Текст книги "Чистые сердцем"

Шестнадцать

Крис Дирбон вернулся домой примерно к девяти часам вечера и через пятнадцать минут снова ушел на вызов. Временная заменяющая, которую они взяли на практику, оставила сообщение через больничную служебную систему, что она заболела.

– Доктора никогда не болеют. Мы просто не можем, – сказала Кэт, вручая ему банан и пакет с соком, которые она взяла с полки, где обычно лежали обеды для детей.

– Мы, любовь моя, последнее поколение терапевтов, которое было воспитано в этой вере.

Крис поцеловал ее и ушел.

– Иди ложись, – крикнул он ей через плечо, – выглядишь убитой.

– Даже не знаю, почему, я весь день ничего не делала.

Сэм и Ханна с трудом стояли на ногах, пока умывались и чистили зубы, и потом сразу рухнули спать. Кэт взяла книгу, выключила весь свет, кроме лампы над духовкой, сняла протестующе мяукающего кота Мефисто с окна и поднялась наверх.

Дети свернулись в кроватях в своих обычных позах – Ханна, аккуратно положив голову на ладони, Сэм, скрутившись в плотный комок, поджав под себя ноги и почти полностью укрывшись одеялом. Кэт немного стянула его вниз, чтобы поцеловать его голову с мягкими, как мышиная шерстка, волосами. Не думать о Дэвиде Ангусе было невозможно. Ханна на ощупь была холодной. Она вряд ли проснется хоть раз за ночь. Они составляли счастливый маленький союз. Кэт стало интересно, как они воспримут ребенка, когда он станет реальностью, а не каким-то далеким обещанием, к которому они уже почти потеряли интерес.

Через полчаса позвонил Крис.

– У меня тут анафилактический шок… У ребенка аллергия на арахис. Я пытаюсь его стабилизировать, а сейчас еще позвонила дочь старой Вайолет Саундри, ей кажется, что у ее матери очередной удар… Так что меня не будет еще какое-то время. Ты в кровати?

– И почти сплю. Запеканка на нижней полке в духовке.

– Думаю, мне будет не до нее. Пора идти. Люблю тебя.

Кэт прочла еще одну главу романа Аниты Брукнер и выключила свет. Снаружи поднялся ветер и начал бить свисающей розовой веткой об окно. Этот шум показался ей на удивление успокаивающим.

Ее разбудило движение у нее под боком.

– Мамочка…

– Сэм? С тобой все хорошо?

– Я хотел к тебе.

– О, лапочка, иди сюда… – Но Сэм уже свернулся вокруг нее, обвил ступнями ее ноги и ручками – шею.

– Не дави на живот.

– Мне не хотелось засыпать.

– Почему? Плохой сон?

Он прижался к ней сильнее. Кэт задвигалась, чтобы устроиться поудобнее, не отталкивая его.

– Нэт сказал, что Дэвида Ангуса убили и выбросили в канаву.

Кэт сумела перегнуться через маленькое горячее, льнущее к ней тельце и включить прикроватную лампу. Его лицо смотрело на нее, пылающее и испуганное.

– Сэм, Нэт не знает ничего… ничего о Дэвиде Ангусе. Слышишь меня? Он сказал неправду.

– Он так сказал.

– Он не знает. Никто не знает.

– Почему?

– Потому что… он еще не вернулся домой. Полиция не нашла его.

– А почему не нашла?

– Хочешь попить?

– Если они не нашли его, значит, они не знают, что его не убили и не выбросили в канаву, ведь так? Они еще не посмотрели во всех канавах на свете?

– Горячего шоколада?

– Я не хочу, чтобы ты уходила.

– Все хорошо… Это займет всего минуту.

– Если ты пойдешь вниз, я хочу с тобой.

– Хорошо… пошли.

Сколько еще маленьких детей в Лаффертоне залезли сегодня в кровать к своим родителям? У скольких были кошмары про Дэвида Ангуса? Сколько таких же маленьких глупых хулиганов, как Нэт, до смерти пугают других своими глупыми историями?..

Сэм сел на диван, его глаза стали мутными, пока она ставила кастрюльку с молоком на огонь.

– Почему он пошел с тем человеком?

– Каким человеком?

– С человеком, который убил его. Все знают, что не надо уходить с людьми, которые могут тебя убить, все это знают.

Боже мой, как ответить этому ребенку? Как можно успокаивать его и убеждать в том, что никакая опасность ему не угрожает, когда до ужаса боишься за его безопасность и не сможешь заснуть спокойно, пока Дэвида каким-то чудом не найдут живым?

Она полила молоком шоколад и стала растапливать его.

– Можно мне печенье?

– Если ты потом еще раз почистишь зубы.

– Я слишком устал.

– Тогда нет. Ну же, ты большой мальчик.

Грохот снаружи прозвучал так неожиданно, что Сэм вскочил с дивана и кинулся к Кэт, так что кружка с шоколадом полетела на пол. Ветер поднял в воздух какой-то большой незакрепленный предмет и снова обрушил его на землю.

– Мамочка, мне это не нравится.

– Все хорошо, милый, все нормально, это просто ветер опрокинул мусорный бак или что-то такое… не бойся.

– Там может быть человек, тот, который убил Дэвида Ангуса, Нэт сказал, что это такой человек, которому нравится похищать мальчиков и убивать их, а потом бросать в канавы, и что их много таких, где-то, наверное, двести человек и…

– Сэм… Подойди сюда, присядь на диван. – Она притянула его поближе к себе. – Я хочу, чтобы ты послушал меня внимательно. Я хочу сказать тебе, что здесь такого человека нет. Это был ветер. Нет такого человека, который хочет забирать маленьких мальчиков. Ты в полной безопасности, и с тобой ничего не случится. А теперь я хочу, чтобы ты сказал мне, что услышал меня и поверил мне.

– Но ты не знаешь, как ты можешь знать?

– Я знаю, потому что я знаю очень много вещей… Вещей, о которых Нэт никогда не узнает. Ты веришь ему больше, чем мне?

– Я не знаю.

– Если так, то не надо. Он глупый мальчишка, а я твоя мама.

– И доктор.

– Да.

– Ну…

– О, Сэммо… Я люблю тебя. Хочешь, чтобы я сделала еще шоколаду? И лучше мне вытереть там все, пока никто не поскользнулся.

Сэм сполз с дивана.

– Кажется, поскальзываться уже не на чем, – сказал он, и его лицо осветилось от смеха. Кэт посмотрела на Мефисто, который крайне тщательно слизывал с пола остатки горячего шоколада.

– Ты дашь клятву?

– Думаю, да.

– А что ты скажешь?

– Это будет тайная клятва. Я слышу папину машину. Если он увидит, что мы не спим, то он нам тоже кое в чем поклянется… Пошли, зайчонок.

Что нам делать? Кэт с яростью обращалась к Богу, дожидаясь, когда войдет Крис. Что нам сейчас остается делать и говорить?

Семнадцать

Он взял Джоффа Принса, потому что Джофф был молчаливый, причем настолько, что, казалось, его вообще мало интересовало, что происходит. Но он был упорен и внимателен к деталям. Он не болтал и никогда не делал глупых замечаний.

Район Дульчи ночью выглядел чуть более привлекательно, чем днем, потому что даже натриевым лампам в уличных фонарях удавалось смягчить вид голого бетона и как-то завуалировать общее уродство. Правда, в остальных отношениях это место никак нельзя было назвать удачным для ночных прогулок. Гуляющих и не было. Даже малолетней шпане и наркоманам было что терять.

Когда они вышли из машины, то почувствовали запах. Каждую ночь Натан высовывался из окна своей спальни и чувствовал этот запах – жареная картошка, масло, отходы человеческой жизнедеятельности; больше нигде не пахло так, как в Дульчи. Он помнил это мучительное желание, похожее на болезнь: просто выбраться, сделать все, чтобы сбежать в лучшее место, в мир, где воздух пахнет свежее, чище, богаче – хотя деньги никогда не были его главной мотивацией. Натан Коутс уже в тринадцать лет знал, что, если ты хочешь легких денег, ты застрянешь в Дульчи. Дело никогда не было в них.

Мод Моррисон Уолк была не с той стороны Лонг-авеню, где жила его семья, – с немного более благополучной. Здесь у домов были небольшие садики и калитки, и перед ними стояло не так много сломанных ржавеющих машин и клеток для собак.

– Вот мы и приехали.

Джофф ничего не ответил.

Занавески яркого вишневого цвета были плотно задернуты. Сквозь них пробивалась только тонкая, как проволока, полоска света сбоку и неоново-голубое мерцание экрана телевизора.

– Это что, черт возьми, такое?

Джофф зажег свой фонарик. Сад украшали не растения, не древние велосипеды или коляски, а покрышки… Несколько десятков покрышек, аккуратно выставленных вдоль забора и у стены, как в галерее.

– Наверное, он их выращивает, – сказал Джофф.

Звонок у входной двери пропел «Auld Lang Syne» 22
  «Старое доброе время» – шотландская песня на стихи Роберта Бернса, написанная в 1788 году (Википедия).


[Закрыть].

– Брент Паркер? Я сержант Натан Коутс, это констебль Джофф Принс.

– Припозднились вы.

Брент Паркер открыл им дверь.

Здесь тоже чувствовался какой-то запах, но совершенно незнакомый, какого он не чувствовал ни разу в жизни, и Натан от него чуть не задохнулся. Он встал на пороге маленькой, душной, мрачной гостиной и попытался отыскать источник этого запаха, опознать его. Здесь был большой включенный на полную мощность обогреватель, светящийся телевизор и огромный неоновый аквариум у стены.

И запах.

– Не могли бы вы его выключить, сэр?

Паркер нагнулся, чтобы взять пульт от телевизора.

Это был огромный человек, с огромным животом, огромной головой с черным хвостиком, ладонями размером с тарелку, руками словно ветки и пальцами толщиной с банан. Натан заглянул ему в лицо. Глаза у него были маленькие, скрытые под нависшими веками и в складках кожи, а кожа под ними была дряблой и отвисшей.

– Я чуть сам не пошел. Разобраться со всем.

– В участок?

Паркер сел, но не предложил им последовать его примеру.

– Ну, вы же все равно рано или поздно собирались прийти сюда, верно?

– Полагаете?

– Ну хватит вам. Пацан пропал. Я так понял, вы его не нашли?

– Почему вы думали, что мы придем сюда?

– Не дури меня, сынок, меня достаточно дурили в жизни. Ребенок пропал, а я прохожу по детской статье. Все очевидно.

– Где вы были утром четверга, мистер Паркер, около восьми часов?

– В постели.

– Один?

– А есть желающие составить мне компанию?

– Кто-нибудь еще в доме есть?

– Только Тайсон.

– Ваша собака?

– Нет.

– Не дурите меня, мистер Паркер. Я в эти игры не играю.

– Я знаю, кто ты. Пацан Динки Коутса… Таким ты был сопливым мальцом.

– Был тут еще кто-нибудь, кто может подтвердить, что вы были в постели в это время в четверг утром?

– Спросите Тайсона.

Натан проследил, куда указывает сосисочный палец мужчины. В другом конце комнаты, на отполированной столешнице, стоял еще один аквариум и испускал яркое сияние.

И запах.

Джофф Принс поднялся и заглянул в него.

– У вас есть лицензия на содержание этого питона?

– Не нужна никакая лицензия.

– Думаете, вы делаете ему одолжение, запихивая его туда вот так?

– Хотите, чтобы я его отпустил погулять снаружи?

– У вас есть машина?

– Когда как.

– Я так понимаю, вы не водите «Ягуар XKV»?

Паркер фыркнул от смеха, и из его рта в этот момент брызнула слюна, полетевшая прямо на Натана.

– Да, точно.

– Вы когда-нибудь видели этого мальчика?

– Не утруждайтесь, я видел постеры, я знаю, как он выглядит.

– Вы видели его?

– Может, да. Может, нет. Мог пройти мимо него на улице однажды. Как и вы.

– Послушайте…

– Нет, ты, мать твою, послушай, Коутс. Ты слушай. Я знаю, что я сделал, и я за это сидел, и я за это прошел программу, и теперь я все, вышел, закончил, расплатился за все, только ваша братия все никак этого забыть не может… Я знаю, где я, я в ваших чертовых регистрах, вот где, останусь там, пока не изжарюсь в печи крематория на Парксайде, но я не видел этого ребенка, я не забирал этого ребенка, я не ходил по этой улице, не собираюсь даже близко подходить к этой улице, не собираюсь подходить ни к одному чертовому ребенку больше никогда в жизни. Если хотите знать, я обратился в брачное агентство, нашел себе женщину, хозяйку, чтобы она ухаживала за мной и Тайсоном, так что заткнитесь. Давайте сваливайте. Выметайтесь, пока я не снял крышку с того аквариума.

Паркер встал в коридоре спиной к открытой кухонной двери. За ним Натан рассмотрел еще один подсвеченный аквариум на холодильнике, сияющий красным. Паркер тоже пах – зловоние ударило им в нос, когда им пришлось пройти слишком близко от него на пути к выходу. В одну секунду Паркер схватил Натана за рукав.

– Не очень-то ты внимательно проверил свои записи, да, мелкий напыщенный дурак?

Натан вырвал свою руку.

– Если у тебя есть что нам сказать, то лучше выкладывай.

Джофф Принс был уже на полпути к машине.

– Ты не стал терять свое время.

– Я сказал…

– Я слышал, что ты сказал. Понимаешь, теперь с этим покончено, меня теперь вылечили, я исцелился, прошел через чертову кучу психиатров, и они с этим разобрались, и ты бы знал, если бы проверил как следует, что нет смысла сюда приходить и разговаривать со мной. Это были девочки. Всегда. Я никогда на мальчишек даже не смотрел. Это были девочки. Всегда. Можешь посмотреть. Я могу засудить вас за оскорбление достоинства.

Джофф молчал все время, пока они ехали в участок.

– Мне теперь точно надо сходить в душ и отправить одежду в химчистку, – наконец сказал Натан. – Людям можно вот так держать у себя питонов?

– Не знаю. Мне проверить?

– Не, хватит с нас. Просто будем надеяться, что он не забудет однажды вернуть на место крышку от аквариума.

– Это не он. Точно не он.

Натан был согласен, но промолчал. Запах и мерзостная атмосфера, царящая у Брента Паркера в его душных зловонных комнатках, были обязаны своим существованием не исчезновению Дэвида Ангуса и не имели с ним ничего общего. Старший инспектор велел приводить его при малейшем подозрении, но подозрения не возникло, во всяком случае, не по поводу мальчика.

– Они, наверное, уже закончат с проверкой по угнанному «Ягуару», когда мы вернемся.

– Думаешь, это связано?

– Может быть.

– Не слишком ли просто… Вот так разъезжать по дороге туда-сюда посреди бела дня, готовясь к преступлению?

– Ну да.

– Мне кажется, это просто кто-то искал дом. У этих суперкрутых особняков за здоровенными заборами, с длиннющими подъездными дорогами и шикарными воротами никогда нет такой простой вещи, как номер, или хотя бы название, чтобы его можно было легко заметить. Я знаю, делал там подомовой обход. Ни одной чертовой таблички с номером.

– Ну да.

– Там в фургончике у Тони делают отличную свинину с рисом.

– Поехали.

Дом Брента Паркера не выходил у Натана из головы. Он мысленно прохаживался по комнатам, рассматривал все подряд, пытаясь вспомнить, что же это было такое, что заставило его насторожиться. Что-то. Он видел что-то, слишком незначительное, чтобы обратить внимание, может, не разглядел это как следует, но что-то видел.

Он взял горячую, завернутую в лаваш котлету в пергаментной бумаге из рук Джоффа, и запах напомнил ему, насколько он был голоден. Все, что он съел за последние несколько часов, – это пара шоколадных печений. Он жадно впился в ароматную, хрустящую массу мяса, хлеба и пряной начинки, прикрыв глаза. Но даже пока он ел с таким хищным удовольствием, оно было здесь и не отпускало его. Что-то. Что-то.

Дэвид

Мне не нравится это место.

Мне не страшно.

Оно мне просто не нравится, и все.

Почему мы должны тут сидеть? Здесь холодно и воняет.

На самом деле мне очень хочется пить. Если бы вы дали мне что-нибудь попить, было бы хорошо. Нам всегда разрешают пить в школе, когда мы хотим, правда, только воду, есть нельзя, а пить мы можем когда нам угодно. Для людей важно пить, им становится плохо, если они не пьют.

Вам не хочется пить?

Если я сейчас попью, я скажу им, когда они придут, что это вы мне дали, и для вас это будет хорошо.

Они придут.

Да, придут.

Они умные, и у них есть устройства для поиска, и они скоро воспользуются ими, чтобы меня найти, и тогда они придут. Что и требовалось доказать.

Вы не знаете фразу «что и требовалось доказать»?

Когда мы вернемся?

Мне тут не нравится.

Я хочу увидеть свою маму. Сейчас темно, так ведь, значит, папа уже дома, и они придут за мной вместе. Может быть, они возьмут с собой мою сестру. Скорее всего, они возьмут мою сестру.

Моей сестре одиннадцать, и скоро ей будет двенадцать, так что они возьмут ее. Да, они точно возьмут ее с собой.

Мне тут очень сильно не нравится.

Почему вы ничего не говорите? Если вы скажете свое имя, мне будет приятнее быть с вами. Мне это совсем неприятно, но станет хоть чуть-чуть приятнее.

Если вы скажете свое имя.

Отец Ди Ронко был популярной звездой. Он играл во всемирно известной рок-группе.

Он отличный.

Папа Ди Ронко.

Он нас смешит.

Однажды мы даже описались от смеха.

Мне здесь совсем не нравится.

Но они придут. На самом деле мне кажется, что я их слышу. Я слышу, как подъезжает машина.

Вы слышали машину?

Восемнадцать

– Мне кажется, – сказала Мэрилин Ангус, снимая свои очки, – что я схожу с ума. Мне кажется, если это продолжится еще хотя бы пять минут, я сойду с ума.

Они пытались делать нормальные вещи. Они обязаны были оставаться настолько нормальными, насколько возможно, хотя бы ради Люси, но и в Люси ничего нормального не было – она всегда садилась поближе к одному из родителей, хотя пыталась притворяться, что это не так, и сгрызла ногти, которые с таким трудом отрастила, до мяса.

Они пытались вместе готовить ужин и есть его, но большая его часть перекочевывала в контейнер. Они пытались отвечать на сообщения, и смотреть телевизор, и играть в карты, и в слова.

– Зачем мы это делаем? Мы никогда этого не делали. Мы делаем это только на Рождество, – сказала Люси и поднялась, оставив застывшие слова на доске посреди игры.

Они включали телевизор и слышали ужасный искусственный смех, словно черти гоготали им прямо в уши, и они выключали его.

Они наливали себе джина, и вина, и чая, и бокалы стояли полные. Только чайные чашки пустели, раз за разом.

– Я пойду приму ванну, – сказала Мэрилин Ангус. – Позови меня, если…

Люси соскользнула со стула, когда ее мать вышла из комнаты, и украдкой пошла за ней вверх по лестнице. Мэрилин Ангус зашла в ванную комнату и, вопреки привычке, закрыла и заперла дверь. Люси села на пол снаружи и коснулась рукой деревянной панели.

Вверх начал подниматься пар, пахнущий фрезиями. Мэрилин пожалела, что добавила ароматическое масло в воду. Это казалось неправильным. Вода в ее ванной должна быть обычной и ничем не пахнуть, она должна быть очищающей. Она включила холодный кран, чтобы ванна не была такой горячей, не казалась такой роскошной и приятной. Ей ничего не должно быть приятно до тех пор, пока…

«Что сейчас может происходить с Дэвидом, где Дэвид может быть, кто с ним, что они ему говорят и что делают», – все эти мысли преследовали ее, выскакивали из темных углов и бегали по кругу в ее голове, снова и снова. Его лицо стояло у нее перед глазами, а иногда она видела кусочек его тела, его тонкие, кажущиеся такими хрупкими запястья, его пальцы, его ухо с небольшой неровностью, как на цветной капусте, на коже сверху. Мысль о том, что какую-то часть его тела не то что поранят или осквернят, а просто коснутся, или даже увидят люди, которые желают ему зла, заставляла ее сложиться вдвое в приступе тошноты, из-за которого она убегала в туалет, но не приводившем к рвоте, хотя она смотрела вниз и ожидала увидеть черную желчь, водоворотом уходящую в трубу, желчь, которая наполняла весь ее желудок.

Неизвестность. Правда ли, что неизвестность – это самое худшее? Ей надо спросить кого-нибудь, кто проходил через это. Имена этих людей, которые она знала из газет, телевидения и радио, звенели у нее в ушах. Ей надо было поговорить с одним из них, с кем угодно, узнать, была ли неизвестность хуже всего, или когда все известно – это гораздо больший ужас, по сравнению с которым неизвестность – это просто ничто, мирное, спокойное, райское существование.

Она спросит Кейт, полицейскую, которая была к ним прикреплена и по большому счету жила с ними, хотя Мэрилин предпочла бы, чтобы ее здесь не было. Она ей не не нравилась, нет, нравилась, просто она не нуждалась в ней и в ее постоянном, навязчивом присутствии. Она спросит Кейт. Кэт сможет достать адреса, телефоны, конечно, сможет, компьютеры в их участке свяжутся с другими компьютерами, и те передадут им телефоны людей, с которыми ей нужно поговорить, несмотря на расстояние. Не имело значения, что за родитель и чей, что случилось с этим ребенком, как долго его искали, в каком состоянии его нашли. Любой, абсолютно любой родитель подойдет. Просто пока она еще может говорить с ними и задавать вопросы, которые она не может задать никому другому. И у них могут быть ответы. Ни у кого другого их нет, но у них могут быть.

Она увидела Дэвида новорожденным, как он корчится рядом с ней, все еще присоединенный пуповиной, все еще покрытый белой слизью и плацентой, с раскрытым ртом, исторгающим крик ярости оттого, что он оказался голым под этим сине-голубым светом.

Она увидела Дэвида бегущим по кромке поля с мячом в ногах и Райаном Гиггсом в голове, и орущих мальчишек из школы, и радостных родителей на трибунах.

Она издала рев коровы, у которой отняли теленка, рев боли, ярости, безумия и горя, из-за которого Люси отпрянула от двери, не поднявшись с колен.

Алан вместе с Кейт побежали вверх по лестнице.

Дверь в комнату Люси громко захлопнулась.

Мэрилин сидела в остывающей ванне, которая так сильно, тошнотворно пахла фрезиями, слушала ужасающий звук и недоумевала, не в состоянии понять, откуда он исходит и почему.

Телефон зазвонил, когда она вернулась на кухню, уже снова одетая и почти спокойная. Следом за ней шла Кейт, слегка держа ее за руку.

– О боже.

Это не могли быть новости; Кейт бы получила их раньше, по своей рации, и подготовила бы их к ним, к хорошим или плохим, но звук телефонного звонка звучал устрашающе, любое вторжение из внешнего мира могло иметь какое-то отношение к Дэвиду.

– Алан Ангус…

Не отвечайте на телефон, говорили они, оставьте это нам. Позвольте нам отвечать на вопросы и разговаривать с доброжелателями, и с сумасшедшими, и с прессой, позвольте нам заняться этим всем. Алана все это не касалось. Он всегда готов был выехать на вызов, даже сейчас, даже несмотря на все это… Пациенты были на первом месте.

Мэрилин сидела на стуле у огня, наблюдая за тем, как он слушает и записывает что-то в свой блокнот.

– В котором часу они ее привезли? Как долго она была без сознания? Много крови? Понятно, нам понадобится операционная, я уже еду.

Она не могла заставить себя ничего сказать. Ему надо было идти. Он не мог это игнорировать. Даже сейчас.

– Велосипедистку сбила машина, – он взглянул на полицейскую, которая вошла с очередным подносом чая. – Я поеду в больницу. Я буду в операционной, но если что, пиши мне сообщение.

– Больше никто не может этим заняться? Не может ваш дежурный…

– Слишком сложно. Нужен я. Не могу оставить это на Майкла.

Он пошел к передней двери, потом вернулся.

– Может, лучше проверишь Люси?

Мэрилин окинула взглядом чашки. Она думала, что знает Алана, но это было не так. Она думала, что они были близки, но нет. То, что случилось, разделило их, будто нож разрезал их брак надвое. Алан полностью ушел в работу, требовал, чтобы его вызывали по поводу любой неврологической травмы, осуществлял приемы полный рабочий день, посещал все встречи. Алан не говорил о Дэвиде. Алан не говорил с ней. «Может, лучше проверишь Люси?» Сам Алан не мог смотреть Люси в глаза.

– Хотите, я поднимусь наверх и поговорю с ней? – спросила Кейт.

Она была милая женщина, эта Кейт. Приятное лицо. Аккуратная прическа. Понимающая. Простая. Если бы вам пришлось жить с кем-то под одной крышей, бок о бок, плечом к плечу, всегда вместе, днем и ночью, то вы не нашли бы никого лучше, чем эта милая, внимательная, проницательная Кейт. Мэрилин подумала, что может убить Кейт. В этом не было ее вины.

– Нет. Должна я.

– Каждый справляется по-своему, как у него лучше получается. Ваш муж справляется с помощью работы в больнице.

– А что я делаю? Я справляюсь так, что не справляюсь. Я справляюсь с помощью истерик в ванной и пугаю свою дочь, которая и так уже места себе не находит от страха. Я справляюсь. Я не справляюсь. Как вы можете от нас этого ожидать?

– Я знаю.

– Нет, вы не знаете. Вы даже отдаленного представления не имеете.

– Вообще-то…

– Как вы можете? Как вы можете себе представить, каково это?

– Я… Представляю, что это мой сын Пит. Вернее, Пит, когда ему было девять лет.

Огонь, который они зажгли скорее для уюта, чем для тепла, вспыхнул и погас, и маленькая горстка угольков, прогорая дотла, превращалась в горячий пепел.

– Я прошу прощения.

– Нет. Никогда не говорите этого. Вы можете говорить мне что угодно, вы знаете это, но вы совершенно точно не должны извиняться передо мной, ладно?

– Вы очень добрая.

– Нет, я делаю свою работу. Я бы хотела, чтобы мне не надо было этого делать, Мэрилин. Мне так же хочется уйти отсюда, как и вам – чтобы меня здесь не было. Я хотела бы, чтобы у меня не было причин здесь находиться.

– Когда они найдут тело, это уже будет не нужно. Он мертв, вы же знаете. Я уверена в этом.

– А я нет.

– Почему?

Кейт пожала плечами.

– Пойду я лучше поднимусь к Люси.

– Хорошо.

– Если он мертв, то надеюсь, что его хотя бы убили быстро…

А потом она стала ждать. Она ждала, что полицейская сейчас скажет, что, конечно же, это не так, что она знает, что у нее есть доказательства, что Дэвид жив и здоров и скоро его приведут домой, что это просто невозможно, чтобы он был мертв. Что никто не тронул и волоса у него на голове, никто не пугал его, никто не сказал ему ни одного грубого слова. Что Дэвид точно такой же, каким был, когда она видела его последний раз – когда он нагнулся через окно машины, чтобы поцеловать ее на прощание. Что тело и душа ее сына остались совершенно, совершенно нетронутыми. Что время повернулось вспять и ничего не случилось. Ничего.

Она ждала. Кейт встала и пошла проверить огонь в камине.

Она ждала.

Кейт ничего не говорила.

В конце концов она ушла, зная, что Кейт не могла ничего сказать, потому что нечего было говорить, и стала подниматься по лестнице, так медленно, будто она была очень старой женщиной, несущей невыносимо тяжелый груз.

Какое-то время она подождала у двери в комнату Люси. Изнутри не раздавалось ни единого звука. Она собрала слова в кучу в своей голове и начала составлять из них осмысленные предложения, чтобы придать форму тем словам, которые потом вылетят у нее изо рта и будут как-то восприняты ее дочерью, но слова были разбросаны кое-как, будто раскиданные игрушки.

Она развернулась и прошла еще один пролет лестницы, направляясь к маленькой спальне в мансарде. Оттуда не доносилось ни звука. Мэрилин Ангус прислонилась лбом к двери и взмолилась о том, чтобы услышать тихое бормотание, с которым он делал домашнюю работу, или жужжание моторчика в какой-нибудь игрушке. Если бы она услышала что-нибудь, время качнулось бы назад и он оказался бы здесь, а она проснулась на полу рядом с его комнатой после приступа лунатизма.

Тишина.

Она открыла дверь.

– Кузнечик, – сказала она громко.

В комнате пахло им. Она включила свет. Его халат легко качнулся на двери, когда она закрыла ее за собой. Модель футбольного поля стояла на столе рядом с окном. Она наклонилась и стала перебирать его книги. «Гарри Поттер и философский камень». «Секрет Доктора Дулиттла». «Гробница Тутанхамона». «История Помпей». «Путеводитель по звездам». «Звезды и галактики». «Книга ночного неба Патрика Мура». «Я был здесь: мальчик из Помпей».

Он был здесь. Здесь пахло им. Она чувствовала его. Если она протянет руку, она коснется его. Если он был здесь, он был мертв.

Она легла на кровать своего сына и достала из-под подушки его пижаму. Она пахла его волосами – это был странный, особенный мальчишеский запах. Она прижала ее к груди. Он был здесь. Через некоторое время она заснула, и Дэвид спал рядом с ней, его маленькое худое тельце прижалось к ней и стало такой же частью ее, какой было еще до его рож– дения.

В своей комнате этажом ниже Люси сидела у окна в темноте, смотрела в темноту и не думала ни о чем, пытаясь превратить свою голову в глухой пустой барабан и не осознавать свои чувства.

Кейт сидела за столом на кухне, немного волнуясь из-за тишины в остальном доме. Перед ней лежала груда скучных рабочих бумаг. В рабочие часы она позвонила в участок, где деятельность кипела без остановки и куда привлекали все больше людей для работы над делом, но откуда по-прежнему не было новостей о мальчике. Серебристый «Ягуар» им тоже выследить не удалось.