Текст книги "Серебряное пламя"

Глаза Импрес следили за тем, как он сбросил халат и подошел к ней так, что между ними осталось расстояние в несколько дюймов. Спутанная грива прекрасных волос окаймляла ожидающее лицо, которое она подняла к нему, и ее глаза, встретив его, были исполнены страстного желания.

– Извини меня, – сказал Трей мягко, – что оставил тебя.

Его бронзовая рука протянулась, чтобы нежно погладить один сосок; она непроизвольно затрепетала, новое возбуждение наполнило ее чувства. Она была так близка к оргазму, что это стало танталовой мукой. Трей был готов через мгновение.

– Посмотри в зеркало, – сказал он, мягко взяв ее за подбородок и направив ее взгляд в зеркальную стену. – Тебе бы хотелось, чтобы он оказался внутри?

Импрес увидела желанный предмет необычайно возбужденным в нескольких дюймах от своего живота. Она вздохнула, и он повернул ее лицо обратно, его пальцы теплели на ее спине.

– Кажется, ты заинтересована, – прошептал он. – Что бы ты делала, имея его внутри?

Глаза у нее были затуманены от страсти, но ей не нравились нотки приказа в его голосе.

– Это несправедливо, – заявила Импрес низким прерывающимся голосом.

– Разве ты не привыкла играть, дорогая? Если ты знала многих мужчин, то должна знать и о подобных играх. И если ты осталась девственницей, игры должны были быть интересным. – Голос у него был обвиняющим.

– Ты не прав, – ответила Импрес, не желая спорить, так как ее чувства были еще в рабстве роскошной мистерии страсти.

– Скажи мне, в чем я не прав, – настаивал Трей твердым, резким шепотом.

– Не могу… коснись меня, – начала она на одном дыхании. И закончила повелительным голосом, который показывал, что она знавала другое время, живя в богатстве и занимая высокое положение в обществе. – Ты обязан.

Это остановило его на момент – уверенность, власть, неуместная в дрожащей, сексуально возбужденной женщине, которую он держал длинными пальцами за подбородок. Он приподнял подбородок чуть выше хозяйским, повелительным жестом:

– А если нет?

Импрес безмолвно опустилась, и ее маленькие пальцы коснулись его пульсирующей пики. Экономными, скупыми движениями она провела согнутыми пальцами медленно вниз, а затем поднялась вверх – давление было сильным и уверенным – и негромко сказала:

– Может быть, теперь ты?

Он отстранился от нее и подождал, пока изысканное удовольствие прошло, затем мягко засмеялся, очарованный столь быстрым переходом к такой вассальной зависимости.

– Я поухаживала за тобой, – сладко промурлыкала Импрес. – И, если мы будем действовать сообща в этом направлении, думаю, мы сможем помочь друг другу. Я плохо выполняю приказы.

Она провела в воздухе воображаемую линию между ними.

– Встретимся на полпути, – пробормотала Импрес, ее голос был многообещающим, – и я возьму тебя в рай.

Он рассмеялся, довольный.

– Очаровательное предложение, – прошептал Трей, его слова были как бальзам для нее. – Как я могу отказаться?

Его глаза неторопливо измерили расстояние между ними, и он слегка наклонил голову, восхищаясь тревожными нотками, прозвучавшими в ее голосе.

Она улыбнулась.

Он улыбнулся.

И их губы встретились точно посредине, найдя компромисс между вассальной зависимостью и приказом. Примирительная позиция для двух слишком гордых людей.

Они неторопливо поцеловались, позволив властвовать первобытным эмоциям. Ушли в сторону кажущиеся разногласия, красота их чувства медленно снимала покрывало с неизведанного. Возможно ли такое блаженство с каждым мужчиной? Импрес вспомнила, старого Чу и Джейка Полтрейна и, хотя опыт ее был ограничен, мгновенно решила, что Трей послан ей как особая удача.

Трей признавал, что изысканное возбуждение, происходящее от общения с ней, уникально, но анализировать свои ощущения у него не было ни сил, ни желания. Скорее, он интересовался, выдержит ли его спина, если он ляжет, а Импрес усядется на него. А почему бы нет? – решил он азартно и, поцеловав ее, пробормотал:

– Пошли.

Взяв Импрес за руку, он повел ее к кушетке. После первых же шагов она почувствовала, что бедра у нее скользкие от спермы.

– Это моральный декаданс, – выдохнула Импрес, желая, чтобы Трей почувствовал то же, что и она, желая, чтобы он понял ее напряженность. Когда Трей слегка повернулся, чтобы узнать, что кроется за ее словами, она указала вниз блестящими глазами на свои покрытые глянцем ноги.

– А декаданс приятен? – спросил он мягко и понимающе.

Когда она кивнула, он сказал:

– Я могу дать тебе больше. Я могу наполнить тебя… декадансом.

Придвинувшись ближе, Трей неторопливо провел руками по ее телу от бедер к животу, чуть остановился, чтобы поласкать округлость грудей, и напоследок легко скользнул по шее. Тепло разлилось по телу Импрес, как жар полдня в пустыне, когда руки Трея пропутешествовали по ее телу. Она закрыла глаза, отдаваясь поднимающемуся пламени, роскошному блаженству. И это продолжалось до тех пор, пока он не приказал мягко:

– Посмотри на меня.

Пушистые ресницы Импрес томно приподнялись, когда она вернулась к реальности из своего воображения.

– Я наполню тебя, – сказал он низким сиплым шепотом, – насыщу, залью тебя, – палец коснулся мягко ее горла, – до сих пор.

Для тела, пульсирующего от неисполненного желания, для неожиданно прерванной страсти это было обещание, которому невозможно противиться.

– Прекрасно, – прошептала Импрес, приподнявшись на цыпочки, чтобы коснуться теплыми влажными губами его шеи.

Это больше чем прекрасно, подумала Импрес секундой позже, лежа на кушетке. Язык Трея неторопливо касался гладкой поверхности ее бедер, двигаясь медленно вверх, доставлял ей восхитительное удовольствие, которое невозможно было выразить словами. Казалось, она в раю, и забыла о том, кто она и откуда. Импрес погрузила пальцы в его густые темные волосы, пахнущие каким-то неуловимым экзотическим запахом, который навевал мысли о караване в пустыне, бредущем под яркими ночными звездами, и послушно раздвинула ноги, когда пальцы Трея надавили на них, и затряслась, когда его язык коснулся ее влажного средоточия чувств.

Он ласкал ее до тех пор, пока Импрес не запросила пощады. Это было выше ее сил. Я не выдержу, подумала она, я не могу больше ждать. Страсть и язык Трея действовали сообща. Она была влажная от желания, а ее сердце колотилось с такой силой, что, казалось, распаленная кровь сжигает каждый нерв ее тела.

Затем Трей без усилий поднял ее, разместив чуть выше на кушетке так, что она оказалась распростертой с послушно раскрытыми бедрами, как у опытной женщины. Он удобно устроился между ними, но как-то небрежно, словно она не умирала, не сходила с ума от желания. Трей гладил ее чувствительные груди умелыми пальцами, ощущая в ладони их тяжесть, нежно тискал соски до тех пор, пока пронзающее желание не охватило все ее тело и не сошлось в пульсирующем центре ее естества. Груди Импрес под его прикосновениями высоко вздымались, он дразняще касался сосков губами, слегка и нежно их покусывая, терся щекой о пышную грудь, пока она не запросила пощады и не прошептала:

– Это пытка.

Его пушистые ресницы приподнялись в немом вопросе.

– Пожалуйста, – выдохнула она.

– Подожди, – прошептал он.

– Нет! – Это было резкое, подчеркнутое требование.

– Нет? – Его тон был нежный и пресыщенный.

– Черт тебя побери, – пригрозила разгоряченная Импрес, – Я дам тебе яду.

– Это звучит серьезно, – ответил Трей с притворной тревогой. Но затем его выражение изменилось так же, как и голос.

– Может быть, – сказал он ровно, – ты рассказала бы мне о «многих» мужчинах…

Она заколебалась на секунду от столь явного шантажа, но, сжигаемая охватывающим ее страстным желанием, потеряла способность к сопротивлению.

– Их не было вовсе.

– Тогда к чему ты говорила о них?

– Мой кузен, черт тебя побери. Я рассказывала о моем кузене и его друзьях. Я выросла с ними и знала, как они действуют.

– Точно? – Трей медленно погладил ее сосок, каждое его движение вызывало сотрясение всего ее тела.

– Яд, – прошептала она угрожающе.

Он пристально посмотрел на нее еще раз и, удовлетворенный, сказал:

– В этом нет необходимости, свирепый котенок. Я буду рад соответствовать тебе.

Когда Трей вошел в нее секундой позже, ее потряс оргазм, прежде чем он смог проникнуть достаточно глубоко. И, по мере того как Трей проникал дальше, он чувствовал волнующие колебания по всему ее натянутому телу, слышал негромкие крики освобождения. Он держал ее в своих сильных руках до тех пор, пока она не почувствовала удовлетворения.

– Спасибо, – выдохнула она, ее щека прижалась к его твердому плечу.

Трей посмотрел на нее, теплую и утомленную в его объятиях, и пробормотал:

– Поблагодаришь меня позже, – его усмешка была внезапная и мальчишеская, – когда я заслужу это.

Он был, по-прежнему, тверд внутри нее и у него было упорное желание удовлетворить леди больше и многими способами. Трей улыбнулся самому себе. Он жив и с благодарностью думает об этом, ощущая неземное блаженство. Он выздоравливает, бель в спине уже вполне терпимая. Его глаза поднялись, чтобы посмотреть на часы, – у него еще оставалось полтора часа до ленча. Импрес была нежной под ним, ее тело было теплое и приглашающее. Улыбнувшись, он сказал мягко:

– Скажи, дорогая, как ты чувствуешь меня лучше? – Он двинулся в ее горячую, скользкую внутренность и был рад услышать ее сдавленный стон. – Или ты чувствуешь удовольствие более интенсивно, когда я делаю так? – Его рука скользнула под ее ягодицы и приподняла таз, чтобы она могла принять его на всю длину.

– О Боже! – вскрикнула она и задохнулась. Захлестнувшее удовольствие было столь опьяняюще, что она застонала. – Нет еще… не так быстро… я не могу… – Она опять сжала повязку на его спине, ее руки тряслись.

Трей не слушал ее.

– Не бывает слишком быстро, – тихо прошептал он и нежно продвинулся внутрь ее с мягкостью, которая чуть успокаивала, производя медленное ленивое ощупывающее движение, которое заставило ее разжать объятие. Ее руки скользили по его груди и на секунду поймали его золотую цепочку, которая оказалась между ними, но он коротким быстрым движением закинул ее руки себе за спину, и Импрес покорно послушалась. – Послушай, – сказал он, когда ее стройные бедра слегка выгнулись, – ты еще можешь… после всего.

В этот раз, когда ее застал оргазм, Импрес закричала длинным низким неудержимым криком, который отозвался эхом в маленькой комнате и оправдал репутацию Трея Брэддок-Блэка наилучшим образом.

Последующий час или около этого был посвящен тому, что оба партнера занимались изысканным возбуждающим поиском новых чувств, богатой игрой, украшенной живыми образами в зеркалах, плотским пиршеством приятного времяпрепровождения. Импрес восхищалась выносливостью Трея. Потом восхищение перешло в одобрение, в заключение в откровенное страстное требование, которое Трей нашел безыскусно обаятельным.

Трей был, однако, не вполне здоров и чувствовал себя после всего выжатым, лежа на полу, на ногах у Импрес. Ему пришлось напомнить ей, что он нуждается в коротком отдыхе.

Импрес посокрушалась, затем застыдилась и стала извиняться.

Здесь он улыбнулся и сказал:

– Дорогая, если бы у меня было больше энергии, я бы повернулся и поцеловал твои ступни. Не надо даже думать об извинениях.

И затем, дразня, он именно это и сделал, чем заставил Импрес закричать в тревоге:

– Трей, Боже, у тебя на спине кровь!

– Ничего страшного, – ответил он, чувствуя изысканное удовлетворение.

Но она не успокоилась до тех пор, пока не заставила его сесть в ванну, предварительно наполнив ее горячей водой.

Трей лежал в ванне, откинув голову на мраморную полку, считая себя очень удачливым человеком, блаженно удовлетворенным, предвкушающим, что скоро его прекрасная сиделка обнимет его чудесными руками.

– Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? – нервно спросила Импрес.

– Блестяще, – пробормотал он.

– Не больно?

Он приоткрыл глаза и восхитился:

– Ты дразнишь меня? Я никогда не чувствовал себя лучше.

– Рана как будто неглубокая, – поспешно заверила его она.

– Хорошо, – ответил Трей, совершенно не беспокоясь о кровотечении и его последствиях, лишь глубже опускаясь в ванну.

– Я думаю, что вода окажет терапевтическое действие, – Импрес сказала это с французским акцентом. – Если ты будешь принимать ванну каждый день, то будешь чувствовать себя лучше.

Он жизнерадостно посмотрел на нее, его темные волосы шелковисто прилипли к плечам.

– Я подумаю об этом.

– Тебе это необходимо. – В ее тоне прозвучал приказной тон сиделки, сопровождаемый решительной недовольной гримасой.

– При одном условии, – ответил он небрежно, не сдерживая недовольства от ее командного тона.

– Я не хочу даже обсуждать это, – сказала она немного обиженно, зная, что он хотел предложить.

– Через несколько дней я буду в состоянии носить тебя, и что тогда ты будешь делать?

– Подумай, какое впечатление это произведет на твоих родителей?

– Они завтра уезжают в Елену. Там начинается сессия законодателей штата, и единственная причина, по которой они задержались дома так долго, в том, что они беспокоились за меня. Так что ты скажешь? Я бы сказал, что, отказавшись, ты много потеряешь.

Внезапный ошеломляющий огонь возбуждения пробежал по ее чувствам. Нет, «потеряешь» было не совсем точное слово, чтобы описать ее чувства. Словно дождь упал на иссушенную пятилетней засухой землю. Нежные руки Трея на ее теле, мягкие губы и мучительно роскошное удовольствие, когда их тела соединяются.

Но все проходит, внезапно пришло ей на ум, и, главное, не стать игрушкой в руках богатого молодого человека. Поэтому она ответила рассудительно:

– Я не предполагаю, что реально могла бы сражаться с тобой.

– Очень благоразумно, тем более, что я нахожусь в другой весовой категории.

– Ты просто хвастунишка.

– Не тебе говорить. Кто пичкал меня отвратительным варевом все эти дни?

– Для твоей же пользы…

– Это именно то, что я имел в виду, – в его голосе была улыбка.

Импрес в шутку замахнулась, но Трей перехватил ее руку плотной хваткой и втащил в ванну.

Они обсудили сравнительные качества водной терапии удивительно загадочными фразами.

Трей оказался более убедительным.

Глава 9

На следующее утро Хэзэрд и Блэйз отправились в Елену, где у них был свой дом. На законодательной сессии штата процветали грубая корысть и откровенное лоббирование; Хэзэрд прихватил с собой изрядное количество денег, чтобы повлиять на тех, кто мог помочь его делу. А состояло оно в том, что на протяжении ряда лет предпринимались попытки ограничить индейские резервации, и в прошлом году, например, площадь резервации Блэкфут уменьшилась более чем в пять раз, что привело к резкому сокращению пастбищ для скота. В этом году был внесен законопроект об уменьшении площади резервации племени Абсароки, и Хэзэрд собирался предотвратить его принятие. Подобные законопроекты пытались протащить и раньше в 1879, 1882, 1884 годах с помощью денег и силового давления, но благодаря влиянию Хэзэрда и его богатству их удавалось провалить. Он был близко знаком с конгрессменами в Вашингтоне, так же как и с чиновниками из министерства внутренних дел. При необходимости он и Блэйз переезжали в свой дом в Вашингтоне и бились за то, чтобы провалить ущемляющий интересы его племени законопроект.

До сих пор резервацию Абсароки не трогали, но в этот год давление со стороны скотоводов, владельцев железных дорог и лесоторговцев было особенно сильным. Земли у семейства Брэддок-Блэк и запасов полезных ископаемых было более чем достаточно для их процветающего клана. Но остальные кланы в резервации нуждались в дополнительной поддержке, и поэтому Хэзэрд и Блэйз проводили месяцы на законодательной сессии в Елене.

В политической жизни штата Монтана не было никакой демократии; люди с деньгами и влиянием довольно легко добивались принятия нужных им законов. Единственным ограничением было вмешательство конгресса США, который мог воздействовать на местные власти. Но это случалось редко, потому что у федерального правительства хватало собственных забот, и конгрессменам было не до вмешательства в деятельность местных властей. Поэтому законодательные сессии в Елене характеризовались кумовством, продажностью и склонностью к предоставлению монопольных прав.

Корыстные интересы властей существовали отнюдь не только в Монтане. Бесцеремонные и бесстыжие бароны американской промышленности скупали все и всех. Это было время Моргана, Карнеги, Рокфеллера, Форбса, время неконтролируемого промышленного роста и процветания социал-дарвинистского принципа «цель оправдывает средства». Эти капиталисты произносили красивые фразы о чудесах конкуренции и свободной торговли, подписывая в то же время монопольные соглашения. Корпорация «Стандарт Ойл», к примеру, начала скупать богатые медью рудники в Монтане, чтобы потом установить монопольные цены на нее.

В контексте капиталистической теории, заключавшейся в короткой фразе «к черту эту публику», усилия Хэзэрда в Монтане, предпринимаемые для того, чтобы спасти племя Абсароки, представлялись только маленьким сражением и чудовищной кампании, исход которой предрешен. Важны были деньги. За деньги покупали голоса избирателей, землю, чтобы затем защитить границы и акции компаний, чтобы влиять на политику. Поэтому Хэзэрд и Блэйз отправились на личном поезде в Елену, пообещав вернуться в конце недели.

Валерия решила посетить Хириама Ливингетона под предлогом размещения в его газете объявления о благотворительном ежегодном базаре. Зная, что, забросив собственную жену, он проявляет повышенный интерес к женщинам, она оделась в платье из фиолетового бархата, отделанного горностаем. Фиолетовый цвет лучше всего подчеркивал цвет ее глаз, а белый пушистый мех горностая, по мнению Валерии, вызывал желание погладить его.

Хириам по достоинству оценил выбор одежды.

– Мех горностая делает вас похожей на королеву, – сказал он, провожая Валерию в свой офис.

С обольстительной улыбкой она поблагодарила Ливингстона голосом пай-девочки, который действовал безотказно на этих старых повес. За чаем, который принес клерк, они обсудили объявление о благотворительном базаре. Но, когда в ответ на его предложение попробовать торт Валерия сказала: «С удовольствием», он задержал на ней взгляд дольше, чем это было необходимо, и стал размышлять о том, чем можно было бы заняться с очаровательной мисс Стюарт помимо решения деловых вопросов.

Хотя Ливингстону было за шестьдесят, он был крепок – в отца – и собирался прожить до девяноста лет. И так же, как и его отец, третья жена которого родила детей, когда ему было за семьдесят, владелец и главный редактор «Горного ежедневника» наслаждался здоровым сексуальным аппетитом. К счастью, приют Лили всегда был под рукой, потому что его жена, которой было сорок, потеряла для него какую-либо привлекательность с десяток лет тому назад. Абигел была толстой, склонной к дискуссиям на тему о спиритизме и мистике, рьяно лечила свои многочисленные болезни, что оставляло ей мало времени на что-нибудь иное. У них было четверо служанок, экономка, два садовника и четверо грумов. Поэтому за Абигел хорошо ухаживали, а свободное время Хириама принадлежало только ему.

– Вы говорите, дорогая, что у вас не хватает кулинарных способностей, чтобы готовить вкусный торт к чаю. Откровенно говоря, я поражен, что вы видите в них необходимость.

– Как, сэр, разве не следует каждой молодой женщине уметь заботиться о будущем муже? – Брови Валерии приподнялись на слове «заботиться», подчеркивая иной чувственный смысл.

Наклонившись вперед, Хириам похлопал ее по руке, которая словно случайно оказалась на покрытом португальской скатертью столе.

– Мисс Стюарт, – произнес он, в его голосе отчетливо слышалось вызванное намеком замешательство, – я уверен, что нет ни одного мужчины, кто считал бы, что ваши кулинарные способности входят в заботу о нем.

С медлительной томностью освободив руку, Валерия откинулась на спинку стула и улыбнулась притворно застенчиво.

– Приятно это слушать, мистер Ливингстон, – ее голос зазвучал с придыханием, – но мама всегда учила меня, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Хириаму пришлось откашляться, потому что образ, который пришел ему в голову при последних словах, был очень далек от еды.

– Мамы не всегда знают, дорогая, – ответил он хрипло, – что нравится мужчинам.

– И что же им нравится, мистер Ливингстон? – застенчиво спросила Валерия.

Он еще раз откашлялся перед тем, как ответить.

– Почему бы нам не обсудить это за ленчем на благотворительном базаре? – Хотя Хириам Ливингстон был старостой пресвитерианской церкви, но сейчас на его лице появилась улыбка распутника.

– Буду с нетерпением ждать, мистер Ливингстон – проворковала Валерия, – но что скажет ваша жена?

– Это доброе дело, – заверил он тоном любезного дядюшки. – А поскольку Абигел неважно себя чувствует последнее время, то, по-видимому, она не сможет прийти.

– Как это по-христиански, сэр, быть представителем всей семьи на благотворительном базаре.

– Мы стараемся выполнять наш долг.

– Как бескорыстно, – промурлыкала Валерия.

– Заверяю вас, что я полностью буду в вашем распоряжении.

И надеюсь, очень скоро, подумал он.

– Вы настоящий рыцарь, мистер Ливингстон. Кстати, это напомнило мне о маленькой проблеме, с которой я недавно столкнулась. Может быть, вы посоветуете, как себя вести… я имею в виду, кому бы я могла подать жалобу. – Валерия застенчиво опустила ресницы и продолжила: – Боюсь, это крайне неприлично.

Она подняла подбородок, губы ее слабо задрожали, что, по ее представлению, должно было усилить эффект сказанного.

– Я очень испугалась, сэр.

– Что случилось, дитя мое? – Ливингстон отреагировал мгновенно. – Если я могу быть чем-то полезным…

– Понимаете ли, сэр… – Валерия коснулась верхней пуговицы своего жакета, словно хотела проверить, полностью ли она защищена. – На днях я шла мимо конюшни, когда передо мной появился индеец: казалось, он возник ниоткуда… и… и он пристал ко мне, – она продолжала с трясущимися губами. – Он коснулся моей груди… – Она запнулась, чтобы усилить впечатление об ужасе нападения, которому она подверглась.

Лицо у Ливингстона побагровело:

– Мы повесим негодяя! – загремел он. – Вы смогли бы узнать его?

Христианское чувство Хириама Ливингстона не распространялось на индейцев, негров или людей с желтой кожей, хотя терпело женское меньшинство, группирующееся вокруг мисс Роджер, руководителя церковного хора, которая встречалась с ним днем по вторникам в доме, который он снимал в пригороде.

Валерия глубоко вздохнула и деликатно стала теребить лежавшую у нее на коленях салфетку.

– Боюсь, что нет, сэр. Это произошло так быстро. Я закричала и бросилась бежать. Думаю, что мой крик спугнул его, а я бежала, не останавливаясь до самого дома.

– Ваш отец должен узнать имя негодяя, а правосудие сделает свое дело. – «Горный ежедневник» был только одной из многочисленных газет Запада, которые пропагандировали «решительное и окончательное» разрешение индейской проблемы броскими заголовками и пламенными передовицами.

– Нет, нет, сэр, я ничего не говорила об инциденте папе. Он не терпит индейцев вне резерваций.

– Оправдывать грязных дикарей! – воскликнул Ливингстон. Лицо у него от гнева побагровело. – Он должен быть наказан. Повешен! Если эти дикари не получат хорошего урока, они будут продолжать безнаказанно угрожать белым женщинам.

– О, сэр, я вовсе не имела в виду выносить скандал на публичное обсуждение. Пожалуйста, Хириам. – То, что она назвала его по имени, внесло в их разговор ощутимую интимность. – Я буду очень смущена, если об этой истории будут говорить в городе. Пожалуйста, ведь он коснулся моей груди, Хириам… – Слова явного приглашения как бы повисли в воздухе между ними.

– Мерзавцы заплатят за это, – прорычал Ливингстон. – Сейчас не время мягкосердечия; проклятые дикари должны, знать свое место.

– Прошу вас, Хириам, – нежно взмолилась Валерия, добавив в свой голос придыхания, – обещайте мне, что никто ничего не узнает.

Она выдавила слезу, скользнувшую по щеке.

– Извините, что я обременяю вас, но я думала, что вы, возможно, знаете кого-нибудь из представителей власти, кому бы я могла вручить жалобу и, кто был бы неболтлив. – Вытерев пальцем слезу, словно маленькая девочка, она провела кончиком языкам по верхней губе. – Пожалуйста, – прошептала она.

Ливингстон отреагировал на эту чувственную невинность как волк, увидевший овчарню.

– Конечно, Валерия, – назвал он ее также по имени. – Если вы хотите, чтобы это дело осталось конфиденциальным, так и будет.

Он сунул руку в карман, вытащил платок и протянул его ей:

– Ваш покорный слуга, дорогая.

– Как хорошо, что вы все понимаете, – нежно ответила Валерия, вытирая глаза платком. – Я чувствую себя намного спокойнее, поговорив с вами об этом ужасном деле. Учитывая вашу доброту, – продолжала она, умышленно положив платок в сумочку, словно предполагая их будущую встречу, когда придется вернуть его, – вас, наверное, осаждают женщины, домогающиеся совета.

– Нет никого, с кем бы мне было приятно разговаривать, кроме вас, дорогая, – галантно ответил Ливингстон, прикидывая в уме, сколько дней осталось до благотворительного базара. Прекрасное сочетание событий, подумал он, затащить мисс Стюарт в постель и вздернуть никчемного дикаря.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказала Валерия, поднимаясь и одергивая летящий бархат. – Я ловлю вас на слове, что мы встретимся за ленчем, – закончила она с ослепительной улыбкой.

– Можете быть уверены, дорогая.

Валерия позволила проводить себя до дверей и, когда повернулась, чтобы попрощаться с Ливингстоном, на секунду прижалась грудью к его руке.

После обеда за рюмкой шерри Валерия и ее отец обсуждали результаты первых встреч.

– Хириам Ливингстон вполне подготовлен, – сказала Валерия с волнующим смешком. – Господи, папа, у него потекли слюнки не столько от меня, сколько от предвкушения повесить индейца. В самом деле, – продолжила она, приподняв бровь, – если бы ему пришлось делать выбор между мной и повешением, думаю, что он предпочел бы второе.

Дункан поднял рюмку в честь дочери, чувствуя больше уверенности в успехе затеянного ими рискованного предприятия. Миллионы Хэзэрда засияли перед ним.

– Поздравляю. Значит, он на нашей стороне.

– Не только на нашей стороне, но хочет взять инициативу и сам заниматься этим делом. Я только удержала его от немедленного опубликования кричащего заголовка об оскорбленных белых женщинах с упоминанием о моих слезах. Но…

Дункан развалился на диване.

– Но… – подсказал он с улыбкой.

– Но я дала ему понять, что могу пойти на огласку в интересах предотвращения дальнейших оскорблений беспомощных женщин. И Хириам готов быть в авангарде желающих добиться линчевания индейцев.

– Хириам? – Ее отец удивленно приподнял брови.

– Мы называем теперь друг друга по имени.

– Он просто старый жулик, – пробурчал Дункан.

– Но полезный жулик… очень полезный, ненавидящий от души индейцев и могущий распространять ненависть с пользой для нас.

– Не думаешь ли ты, дочь, – задумчиво сказал Дункан, – что даже с учетом воздействия Ливингстона, когда твой план сработает, Трей не согласится жениться на тебе?

– Это уже мое дело, папа.

У Валерии была твердая уверенность в способности удерживать интерес Трея, уверенность, которая, возможно, основывалась на том, что она считала, что хорошо знает его менталитет баловня судьбы. Она всегда обладала тем, чем хотела, и не предвидела проблем с тем, что Трей будет ее. Эта уверенность была ошибкой, основывающейся на ее громадном опыте, который, однако, не учитывал твердости Трея Брэддок-Блэка.

– Не забивай себе голову Треем, – сказала она уверенно. – Расскажи мне лучше о твоем ленче с судьей Клэнси. Был ли он таким же успешным, как моя встреча с Ливингстоном?

– К счастью для нас, Джо ненавидит индейцев вообще, а Хэзэрда Блэка в частности. Особенно после того, как его сын лишился доходной должности. Так что, когда Хэзэрд обратится с апелляцией, мнение Клэнси возьмет верх.

– Но ему придется выносить постановление об аресте.

Дункан похлопал по внутреннему карману своего пиджака.

– Он сделал еще лучше. Он выписал ордер на арест, не вписав имен. Так что мы должны заполнить их.

– Весьма откровенно, почти…

– Так он и сказал, но только, конечно, мы не можем их осудить огульно.

– Но все же это может случиться с двумя индейцами, арестованными за попытку изнасилования, не так ли?

Ее улыбка была холодной, поскольку она подумала о недавно повешенных по приговору суда семи индейцах.

– Я бы сказала, – продолжала Валерия удовлетворенно, – что у нас неплохое положение.

– Неплохое? – переспросил отец, менее уверенный, чем его дочь, потому что имел перед этим дела с Хэзэрдом. Хэзэрд, особенно в молодости, пользовался ужасной репутацией, да и сейчас ясно давал понять, чего ждать от него.

– Неплохое! Папа, мы прикрыты и защищены и начали действовать первыми. В самом деле, папа, единственное, что ты должен сделать, так это поговорить с Хэзэрдом.

– Это же азартная игра. – И Дункан Стюарт представил себе, как Хэзэрд Блэк стреляет в него.

– Папа, папа, – упрекнула его Валерия, – это вовсе не игра.

– Он убийца, Валерия, – сказал Дункан низким, бесцветным голосом, – не забывай об этом.

Последующие дни были для Трея и Импрес сплошной идиллией. С каждым днем младший Брэддок-Блэк чувствовал себя все более здоровым и отдавал всего себя любовным играм, заботе о ней и развлечениям.

Однажды утром, проснувшись, Импрес обнаружила, что спальня наполнена запахом фиалок, как будто пришла весна. Запах воскресил в памяти воспоминания о Шантильи. Слезы потекли у нее из глаз, и она прошептала красивому мужчине, который лежал рядом в постели, опираясь на локоть:

– Ты вспомнил.

– Они тебе нравятся? – спросил он, привыкший всегда помнить о том, что любят женщины, и делать широкие жесты, чтобы они были счастливы.

– О, конечно, – ответила Импрес, испытывая желание рассказать о том, что они напомнили ей просеку, грот, водопад, где любила гулять мама, и солнечный весенний полдень. – Как будто я сижу в беседке весной, – счастливо заявила она. Банальная фраза, но очень необычная для нее.

– Скорее в гардеробной.

Ее глаза расширились. Разрумянившаяся, в расшитой ночной рубашке, она выглядела очень привлекательной. Импрес кашлянула и сказала нежно:

– Благодарю тебя.

Еще никто в жизни не предлагал ей такой счастливой роскоши.

– Я думаю, что остальные цветы сейчас распускаются в ванной, – дразняще сказал Трей.

И как ребенок, которого она напоминала в это утро, она выскочила из-под одеяла и выбежала в соседнюю комнату. Когда она вернулась, то увидела его развалившимся на подушках, необычайно красивого со своей темной кожей и экзотическим лицом.