Текст книги "Неудержимое желание"

Глава 4

Госпожа, дела дурные мы чеканим в бронзе,

А добрые мы пишем на воде.

У. Шекспир. Генрих VIII. Акт IV, сцена 244
  Перевод Б. Томашевского.


[Закрыть]

Подруги Джорджианы бросились к ней, едва она успела выйти из круга танцующих.

– Так это правда!

– Я слышала, что…

– Ты действительно это сделала, Джорджи? Не могу поверить…

– Пожалуйста, – взмолилась Джорджиана, – мне надо отдышаться.

Люсинда и Эвелина вдвоем буквально подтащили ее к ближайшему окну.

Распахнув его, Джорджиана жадно вдохнула свежий ночной воздух.

– Лучше? – спросила Эвелина.

– Немного. Дайте мне минуту.

– Хоть несколько. После того как я видела тебя вальсирующей с Дэром, мне самой надо прийти в себя. Знаешь, он и вправду улыбался тебе.

– Я тоже это видела. Он все еще влюблен в тебя?

– Тише, – остановила их Джорджиана, закрывая окно и садясь около него. – Нет, конечно, нет. Я все еще пытаюсь привлечь его внимание.

– Я не могла поверить, когда Донна Бентли сказала, что ты переехала в Карроуэй-Хаус. Ты обещала рассказать нам, что ты задумала.

Джорджиана уловила упрек в словах Люсинды.

– Знаю, но все произошло так быстро, я и сама этого не ожидала. Его тетушки – близкие друзья герцогини, – объяснила Джорджиана. – Я помогаю мисс Милли, пока она поправляется после приступа подагры.

– Джорджи, – Люсинда присела рядом с ней, – а ты уверена, что хочешь пройти через все это? Знаю, мы вместе придумали правила, но теперь все по-настоящему.

– Кроме того, всем известно, что ты ненавидишь лорда Дэра.

Все искренне считают, что только из-за поцелуя и пари. И Джорджиана хотела, чтобы так было и дальше.

– А ты не думаешь, что у меня достаточно причин проучить его? – спросила она.

– Полагаю, что так, но это может быть опасно, Джорджиана. Он виконт, у него несколько больших имений. К тому же плохая репутация.

– А я – кузина герцога Уиклиффа и дочь маркиза Харкли.

Шесть лет назад Дэр имел возможность погубить ее репутацию, но не сделал этого. Но, если он узнает о том, что она задумала, он может повести себя совершенно по-другому. Джорджиана содрогнулась. Если Дэр понимает, что такое честная игра, то ничего не случится.

– Признаюсь, – сказала Эвелина, взяв ее за руку, – очень интересно знать о твоем плане, о котором больше никому не известно.

– И никто не должен узнать, Эви, – сказала Люсинда, оглядываясь, словно опасаясь, что их подслушивают. – Если кто-нибудь догадается, что это игра, Джорджиана погибнет.

– Я никогда никому не скажу, – заверила Эвелина. – Вы это знаете.

Джорджиана кивнула в ответ:

– Я не волнуюсь. Вы мои самые близкие подруги.

– Просто хитрости не в нашем характере, – продолжала Эвелина.

Джорджиана усмехнулась:

– Только не забывайте, в следующий раз это сделаете вы обе.

– Сначала я хочу посмотреть, выживешь ты или нет, – сказала Люсинда, улыбаясь, но взгляд ее черных глаз оставался серьезным. – Будь осторожна, Джорджи.

Джентльмен, вышедший из дверей гостиной, слава Богу, был полной противоположностью Дэра. Она еще не была готова к следующей схватке.

– Лорд Уэстбрук, – произнесла она, с облегчением улыбаясь.

– Добрый вечер, мисс Баррет, мисс Раддик, – поклонился маркиз. – Рад видеть вас обеих. Я вижу, вы взяли на себя еще одну заботу, – обратился он к Джорджиане, глядя на нее добрыми карими глазами. – Семейство Карроуэй должно быть благодарно вам за вашу помощь.

– Это взаимно, уверяю вас.

– Я не слишком самоуверен, надеясь, что в вашей карточке найдется место для танца со мной?

Она посмотрела на красивого, с каштановыми волосами, маркиза. Поскольку предполагалось, что Дэр должен влюбиться в нее, то и ей следовало делать вид, что она слегка неравнодушна к нему, но ей нравится Джон Блэр, лорд Уэстбрук. Он настоящий джентльмен в отличие от большинства ее поклонников – и, уж конечно, прежде всего от этого негодяя виконта Дэра.

– Так случилось, что у меня свободна следующая кадриль, – сообщила она.

– Я вернусь через несколько минут, – улыбнулся он. – Простите, что прервал вашу беседу, милые дамы.

– Вот этот человек, – сказала Люсинда, когда он смешался с толпой, – не нуждается ни в каких уроках.

– Почему он до сих пор не женат, как вы думаете? – спросила Эвелина, Люсинда взглянула на Джорджиану.

– Возможно, он уже выбрал кого-то и только ждет, когда она ответит на его чувства.

– О, глупости, – возразила Джорджиана, поднимаясь, чтобы найти Милли и Эдвину. – Пойдемте со мной и поболтаем с мисс Милли и мисс Эдвиной. Они говорят, что очень нуждаются в беседе с образованными женщинами.

– Это наша специальность, – сказала Люсинда, взяв ее под руку.

– Куда вы направляетесь?

Джорджиана, устраивавшая Милли в кресле-каталке, чуть не подскочила. Лакеи, стаскивая Милли и ее кресло вниз по лестнице в главный холл, тяжело дышали от напряжения. Джорджиана подоткнула одеяло под бедра и больную ногу подопечной и, выпрямившись, оказалась лицом к лицу с виконтом.

– Мы идем на прогулку в парк, – ответила она, кивнув в знак благодарности слугам, и направила кресло к двери. – Я думала, мы договорились, что вы не будете шпионить за мной каждую минуту.

Виконт смерил ее с головы до ног быстрым, но внимательным взглядом, как будто не доверял своим слишком мужским инстинктам, чтобы смотреть ей в лицо.

– Вот, – сказал он, доставая из кармана длинную узкую коробочку, – это вам.

Она знала, что находится в коробке, он дарил это в течение почти шести лет.

– Вы уверены, что разумно меня вооружать? – спросила она.

Осторожно, чтобы не коснуться его руки, Джорджиана взяла футляр и открыла его. Веер был нежно-голубого цвета, на тонкой рисовой бумаге она увидела изображение голубки. Джорджиану несколько пугало, что он всегда знал, что ей понравится.

– Так я хотя бы знаю, чем меня ударят, – возразил он, бросив взгляд на тетушек. – Почему бы вам сегодня не взять коляску?

– Мы желаем поупражняться сами, а не прогуливать лошадей.

– Мы могли бы поупражняться вместе.

Лицо Джорджианы вспыхнуло. В присутствии тетушек она не решалась ответить так, как он заслуживал, и он, черт побери, знал это.

– В таком случае, вы можете пострадать, – только и смогла она ответить, раздраженно закрывая и раскрывая веер.

– Я мог бы рискнуть. – Он прислонился к двери, весело блестя глазами.

– Благодарю вас за заботу, – сказала она, – но в этом нет необходимости.

«Надо быть с ним полюбезнее», – напомнила она себе.

Виконт выпрямился.

– Я иду с вами. То, что в этом нет необходимости, просто оскорбляет мою честь.

– Нет, это не…

По лестнице сбежал восьмилетний брат Дэра, Эдвард.

– Если вы идете в Гайд-парк, я с вами. Я хочу покататься на моей новой лошадке.

Щека Дэра задергалась.

– Мы займемся этим потом, Эдвард. Я не могу давать уроки верховой езды и толкать тетю Милли одновременно.

– Я буду учить его, – раздался сверху голос Брэдшо.

– А я думал, ты служишь на флоте, а не в кавалерии.

Дэр начинал сердиться, и Джорджиана одарила его искренней улыбкой.

– Чем больше, тем веселее, как я всегда говорю.

Она отступила в сторону, указывая ему на спинку кресла. Когда они спустились по широким ступеням и к ним присоединились Эдвард, его лошадка и Брэдшо, со всеми братьями Карроуэй, их стало уже восемь. Тристан оглянулся и увидел, что к ним спешит его брат Эндрю, а за ним, слегка прихрамывая, Роберт.

– Брэдшо дает уроки верховой езды, – проворчал Тристан, оттесняя тетушку на булыжную мостовую, – а зачем здесь вся ваша компания?

– Я помогаю Брэдшо, – весело заявил Эндрю, занимая место рядом с Эдвардом.

– А ты, Бит?

Средний Карроуэй держался позади всех.

– Я гуляю.

– О, как это мило, – молитвенно сложила руки Милли. – Вся семья вышла на прогулку, совсем как в те времена, когда вы были маленькими сорванцами.

– Я не сорванец, – заявил Эдвард с высоты своего серого пони. – И Принц Джордж тоже.

– Кое-кто с тобой не согласится, Эдвард, – улыбнулся Тристан, – но я уверен, Принни оценит твое дове…

– Моего коня зовут Принц Джордж, Тристан, – поправил его самый младший Карроуэй.

– Ты можешь передумать. Не лучше ли просто Джордж?

– Но…

– А ты зови его Тристаном, – предложила Джорджиана, с трудом сдерживая смех. – Это мерин?

Брэдшо сделал вид, что закашлялся.

– Эдвард, Дэр прав. Не стоит называть животных именами правящих и будущих монархов, это обычно не одобряется.

– Тогда как же назвать его?

– Король? – предложил Эндрю.

– Демон? – подсказал Брэдшо.

– Грозовое Облако, – внесла свой вклад Джорджиана. – Он ведь серый.

– О да. И это звучит как индейское имя, как в колониях. Мне нравится Грозовое Облако.

– Должно понравиться, – проворчал Дэр себе под нос.

Настроение Джорджианы улучшалось, она наклонилась и поправила одеяло на ногах Милли.

– Вам удобно?

– Больше, чем всем вам, – усмехнулась Милли. – Господи, я даже могла бы вздремнуть.

– Нет, я настаиваю, чтобы вы получили удовольствие, – сказал Тристан, наклоняясь, чтобы поцеловать тетушку в щеку. – Солнечный свет и свежий воздух полезны для вас. Сон – это для слабых.

Джорджи не отрывала глаз от профиля виконта. Он так естественно целовал и поддразнивал своих престарелых тетушек. Она не ожидала от него такого свободного проявления своих чувств, не думала, что он может быть таким. Она считала его высокомерным, циничным и себялюбивым. Если он способен чувствовать и сострадать, он никогда бы так жестоко не поступил с ней. Однако предположение, что он изменился, казалось не менее абсурдным, чем вера в то, что у него есть сердце.

Они добрались до Гайд-парка, представляя собой живописное сборище: три потрясающе красивых одиноких джентльмена в обществе двух подростков, один из которых ехал верхом на пони, две старые дамы и еще одна женщина, компаньонка. Не хватало только собаки, прыгающей через обруч, и слона, чтобы выглядеть цирковой труппой.

– Джорджиана, у вас есть лошадь? – спросил Эдвард.

– Есть.

– Как его имя?

– Ее имя, – поправила она, чувствуя, что чем больше особ женского пола в их компании, тем лучше, – ее зовут…

– Шеба. Великолепная черная лошадь арабской породы, – закончил за нее Дэр.

– О, здорово! Она в Лондоне?

Джорджиана скрестила на груди руки и взглянула на Дэра.

– Спроси своего брата. Он прекрасно справляется, отвечая вместо меня.

Виконт повернул кресло-каталку на тропу для верховой езды, бегущую вдоль Роттен-роу.

– Да, Шеба в городе. Она в конюшнях Брейкенридж-Хауса, вместе с лошадьми герцога Уйклиффа, хотя, пока вы живете здесь, вы могли бы ее перевести сюда.

– Да, – обрадовался Эдвард, подпрыгивая в седле, – вы могли бы кататься, а я буду сопровождать вас.

– А кто будет сопровождать тебя, юноша?

– Я не нуждаюсь в сопровождении. Я профессиональный наездник.

Глаза Тристана весело блеснули.

– Твой зад покроется профессиональными синяками, если ты будешь так прыгать в седле.

– Вот так, – вмешался Брэдшо, – дай мне укоротить стремена. И в любое время, когда вы пожелаете покататься, Джорджиана, мы с Эдвардом с радостью будем сопровождать вас.

Она заметила, как мгновенно помрачнел Тристан.

– Да, будет очень мило, – проворчал он, – мужчина, женщина и ребенок, все дружно едут вместе, такие довольные. Конечно, я уверен, это не вызовет сплетен.

– Прицепите сзади к лошадям меня, – давясь от смеха, сказала Милли. – Это придаст вам респектабельность.

Представив эту картину, Джорджиана не удержалась от смеха.

– Я ценю вашу готовность принести себя в жертву приличиям, Милли, но я здесь для того, чтобы помогать вам, а не подвергать вашу жизнь опасности.

Все рассмеялись, но Джорджиану удивило, что Дэр подумал о ее репутации.

Скорее всего он просто не хотел, чтобы она входила в доверие его семьи. Но это доверие она собиралась завоевать с их помощью.

По пути из Гайд-парка домой Тристан наблюдал за Джорджианой, которая, взяв под руку тетю Эдвину, весело болтала, смеялась и одаряла улыбками его семью. Ему казалось, что последние несколько лет она никогда не позволяла себе веселиться, по крайней мере в его присутствии. Сегодня она излучала тепло и добродушный юмор.

Он ничего не мог понять. Вечер накануне, вальс. А сегодня, когда он решил устроить ей ловушку, чтобы узнать ее истинные цели, вся его живущая вразброд семейка навязалась ему и расстроила его планы.

Если она просто хотела найти себе занятие, то имелось несколько престарелых леди из высшего света, нуждавшихся в добровольной компаньонке гораздо больше, чем его тетушки. Она не может чувствовать себя уютно или удобно под крышей его дома; ведь она происходит из одного из богатейших семейств Англии. Он сумел сохранить достаточное число слуг, но богатые пиры или экстравагантные приемы гостей исчезли из его дома вместе со смертью отца.

Тристан решил помочь своей судьбе:

– Я чуть не забыл. Маркиз Сент-Обин предложил мне ложу в опере на сегодняшний вечер. Четыре кресла, если кто-нибудь захочет пойти. Кажется, дают «Волшебную флейту».

Эндрю фыркнул:

– Могу понять, почему Сент сам не захотел, но неужели ты пойдешь в оперу?

– Ты проиграл пари или что-то еще? – поинтересовался Брэдшо.

Черт бы побрал Брэдшо за упоминание о пари в присутствии Джорджианы!

– Давайте проголосуем, если хотите.

Как он и ожидал, Брэдшо и Эндрю подняли руки, а за ними и Милли с Эдвиной.

Джорджиана не подняла руки, хотя он знал, что она любит оперу. Но она была не единственной, кто умел играть в эту игру.

– Хорошо, вас четверо. Только не ведите себя слишком прилично, а то испортите мне репутацию.

– Разве вы не пойдете? – спросила Джорджиана.

По ее глазам было видно, что она начинает что-то понимать.

Он поднял бровь, радуясь, что перехитрил ее.

– Я? В оперу?

– Но Милли нужна по…

– Мы с Эндрю справимся, – заверил благодушно Брэдшо. – Мы можем привязать ее вместе с креслом позади кареты.

– О Боже! – рассмеялась Милли, когда они добрались до поворота к дому. – Вы, мальчики, убьете меня.

Щеки Милли порозовели, светло-карие глаза блестели. Она уже давно так хорошо не выглядела, и Тристан не мог сдержать улыбки, когда перед входом в дом они с Брэдшо вынули ее из кресла и отнесли в комнату, где завтракали. Эндрю и лакей внесли кресло. Это кресло на колесах оказалось чертовски хорошей идеей, и по одной только этой причине он был рад, что Джорджиана гостила у них.

Дамы удалились в гостиную, а Тристан направился в свой кабинет. Он ненавидел заниматься счетами, но в его шатком положении приходилось вникать во все дела, связанные с деньгами. Покупка пони для Эдварда и возмещение стоимости кресла-каталки в сумме составили его месячный доход, а сегодня было только седьмое число.

Продажа шерсти помогла бы ему, но он мог ожидать эти деньги в лучшем случае не ранее чем через два-три месяца.

Он оказался настолько глуп, что предложил место в своей конюшне для лошади Джорджианы. Он уже платил за корм для пони Эдварда в придачу к четырем упряжным лошадям и двум верховым, своей и брата. Игривая арабская лошадь будет есть вдвое больше, чем маленький Грозовое Облако. «Черт», – проворчал он, вписывая сумму в раздел расходов.

Такое затруднительное финансовое положение и заставило его в конце концов прислушаться к тетушкам, которые посоветовали ему найти богатую невесту, охотящуюся за титулом. Поэтому он ухаживал за Амелией Джонс вопреки страстному желанию сбежать от нее подальше.

Тристан поднялся из-за стола и нахмурился. Вот уже несколько дней он почти не разговаривал с Амелией, а последний раз лишь сообщил ей, что ни при каких обстоятельствах не придет слушать ее пение. Ему надо проявлять больше внимания, не то какой-нибудь оголодавший граф уведет ее у него из-под носа, и ему опять придется начинать весь процесс ухаживания за какой-нибудь другой, еще более жеманной девицей с самого начала.

В дверь негромко постучал Докинз.

– Почта, милорд, – сказал он, подавая серебряный поднос с письмами.

Как обычно, много писем от школьных друзей Эндрю, еженедельный доклад управляющего из Дэр-Парка, такой же от Томлина из Дрюсберн-Эбби. Всего два счета, получение которых он, слава Богу, предусмотрел, и надушенное письмо для Джорджианы.

«Это не духи, – решил он, еще более старательно вдыхая аромат. – Мужской одеколон».

Какого сорта денди пошлет надушенное письмо? Он перевернул письмо, чихнув от сильного запаха одеколона, но на конверте не было обратного адреса. Тристана не удивило, что ее знакомый прислал письмо в Карроу-эй-Хаус.

Уже к вечеру следующего дня весь высший свет знал, сколько платьев она привезла с собой и что ела на завтрак. Но он не предполагал, что будет иметь дело с письмами ее поклонников.

– Докинз!

Дворецкий, явно ожидавший, что его позовут, просунул в дверь голову.

– Передай, пожалуйста, Эндрю и леди Джорджиане, что для них есть письма.

– Передам, милорд.

Первым прискакал Эндрю и, схватив письма, исчез. Через несколько минут появилась Джорджиана. Когда она вошла, Тристан поднял голову от счетов, на которых не мог сосредоточиться, стараясь угадать, кто, черт бы его побрал, прислал ей письмо.

Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы она заметила его интерес, и он кончиком карандаша подтолкнул к ней благоухающее послание и продолжал писать свои цифры. Но, когда она направилась к двери, он поднял голову.

– От кого? – спросил он, стараясь казаться равнодушным к тому, было ли письмо от ее брата или от американского президента.

– Не знаю, – улыбнулась она.

– Так вскройте его.

– Я так и сделаю, – сказала она и вышла.

– Проклятие, – проворчал он и стер нацарапанные им в книге каракули.

За дверью Джорджиана, сдерживая смех, спрятала ароматное послание в карман.

Посылать письма себе самой было так… по-детски, но на этот раз нехитрая уловка сработала.

Глава 5

Ступай в монастырь!

У. Шекспир. Гамлет. Акт III, сцена I55
  Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]

Когда ужин закончился и четверо членов семейства Карроуэй отправились на весь вечер в оперу, Джорджиана была готова пересмотреть свои обязательства по отношению к двум мисс Карроуэй. Она не предусмотрела для себя никаких развлечений, чувствуя, что ее долг перед Милли и Эдвиной важнее званых вечеров и балов.

А теперь тетушки бросили ее, оставив на весь вечер одну, и ей нечего было делать, кроме как думать о том, что она одна в огромном доме наедине с Тристаном Карроуэем.

Он был невыносимо высокомерен, и хуже всего то, что она понимала, почему Амелия Джонс так очарована им. Если бы она могла забыть, как ужасно Тристан поступил с ней, она бы даже попробовала представить, что снова находится в его объятиях, ощущает его искусные руки, губы…

– Джорджи, – ворвался Эдвард в библиотеку, где она укрылась, – вы умеете играть в двадцать одно?

– О Боже! Сто лет не играла.

– Не мешай леди Джорджиане, – раздался за дверью голос Дэра. – Она читает.

– Но нам нужен четвертый игрок!

Она натянуто улыбнулась, почувствовав, что краснеет.

– Но нас только двое.

– Нет. Бит, Тристан и я – это трое. Нам нужны вы.

– Да, нам нужны вы, – повторил Тристан.

Она пыталась понять по выражению его лица, так ли невинны его намерения и потребуется ли дать достойный отпор, но не могла определить, какие мысли скрывали эти голубые глаза.

Если она отклонит приглашение Эдварда, то будет выглядеть трусихой, снобом или кем-то еще хуже. Дэр наверняка назовет ее тем или другим, не имея склонности вести себя как настоящий джентльмен. Один из них должен воспользоваться случаем, и лучше, если это будет она, а не он.

– Хорошо, – сказала она, закрывая книгу и поднимаясь. – С удовольствием поиграю.

В гостиной ее посадили между Эдвардом и Робертом, что означало, что ей придется провести весь вечер лицом к лицу с Дэром.

Когда Эдвард раздал карты, она повернулась к Роберту – только затем, чтобы не смотреть на Тристана. Она мало знала о среднем брате Карроуэй, только то, что когда-то Роберт был разговорчивым, остроумным и очень веселым. Всем было известно, что он чуть не погиб на войне, но после его возвращения она редко встречала его в обществе.

Если не считать небольшой хромоты, он выглядел таким же здоровым, как и раньше.

– Как это удалось вас уговорить? – с улыбкой спросила она.

– Повезло.

– Если вы не против, могу я спросить, – не отставала она, несмотря на его замкнутость, – как вы получили свое прозвище? Бит, так ведь?

– Это я назвал его Битом, – сказал Эдвард, откладывая остатки колоды и разглядывая свои карты. – Когда я был маленьким, я так произносил его имя.

Юный Эдвард, должно быть, считал ее и своих братьев живыми древностями.

– У кого-нибудь из твоих братьев тоже есть прозвища?

Он прищурил черные глаза, соображая.

– Ну, Тристан – это Дэр, иногда – Трис; Брэдшо – Шо; Эндрю мы иногда называем Дрю, но ему это не очень нравится.

– Почему же?

– Он говорит, это девчоночье имя, и тогда Шо называет его Друзиллой.

Она сдержала смех.

– Понятно.

– А меня они называют Коротышкой.

– Это ужасно!

Джорджиана взглянула на Тристана. Как это на него похоже, таким уничижительным именем называть члена собственной семьи.

– Но я и есть коротышка! Мне это нравится! – Эдвард выпрямился, встав на стуле на колени, чтобы казаться выше своих братьев.

– Ему нравится, – заметил Тристан, вынув карту из лежавшей на середине стола колоды, и положил ее перед Джорджианой.

– Не представляю почему, – усмехнулась она.

– Двадцать одно, – объявил Бит, раскрывая свои карты так, чтобы все видели.

Тристан нахмурился, но глаза его весело блестели.

– Никогда не доверяйте тихоням.

И снова этот любящий взгляд, который время от времени он бросал на членов своей семьи. Джорджиана, удивленная близостью и простотой обращения братьев друг с другом, почувствовала себя неловко, и в то же время ее сердило, что он способен на такие добрые чувства.

Странно, но это делало его более… привлекательным. Она напомнила себе, что соблазнительница здесь она. И что не ей предстоит быть соблазненной.

– Удивляюсь, что вы сегодня не в клубе, милорд. Там бы больше пригодилось ваше искусство в карточной игре.

– Здесь веселее, – пожал он плечами.

Видимо, игра в карты с восьмилетним ребенком и почти немым братом представлялась ему более интересной, чем посещение оперы, или поездка в Воксхолл-Гарденз, или визит к одной из любовниц, или другое свойственное ему времяпрепровождение.

Но если он пытается произвести на нее впечатлени. семейного человека, то напрасно тратит время. Что бы он ни сделал… за всю оставшуюся жизнь, это не переубедило бы ее, ибо она прекрасно знала, что он за человек.

– Так вы не хотите признаться, кто прислал вам сегодня письмо? – спросил он, когда игра длилась уже больше часа.

– Оно без подписи, – сказала она, собираясь раздавать карты.

– Тайна, значит. – Он потянулся к своему бокалу с бренди. – Кого-нибудь подозреваете?

– Я… у меня есть подозрение, – уклончиво ответила она, раздавая каждому по две карты. Видит Бог, она только хотела внушить ему мысль, что у нее могут быть претенденты на ее руку, достаточно решительные, чтобы прорваться в мужскую крепость Карроуэй-Хауса, но такой испанской инквизиции она не ожидала.

– Кто же? – Тристан, опершись подбородком на руку, смотрел на нее, в то время как Роберт знаком попросил еще одну карту.

Первым порывом Джорджианы было желание напомнить Тристану, что его это не касается. Но она поставила перед собой цель – заставить его влюбиться. И потому не следовало непрестанно оскорблять его.

– Мне бы не хотелось ошибиться, называя кого-то, – сказала она с невинным видом. – Поэтому я не дам ответа, пока не получу других доказательств.

– Других доказательств, – повторил он. – Вы имеете в виду самого человека? Да, пожалуйста, пусть он приходит к нам.

Она нахмурилась:

– Он, конечно, не придет к вам…

– Двадцать одно! – воскликнул, подпрыгивая Эдвард. – Вы двое никогда не выиграете, если весь вечер будете мечтательно смотреть друг другу в глаза.

Роберт кашлянул.

– Ну, – притворно огорчилась Джорджиана, чувствуя, что ей еще меньше, чем Роберту, хочется говорить, – ты, Эдвард, не оставил мне никакой надежды на выигрыш. Думаю, мне пора удалиться, джентльмены.

Мужчины встали вместе с ней. Тристан сдержанно кивнул, и Джорджиана покинула гостиную с чувством собственного достоинства. Оказавшись в холле, она подобрала юбки и бросилась вверх по лестнице.

– Джорджиана!

Глубокий голос Тристана заставил ее остановиться.

– Что? – Она повернулась к нему, решив не придавать особого значения словам Эдварда. – Вот это сюрприз, не так ли?

– Ему всего лишь восемь, – спокойно произнес Тристан, поднимаясь вслед за ней по лестнице. – И если он будет продолжать в том же духе, то не доживет и до девяти. Пусть детская болтовня тебя не расстраивает.

– Я… я… – Она кашлянула, прочищая горло. – Я только сказала, что удивилась. Но я вовсе не расстроена.

– Ты не расстроена, – повторил он, недоверчиво глядя на нее.

– Нет.

– Хорошо. – Поморщившись, он провел рукой по своим темным волосам. Этот жест когда-то казался ей очаровательным. – Потому, что это неправда. Я хочу, чтобы ты это знала.

Он говорил очень серьезно.

– Что я должна знать?

– Что я не мечтаю о тебе. Я, честно признаюсь, на мерен жениться.

– Ты? На ком же? Прими мои поздравления.

– Не надо, – слишком поспешно остановил он ее, помрачнев.

– Почему же? – Ей удалось изобразить улыбку.

– Я не… еще не сделал ей предложения.

– Я рада, что мы разобрались с этим. Спокойной ночи, милорд.

Поднимаясь по лестнице, она спиной чувствовала его взгляд. Бедная Амелия Джонс! Разбитое сердце доставит удовлетворение Тристану Карроуэю, если только не проучить его так, чтобы он больше не играл чужими чувствами и мечтами.

Придя в свою комнату, она быстро набросала еще одно письмо Люсинде и вложила его в другое, написанное более решительным почерком и другими чернилами, адресованное ей самой. Она надеялась, что Люсинда будет более экономной с одеколоном. Запах первого письма все еще ощущался в комнате, и она могла поклясться, что, когда она бросила его в камин, оно вспыхнуло синим пламенем.

Джорджиана вставала рано. Благодаря установленному ею порядку после прогулок Милли и Эдвина обычно спали долго. После посещения оперы они, по расчетам Джорджианы, должны появиться не ранее полудня. Она позвала Мэри и, надев костюм для верховой езды, поспешила вниз. У дома ее ожидал грум кузена, державший под уздцы оседланную Шебу.

– Доброе утро, Джон, – поздоровалась она с улыбкой, когда он помог ей сесть в седло.

– Доброе утро, леди Джорджиана, – ответил грум, усаживаясь на свою серую лошадь. – По-моему, Шеба сегодня не против хорошего галопа.

– Рад слышать, у Шарлеманя такие же намерения. – Дэр верхом на великолепном поджаром гнедом выехал из-за угла дома и остановился рядом с ней. – И у меня тоже.

Несмотря на свое недовольство, Джорджиана была вынуждена признать, что он бесподобен. Она почти могла рассмотреть свое отражение в его черных сапогах, а смуглое лицо с голубыми глазами и светло-коричневый сюртук заставляли вспомнить великолепные средневековые портреты. Черные бриджи были натянуты без единой морщинки, и он сидел на Шарлемане так, словно родился в седле. Ходили слухи, что именно в седле его и зачали.

– Вы рано поднялись сегодня. – «Черт, нужно скорее вдохнуть свежего воздуха, чтобы в голове прояснилось». Дэр и ясная голова казались несовместимыми.

– Я не мог уснуть и не стал даже пытаться. Поехали? Может быть, в Риджентс-Парк?

– Джон будет сопровождать меня. Мне не нужна ваша помощь.

– Джон будет сопровождать и меня. Мы же не хотим, чтобы я свалился с седла и сломал себе шею, не правда ли?

Она горела желанием дать ему резкий отпор, но, чем дольше они будут спорить, тем меньше времени останется на прогулку.

– Ну хорошо. Если вы так настаиваете, то поехали.

Отвесив прямо в седле низкий поклон, он прищелкнул языком, и Шарлемань тронулся с места.

– Как я могу отказаться от такого приглашения.

Направляясь в Риджентс-Парк, они ехали рядом, а Джон в нескольких ярдах позади.

«Флиртуй, – напомнила она себе. – Скажи ему что-нибудь приятное». К сожалению, ничего не приходило ей на ум.

– Брэдшо собирается продолжать свою карьеру на флоте? – наконец спросила она.

– Он так говорит, но ему ужасно хочется стать капитаном собственного корабля. Если в ближайшее время его мечты не осуществятся, то он – мы все в этом уверены – украдет корабль и станет пиратом.

Тристан сказал это таким добродушным тоном, что она засмеялась, слишком поздно спохватившись, что следовало сдержаться.

– Ты поделился с ним своими предположениями?

– Эдвард сказал ему. Коротышка хочет стать первым помощником капитана.

– А Роберт вернется в армию?

– Нет. Я не допущу этого.

Его необычный тон и слова заставили ее замолчать. Становилось все труднее совмещать эти две стороны характера Тристана Карроуэя. Он казался таким заботливым и любящим со своими братьями и старыми тетушками, и в то же время с женщинами, подобными Амелии, он вел себя как бессердечный совратитель.

Который из этих двух был истинным лордом Дэром? И почему она задает этот вопрос, хотя ответ ей хорошо известен? Он разбил ее сердце и разрушил все надежды на будущее. И даже не попросил прощения.

Тристан решил, что ведет себя как идиот. Они затеяли такой приятный разговор, он даже рассмешил ее, слава Богу, а затем, прежде чем он успел закрыть рот, у него вдруг вырвалась эта фраза о Роберте.

Что бы она ни задумала, она была с ним приветлива, и он, естественно, не возражал против этого. Но он хорошо знал, как она его ненавидит, и не мог понять, какая причина заставила ее изменить свое отношение к нему.

Тристану было бы легче разгадать ее игру, если бы он не позволял своему все еще сильному влечению к ней вмешиваться во все его мысли и поступки. Шесть прошедших лет не стерли из его памяти восхитительных ощущений, связанных с ее нежной кожей и вкусом ее поцелуев. Он давно уже понял, что бесконечная череда любовниц и содержанок не поможет ему забыть об этом.

– Со времени твоего приезда тетя Милли стала быстро поправляться, – заметил он, стараясь изменить тему, прежде чем воспаленный мозг заставит его сказать что-нибудь, о чем он потом пожалеет.

– Рада это слышать…

– Джорджиана! Послушайте, леди Джорджи!

Тристан поднял голову и в конце улицы увидел лорда Лаксли. Проклятый надутый красавчик галопом мчался к ним навстречу, опрокинув по пути тележку торговки апельсинами. Если этому идиоту пришло в голову прислать письмо Джорджиане, то он готов съесть свою шляпу. Барон страдал полным отсутствием интеллекта.

Тристан наблюдал, как Джорджиана перевела взгляд с рассыпавшихся по всей улице апельсинов на лицо Лаксли.

– Доброе утро, милорд, – холодно произнесла она тоном, каким обычно обращалась к Тристану.

– Леди Джорджиана, вы выглядите как ангел. Я бесконечно рад, что встретил вас, и желал бы подарить вам кое-что. У меня есть… – Он стал искать что-то в своих многочисленных карманах.

Выражение ее лица не изменилось, она только подняла руку, останавливая его.