаружи затарахтел дизельный двигатель, затем в дверь настойчиво постучали. Открыв, я обнаружил на пороге красивого блондина с пакетом в руках. Это был Найджел, мой лучший друг в годы, проведенные в школе имени Нила Армстронга.

– Найджел! – воскликнул я. И добавил: – Ты что, работаешь водителем фургона? Я думал, ты голубой.

Найджел огрызнулся:

– Голубой – это не карьера, Моул, это сексуальная ориентация.

– Ну – забормотал я, – мне казалось, что ты найдешь себя в сфере искусства.

– Поварского, что ли, искусства? – захохотал он.

– Но я думал, ты буддист, – продолжал я, копая могилу еще для одной темы разговора.

Найджел вздохнул:

– Буддистам разрешается водить фургоны.

– А где твои оранжевые одежды? – спросил я, оглядывая Найджела, с ног до головы затянутого в джинсу.

– Я постиг, что внешние проявления духовности затмевают внутренние.

Я осведомился о его родителях. Оказалось, отец лежит в больнице, где ему должны вставить в голову новую стальную пластину, а мать все еще выпытывает у сына, когда он найдет себе приличную девушку.

– Так ты не сказал родителям, что ты гей?

– Нет, – признался Найджел, глядя на тарахтящий у бордюра фургон. – Послушай, это долгий разговор, почему бы нам как-нибудь не встретиться?

Мы обменялись номерами мобильных телефонов, и Найджел уехал.

По ступеням спустилась мама в сопровождении Уильяма и нетерпеливо разорвала пакет:

– Это мой костюм в честь победы лейбористов. Сегодня вечером я буду стоять в нем за прилавком.

Под многочисленными слоями оберточной бумаги сиротливо ютился темно-синий брючный костюм. Мамино лицо обрюзгло больше обычного.

– Я заказывала красный! – закричала она.

Мама разразилась гневной тирадой, суть которой сводилась к тому, что нет никакой возможности надеть темно-синее в честь победы Пандоры. Среди прочего она грозилась подать в суд на магазин «Некст» – за нанесение морального ущерба. Я выудил из слоев бумаги заполненный бланк заказа и обнаружил, что в колонке «цвет» мама указала «темно-синий». Не могло быть сомнений, что она собственноручно поставила отметку. В конце концов мама согласилась, что «Некст» не виноват. Узнай об этом Чарли Давкот, мамин адвокат, он бы начал оплакивать потерянный гонорар. Мама подала в суд на магазин «Туфлемания» за то, что ее туфля на шпильке подвернулась на вершине горы Сноудон, в результате чего мама едва не скатилась вниз. Я втайне надеялся, что она проиграет процесс. Если бы мама выиграла, закон еще сильнее уподобился бы ослу. Чарли Давкот явно пользуется положением полоумной женщины, пребывающей в климактерическом периоде, для которой никак не подберут гормональную терапию.

Я предложил позвонить в «Некст», чтобы они срочно доставили красный костюм. Но мама пренебрежительно отмахнулась:

– Как же, привезут!

Но я все же позвонил Найджелу на мобильник, и он обещал сделать, что сможет, хотя и предупредил, что «все красное идет на ура», и напророчил, что лейбористы одержат оглушительную победу. Я попытался рассказать ему о моем секретном информаторе Фреде Гиптоне, но связь прервалась. Я с раздражением обнаружил, что часть пролитого Уильямом молока просочилась в микрофонные дырочки.