Текст книги "Ковентри возрождается"

Сью Таунсенд
Ковентри возрождается

Посвящается Джефри Страчану —

он знает почему

Sue Townsend

Rebuilding

Coventry

Книга издана при содействии Marsh Agency Ltd

Copyright © 1988 by Sue Townsend

1. Вчера я убила человека

Есть две вещи, которые вы должны узнать обо мне немедленно. Первая – я красивая, вторая – вчера я убила человека по имени Джеральд Фокс. И то и другое случайности. Родители мои некрасивы. Отец похож на теннисный мяч, лысый и круглый, а мать – точь-в-точь пила для хлеба – тонкая, зубастая, а язык – как бритва. Я никогда их особенно не любила, подозреваю, что и они меня не больше.

Да и Джеральда Фокса я не настолько любила или ненавидела, чтобы его убивать.

Зато я люблю своего брата Сидни и знаю, что он меня тоже любит. Мы вместе смеемся над Теннисным Мячом и Хлебной Пилой. Сидни женат на унылой женщине по имени Руфь. Прежде чем заговорить, Руфь вздыхает, а сказав, что хотела, вздыхает снова. Вздохи у нее вместо знаков препинания. Сидни от жены просто голову потерял; ее меланхоличность его очень возбуждает. Детей у них нет, да они их и не хотят. Руфь говорит, что жизнь слишком уж пугает ее, а Сидни не желает ни с кем делить перепуганную Руфь. Если погода жаркая, они занимаются любовью семь раз в неделю, а то и чаще, а когда уезжают за границу, то редко выходят из номера в гостинице. О своей семейной жизни Сидни рассказывает мне почти все, проявляя при этом необыкновенную стыдливость, как только речь заходит о деньгах. «Нет, нет, давай не будем об этом», – с содроганием говорит он, наотрез отказываясь обсуждать финансовые вопросы.

Он тоже живет в городе, где мы оба родились, и работает управляющим в магазине электротоваров; он большой мастер навязывать фотоаппараты, проигрыватели компакт-дисков и портативные цветные телевизоры людям, которым все это не по карману. Работа у Сидни ладится, потому что он, как и я, красив. У него такая улыбка, что покупатели не в силах устоять. Их завораживает глубина его темно-карих глаз и пушистость его длинных ресниц. Подписывая кредитное обязательство, они любуются его руками. Когда он говорит, что тот предмет длительного пользования, который им так нужен и который они только что оплатили, будет доставлен лишь недели через две, они пропускают это мимо ушей. Забыв обо всем на свете, они внимают его берущему за душу, вкрадчивому, с пленительной хрипотцой, голосу. Из магазина уходят ошеломленные. Одна женщина все махала Сидни рукой, пятясь к дверям, и в конце концов угодила прямиком на багажник мотоцикла; тот провез ее ярдов пятнадцать, а потом сбросил в кювет. Все, кто находился в магазине, выбежали ей на помощь, но только не Сидни: он остался охранять выручку.

У Сидни очень холодное сердце. Сам он никогда не страдал, и его раздражают страдания других людей. Он отказался смотреть новости по телевизору «с тех пор, как там без конца стали показывать этих проклятых голодающих». Однажды я спросила его, чего бы ему в жизни хотелось. «Ничего, – ответил он, – у меня уже есть все». Ему тогда было тридцать два. Я спросила: «Но что же ты будешь делать дальше, в оставшиеся до смерти годы?» Он засмеялся и сказал: «Зарабатывать деньги, да побольше, и покупать на них вещи, да побольше». Мой брат невыносимо практичен. Он не знает, что вчера я убила человека. Сейчас он отдыхает на вилле в Португалии, в провинции Алгарви, и не подходит к телефону.

Сидни – единственный в мире человек, который не будет шокирован тем, что меня ищет полиция. Мой брат – человек отнюдь не строгих правил, и я почти рада этому: такие люди – большое утешение в трудные минуты.

У меня необычное имя: Ковентри. В день, когда я родилась, мой отец как раз был в Ковентри. Он привез грузовик песку к месту бомбежки. «Слава богу, что его не послали в какой-нибудь Гигглзуик», – повторяла моя мать не меньше трех раз в неделю. Ничего более похожего на шутку она не сказала за всю свою жизнь.

Сидни тоже назвали в честь города. Отец увидел в журнале «Всякая всячина» фотографию моста через сиднейскую гавань и влюбился в него. Он знал и его вес, и длину, и даже как часто его красят.

Когда я подросла, я долго ломала голову: с чего это он нас так окрестил? Глядя на отца холодными глазами подростка, я видела, что он одуряюще скучен и начисто лишен фантазии.

Само собой, мы с Сидни всегда ненавидели свои имена. Я мечтала о каком-нибудь бесцветном имени – вроде Пат, Сьюзен или Энн, а Сидни хотел, чтобы его звали Стив. Впрочем, каждый мужчина из тех, кого я знаю, всегда хотел, чтобы его звали Стив.

Так вот. У меня необыкновенное лицо, тело и имя, но, к несчастью, я вполне обыкновенная женщина, без каких-либо заметных талантов, без влиятельных родственников, без дипломов, без какого бы то ни было опыта работы и без собственных средств. Вчера у меня были муж и двое детей-подростков. Сегодня я одна, я в Лондоне, я спасаюсь бегством и у меня нет с собой сумочки.

2. Вечер в пивном баре

Они давно сидели в пивном баре, Ковентри Дейкин и ее подруги. Дело происходило в понедельник вечером. Ковентри было совсем невесело. Когда она уходила из дома, ее муж Дерек повысил на нее голос. Сам он собирался на Ежегодное пленарное собрание Общества любителей черепах и считал, что Ковентри должна посидеть с детьми.

– Но, Дерек, им уже шестнадцать и семнадцать лет, вполне можно оставить их одних, – прошептала Ковентри.

– А что, если к нам вдруг ворвется шайка хулиганов, изобьет до смерти Джона и изнасилует Мэри? – зашипел Дерек.

Оба они считали, что в присутствии детей спорить нельзя, поэтому ушли препираться в сарай для черепах. Снаружи быстро темнело. Во время последней тирады Дерек сорвал с грядки кустик салата и теперь, аккуратно отщипывая листья, скармливал их своим любимым черепахам. Ковентри слышала, как щелкают друг о друга их панцири, когда черепахи устремились к его руке.

– Но, Дерек, у нас и в помине нет хулиганских шаек, – сказала она.

– Эти бандиты имеют машины, Ковентри. Они приезжают из густо населенных кварталов и выбирают богатые дома на окраине.

– Да ведь у нас скромный муниципальный район.

– Но мы же собираемся купить собственный дом, так?

– И откуда твои хулиганы, набившиеся в машину, узнают об этом?

– По дверям и окнам в георгианском стиле, которыми я заменил прежние. Но если тебе непременно хочется оставить Джона и Мэри одних, без всякой защиты, то пожалуйста. Иди развлекайся со своими вульгарными подружками.

Ковентри не стала защищать подруг, потому что они и впрямь были вульгарны.

– Мне, во всяком случае, претит мысль о том, что ты сидишь в пивной.

Дерек надулся; в темноте Ковентри видела его выпяченную нижнюю губу.

– А ты гони эту мысль. Сосредоточься на своих скользких черепахах. – Она почти кричала.

– Черепахи вовсе не скользкие, и ты бы это знала, если бы заставила себя потрогать разок хоть одну.

Между мужем и женой повисло долгое молчание, нарушавшееся лишь на удивление громким хрустом, который издавали пирующие черепахи. От нечего делать Ковентри принялась читать их имена, которые Дерек каллиграфически вывел светящейся краской на панцире у каждой особи. Руфь, Наоми, Иаков и Иов.

– А разве им еще не пора впадать в спячку? – спросила она у мужа.

Это было больное место. Уже прошло несколько морозных дней, но Дерек все оттягивал горестный миг. По правде говоря, он очень скучал по черепахам в долгие зимние месяцы.

– Предоставь мне решать, когда именно им пора впадать в спячку, хорошо? – сказал Дерек. А про себя подумал: «Надо завтра по дороге с работы прихватить соломы».

Дерек волновался за своих любимцев. Очередное катастрофически неудачное лето совсем отбило у них аппетит, подкожного жира почти не осталось, и шансы на то, что они очнутся после долгого зимнего сна, очень сократились. Он попытался было кормить черепах насильно, но перестал, когда у них появились явные признаки душевной угнетенности. Теперь он ежедневно их взвешивал и записывал вес каждой в специальную тетрадь. Он винил себя в том, что раньше не заметил их истощения, хотя как он мог его распознать сквозь толстые панцири, и сам не знал. У него же не рентгеновский аппарат вместо глаз, правда?

– Ну-с, прошу. – Дерек распахнул перед Ковентри дверку сарая.

Она протиснулась в узкую щель, избегая его касаться, и, ступая по темной влажной траве, на которой летом резвились черепахи, пошла к дому.

Пивной бар, где сидела Ковентри с подругами, назывался «У Астера». Он был переоборудован заново в стиле голливудской продукции тридцатых годов, когда в кино блистал Фред Астер[1]1
  Знаменитый танцор, звезда американской эстрады и кино 1930-1940-х годов. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]. Оформитель пивного заведения распорядился снять вывеску «Черная свинья», висевшую над входом, убрал массивные деревянные столы и удобные скамьи. Теперь любителям пива приходилось сгибаться в три погибели над розовыми кофейными столиками с хромированными ободками. Их большие зады, не помещаясь, свисали с крошечных табуретов, обитых розовой синтетикой. В новом виде пивная походила на довоенный голливудский ночной клуб, но завсегдатаи упрямо цеплялись за свои простецкие привычки: отвергая все попытки навязать им коктейли, они предпочитали потягивать пиво, пусть даже из высоких стаканов.

Официантов обрядили в костюмы под Фреда Астера, но те прощеголяли в них первую неделю, потом взбунтовались, не в силах больше терпеть неудобства от цилиндров, крахмальных воротничков и фраков, и влезли в привычную одежду.

Грета, весившая шестнадцать стоунов[2]2
  Более ста килограммов.


[Закрыть] и служившая барменшей в «Черной свинье» с тех пор, как окончила школу, отказалась от должности в первый же вечер после открытия обновленной пивной. Она едва дождалась конца рабочего дня.

– Ну и видок у меня был – ни дать ни взять задница в цилиндре, – сказала Грета уже на улице.

– Это уж точно, Грета, – подтвердил один из завсегдатаев, истосковавшийся по заманчивой ложбинке между грудями в вырезе Гретиного платья.

Дереку понадобилось целых пять минут на то, чтобы устроить Руфь, Наоми, Иакова и Иова на ночь, и еще несколько минут – чтобы запереть окна и дверь сарая на все засовы и замки. Черепахи теперь животные редкие и ценные, кража черепах стала в Англии явлением вполне заурядным. Поэтому Дерек рисковать не желал. Он не представлял, что будет делать, если у него украдут любимый черепаший квартет. Мало того, что он их обожает, – у него не хватило бы средств восстановить поголовье. Когда он вернулся в дом, то обнаружил, что Ковентри его не послушалась и ушла в пивную.

– Извините, мне необходимо уйти, сегодня Ежегодное собрание, – объяснил он равнодушно внимающим детям. – Вы без нас тут управитесь?

– Конечно, – ответили они.

Когда за Дереком захлопнулась дверь в георгианском стиле, дети открыли бутылку отцовского вина, настоянного на цветах бузины, и с бокалами в руках уселись смотреть полупорнографическую киношку под названием «Грешные тела».

Из-за ссоры с Дереком Ковентри было не по себе. Как назло, в разговоре с подругами возникла какая-то неприятная пауза. Чтобы заполнить ее, она выпалила первое, что пришло в голову:

– Сколько лет было Иисусу, когда он умер?

– Господи помилуй, – проскрежетала Грета голосом на шестьдесят сигарет в день, – я сюда развлечься пришла, а не вести дурацкие дискуссии на религиозные темы!

Ковентри покраснела, затем изо всех сил попыталась перестать краснеть. Она в тот день прочитала, что если думать только о хорошем, то можно заставить тело повиноваться во всем.

– Он не умер, его убили, – заметила худая и любящая точность Морин.

– Ему было тридцать три, – сказала Грета неприязненным, предостерегающим тоном. Она защелкнула сумку, всем своим видом показывая, что вопрос закрыт.

Ковентри поглядела на Грету и подумала, что она хулиганка. Она вообразила Гретино огромное мясистое тело не в обычном ее платье из полиэстра, а в шмотках, которые носят бритоголовые бандюги, и эта картина вызвала у нее ухмылку. Волосатый мужчина с баками, прислонившийся спиной к стойке бара, ухмыльнулся в ответ, и Ковентри быстро отвела глаза и притворилась, что ищет что-то в своей сумочке.

Морин хихикнула:

– Ага… Ков, кажется, подцепила кой-кого. Тот парень в комбинезоне ей улыбнулся.

Грета зажгла сигарету и, выдохнув темный дым, сказала:

– Это Норман Паркер. Жить без карт не может, а более вонючих ног я ни у одного мужика не встречала. Держись от него подальше, Ков.

Все три женщины уставились на ноги Нормана Паркера, упрятанные в рабочие башмаки. Заметив это, Норман крикнул:

– Вот помоюсь, приоденусь – вы меня не узнаете. Сесил Паркинсон[3]3
  Консерватор, член кабинета министров, обвинявшийся в интимной связи с собственной секретаршей.


[Закрыть] мне в подметки не сгодится.

Хозяин, м-р Пател, поднял голову от микроволновой печи, где таинственные лучи разогревали картофельную запеканку с мясом на ужин Норману Паркеру. Он не любил, когда у него в баре повышали голос. Известное дело – сначала клиенты повышают голос, а потом приходится вызывать полицию и, прихватив выручку, запираться в кладовой.

В бар шумно ввалился Джеральд Фокс и встал, важно оглядываясь вокруг, будто собрался сообщить, что началась война.

– Сунь-ка свежую булочку с сосиской в свою печку, Абдул, – заорал он.

Мистер Пател что-то сердито зашептал себе под нос. Он терпеть не мог, когда его называли Абдулом. Почему этот человек не может научиться правильно произносить его имя? Неужели этому косноязычному типу трудно выговорить имя Парвез?

– Хотите что-нибудь еще, мистер Фокс? – поинтересовался м-р Пател.

– Что ж, Абдул, я бы не возражал провести ночь с твоей супружницей. Говорят, она у тебя ого, а? – Джеральд долго и усердно хохотал. Норман Паркер тоже стал смеяться, чтобы поддержать компанию.

Но м-р Пател не улыбнулся. Когда смех затих, он сказал:

– Вас неверно информировали, мистер Фокс. Вам, вероятно, сказали, что жена моя родом из Гоа, она действительно оттуда. Гоа – ее родина; это небольшая территория неподалеку от Индийского океана.

Свисток микроволновой печи отвлек его. Ковентри рассмеялась, захлопала в ладоши и обменялась улыбками с м-ром Пателом. Джеральд обернулся и через плечо крикнул:

– Ба, да это же Ковентри-сиси… пардон, я хочу сказать, Ковентри-сити.

И снова Норман Паркер подхватил гогот Джеральда. Его рот то закрывался, то открывался, выставляя на всеобщее обозрение куски непрожеванной запеканки. Джеральд повернулся к женщинам спиной и заказал пинту пива.

– Может, пойдем куда-нибудь еще, девочки? – предложила Морин.

– Нет уж, с чего это? – вскинулась Грета. – Мы сюда первые пришли. – И, обращаясь к спине Джеральда Фокса, добавила: – Если бы у меня была пасть вроде твоей, я бы ее пожертвовала строителям туннеля под Проливом[4]4
  Имеется в виду англо-французский проект постройки туннеля под проливом Ла-Манш.


[Закрыть].

Всегда готовый услужить Норман Паркер засмеялся. Джеральд развернулся к залу, сделал большой глоток пива и сказал с угрозой:

– Ну, ты, потише, Грета.

Из-за намека на ее бюст Ковентри все еще сидела красная до корней своих натурально светлых волос. Она скрестила руки на груди. Это движение она проделывала миллионы раз с тех пор, как двадцать семь лет назад какой-то мальчишка-школьник впервые крикнул на всю улицу: «Ковентри-сиси!»

Норман и Джеральд болтали у стойки бара, плели друг другу всякую несусветицу и похвалялись заработанными деньгами, своей мужской силой и женщинами, которых они покорили. Джеральд сказал Норману жуткую ложь, будто Ковентри больше года была его любовницей. И вдобавок заявил:

– Я встречаюсь с ней по понедельникам, средам и субботам, а в остальное время приходится делать вид, что мы не больно ладим.

Норман сказал:

– Ну, тут она меня провела. Честно говоря, я решил, глядя на нее, что она тебя не переваривает.

Джеральд понизил голос:

– Да она по мне с ума сходит, вечно пристает, чтобы я бросил мою-то, но я только в прошлую среду сказал: Ковентри, говорю, и не проси, ребятишек я не брошу; это меня убьет.

Норман Паркер сочувственно кивал. Два года назад он оставил двоих детей и теперь, размякнув от выпитого, вдруг затосковал по ним.

– Я ведь живу напротив нее, – продолжал Джеральд, – а это очень удобно… экономит бензин.

Норман оценил это преимущество. Его собственные супружеские измены происходили с девушками из других районов города, и у заднего стекла его машины вечно лежало множество бесплатных сувениров, полученных на разных заправках.

Грета встала из-за стола и пошла к стойке. Она наблюдала, как м-р Пател вынул из целлофана булку с сосиской и положил это розовато-коричневое изделие на картонную тарелку, чтобы Джеральд его сожрал. Грете явно не терпелось сказануть что-нибудь этакое, впрочем, она пока не решила, что или кому, но явно собиралась по-своему воспользоваться напряжением, возникшим между мужской и женской компаниями, и разыграть небольшой спектакль. Спектакль Грете был необходим, как кислород. Без драматических коллизий жизнь теряла всякий смысл, и Грета бледнела и опадала, словно проколотый воздушный шар. Она была женщина крупная, ей нужны были крупные события. Она чувствовала, что рождена исполнять главную партию в «Травиате», а между тем судьба, по-видимому, обрекла ее на роль рядовой хористки в «Гондольерах»[5]5
  Популярная оперетта XIX века У С. Гилберта и А. С. Салливана.


[Закрыть]. Она остановила свой выбор на Нормане Паркере.

– Как я понимаю, твоя-то бывшая неплохо устроилась, – сказала она. – Заместитель управляющего в супермаркете «Теско», да?

У Нормана напряглось лицо, пальцы ног в рабочих башмаках похолодели.

– Небось им трудно приходится, раз ее продвигают, – огрызнулся Паркер.

Он залпом выпил остаток пива, стараясь спешно что-то придумать, но в голову ничего не лезло. На выручку пришел Джеральд:

– Всем известно, как твоя жена получила повышение.

– А как? – спросил Норман, который и вправду не знал.

– Лежа на спине, ясное дело, – сказал Джеральд ободряюще, стараясь поймать взгляд Нормана, однако Норман смотрел в сторону.

Грета заказала две водки с апельсиновым соком для себя и Морин и портвейн с лимоном для Ковентри. М-р Пател целиком погрузился в отмеривание напитков, стараясь не привлекать к себе внимания. Он думал: «Я бы убил того, кто посмел бы так оскорблять мою жену, хотя бы и бывшую. Я бы изрубил его на мелкие кусочки и скормил золотым рыбинам, плавающим в красивом бассейне, который шурин соорудил в холле своего ресторана».

Помрачнев, Норман обернулся к Джеральду:

– А ты откуда знаешь?

Джеральд цинично рассмеялся и сказал:

– Да кто этого не знает, Норман. Недаром же ее прозвали Большой Каньон.

Норман не отличался глубокими познаниями в географии, но почуял в словах Джеральда чудовищное оскорбление и треснул его по плечу.

Палец м-ра Патела уже набирал первую из трех девяток[6]6
  999 – в Англии телефон срочного вызова полиции, «скорой помощи» и пожарной команды.


[Закрыть]. Ковентри поднялась, чтобы уйти, но Грета усадила ее обратно со словами:

– Допей. Портвейн, знаешь ли, на деревьях не растет.

Ковентри села и подумала: «А вот и растет на деревьях… вначале».

Морин, обожавшая борьбу, подбадривала криками Нормана, который колотил Джеральда по плечам. Джеральд пытался укротить задетую гордость Нормана (и уберечь костюм от преждевременного износа), повторяя:

– Я просто пошутил, Норман, просто пошутил.

Но тут Норман саданул его кулаком по шее и тем пресек попытки Джеральда образумить противника. Джеральд был вынужден принять ответные меры. По весу и комплекции мужчины были друг другу под стать, и они не прекратили драки даже тогда, когда в бар вошли два прыщавых полицейских, держа фуражки под мышками, как мячи для регби.

Грета уселась поудобнее, довольная и счастливая. До крови дело не дошло, но не исключен арест, а потом и судебное разбирательство, где она выступит главным свидетелем. Она наденет костюм в мелкую черно-белую клеточку. Он будет прелестно смотреться в зале суда на фоне стен, обшитых темными панелями.

Тот полицейский, что был попрыщавее, влез между Джеральдом и Норманом, и драчуны обрадовались, что вмешались власти и освободили их от необходимости самим завершать драку. Ковентри снова встала, чтобы уйти, но менее прыщавый полицейский сказал:

– Посидите, сударыня, пока мы не разберемся, что к чему.

– Но я к ним никакого отношения не имею, – запротестовала Ковентри.

– Еще как имеешь, лживая корова!.. – закричал Норман. – Ты же любовница Джеральда Фокса, целый год уже с ним кувыркаешься.

Надо сказать, что в баре «У Астера» сидели в тот вечер и другие посетители; о них прежде не говорилось ни слова потому, что до сих пор они не играли существенной роли в нашем повествовании. Все они ясно расслышали заявление Нормана. Тридцать процентов занимали свои проблемы, и они пропустили эту информацию мимо ушей. Остальные семьдесят процентов не только не пропустили, но принялись ее смаковать и передавать другим. Таким образом и стало известно всем в районе муниципальной застройки Темные Тропинки, что Ковентри Дейкин и Джеральд Фокс – любовники, что они устроили свару «У Астера», – вот кошмар, у нее ведь двое детей и приличный муж, да и у него четыре прелестные девочки, а у жены нервы ни к черту, она даже не может смотреть фильмы ужасов по телевизору.

Грета ушла из бара разочарованная. М-р Пател не пожелал предъявлять никаких обвинений, так как не хотел ненужного шума. Молодые полицейские бесстрастно отчитали Нормана и Джеральда. Они прибегли к разнообразным грязным ругательствам, дабы доказать, что они люди опытные, и удалились, отвергнув бесплатные булочки с сосисками, предложенные м-ром Пателом. В машине они обсудили Ковентри Дейкин и пришли к выводу, что Джеральду Фоксу повезло. Из-за бесконечных сверхурочных дежурств оба они почти не имели дела с женщинами. Они дождаться не могли, когда их наконец переведут в отдел нравов.