Текст книги "Неудержимое желание"

Он задумался над ее словами.

Она вскочила с места:

– Извини. Здесь душно.

Под удивленными взглядами остальных братьев Кар-роуэй она поспешно покинула комнату. Докинз не успел подойти к входной двери, как она распахнула ее и сбежала вниз по ступеням в небольшой розовый сад у восточной стены дома.

Тихонько бормоча ругательства, она села на каменную скамью, стоявшую под раскидистым вязом. «Глупая, глупая, глупая!» – твердила она про себя.

– Что ты отвечаешь, когда тебя спрашивают, почему мы так сильно ненавидим друг друга? – раздался в темноте тихий голос Тристана.

Он медленно подошел и остановился, прислонившись к корявому стволу дерева.

– А что говоришь ты? – вопросом на вопрос ответила она.

– Что я не продвинулся дальше поцелуя, когда ты узнала, что я заключил пари и мне нужен твой чулок как доказательство. Тебе не понравилось, что ты стала предметом спора.

– Я говорила почти то же самое, только добавляла, что ударила тебя по лицу, когда ты попытался солгать мне.

Он кивнул, глядя на залитый лунным светом сад.

– Прошло шесть лет, Джорджиана. Есть ли у меня шанс, что ты когда-нибудь простишь меня?

– Весьма незначительный, если ты не перестанешь упоминать шансы и пари в моем присутствии, – рассердилась она. – Я просто не понимаю, Тристан, как ты можешь быть таким… бесчувственным. Ко всем. Не только ко мне.

Она посмотрела ему в глаза, темные и непроницаемые. Он выпрямился.

– Пойдем в дом. Здесь холодно.

Она судорожно сглотнула. Ей действительно было холодно в тонком вечернем платье, но сегодня что-то произошло. Впервые за шесть лет они с Тристаном не просто мирно побеседовали. Это «что-то» заставляло ее не сводить глаз с его чеканного профиля, когда он подошел ближе и подал ей руку.

Сложив перед собой руки, чтобы не поддаться искушению и не дотронуться до него, она встала и пошла к дому. Джорджиану беспокоило, что она не испытывает гнева, и она не знала, что сказать.

– А не поможет, – тихо произнес он за ее спиной, – если я еще раз попрошу прощения?

Джорджиана обернулась к нему:

– Прощения за что? За то, что заставил меня поверить, что любишь меня, или за то, что попался на лжи?

На мгновение его глаза гневно блеснули. Отлично! Теперь с ним проще, чем в то время, когда он не был таким чувствительным и внимательным.

– Я приму это как отказ, – сказал виконт, – но в ту ночь… я меньше всего желал обидеть тебя. Я не собирался делать этого и очень сожалею, что так случилось.

– Хорошее начало, – сказала она дрогнувшим голосом, поднимаясь по ступеням к двери. – Или могло быть началом, если бы я тебе поверила.

На следующий день прибыло еще одно письмо на имя Джорджианы. Тристан с отвращением понюхал его, но, видимо, тот, кто обливал письма одеколоном, потратил все флаконы на предыдущие.

Оглянувшись на дверь, он сломал восковую печать и развернул письмо. «Дорогая леди, – прочитал он, – несколько дней я обдумывал содержание этого письма. Несмотря на вашу…»

– Милорд?

Тристан подскочил от неожиданности.

– В чем дело, Докинз? – спросил он, опуская письмо на колени.

– Корзина для пикника готова, милорд, и коляска у подъезда, как вы приказали.

– Я сейчас выйду. Закрой дверь, пожалуйста.

– Да, милорд.

Взяв снова письмо, он взглянул на подпись: «Уэстбрук». Она действительно получала письма от знакомых мужчин. А он было подумал, что она пишет их сама. Раз уж он развернул письмо, следовало дочитать его до конца. «…Несмотря на вашу доброту, с которой вы приняли мои извинения за недостойное поведение в Риджентс-Парке, я считаю себя обязанным объясниться. Я давно наслышан о вашей неприязни к лорду Дэру и, боюсь, слишком поспешно бросился вам на помощь, когда случайно услышал его резкие слова, обращенные к вам».

Тристан недовольно взглянул на письмо.

– Резкие слова? Да я был очень любезен, свинья ты этакая, – проворчал он.

«Не сомневайтесь, я вмешался только потому, что питаю к вам глубочайшее уважение, и всегда буду уважать вас. Ваш покорный слуга, Джон Блэр, лорд Уэстбрук».

Значит, у Джорджианы был поклонник, которого не интересовали ее деньги. Тристан плохо знал маркиза, хотя несколько раз встречал его в клубе и в обществе.

Уэстбрук был более консервативен, чем он, в том, что касалось заключения пари, и за исключением случайных встреч их пути редко пересекались. Их политические убеждения также не совпадали. Но, кажется, у них нашелся общий интерес.

Тристан долго смотрел на письмо, затем снова сложил его. Поднявшись, он взял письмо за уголок и поднес к горящей настольной лампе. Бумага задымилась и съежилась. Когда она достаточно обгорела, он бросил ее в мусорную корзину, а сверху засыпал содержимым ближайшей к нему вазы.

Тристан мрачно улыбнулся. Что бы ни происходило, он не собирался позволить Джорджиане победить. В любви, как и на войне, все средства хороши, а между ними происходило или одно, или другое.

Тристан стоял у переднего колеса коляски, помогая Амелии Джонс сойти на землю. Он потратил почти неделю на не очень настойчивые попытки, к тому же мешали неожиданные события, связанные с Джорджианой, но ему все-таки удалось добраться до Джонс-Хауса и устроить пикник с Амелией.

– О, как здесь красиво, – проворковала Амелия, волоча желтую муслиновую юбку по высокой траве. – Вы выбрали это место специально для нас?

Он вынул корзину из экипажа, и грум отвел лошадей и коляску в сторону.

– Конечно. Я знаю, вы любите маргаритки.

Она посмотрела на цветы на краю небольшой поляны.

– Да, они очень милы, в тон моему платью, правда? – хихикнула Амелия. – Я так рада, что не нацела розовое платье, тогда не было бы такого эффекта.

– Ну я бы отвез вас в розовый сад, – ответил Тристан, расстилая на траве одеяло. – Садитесь.

Она грациозно опустилась на одеяло, так искусно уложив вокруг себя пышную юбку, что он подумал, не отрепетировала ли она это заранее.

– Надеюсь, вам понравятся жареный фазан и персики, – сказал он, вынимая из корзины бокалы и мадеру.

– Мне понравится все, что вы выбрали, Тристан.

Она соглашалась со всем, что он говорил, в чем заключалось ее приятное отличие от Джорджианы. Он мог сказать, что небо голубое, а Джорджи объяснила бы ему, что это только иллюзия, создаваемая отражением солнечного света. Да, день с Амелией определенно отличался в лучшую сторону.

– Сегодня мама позволила мне расставить все цветы, – заявила Амелия, взяв из его рук салфетку и бокал. – Она говорит, что у меня просто талант составлять букеты.

– Не сомневаюсь.

– А кто расставляет ваши цветы?

– Мои цветы? – на минуту задумался он. – Понятия не имею. Одна из горничных, полагаю, или миссис Гудвин, экономка.

Она была поражена.

– О, у вас должен быть кто-то умеющий хорошо разбираться в цветах. Это очень важно.

Тристан пригубил вино.

– Это почему же?

– Красиво расставленные цветы говорят о хорошем ведении домашнего хозяйства. Так всегда говорит мама.

– Разумно.

Теперь виконту стало понятно, почему его не интересовало, кто расставляет розы, а также почему он не раздумывая сунул их в мусорную корзину, чтобы затушить огонь. «Хорошее ведение хозяйства» и «Карроуэй» не были синонимами.

– Какой у вас основной мотив: розы, ирисы или маргаритки?

Тристан моргнул и, сделав еще один глоток, обнаружил, что опустошил свой бокал.

– Лилии, – рассеянно ответил он, наполняя бокал.

Джорджиана как-то сказала ему, что всем другим цветам предпочитает лилии. Ее вкус и знание моды были безупречными, поэтому он счел свой ответ удачным.

Амелия надула губки, вероятно, с целью привлечь к ним его внимание. Он узнал об этой уловке в прошлом году, когда ездил в школу, где учились девочки Эммы Брейкенридж, и без труда понял, чего добивается Амелия.

– А не маргаритки? – Она захлопала ресницами.

Еще один трюк, неплохо, но слишком очевидно.

– Вы уже спрашивали.

– Хотите меня поцеловать? – услышал он.

– Прошу прощения? – чуть не подавившись, переспросил он, опустошая второй бокал.

– Я бы позволила, если хотите, поцеловать меня.

Удивительно, но такая мысль даже не приходила ему в голову. Когда они будут женаты, ему придется иногда целовать ее, полагал он, и заниматься другими, более интимными вещами, но… Он пристально посмотрел на нее. Секс всегда был приятен, кого бы он ни выбирал для этого. Однако в последнее время он жаждал особенного, редкого блюда, того, которое уже однажды попробовал. И это не была Амелия.

– Было бы неприлично с моей стороны целовать вас.

– Но я хочу понравиться вам, Тристан.

– Вы и так мне нравитесь, Амелия. В поцелуях нет необходимости. Наслаждайтесь своим фазаном.

– Но я бы позволила, если бы вы захотели. Знаете, вы очень красивы и к тому же виконт.

«Господи! Джорджиана никогда не была столь наивной, даже в восемнадцать лет». Если бы он захотел обеспечить себе брак с Амелией, он мог бы повалить ее и задрать юбки посреди Риджентс-Парка, и она бы даже не обиделась. А Джорджиана распорола бы ему живот кухонным ножом и бросила его останки в пруд к уткам.

Он усмехнулся и поспешно кашлянул, когда Амелия посмотрела на него.

– Простите. И благодарю вас. Вы исключительно хороши, моя дорогая.

– Я всегда стараюсь выглядеть как можно лучше.

– Зачем же?

– Чтобы найти мужа, конечно. Для этого и существуют женщины. Те, кто старается выглядеть как можно лучше, удачно выходят замуж.

Это была интересная мысль, но несколько пугающая.

– Значит, женщины, которые не вышли замуж…

– Плохо старались или низкого качества.

– А что, если женщина предпочитает не выходить замуж?

Кроме своих вполне счастливых незамужних тетушек, он прежде всего имел в виду Джорджиану. Уж она-то не была низкого качества, и мысль, что она будет искать мужа только потому, что для этого и существуют женщины, была просто нелепа.

– Это же абсурд!

– Мои тетушки не замужем, знаете ли.

– Ну, они очень старые, – сказала Амелия, вонзая зубы в персик.

– Полагаю, что старые, – согласился Тристан, понимая, что спорить с ней бессмысленно. С таким же успехом он мог убеждать в своей правоте глухого.

Обычно виконт не находил девушку скучной и жеманной. Причина перемены была ясна – Джорджиана. Он не переставая думал о ней и теперь невольно сравнивал пустой разговор с бедной Амелией с возбуждающими беседами с Джорджи.

Но проблема оставалась прежней: ему необходимо жениться на богатой невесте до осенней уборки урожая. Если он не сделает этого, ему придется продать часть земель, а Дэр не хотел оплачивать свое существование за счет будущего своих потомков. Джорджиана относилась к богатым невестам и, несомненно, была более интересной, чем любая из девиц, за которыми он ухаживал. Но она его ненавидела. А Тристан испытывал жгучее желание, охватывавшее его всякий раз, когда он ее видел. Это становилось все труднее скрывать. Она как будто бы стала немного добрее к нему, но он не мог позволить себе ждать еще три или четыре месяца.

– Тристан?

– Да? – опомнился он.

– Я не хотела сказать, что ваши тетушки хуже других. Я уверена, они очень милые.

– Да, так и есть.

– Знаете, иногда я думаю, что мне следует рассердиться на вас.

Странно, что она так говорит, ведь он приложил столько усилий, чтобы вывезти ее на пикник.

– Да, потому что вы оказываете мне мало внимания. Но сегодня, кажется, вы ведете себя лучше. Полагаю, вы усваиваете свой урок.

Тристан взглянул на нее: ощущение скуки, которое она вызывала, развеялось.

Неожиданно она начала говорить интересные вещи. Урок, ему? Кажется, она намеренно употребила это слово. И Амелия имела в виду не просто урок, а его урок. Неужели у нее были основания думать, что кто-то дает ему какие-то уроки? Нет, она только хочет выйти замуж, и ничего больше.

Он не предполагал, что Амелия оказалась в курсе козней Джорджианы, в то время как он сам не мог ничего узнать. Может быть, Амелия не сумела правильно выразиться, а он слишком подозрителен.

С другой стороны, подозрительность не раз спасала его от больших бед.

– Я очень стараюсь – медленно произнес Тристан, пытаясь узнать у нее побольше, – усвоить свой урок.

– Я вижу. Сегодня вы слушаете меня, что случается очень редко.

– Вы заметили что-нибудь еще, что я сегодня делаю лучше?

– Ну, слишком рано судить, но я возлагаю на вас большие надежды. Если мы собираемся пожениться, мне бы хотелось, чтобы вы были полюбезнее.

Он внутренне содрогнулся. Наступил самый удобный момент сказать девушке, что он намерен поговорить об этом с ее отцом. Ему необходимо было это сделать ради своей семьи. Но его не покидала одна мысль: у него есть еще три месяца. Три месяца и женщина, которая не раздражает его так сильно, как Амелия, хотя куда сильнее возбуждает и изводит.

– Я буду продолжать быть любезным, – уклончиво ответил он.

Лучше не касаться вопроса о женитьбе, это может связать его, как и обещание, а через три месяца, когда не будет выбора, ему придется заговорить о браке.

– Я все же думаю, было бы правильно, если бы вы поцеловали меня.

«Боже милостивый!» Тристан подумал, знает ли она, какая репутация была у него в молодости или что будет, если кто-нибудь увидит, как они целуются. Конечно, может быть, она на это и рассчитывала.

– Я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы не бояться разрушить ее, Амелия. – Он снова заглянул в корзину. – Яблочный пирог?

– Да, пожалуйста. – Она осторожно взяла пальчиками кусок пирога и откусила крохотный кусочек.

– Вы завтра поедете в Девоншир на бал?

– Поеду.

– Я понимаю, что слишком смело с моей стороны попросить вас потанцевать там со мной? Первый вальс, может быть?

– С удовольствием!

Виконт рассчитывал, что пикник займет часа два, и ему казалось, что время уже истекло. Он достал из кармана часы и открыл крышку. С тех пор как он забрал Амелию от дверей отчего дома, прошло тридцать пять минут. Тристан подавил вздох: он не был уверен, что выдержит еще полтора часа.

Глава 9

Огромный мир не малость за крошечную шалость.

У. Шекспир. Отелло. Акт IV, сцена 399
  Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]

– В таком случае у меня возникает вопрос.

Люсинда, удобно расположившаяся на постели Джорджианы, подперла кулачком подбородок. Она вела себя совершенно непринужденно.

Джорджиана завидовала ее спокойствию, ей никогда не приходилось видеть, чтобы Люсинда из-за чего-то расстраивалась. Вероятно, это объяснялось тем, что отцом Люсинды был образцовый, одержимый дисциплиной генерал, который после смерти жены решил передать дочери все преимущества своего собственного образования и богатства.

Что касается самой Джорджианы, то ее нервы были напряжены до предела. Она вздрагивала от каждого звука, и даже тонкий шелк, касавшийся ее кожи, казался жестким и грубым. Конечно, это могло быть вызвано тем, что за двадцать минут она перемеряла пять платьев.

– Какой вопрос? – спросила она, поворачиваясь и разглядывая в зеркале свое отражение.

Голубое смотрелось на ней хорошо, но он уже видел ее в этом платье.

– Как далеко ты собираешься зайти, Джорджи?

Нервная дрожь снова пробежала по ее телу, и она сделала знак Мэри расстегнуть пуговки на спине.

– Давайте примерим новое.

– Зеленое, миледи?

– Да.

– Но мне показалось, вы сказали, что оно слишком…

– Нескромное. Знаю. Но остальные просто не… подходят.

Она взглянула в зеркало на горничную, расстегивавшую платье. Джорджиана доверяла Мэри, но все ее будущее зависело от ее репутации.

– Мэри, спроси у миссис Гудвин, нет ли у нее мятного чаю?

– Сейчас, миледи.

Когда за горничной закрылась дверь, Люсинда встала и помогла Джорджиане снять платье.

– Так это серьезно?

– Если урок не поможет, то все пропало. Люси, он оскорбил мои чувства. Я не позволю ему так поступить и с другими.

– Все это ты уже говорила. – Подруга следила за выражением лица Джорджианы. – Но чтобы проучить его, ты не должна рисковать, ведь тебя снова могут оскорбить.

Джорджиана заставила себя рассмеяться.

– Почему ты думаешь, что меня могут оскорбить? Я получила хороший урок от Тристана Карроуэя.

– Но по твоему виду не скажешь, что ты пылаешь гневом и полна решимости отомстить.

– Какой же у меня вид?

– Ты выглядишь… взволнованной.

– Не смеши меня. Вот уже шесть лет, как я езжу на Девонширский бал. Балы там всегда великолепны, а ты знаешь, как я люблю танцевать.

– Ты поедешь с Карроуэями, или твоя тетя пришлет за тобой карету?

– С тетей Фредерикой, Милли и Эдвина не поедут. Я же не могу появиться вместе с Тристаном и Брэдшо.

– Несколько недель назад ты называла его только Дэр. А теперь у него появилось имя.

– Не забывай, я притворяюсь, что хочу очаровать его или позволить очаровать меня. Я должна быть любезной.

– А какой цвет любит Тристан?

– Зеленый. Почему это… – Джорджиана опустила глаза на свое новое платье, которое застегивала на ней Люсинда. Шелк переливался изумрудными и светлыми оттенками зеленого цвета. Сверху юбку и рукава покрывал тончайший зеленый газ.

Декольте было более глубоким, чем она обычно носила, но, вертясь перед зеркалом, она чувствовала себя прекрасной. А новый желтый с белым веер удачно гармонировал с платьем.

– М-гм.

Джорджиана, довольная осмотром, остановилась и обратилась к подруге:

– Я знаю, что делаю, Люси. Ты, возможно, считаешь, что наш список был просто глупой забавой, чтобы провести время, но каждый раз, когда я думаю о бедной Амелии Джонс, о том, какой удар нанесет ей Дэр, поверь, я становлюсь очень серьезной.

Люсинда отступила на шаг и оглядела Джорджиану и ее платье.

– Я тебе верю. Но надо проучить его, Джорджи, а не погубить себя.

– Этого я не допущу. Кто однажды обжегся, тот вдвойне осторожен. – Она улыбнулась и снова завертелась перед зеркалом. – По-моему, это платье – то, что надо.

– Ты привлечешь его внимание, это уж точно.

Несмотря на уверенность Люсинды, после ее ухода Джорджиана еще полчаса в сильном волнении расхаживала по комнате. Оставшись одна, она вопреки всем усилиям не могла убедить себя в том, что равнодушна к Тристану. Когда ей было восемнадцать, его внимание, его чары и красивая внешность покорили ее. И тем, что она не осталась той же наивной девочкой, Джорджиана была обязана ему.

Теперь, шесть лет спустя, он казался более… серьезным, более внимательным к окружающим и более зрелым, чем тогда. И какая-то менее рассудительная часть ее души тянулась к нему. Самым убедительным доказательством перемены являлось то, что он извинился перед ней. Два раза, и так, словно понял, какие страдания он причинил ей, и как искренне сожалел об этом или по крайней мере хотел, чтобы она так думала.

В половине девятого в дверь постучал лакей:

– Миледи, ваша карета прибыла.

Глубоко вздохнув, она вышла из комнаты и направилась вниз.

Брэдшо, в морской форме глубокого синего цвета с белой отделкой, стоял в холле, натягивая на себя шинель. Увидев ее, он замер.

– Прелесть… Джорджи, пожалуйста, не показывайтесь на глаза адмиралу Пенроузу прежде, чем я не поговорю с ним. Он не обратит на меня никакого внимания, как только увидит вас.

Это несколько успокоило ее, и она улыбнулась:

– Постараюсь. Вы сами выглядите прекрасно.

Он ответил улыбкой и отдал ей честь.

– Это не одно и то же, но все равно спасибо.

Она почувствовала какое-то дуновение воздуха позади себя и, подавив желание расправить юбки, обернулась. Дэр был в темно-сером фраке, черных как ночь панталонах, а над желтовато-коричневым жилетом выделялся белый галстук. Он не носил никаких украшений, да и не нуждался в них. Темные вьющиеся волосы падали на воротник, а голубые глаза сияли как сапфиры, когда он с головы до ног окинул ее взглядом.

Джорджиана почувствовала, как жар охватывает ее. Она никак не ожидала, что его близость так на нее подействует. Да, она наслаждалась его поцелуями, но считала себя невосприимчивой к его мужскому обаянию. Чтобы скрыть смущение, она присела:

– Добрый вечер.

Тристану захотелось облизнуть губы, но вместо этого он кивнул, не в силах сдержаться, чтобы не осмотреть ее изящную фигуру еще раз. Она блистала в своем изумительном наряде. В тусклом свете ламп шелк ее платья светился, словно покрытый изумрудами. Тристан представил, какой эффект Джорджиана произведет в ярко освещенном бальном зале. При каждом вздохе в низким вырезе лифа вырисовывались округлые груди, прекрасные и манящие.

Щеки вспыхнули, и виконт тряхнул головой. «Идиот! Надо что-то сказать».

– Вы потрясающе выглядите!

Джорджиана наклонила голову.

– Благодарю вас.

Докинз, кашлянув, подал Джорджиане кружевную накидку цвета слоновой кости. Тристан вырвал ее из рук удивленного дворецкого, Джорджиана смотрела, как он приближается к ней, и Тристан тихо и глубоко вздохнул.

– Повернись, – прошептал он.

Вздрогнув, словно просыпаясь от крепкого сна, Джорджиана повернулась. Платье соскользнуло с ее плеч, почти обнажив спину. Тристану хотелось погладить ее кожу, чтобы почувствовать, такая ли она теплая и гладкая, какой запомнилась ему.

Но он только укутал ее плечи и поспешно отстранился, когда она стянула концы накидки на груди. Джорджиана снова повернулась к нему, и мягкий золотистый локон коснулся его щеки.

– Моя карета уже здесь, – зачем-то сказала она.

– Я провожу вас.

Докинз распахнул парадную дверь, Тристан предложил ей руку. Джорджиана положила пальцы на его рукав, и, сводя ее по ступеням к ожидавшей карете, он сквозь плотную ткань своего фрака чувствовал, как она дрожит.

– Джорджиана, лорд Дэр, – раздался из глубины экипажа женский голос. – Я уж начала думать, что вы поубивали друг друга.

Он поклонился:

– Мои извинения, ваша светлость. Я не знал, что вы ждете здесь.

– Я тоже, тетя Фредерика, – краснея и высвобождая свою руку, сказала Джорджиана и подошла к карете. – Я бы никогда не заставила вас ждать.

– Знаю, дорогая. Я виню Дэра.

– Признаюсь, виноват. – Ему удалось поймать взгляд Джорджианы, когда та усаживалась напротив герцогини. – Скоро увидимся.

Он посмотрел вслед удалявшейся карете и вернулся в дом. Брэдшо протянул ему шляпу и накрыл треуголкой свои темные волосы.

– Что здесь произошло между вами? У меня мурашки побежали, – тихо спросил брат Тристана.

– Может быть, погода, – пожал плечами Тристан.

– Тогда я не хотел бы попасть в этот шторм.

Подъехала его карета, и они с Брэдшо сели в нее. Он пытался уговорить Эдвину поехать с ними, но она отказалась. Подруга Джорджианы, Люсинда Баррет, днем привезла ей котенка и этим серьезно помешала его планам заполучить Джорджиану в свой экипаж.

Он расстроился, но не мог спорить со светившейся счастьем тетей Эдвиной, ставшей обладательницей Дракона. Почему-то она упорно настаивала на этом имени для своего нового черного кота. Тристан подумал, что маленькое существо больше похоже на крысу, но не собирался говорить об этом вслух. Особенно, когда Джорджиана прижала меховой комочек к подбородку и заворковала над ним.

– Коротышка сказал, что ты ездил вчера на пикник.

– Да, – небрежно ответил Тристан.

– С Амелией Джонс.

– Да.

Брэдшо сердито посмотрел на него:

– Ты говоришь, как Бит. Как провели время? Только, пожалуйста, не в двух словах.

– Очень приятно, спасибо.

– Ублюдок.

– Если я ублюдок, то тогда ты будешь виконтом и женишься на мисс Джонс. Вот это будет интересно.

– Скорее всего ужасно. – Брэдшо скрестил ноги. – Значит, ты остановил свой выбор на мисс Джонс? Окончательно?

Тристан вздохнул:

– Она самая подходящая невеста. Богатая, хорошенькая и помешана на титуле.

– Жаль, что вы с Джорджианой не ладите. Или это уже не так? Ненастная погода сбивает меня с толку.

– А почему тебе жаль? – спросил Тристан главным образом для того, чтобы услышать мнение брата. – Она слишком высокая, упрямая, а ее язык острее рапиры. – Именно эти три качества ему особенно в ней нравились.

– Ну, ты ищешь богатую и красивую, а она как раз и то и другое. Конечно, ее отец – маркиз, и она, вероятно, не гонится за титулом. – Он повертел в руках брелок от часов. – Если Уэстбрук не охотится за ней вместе с ордой охотников за деньгами, я мог бы поухаживать за ней сам. С ее деньгами и влиянием я бы годам к тридцати пяти стал адмиралом.

«Опять этот Уэстбрук! Нет сомнения, что он уже ждет ее на балу, черт бы его побрал!»

– Ты думаешь, что все так просто? Ты решил, она сказала «да», ведь женщины и созданы для этого. И потом вы живете долго и счастливо?

Брэдшо взглянул на него:

– Амелия отказала тебе?

– Я еще не спрашивал ее, пока. Я все надеюсь… не знаю. На чудо, наверное.

– Не жди его там, где замешаны деньги. Отец дрожал над каждым пенни, который мог выпросить, занять или украсть.

– Приходится, знаешь ли, стараться выглядеть достойно.

В этом заключалось самое сложное – не имея достаточных средств, содержать семью так, как будто деньги у него были.

– Не говори мне, что ты одобряешь его. После того как ты четыре года выбирался из долговой ямы и до сих пор не выбрался окончательно.

– Нельзя сказать, что я много помогал отцу, пока он был жив. Мне бы следовало проявлять больше интереса к нашей собственности.

– Ты шел своей дорогой. А я и понятия не имел, как мы близки к разорению, пока не стало уже слишком поздно. Не знаю, как ты мог догадаться, что нам грозит, – сказал Шо.

– Я знал, что я наследник, но не очень серьезно относился к этому.

– А теперь относишься более серьезно, чем он. Если бы его кредиторы не распустили в обществе слухи, не думаю, что кто-нибудь догадался бы, в каком состоянии он оставил свои дела.

– Он был осторожен, – заметил Тристан.

– Нет. Это ты осторожен. И особенно сейчас.

Тристан улыбнулся:

– Сколько комплиментов за один вечер. Ты хочешь, чтобы я поговорил с Пенроузом, не так ли?

– Нет, – усмехнулся Брэдшо, – совсем наоборот. Я хочу, чтобы ты держался от него как можно дальше. Он до сих пор не забыл о двух сотнях фунтов, которые ты выиграл у него в фараон. Даже не помню, сколько раз он напоминал мне о моем «чертовски удачливом брате».

– Удача тут ни при чем, мой мальчик. Вздохнув, Шо похлопал брата по колену.

– Думаю, тебе следует знать, что я понимаю, как тебе не хочется жениться ради денег, и ценю это.

– А я подумал, что сегодня ты ухватишь богатую невесту, а я снова смогу бегать за актрисами и певичками.

– Маловероятно, – усмехнулся Шо.

– Что я с певичками или что ты женишься?

– И то и другое.

Вероятно, Брэдшо был прав в обоих случаях. Без такой приманки, как титул, шансов у Шо было еще меньше, чем у него самого.

Нельзя сказать, что у Тристана было мало женщин, но он стал более осмотрительным. Любовницы, не обращая внимания на его финансовое положение, до сих пор искали его близости. Временами он чувствовал себя как олень-самец, лишенный рогов. Женщины готовы были делить с ним постель, но виконт не часто хвастался этим. Такой успех не вдохновлял его.

Тристан начал избегать многолюдных сборищ. Но в предвкушении этого бала он был взволнован, кровь кипела в его жилах. Это состояние никоим образом не было связано с его обещанием танцевать с Амелией, а только с желанием видеть и держать в своих объятиях Джорджиану в восхитительном изумрудном платье. Если она скажет, что все ее танцы расписаны, то кому-то не поздоровится.

Как только они с Брэдшо вошли в зал, виконт сразу увидел ее. В свете канделябров Джорджиана казалась небесным ангелом, привлекавшим не только его внимание, но и всех остальных мужчин. Но, будь она одета даже в лохмотья, Дэр все равно бы ее заметил.

– Твоя Амелия смотрит на тебя выжидающе, – тихо заметил Брэдшо.

– Она не моя…

– А вот и Пенроуз. Я оставляю тебя, брат.

Тристан привык видеть толпу неженатых мужчин, окружавших Джорджиану на каждом званом вечере, и никогда не поддавался соблазну присоединиться к ним. Быстро обменяться с ней колкими замечаниями или получить удар веером в конце вечера – это было самое большее, на что он мог надеяться. Вполне достаточно, чтобы удовлетворить его мазохистское желание побыть рядом с ней. Но сегодня ему придется пробиться сквозь эту толпу. Сегодня он хотел с ней танцевать.

– Тристан, я оставила первый вальс для вас. – Амелия, вся в розовом и белом, хорошенькая как ангелочек, подошла к нему.

– А когда первый вальс?

– Как только закончится кадриль. Как все сегодня великолепно выглядят!

Он взглянул на оркестр. Через две-три минуты он будет танцевать с Амелией, а к тому времени, когда вальс закончится, карточка Джорджианы будет заполнена дюжиной жаждущих, поджидающих по углам, не поскользнется ли и не упадет ли кто-то из ее кавалеров. «Проклятие!»

– Вы извините меня, я отойду на минуту.

На ее хорошеньком личике появилась горькая морщинка, – Я думала, вы захотите поговорить со мной.

За этим последуют слезы, он давно знал, как это бывает.

– Конечно, хочу. И мы поговорим после вальса. А сейчас леди Джорджиана беспокоится о моих тетушках, и они просили меня кое-что ей передать.

– Только вернитесь поскорее.

Черт побери! Он еще не просил ее руки, а она уже пытается указывать, с кем ему можно общаться. Чем бы ни завершились несколько последующих недель, такое больше не повторится.

Даже не оглянувшись, он направился к группе мужчин, окружавших Джорджиану. Она сразу же заметила Тристана и улыбнулась, чем возбудила в нем подозрения.

– Лорд Дэр, вот и вы. А я чуть не отдала ваш танец.

Она сохранила для него танец!

– Приношу свои извинения.

Маркиз Холфорд протиснулся к ним:

– У вас есть фавориты, леди Джорджи?

– Осторожнее, милорд, или я отдам и ваш танец, – сказала она, спокойно глядя на маркиза. – Сегодня мы все друзья.

Широкоплечий Холфорд сердито посмотрел на Тристана, затем поклонился Джорджиане:

– Не в моих правилах спорить с красивой женщиной.

– Какую опасную вещь вы сказали, – усмехнулся Тристан. – Теперь вы не сможете спорить ни с одной женщиной, иначе она подумает, что вы считаете ее безобразной.

В толпе сдержанно рассмеялись. Лицо Холфорда побагровело, но прежде, чем он успел ответить, Джорджиана подхватила Тристана под руку и повела его к буфету.

– Прекрати.

– Но ты же знаешь, он сказал глупость.

– Я все время слышу глупости от мужчин, – тихо возразила она.

Кадриль закончилась, и Тристан, оглянувшись, увидел, что на него с надеждой смотрит Амелия. Он бы с удовольствием повальсировал и поговорил с Джорджиа-ной, но он обещал.

– Готов? – спросила Джорджиана, не отпуская его руку.

– Готов к чему?

– К нашему вальсу.

Тристан тихо выругался.

– Джорджи, я… – Он набрал в грудь воздуха, и тут заиграли вальс. – Я не могу. Еще вчера я обещал этот вальс мисс Джонс.

С непроницаемым выражением лица она посмотрела поверх его плеча и затем кивнула:

– Тогда ступай и танцуй с ней.

Она повернулась, но Тристан схватил ее за руку.

– Не сердись, – прошептал он. – Я не хочу обидеть тебя.

Изумрудные глаза с удивлением посмотрели на него.

– Я не сержусь. Но я хотела…

– Ты хотела танцевать со мной, – закончил он, и улыбка показалась на его губах. – И ты будешь танцевать со мной.

– Почему ты думаешь?.. – Она нахмурилась.

– Я должен идти.