Текст книги "Блестящая девочка"

Глава 31

Через неделю Флер сидела в кресле самолета и смотрела, как городок Санта-Барбара остается все ниже. Вместе с большим куском ее сердца.

– Мы должны привыкнуть к расставанию, – сказала она Джейку вечером, накануне отлета. – Надо принять это как неизбежную часть нашей жизни.

– Но это не значит, что я буду плясать от восторга, – прикусив зубами мочку ее уха, прошептал Джейк. – А знаешь, у тебя такая ма-аленькая родинка справа от…

Она улыбнулась при этом воспоминании. Еще три недели, максимум четыре, Джейк закончит свои дела и вернется в Нью-Йорк.

Он засядет за новую пьесу. Флер вспомнила о том дне, когда, дрожа от холода, они вернулись после прогулки по берегу океана.

Джейк разжег огонь в камине, они уселись рядом, раздевшись догола, завернулись в теплый плед и совершили церемонию сожжения рукописи. Огонь съедал страницу за страницей, и было видно, как напряжение отпускает Джейка.

– Я думаю, теперь я смогу все это забыть.

– Но не забывай уж слишком, – сказала Флер, – все-таки это часть тебя. Как ни странно, возможно, лучшая часть.

Он взял кочергу и поворошил некоторые ускользнувшие от пламени страницы, возвращая их ему. Он ничего не ответил на замечание Флер. А она не стала настаивать. Джейку нужно время.

Оно им обоим нужно. Но сейчас хорошо уже и то, что он готов писать и может говорить с ней о своем прошлом.

Их счастье казалось почти радужным. Нежно и страстно они любили друг друга. Это наполняло обоих удивительным чувством.

Он заговорил о браке, но у Флер в голове сразу зажегся предупреждающий желтый сигнал.

– Это что-то новое, – сказала она, – давай не будем торопиться. Нужно время, чтобы научиться быть вместе. Никто из нас не выдержит, если все обернется неудачей. Мы с тобой оба очень уязвимы. Давай посмотрим, как мы справимся с расставанием, с карьерой, с другими проблемами, которые у каждого из нас есть.

– Боже, Цветик, ты говоришь как аналитик. Я думал, все женщины романтичны. А как же импульсы, страсти?

– Они в Лас-Вегасе, для Энгельберта Хампердинка.

– Ну, ты чересчур дерзка. – Джейк наклонился и прикусил ее нижнюю губу. – Только одно может излечить…

О чем ему не сказала Флер, так это о том, что она должна быть абсолютно уверена, что выходит замуж за него, а не за вариант Калибра, сидящего в Коранде.

Ей захотелось поехать покататься верхом. Она еще лежала в постели в одной майке, когда он вышел из ванной, обернув бедра полотенцем.

– Здесь негде покататься как следует.

– Что ты хочешь сказать? В трех милях отсюда конюшня, вчера вечером мы проезжали мимо. Слушай, Джейк, поехали, я уже несколько месяцев не садилась на лошадь.

Он взял джинсы и, что было ему совершенно несвойственно, принялся сосредоточенно изучать их.

– А почему бы тебе не поехать одной? Мне надо немного поработать. Хоть денек. А то я все время куда-то мотаюсь…

– Ну, без тебя мне неинтересно.

– Но ты же сама говорила: надо привыкать к расставанию.

Джейк шагнул вперед, споткнулся о кроссовки Флер. Она внимательно посмотрела на него. Джейк явно нервничал, и у нее вдруг возникло ужасное подозрение.

– Сколько вестернов ты сделал?

– Не знаю.

– Ну подсчитай.

– Семь… Восемь. Не знаю.

Он, казалось, уже застеснялся предстать перед ней без полотенца. Подхватив джинсы и трусы, Джейк направился обратно в ванну.

– А не десять? – весело крикнула она вслед.

– Да, может. Пожалуй.

Флер услышала, как он открыл кран, потом раздался шум спускаемой воды, и наконец он появился. Голая грудь, джинсы не застегнуты, изо рта торчит зубная щетка, на губах пенится зубная паста.

Флер вежливо улыбнулась.

– Так десять вестернов, говоришь?

Он дернул молнию, застегивая джинсы.

– Ага.

– Значит, ты долго просидел в седле.

– Чертова молния.

Она задумчиво покачала головой:

– Очень много времени провел в седле.

– Я думаю, она испортилась.

– Ну-ка скажи мне честно: ты всегда боялся лошадей или стал бояться недавно?

Джейк резко вскинул голову.

– А, верно, – хмыкнул он.

Флер молча усмехнулась.

– Ты боишься лошадей?

Ни слова в ответ. Джейк еще раз дернул молнию.

– Много ты знаешь.

Он готов был оторвать чертову молнию. На лице появилось воинственное выражение. Флер подумала, что он просто пытается спрятать обиду. Ее улыбка из сладкой превратилась в сахарную.

Джейк опустил голову.

– Ну я бы не сказал, что именно боюсь… – пробормотал он.

– А как бы ты выразился точнее? – воркующим голосом поинтересовалась Флер.

– Просто мы с тобой не любим их одинаково сильно.

Она расхохоталась и повалилась на спину.

– Ты боишься лошадей! Калибр боится лошадей! О Боже!

Ты теперь мой вечный раб. Я буду тебя шантажировать до конца жизни. Почесать ли мне спинку, приготовить ли ужин, заняться ли эксцентричным сексом…

Похоже, Джейк обиделся.

– Зато я люблю собак.

– Наверное, маленьких.

Джейк не отрицал.

В тот момент она почти готова была ему сказать, что согласна выйти за него замуж.

Успех порождает успех. Эта мысль не раз приходила в голову Флер Савагар в течение нескольких следующих недель. Она провела переговоры с Оливией Крейгтон насчет очередного контракта на «Бухту дракона», утроив доход актрисы за эпизод в кино. Потом она взяла себе десятого клиента – молодого многообещающего актера из Голливуда. Хотя теперь это не имело особого значения: все, к чему бы она ни прикасалась, превращалось в золото. Альбом «Бурной бухты» стал настоящим открытием, из Англии поступали хорошие отзывы об игре Кисеи, и в довершение всего у себя дома она обнаружила послание такого содержания:

«Уезжаю завтра днем. Позвоню после медового месяца. Чарли только что рассказал мне, как он богат на самом деле. А я не такая уж великая любовница».

Флер со смехом откинулась на спинку кресла. Ну конечно, Кисеи – не великая любовница!

Она говорила с Джейком два раза в день. Он звонил ей, как только просыпался, а она ему – перед сном. Они с нетерпением ждали момента, когда смогут рассказать друг другу о днях, проведенных порознь, когда снова окажутся вместе. Эти разговоры – а Флер сообщала Джейку обо всем с потрясающей педантичностью, отчего тот едва не скрипел зубами, – были хороши для их новых отношений. Физический контакт был невозможен, значит, они должны учиться общению на расстоянии.

Он говорил ей: кончай молоть чепуху и скажи, какого цвета трусы на тебе сегодня.

Позднее Флер удивлялась: почему она не насторожилась, видя, что все идет слишком хорошо? Однажды она вернулась домой в начале десятого после вечеринки, устроенной по случаю воссоединения Майкла и Дэймона под одной крышей. Флер уже вылезла из платья и повесила его в шкаф, когда зазвонил телефон. Она улыбнулась, поднимая трубку, и, понизив голос до хрипловатого шепота, сказала:

– Ты думаешь, я забыла тебя, милый мальчик?

– Флер? О Боже, детка, ты должна мне помочь. Пожалуйста. Детка…

Пальцы Флер стиснули трубку.

– Белинда?

– Не позволяй ему это сделать, детка. Я знаю, ты меня любишь, пожалуйста, не позволяй ему это сделать.

– Где ты?

– В Париже. Я… я думала, что избавилась от него. Но я должна была бы знать… – Голос стал приглушенным, мать разрыдалась.

Флер хрипло сказала:

– Белинда. Потом можешь устраивать истерику. Но скажи сначала, в чем дело.

– Он послал за мной в Нью-Йорк своих людей. Они ждали меня в квартире, когда я вчера пришла домой. Их было двое, они заставили меня ехать с ними. Флер, детка, они собираются увезти меня в Швейцарию, в лечебницу. Я знаю. Он хочет меня там запереть. Он грозит уже несколько лет. Но сейчас…

Вдруг раздался щелчок, и разговор прервался.

Флер опустилась на край кровати, все еще сжимая трубку. Минуты текли, а она все уговаривала себя, что ничего не должна своей матери, ничем ей не обязана. Белинда по своей воле решила остаться замужем за Алексеем. Она давно могла бы развестись, но была не в силах лишиться ореола, окружавшего Алексея. Поэтому, что бы ни случилось с Белиндой, она сама во всем виновата. Но она…

Она ее мать.

Флер положила трубку и заставила себя сделать то, чего давно избегала: проанализировать собственные отношения с матерью. Она вспоминала о времени, проведенном вместе; годы проходили перед ее глазами, как страницы рукописи Джейка. Она увидела то, чего не замечала раньше. Она увидела мать такой, какой та была на самом деле. Слабой, легкомысленной женщиной, желавшей иметь в жизни все самое лучшее, но совершенно не понимавшей, что значит жить самостоятельно. Она ясно увидела любовь матери к ней, Флер. Эгоистичную, опутанную условностями, связанную с разными ухищрениями, но тем не менее – любовь. Настолько искреннюю, что Белинда никак не могла взять в толк, почему Флер сомневается в этом.

Флер сказала Джейку, что слишком поздно вернулась с вечеринки от Майкла и поэтому не позвонила сразу. Потом она заказала билет на ближайший рейс в Париж. Самолет отправляется за три часа до того, как Джейк попытается позвонить ей утром. Она оставит секретарше записку, что ей пришлось неожиданно лететь в Лондон, и позвонит Джейку сразу, как только сможет. Потом она придумает, как выиграть несколько дней. Меньше всего Флер хотелось, чтобы Джейк Коранда появился в Париже с пистолетом двадцать второго калибра и ухудшил ситуацию, которая и без того не предвещала ничего хорошего. Укладывая вещи в чемодан. Флер понимала, что все будет плохо. Она не сомневалась:

Алексей снова использует Белинду как приманку.

Дом на рю де ля Бьенфезанс выглядел серым и молчаливым в парижских сумерках. Он казался таким же недружелюбным, каким она его запомнила. Флер смотрела в окно лимузина и вспоминала, как впервые увидела этот дом. Она была так испугана, так волновалась о том, хорошо ли одета, так боялась встретиться с отцом и тревожилась за мать. Но похоже, теперь кое-что изменилось. По крайней мере на сей раз она не беспокоилась об одежде.

Флер была в плаще из атласа и бархата, под которым было надето новое платье от Майкла: бархатное, узкое, винного цвета, с плотно облегающими рукавами, с глубоким разрезом на лифе, расшитом тончайшим бисером цвета бургундского. У платья был неровный подол – отличительный знак Майкла. С одной стороны оно доходило до колена, а с другой – до середины икры. Флер забрала волосы наверх, причесавшись тщательнее обычного; гранатовые серьги поблескивали сквозь локоны. В семнадцать лет Флер считала очень умным появиться на пороге дома Алексея в брюках и блузоне, но в двадцать шесть она думала по-другому.

Молодой человек в тройке, явно не слуга, открыл дверь. Может, это один из тех, кто ездил за Белиндой в Нью-Йорк? Флер решила, что он очень похож на гробовщика, видимо, окончил Гарвард и имеет степень по экономике. Но французский акцент разрушал впечатление.

– Добрый вечер, мадемуазель Савагар. Отец ждет вас.

Конечно, он ее ждет. Но Флер собиралась поступить совершенно иначе. Войдя в дом и подавая молодому человеку свой плащ, она сказала:

– Я бы хотела увидеть свою мать.

– Сюда, пожалуйста.

Флер пошла за ним в гостиную, немного удивившись легкости, с которой он согласился выполнить ее желание. Но войдя в комнату, увидела, что она пустая и холодная. Флер не смогла сдержать нервную дрожь, заметив на камине белые розы.

– Ужин будут готов немедленно, – сообщил гробовщик. – Не хотите ли сначала выпить? Может быть, шампанское?

– Я бы хотела увидеть свою мать.

Он повернулся, точно ничего не слышал, и исчез за дверью.

Она обняла себя за плечи и пожалела, что здесь слишком темно.

Горело всего несколько ламп, очень тусклых. Они отбрасывали тени на фрески потолка, искажая их. Ее снова охватила дрожь.

Хватит, приказала себе Флер. Она толкнула закрытую гробовщиком дверь и вышла в коридор, направляясь мимо больших гобеленов к лестнице. Каблучки лодочек стучали по мрамору пола. Флер высоко держала голову на случай, если невидимые глаза следят за ней.

Когда она поднялась наверх, ей преградил путь другой молодой человек с аккуратно зачесанными волосами, в темном костюме. Он застыл перед ней, как колонна.

– Вы заблудились, мадемуазель.

Это был не вопрос, а утверждение.

Флер поняла, что совершила первую ошибку, и, сделав себе замечание, с вызывающим видом, но сохраняя достоинство, вернулась обратно в гостиную. Гробовщик ждал ее, чтобы отвести в столовую, где огромный, красного дерева стол был украшен другим букетом белых роз. Стол был очень тщательно сервирован хрусталем и дорогим фарфором всего на одну персону. Стало понятно, чего добивался Алексей: хотел заставить ее почувствовать себя как можно более беспомощной. Он объявил войну нервов. Флер повернулась к гробовщику:

– Надеюсь, еда так же хорошо приготовлена, как и накрыт стол. Я проголодалась.

Она почувствовала удовлетворение, заметив удивление, скользнувшее по его лицу, прежде чем он кивнул и, извинившись, вышел.

Кто эти люди? В темных костюмах и с официальными манерами.

Где Белинда? И где Алексей?

Появился слуга в ливрее, первый слуга, которого она увидела, войдя в дом. Флер сидела в полном одиночестве в бархатном платье винного цвета в конце длинного стола, гранаты и бисер поблескивали в пламени свечей. Она сосредоточилась на ужине, внешне совершенно спокойная. Потом попросила добавки суфле из каштанов.

Она тянула время, заказав вторую чашку чая, потом рюмку бренди, которое не собиралась пить. Алексей как угодно мог играть свою роль, но он не мог диктовать, как играть ей. Когда она держала в руке бокал с бренди, вошел гробовщик.

– Если мадемуазель пойдет со мной…

Флер отпила глоток и потянулась к сумочке за компактной пудрой и губной помадой. Гробовщик не был обучен манерам слуги и проявлял заметное нетерпение.

– Ваш отец ждет вас, мадемуазель.

– Вы меня не поняли, – сказала она. – Я приехала сюда встретиться с матерью. Если я не могу это сделать, я немедленно уезжаю. Не будет никаких дел с мистером Савагаром, пока я не встречусь с матерью.

Это явно не было предусмотрено. Он поколебался, потом кивнул.

– Очень хорошо. Я отведу вас к ней.

– Я сама найду дорогу.

Флер вышла в коридор, потом поднялась наверх по лестнице.

Мужчина, которого она уже видела, появился на площадке, но на этот раз он не попытался остановить ее, и Флер прошла мимо него, как мимо пустого места.

Почти семь лет Флер не была в доме на рю де ля Бьенфезанс.

Там ничего не изменилось. Мадонны пятнадцатого века в позолоченных рамах по-прежнему возводили очи к небесам. Персидские ковры скрадывали звуки шагов, и казалось, она никогда здесь не проходила. В этом доме время измерялось веками, десятилетия были ничем. Их просто не замечали.

Шагая по роскошно убранным коридорам, Флер думала о доме, в каком хотела бы жить с Джейком. Он будет большой и безалаберный, с постоянно хлопающими дверями, с дощатым скрипучим полом, с перилами, на которых будут кататься дети. Дом, в котором время станет измеряться шумными десятилетиями. Она вдруг увидела себя в субботнее утро на верхней площадке лестницы и услышала свой голос:

– Тише, дети. Папа еще спит.

Папа… Ей показалось, она заглянула за зеркало. Никогда Флер не думала про Джейка в этой роли, в роли отца ее детей… Их детей… Они будут беситься, он будет на них орать, чего никогда не делал Алексей. Джейк будет обнимать и целовать их, а если понадобится защитить их, он станет сражаться с целым миром.

Флер думала: а почему она колеблется? Разве не хотела та больше всего на свете выйти замуж за Джейка?

Если замужество означает, что ей придется принять его двойственную натуру, что ж, она готова. Она достаточно много знает о нем, теперь ему нелегко отгородиться от нее. Да и сама Флер не такой уж подарок. Она не собирается отказываться от карьеры, ничто не заставит ее по-настоящему увлечься домашним хозяйством. Кроме того, не он один умеет кричать на других. Она вдруг испытала чувство невероятного облегчения, такого сильного и неожиданного, что колени задрожали и сразу ослабели. На земле нет другого мужчины, которому она доверила бы стать отцом своих детей. Сегодня же ночью она позвонит Джейку и скажет ему об этом.

Флер остановилась у двери Белинды и заставила себя отбросить мечты о Джейке, о шумной ораве детей и постучать в дверь.

Прошло некоторое время, прежде чем она услышала движение внутри.

Дверь приоткрылась, и в щели появилось лицо Белинды. Голос матери был хриплым, как если бы она долго молчала.

– Детка, это правда ты? – Белинда откинула светлый локон, упавший на лицо, а потом рука ее взметнулась к щеке, трепеща, словно пойманная птица. – Я… я в таком беспорядке, детка, я не думала, что…

– Ты не думала, что я приеду?

– Я не хотела даже надеяться. Я знаю, я не должна была тебя просить…

– Ты собираешься меня впустить?

Белинда вдруг поняла, что загородила дорогу Флер, и отступила. Закрыв дверь, Флер почувствовала исходящий от матери запах сигарет, а не «Шалимар», и вспомнила о яркой райской птице, прилетавшей на красивом автомобиле в монастырь, приносившей с собой сладкий аромат, мгновенно забивавший привычные запахи пыли, мела, горький запах бесполезных молитв.

Лицо Белинды было почти без косметики, остались только следы голубых теней на веках и в морщинках вокруг глаз. Лицо матери казалось совершенно бесцветным на фоне шафранового шелка мятого китайского халата. Флер заметила пятно на лифе и обвисший карман, словно отягощенные тяжелыми зажигалками. Рука Белинды снова взметнулась к щеке.

– Дай-ка я пойду умоюсь. Мне всегда нравилось выглядеть красивой перед тобой. Я хотела, чтобы ты думала, какая я красивая.

Флер поймала мать за руку, маленькую, как у ребенка.

– Я и сейчас так думаю. Перестань суетиться, сядь в кресло и расскажи, что случилось.

Белинда подчинилась Флер, как послушное дитя подчиняется силе. Она рассказала дочери об угрозах Алексея поместить ее в лечебницу, несмотря на то что она давно капли в рот не берет.

– Это словно меч, нависший над моей головой. Пока я ему угождаю, он оставляет меня в покое, а если нет, угрожает мне.

Белинда полезла в карман халата, вытащила сигареты и зажигалку.

– Ему не понравилось, как сложились наши с тобой отношения в Нью-Йорке. Он думал, я буду навязываться тебе, смущать тебя. А вышло, что я смутила его.

– С Шоном?

Белинда кивнула:

– Шон бросил меня ради женщины постарше. Знаешь об этом? Смешно, правда? Алексей закрыл все мои счета, а та женщина богатая.

– Белинда, Шон Хауэлл кретин.

– Но он звезда, детка. Дело времени, он снова возьмет свое. – Она посмотрела на Флер с упреком. – Ты ведь могла бы ему помочь.

Сама знаешь. Теперь ты крупный агент, почему бы тебе не позаботиться о старом друге?

Флер заметила упрек во взгляде матери и стала ждать, когда его место займет виноватое выражение. Но ничего подобного. Вместо этого Флер вдруг осознала, что она сама, как неразумный ребенок, стоит перед матерью, еле сдерживающей свое раздражение.

– Да, я могла бы ему помочь, – сказала Флер, – но я не хотела. Не думаю, что он обладает талантом.

Белинда закурила, выдохнула и сложила губы в трубочку.

– Это не слишком справедливо, Флер. Я тебя не понимаю.

Флер вдруг услышала в словах матери эхо детского голоса.

Это несправедливо, мама, ты несправедлива! Она пожала плечами.

– А жизнь не всегда справедлива. Мы просто должны стараться делать то, что можем.

Белинда еще раз затянулась, потом окинула взглядом платье Флер.

– Майкл, да?

Флер кивнула.

– Красивое. Никогда не думала, что он окажется таким талантливым. Весь Нью-Йорк только о нем и говорит. – Глаза ее мстительно сощурились, и Флер поняла, сейчас ее готовы наказать за отказ помочь Шону. – Я виделась с Майклом. Он не рассказывал тебе? Такой красивый мальчик. Все говорят, он похож на меня.

Флер почувствовала прилив жалости. Майкл не рассказывал ей об этом визите. Но она могла себе представить его реакцию.

– Мы прекрасно провели время, – с вызовом сообщила Белинда. – Он сказал, что собирается представить меня всем своим знаменитым друзьям и заняться моим гардеробом – Снова Флер услышала детский голосок. И ты не можешь играть с нами.

– Я рада, что вы наконец поладили. Майкл особенный человек.

Больше Белинда не могла держаться, ее лицо приняло смущенное выражение. Она подалась вперед в кресле, ероша левой рукой волосы.

– Он смотрел на меня точно так, как Алексей. Будто я какое-то насекомое. Только ты, Флер, одна-единственная, понимала меня когда-то. Почему все так осложняют мне жизнь? – Я не виновата, мама. Меня никто не любит! Но я не виновата!

– Может, тебе было бы легче не встречаться с Майклом?

– Он ненавидит меня еще сильнее, чем Алексей. Почему Алексей хочет меня запереть в лечебнице, детка?

Флер положила руку на плечо матери.

– То, что сейчас делает Алексей, не имеет к тебе никакого отношения. Он использовал тебя как приманку, чтобы заставить меня приехать сюда. Он хочет свести старые счеты.

Белинда вскинула голову, и все ее недовольство исчезло.

– Боже мой! Почему я про это не подумала? Ну конечно! – Она резко встала. – Ты должна немедленно уехать. Алексей опасен. Я не хочу позволить ему причинить тебе вред. Дай-ка подумать минутку.

Флер сидела на краю постели Белинды и смотрела, как мать расхаживает по ковру, одной рукой постоянно убирая с лица волосы, другой держа сигарету и пытаясь придумать, как защитить своего ребенка… Вдруг Флер поняла нечто, чего не могла понять раньше.

Все так просто! Когда матери стареют, а дочери становятся взрослыми, их роли мало чем отличаются. Границы размываются. Теперь моя очередь быть мамой. Нет. Твоя – быть ребенком. Нет, я хочу быть мамой.

Время, когда она, Флер, была дочерью Белинды, безвозвратно ушло. Белинда больше не влияет на то, как Флер смотрит на мир или на себя. Она понимала, надо быть доброй и защитить свою мать, не позволив ей догадаться, какие они, на самом деле разные.

Она встала.

– Я возвращаюсь в отель. Мне надо немного поспать. Я приду к тебе утром. Попытайся не волноваться.

Она хотела сказать Белинде, что заберет ее с собой, но заподозрила, что гробовщик и его коллеги не допустят этого, а она не могла ослаблять свои позиции спором с ними, поскольку ей его все равно не выиграть. Она не собиралась говорить матери, что перед уходом намерена предстать перед Алексеем.

Белинда быстро и с каким-то отчаянием обняла Флер.

– Не возвращайся сюда, детка. Мне надо было догадаться, что именно тебя он намеревался заманить. Со мной все будет в порядке. Пожалуйста, не возвращайся.

Флер заглянула в глаза матери и увидела, что она говорит совершенно искренне.

– Не беспокойся, – сказала она, обнимая мать, – со мной ничего не случится. Все будет хорошо.

Она отпустила Белинду и пошла искать гробовщика. Он стоял у подножия лестницы.

– Сейчас я встречусь с господином Савагаром, – сказала Флер.

– Очень жаль, мадемуазель, но вам придется подождать. Господин Савагар, ваш отец, еще не готов принять вас. – Он указал на кресло в стиле рококо, стоявшее перед дверью библиотеки.

Итак, война нервов продолжалась. У Флер не было Другого выбора, кроме как ждать, тем самым отдавая пальму первенства Алексею. Но едва гробовщик исчез. Флер прошла в гостиную, сорвала головку расцветшей розы из тех, что стояли в вазе на камине, и засунула в глубокий вырез лифа. Роза, словно бархатная, белела на темно-красном фоне. Она пахла тяжело и сладко.

Флер вышла из салона и вернулась к дверям библиотеки, неся с собой этот запах.

Она немного постояла, но ей не удалось окончательно подавить нервную дрожь. Присутствие Алексея, казалось, просачивалось даже сквозь тяжелые панели. Он вцеплялся в нее, прилипал, как удушающий запах розы. Алексей ждал по другую сторону двери, злобный, неуверенный в себе, отсчитывая очередную тягостную минуту затеянной им войны нервов. Флер медленно повернула ручку.

В углу горела лампа, свет в комнате был тусклый. Но Флер хватало света, чтобы разглядеть человека, которого она помнила бодрым и энергичным. Теперь, казалось, он совершенно усох. Алексей Савагар сидел в кресле за столом; правая рука покоилась на его полированной крышке, левая – на колене. Как всегда, он был в элегантном темном костюме с безукоризненно скроенными лацканами; платиновая булавка скалывала воротник шелковой рубашки. Но все вещи, казалось, были ему великоваты. Между шеей и рубашкой можно было засунуть два пальца, ощущалась свобода и в плечах.

Флер не разрешила себе сосредоточиваться на признаках болезни Алексея, потому что даже в полутьме комнаты она видела русский прищур ничего не упускающих глаз. Он оглядел ее с головы до ног, его взгляд задержался на лице, на волосах, на платье, потом замер на розе в низком вырезе.

– Ты должна была бы быть моей, – сказал он.