Текст книги "Опасность тьмы"

Шестнадцать

Он позволил ей отдохнуть. Она взяла одеяло и подушку и легла на диван в гостиной. Ей было тесно и страшно, но она настолько устала, что несколько раз даже смогла подремать минут по двадцать. Когда ее глаза закрывались, она отворачивалась от Макса и молилась за них обоих. Несколько раз она спрашивала его, чего он хочет, чего он рассчитывает добиться, удерживая ее здесь, но его ответы были бессмысленны.

Если Макс и спал сам, то не позволял ей это увидеть. Каждый раз, когда она смотрела на него, он прямо сидел на стуле с открытыми глазами, иногда глядя на нее, иногда – в пустое пространство.

Когда забрезжил рассвет, она сделала им завтрак из того небольшого количества продуктов, что у нее остались. Он сходил в ванную, но перед этим запер ее на кухне. Когда она пошла в туалет, он стоял снаружи, у двери. Окно представляло собой узенькую полоску под потолком; она не стала даже пытаться добраться до него.

Потом она спросила его, может ли она почитать и ответить на пару писем, и он согласился, но она не могла сконцентрироваться. В итоге она сделала себе кофе с остатками молока и просто стала сидеть, как и он, ничего не говоря и не делая.

Она совершенно потеряла чувство времени, но когда по ощущениям было уже позднее утро, она заметила, что Макс спит, слегка съехав на край стула. Он не собирался спать, она знала; усталость просто взяла над ним верх. Она подождала. А потом подождала еще. Он продолжал спать. Под его глазами пролегли темные пятна. Она почувствовала укол сострадания, она как будто стала сопричастна его невероятному горю, которое свело его с ума и довело до такого. Но решение нужно было принимать сейчас же.

Спустя еще десять минут она начала медленно двигаться. Она поднялась. Он продолжал спать. Шаг за шагом, очень осторожно, она пошла по гостиной в сторону двери. Она испугалась, что ручка или замок издадут какой-нибудь звук или щелчок, когда она будет открывать дверь. Она оглянулась. Макс не пошевелился.

Она прошла в прихожую. Остановилась. Все, что ей теперь надо было сделать – это одним быстрым рывком добраться до двери, отпереть ее и убежать. Она пыталась подсчитать, сколько шагов ей надо будет сделать, сколько раз повернуть ключ. Ее начало трясти, сердце сжалось у нее в груди. Но ей нужно выйти. Она должна.

Она двинулась.

Он вообще не спал. Или, может быть, как-то ощутил пустоту, образовавшуюся в комнате. Или его разбудил какой-то еле уловимый звук.

Когда Джейн сделала первый шаг, он схватил ее сзади за горло и повалил на пол.

Она крикнула, потом закричала снова. Она кричала так, как никогда в жизни.

– Прекрати. Заткнись. Заткнись.

Теперь его рука закрывала ей рот, и он всем весом навалился на нее сверху. Больше всего она боялась того, что в приступе ярости, исступления и боли, из обиды и ненависти, Макс изнасилует ее. Это был единственный кошмар, который преследовал ее всегда. Она подняла ногу, попытавшись пнуть его или ударить коленом в пах, но он был крупным мужчиной и в гневе страшен, как разъяренный бык.

– Ты не уйдешь отсюда, – крикнул он прямо ей в ухо. – Больше так не делай. Ты от меня не уйдешь.

Он убрал руку от ее рта всего на секунду, но она успела еще раз закричать – издать один отчаянный, животный крик.

Семнадцать

– Босс?

– Входи, Натан.

– Поступил звонок пару минут назад… Домик во дворе собора… Садовник сообщил, что слышал крики. Патрульные сходили туда, и они думают, что там кого-то удерживают.

– Что, в качестве заложника? Звучит диковато.

– Да, я тоже так подумал. Только я не очень-то знаю те места. Это ваша вотчина. Я подумал, может, у вас есть какая-то дополнительная информация.

– Нет. В нашей тихой мирной глуши не особо часто возникают ситуации с захватом заложников. Ты уверен, что это не ложная тревога?

– Нет, но…

– Нет, но ты подумал, что хорошо бы глотнуть свежего воздуха и оторваться от бумажек.

– И с чего вы это решили?

– Возьми Дженни Лайл.

– Ага, завидев нас двоих, любой от страха сдастся без боя… Мое лицо плюс ее…

– Убирайся сейчас же, – едва сдерживая смех, сказал Серрэйлер. Последний образ, который он хотел бы вызывать сейчас в своем воображении – это широченный зад и мощные руки прачки констебля Лайл. Он извлек из стопки очередной файл. Он уже позвонил Джиму Чапмэну, чтобы сказать, что он готов допросить Эдвину Слайтхолм – неважно, позволят ему это или нет. Он не мог больше ждать.

Натан почувствовал, как его швырнула на водительское сиденье тяжелая рука Дженни Лайл, но она все равно ему нравилась, и она была хорошим детективом с природным нюхом на разного рода неприятности. Кроме того, она была одной из тех, кому он хотел рассказать свою новость.

Она рассмеялась:

– Кто теперь папаша?!

– Это так здорово! – Натан со всей дури ударил по рулю.

– Все было запланировано, так ведь?

– Да. Правда, мы не сможем дальше жить в нашей квартире.

– Дети же не очень большие.

– А ты видела амуницию, которая к ним прилагается? Сестра Эн родила в прошлом году, и там с трудом можно в комнату зайти. Коляски, стульчики для кормления, переноски, корзинки, кресла, автомобильные кресла, огромные пачки подгузников… Фу! Я передумал!

Они свернули в район собора.

– Наверное, чудно это, жить здесь, – сказала Дженни, с трудом выкарабкиваясь из маленькой машинки.

– Старший инспектор здесь живет.

– Как будто иной мир… другой век.

– Часы свели бы меня с ума.

Они отбили полчаса, когда они проходили мимо выстроившихся в ряд домов. Патрульная машина была припаркована в нескольких ярдах.

– А вот и он. Дом регента.

– И что он, получается, делает? Что значит регентствовать?

– Не знаю.

Патрульный вышел из боковых ворот и поприветствовал их. Они последовали за ним и обошли огромный георгианский дом по тропинке со шпалерами, которые обвивала жимолость и роза.

– Так… Садовник говорит, что один из служителей церкви живет вон там, в самом конце. Они это называют жилой комнатой, но это целый каменный домик. Она только недавно приехала, Преподобная Джейн Фитцрой… Садовник работал у бордюров, рядом с домом, но ему надо было отвезти тачку с компостом в контейнер, и тогда-то он и услышал крик… Настоящий крик ужаса, как он сказал – испугал его до смерти. Он подошел к домику и постучал, но больше оттуда никаких звуков не доносилось, кроме, может быть, чьего-то покашливания. Точно он сказать не мог, он запаниковал… он еще раз постучал, а потом убежал оттуда, нашел свой телефон и позвонил нам. Мы с Келли Стронг были у канала, подъехали сюда к пяти – и ничего, тишина. Только когда мы начали колотить в дверь и кричать, мы услышали мужчину, он на нас орал. Я пытался кричать через прорезь для писем – видно ничего не было, там внутри что-то закрывает обзор – но в коридоре был только он. Он сказал нам убираться.

– Кто он?

– Не сказал.

– Черт возьми. Чего он хочет?

– Не сказал.

– Значит, должен быть под кайфом. Неудавшееся ограбление… Какой у него голос?

– Довольно приятная речь, грамотная.

Натан остановил взгляд на домике. Опрятный. Тихий. В красивом месте. Он был бы не прочь жить вот так, в глубине сада, в окружении немного диковатой растительности и цветов. А как хорошо тут было бы расти ребенку!

Дом выглядел пустым, мертвым, занавески были задернуты, не было видно никакого движения. Только внутри что-то произошло или происходило прямо в этот момент. Возможно, там уже лежит чье-то мертвое тело.

– Ждите здесь. Я иду к двери.

Двое патрульных и Дженни Лайл остались на местах, как он и сказал. Натан стал медленно красться по дорожке. Вокруг стояла такая звенящая тишина, что ему стало жутко. В его памяти всплыла Фрея Грэффхам, лежащая на полу собственной гостиной. Он поднял дверной молоточек и стукнул им один, потом два раза – негромко, так, как постучался бы любой гость. Тишина. Он постучал снова, приподнял шторку над прорезью для писем и прижал к ней ухо, отчаянно пытаясь расслышать хоть один звук, хоть кого-то живого. Ничего.

Он постучал еще раз и уже развернулся, чтобы уходить, когда мужской голос из-за двери произнес:

– Уходите.

– Это сержант Натан Коутс, полиция Лаффертона.

– Уходите.

– Я бы хотел перекинуться с вами всего парой слов, сэр, если вы только позволите мне войти.

– Пожалуйста.

– Просто чтобы убедиться, что все в порядке.

Тишина.

– К нам поступило сообщение о необычных звуках. Я уверен, что ничего страшного не происходит. Но было бы хорошо, если бы вы просто открыли дверь.

– УХОДИТЕ. Если вы постучите еще раз, я убью ее, вам это понятно? Подтвердите, что вы услышали, что я сейчас сказал, пожалуйста.

Тишина.

– Я… услышал.

– Теперь скажите мне, что вы поняли.

– Я понял.

– Я сказал, я убью ее. У меня есть нож, очень здоровый, очень острый кухонный нож, и я перережу ей глотку. Если вы НЕ УЙДЕТЕ.

Натан отошел от двери, развернулся и сломя голову побежал в сад, где стояли все остальные.

– Нам нужно уйти куда-нибудь, где нас не будет слышно, быстро.

Они пошли за ним ко входу в главный дом.

– У него есть нож… И с ним еще кто-то, женщина.

– Вы уверены, сержант?

– Да, но даже если бы я не был уверен на сто процентов, с такими делами лучше не шутить. Нам нужно подкрепление.

Он стал давить на кнопки своего телефона.

Через пятнадцать минут весь район был забит полицейскими машинами. Руководил операцией исполняющий обязанности суперинтенданта в Лаффертоне, Саймон Серрэйлер готовился к переговорам. Все остальные пока просто стояли рядом.

– Я хочу, чтобы все прошло тихо, – сказал им руководящий офицер, – и надеюсь, что мы сможем справиться с этой проблемой быстро. Мы понятия не имеем, чего хочет или чего рассчитывает добиться этот человек, в здравом он рассудке или находится под воздействием наркотиков или алкоголя. Насколько мы знаем, огнестрельного оружия у него нет. Мы знаем, что он удерживает женщину, но мы не знаем, есть ли там еще кто-то. На текущем этапе нам пока не нужны ни радиосвязь, ни прослушка. Мы будем стоять в стороне, и стоять тихо. Саймон? Давайте будем надеяться, что мы пройдем через все это до того, как начнется заварушка.

Саймон тихо зашагал в сторону домика. День был ясный, теплый и солнечный. Над жимолостью и розами жужжали пчелы, на шпалеры садились бабочки. Это была полная противоположность тому ненастному дню в Йоркшире с нависающими над морем тяжелыми грозовыми тучами, но он снова почувствовал себя в самой гуще событий, в состоянии предельной боеготовности. Его тренировали в качестве переговорщика, и тот недельный интенсивный курс, который он прошел, увлек и поразил его; с тех пор он мечтал, чтобы его вызвали на какую-нибудь большую операцию с заложниками, где он сможет проверить свои навыки. Конечно, это послеполуденное упражнение в сравнении с такими фантазиями казалось скучным и прозаическим.

Домик стоял в лучах солнца в полной тишине, шторы были задернуты. Никто внутри не двигался. Ничего не было видно. У него появилось неприятное тревожное чувство. Не может дом, где находятся люди, выглядеть таким застывшим. Команда ждала, наблюдая за его действиями. Кто-то высунулся из окна большого дома по соседству. До него доносились искаженные рацией голоса.

Он встал у двери и постучал в дверь – резко и громко, так, чтобы тот, кто находится внутри, растерялся от неожиданности.

Ему показалось, что он услышал легкий скребущий звук, но потом из куста за ним выпорхнул дрозд и полетел через сад, издавая угрожающий крик и заглушая все звуки, которые можно было бы услышать из дома. Он поднял шторку прорези для писем. Внутри на двери висел кусок какой-то ткани, так что ему ничего не было видно.

– Полиция. Если вы внутри и можете слышать меня, не могли бы вы мне ответить? Я хотел бы поговорить с вами.

Он подождал. Тишина.

– Я хотел бы побеседовать с вами. Пожалуйста, скажите, кто вы.

Тишина внутри была настолько непроницаемой, настолько абсолютной, что он чуть не развернулся и не позвал к себе остальную команду с пневматическим молотком, чтобы выломать дверь. Если кто-то и был внутри этого дома, его точно уже не было в живых.

Дрозд что-то пропел с куста сирени.

– Чего вы хотите?

Голос был низкий и прозвучал всего в нескольких дюймах от куска ткани, прикрывавшей отверстие для писем с другой стороны.

– Я старший инспектор Саймон Серрэйлер. Я хотел бы знать, кто находится внутри, пожалуйста. Не могли бы вы открыть мне дверь, чтобы я мог проверить, что все нормально?

– Нет.

– В таком случае, может быть, вы могли бы просто сказать мне свое имя? Если что-то случилось, я могу попытаться вам помочь.

– Ничего не случилось.

– Вы скажете мне свое имя?

Последовала пауза. Затем он спросил:

– Вам не нужно кричать?

– Если вы меня слышите, то нет, не нужно.

– Подойдите к окну.

– К какому?

– Спереди. Она спит.

– Кто спит? Вы можете сказать, кто вы, и кто еще находится в доме вместе с вами? Постоянно проживает в этом доме преподобная Джейн Фитцрой. Можете мне сказать, эта она там с вами?

В этот момент он услышал удаляющиеся шаги. Серрэйлер подождал. Потом, сигнализировав команде, что он установил контакт, он пошел к переднему окну. Шторы были задернуты, и какое-то время никакого звука и движения внутри не было. Потом одно из окон слегка приоткрылось.

– Не пытайтесь пробраться внутрь.

– Не буду.

– Стойте где стоите.

– Я буду стоять здесь, за окном. Я не стану пытаться попасть внутрь дома. Я просто хочу поговорить с вами. Это очень поможет, если я буду знать, с кем я разговариваю.

Пауза.

– Как, вы сказали, ваше имя?

– Старший инспектор Саймон Серрэйлер.

– Кто вас сюда привел?

– Один человек позвонил нам и сообщил, что слышал крики.

– Она в порядке. Я вам уже сказал. Она спит.

– Кто спит? Можете просто сказать мне имя?

– С ней все хорошо.

– А с вами?

– Нет. Со мной не хорошо.

– Что случилось?

– Лиззи.

– Это Лиззи там с вами?

– Лиззи мертва.

– Понятно. Можете мне сказать, кто сейчас с вами?

– Зачем?

– Мне нужно знать, что с этим человеком все в порядке. Это мисс Фитцрой? С ней все в порядке?

– С ней все в порядке.

– Почему вы не скажете мне свое имя? Я Саймон, а вы…

– Я не имбецил, вы сказали мне свое имя один раз, не надо, на хрен, со мной так разговаривать!

– Я просто пытаюсь уговорить вас сказать мне свое имя, вот и все.

– Ладно, ладно. Макс. Макс, Макс, Макс, Макс, Макс, Макс, Макс… Черт меня подери. Макс.

– Спасибо, Макс.

– Макс Джеймсон.

В какую-то секунду его голос показался очень уставшим. Достаточно уставшим, чтобы он мог сдаться? Возможно, с него уже было достаточно.

– Хорошо, Макс… Есть какая-то причина, по которой вы не хотите пускать меня внутрь?

– Она спит.

– Кто?

– Она. Я не хочу ее беспокоить.

– Ладно. Не будем. Если я буду уверен, что она в порядке – что вы оба в порядке, – пусть она спит дальше.

– Она в порядке. Лиззи нет, Лиззи мертва, но она в порядке.

– Расскажите мне о Лиззи, Макс.

– Лиззи. – Он произнес это имя, как будто оно было ему в новинку. Как будто он пытался его распробовать.

– Лиззи, – снова сказал он.

– Да. Расскажите мне о ней. Расскажете?

– Она мертва. Что тут рассказывать? Она умерла.

– Макс, мне жаль.

– Конечно, вам не жаль, вы ее не знали, с чего вам должно быть жаль?

– Потому что вы, видимо, расстроены.

– Расстроен.

– Да.

Он издал короткий, сухой, неприятный маленький смешок.

– Твою мать, вы ведь не знаете.

– Так расскажите мне.

Но потом мужчина вытянул руку и закрыл окно. Занавески лишь слегка дернулись.

Серрэйлер подождал. На дом снова опустилась та же чудовищная завеса тишины. Он простоял там еще десять минут, но больше не смог уловить ни малейшего шума или движения.

Он подошел к прорези для писем, приподнял шторку и прокричал имя Макса Джеймсона, попросил его ему ответить, вернуться и поговорить. Тишина.

Он пошел обратно по дорожке мимо кустарников и фруктовых деревьев.

– Босс?

Он покачал головой.

Это займет очень много времени. Он неверно оценил ситуацию. Он вышел на улицу. Они выставили кордон, чтобы оградить территорию, и за ним уже начали толпиться люди, как это обычно и бывает. Как будто какая-то магическая сила всегда привлекала их к местам возможной катастрофы.

Он поговорил с офицером. Была ли ситуация под контролем? Более или менее. Была ли вероятность обострения ситуации? Сложно сказать. Он все еще не имел ни малейшего представления о том, почему мужчина удерживает в доме человека, чего он хочет или чего надеется этим добиться. Насколько он был опасен? Сложно сказать.

Это была самая мутная, самая неразрешимая и, как ни странно, вероятно, самая интересная ситуация, которую только можно было представить. Она захватила Саймона, и он был решительно настроен успешно с ней справиться. Кто был этот человек? Кто был с ним? Кем была Лиззи? Была ли мертвая Лиззи там, с ним? «Спит» это значит «умерла»? Он вытянет из него правду, потихоньку, действуя осторожно и аккуратно. Он хотел знать. Это было не какое-то тупое проявление преступной жестокости, не грубое насилие, не глупая игра идиота, у которого снесло голову от наркоты. Все было не так очевидно.

Тут все было совсем не очевидно.

– Я думаю, это может занять некоторое время, но, насколько я могу судить, угроза не выйдет за пределы этого домика. Он сам себя изолировал, его очень просто окружить и очень просто удержать.

– Тогда мы больше не будем путаться у вас под ногами.

– Да. Я хочу знать, были ли за последние несколько недель случаи внезапной или насильственной смерти. Имя жертвы – Лиззи, возможно, Лиззи Джеймсон, но я не уверен. Аварии, самоубийства… И где преподобная Джейн Фитцрой? Она вышла сегодня на работу? Кто-нибудь ее видел?

– Что-нибудь еще?

– Пока нет.

– Он чего-нибудь просил?

– Нет. Так далеко мы не зашли… и не уверен, что зайдем. Я вообще ни в чем особо не уверен, но сейчас я собираюсь туда вернуться. У него было несколько минут, чтобы подумать.

«Как странно», – подумалось Серрэйлеру. Этот сад, слегка одичавший у ограды, буйное цветение в лучах солнца, птицы, насекомые, сладкие ароматы… И как странно: посреди всего этого стоит молчаливый маленький домик, а внутри…

Что?

– Макс? – позвал он тихо. Затем он поднял шторку на прорези для писем и повысил голос. – Макс? Вы мне ответите?

Солнце осветило его согнутую спину и согрело его.

Восемнадцать

Она снова заснула. Как она могла заснуть? Чтобы уснуть, человеку нужно чувствовать себя в безопасности, а ей казалось, что в меньшей безопасности она не чувствовала себя никогда в жизни. Возможно, она стала каким-то странным образом доверять Максу, полагая, что он не навредит ей, просто потому, что теперь он был хоть и вне себя от горя и смятения, но больше не кипел от ярости.

Он накрыл ее одеялом. Она вытянула руки и ноги, чтобы размять мышцы в согнутых конечностях, и перевернулась на другой бок. Шторы все еще были задернуты, но за ними светило солнце, наполняя комнату мягким медовым светом. Солнце выхватило что-то из тени и засверкало на нем. Джейн села.

Это были три кухонных ножа, аккуратно выложенных на кофейном столике. Два больших кухонных ножа и один маленький, новый нож для фруктов, который она купила пару дней назад. Солнце вспыхивало на поверхности металла.

Макс сидел на стуле рядом с окном и наблюдал за ней.

– Не трогай их, – сказал он.

Она почувствовала приступ тошноты. Она безмятежно спала сном невинности – сколько? За это время он успел выложить рядом с ней три ножа.

– Что?… – В горле у нее пересохло от страха. – Что происходит? Зачем вы… Что эти ножи здесь делают?

Он встал, и она попятилась под одеялом, но он не стал подходить ближе, а только совсем слегка приподнял кончик занавески, чтобы выглянуть на улицу.

Только когда он снова повернулся, она поняла, что в тот момент могла успеть схватить один из ножей.

– Здесь только что кто-то был, – сказал он вполне нормальным голосом, располагающим к приятной беседе, – но, кажется, они ушли.

– Кто?

Он пожал плечами.

– Макс, люди заметят, что я пропала… Они придут сюда меня искать. У меня назначена встреча в больнице, сегодня я должна была обсудить кое-какие дела с Дином в его кабинете… Люди будут…

– Кажется, все уже произошло. Не волнуйся, они не вернутся.

– Вы говорили с кем-то?

– Да.

– С кем?

Он снова пожал плечами.

– Я не понимаю, чего вы хотите. Пожалуйста, прошу вас, просто скажите мне, к чему все это.

– Ты знаешь.

– Лиззи… Да, я знаю, но я не понимаю, как то, что вы удерживаете меня здесь, может вам помочь. Это не вернет Лиззи обратно, вам надо это принять. Что бы вы со мной ни сделали, это не изменит того, что случилось. Я должна вам это сказать. Даже если вы… пырнете меня одним из этих ножей, это не изменит того, что случилось.

– Нет.

– Тогда что вы делаете?

– Квитаюсь с богом.

– Вы верите в Бога?

– Нет. Но вы верите.

– Но это же не имеет никакого смысла.

– Ничего не имеет смысла. Смерть не имеет. То, что Лиззи мертва, не имеет.

– То есть, удерживая меня, вы почему-то думаете… что? Я пытаюсь прийти к тому же, к чему и вы, но это довольно непросто.

– Вы никогда и не придете. Вы не можете.

– Как вы себя чувствуете?

– Что?

– Вы злы и расстроены, я знаю, но как еще? Ваше сознание… Вы достаточно ясно мыслите?

– О да.

– Потому что мне так не кажется.

– Нет.

Она погрузилась в молчание. Он казался каким-то серым и потрепанным, а в его глазах появилось тупое выражение. Сейчас он был скорее охвачен усталостью, нежели безумием или гневом.

«Боже, подскажи мне нужные слова».

Но слова не шли к ней. Ее сознание представляло собой белое, сияющее, пустое пространство.

– А какой Бог ваш, Джейн?

Ее горло сжалось. Она не знала.

– Добрый Иисус? Исцеляющий? Милостивый? Когда мы были на службе в церкви и они молились над Лиззи, они все время говорили о милости, и исцелении, и утешении, и благодати, и она сказала, что это помогло ей, но я так и не понял. Как это могло ей помочь? Ей стало хуже, и она умерла. Она умерла страшной смертью, вы знаете. Нам всем предстоит умереть. Я этого не понимаю.

«А я?» – подумала Джейн. Теперь пространство стало черным, зыбким и опасным – мирная, прекрасная пустота исчезла.

– Я не знаю. Я не претендую на то, чтобы знать все ответы на вопросы о жизни и смерти.

– Почему нет?

– Вы слишком образованны, чтобы так рассуждать, вы должны знать, что я и не могу на это претендовать, все, что я могу – это верить. Вера. Все дело в вере. И в доверии.

– Лиззи доверилась.

– Откуда вы знаете, что ее доверие было не оправдано? Существует много видов исцеления.

– Например?

– Макс, послушайте… У меня нет больше сил. Мне нужно принять душ, и что-нибудь поесть, и подышать свежим воздухом, как и вам. Нам нужно вернуться в норму. Я не могу здраво рассуждать. Я не могу беседовать на такие темы, когда мне угрожают… Как вы это себе представляете? Я поговорю с вами, я помолюсь с вами, все что угодно… Но только не так.

– Это была полиция.

– Прошу прощения?

– Полицейский. Мы поговорили, а потом он ушел.

– Если здесь полиция, то вам нужно срочно это прекращать. Вы не сделали ничего плохого, и у меня даже в мыслях нет выдвигать против вас обвинения, но вы должны позволить мне открыть эту дверь и уйти.

– Нет.

– Они могут сюда вломиться.

– Они ушли.

– Нет. Может быть, они пока отступили, но никуда они не ушли. Разумеется, они этого не сделают.

– Никто сюда не вломится. Я не позволю.

– Вы не сможете это остановить. Ну же… Подумайте.

Тут он улыбнулся, и эта улыбка заставила все внутри ее похолодеть, потому что она не осветила его лицо и даже не коснулась его глаз. Может быть, подумала она внезапно, дело не только в Лиззи. Может быть, он не просто обезумел из-за ее смерти. Может быть, он и был безумен. И опасен. И в отчаянии. Может быть…

За окном послышался шум. Макс вскочил со стула и стремительно к нему подбежал, но отодвигать занавески не стал. Он стоял и внимательно вслушивался, но, когда Джейн двинулась, он так быстро развернулся, что она застыла. Он посмотрел на ножи, потом на нее.

– Макс? – послышался снаружи мужской голос. – Пожалуйста, подойдите и поговорите со мной. С вами все в порядке?

Все замерло и затихло на бесконечно долгое время. Солнце наползало на маленький столик, отражаясь в рамке с фотографией ее отца. Бабочка раскинула свои крылья в углу белой стены. Это был красный адмирал, он спокойно красовался, медленно поднимая и опуская крылышки, попав в теплую комнату.

– Макс?

Пожалуйста. Пожалуйста…

– Я здесь.

– Вы откроете окно?

Он задумался, но потом слегка толкнул окно вперед.

– Спасибо. Вы можете открыть занавески?

– Зачем?

– Проще говорить с тем, кого ты видишь.

– Я могу говорить.

Пауза.

– Джейн там?

Макс не ответил.

– Могу я поговорить с Джейн?

– Нет.

– С ней все в порядке?

– Почему вы спрашиваете?

– Прекратите, Макс, я прошу вас, я хочу быть уверенным насчет нее. И вы знаете почему.

– Джейн здесь.

– Вы позволите ей подойти к окну?

– Нет.

– Ладно. Можете просто показать мне свое лицо?

– Нет.

– Как долго вы планируете там оставаться, Макс? Мы даже не знаем, зачем… Если вы скажете мне, чего именно вы хотите, возможно, я смогу для вас что-нибудь сделать.

– Вы Бог?

– Нет.

– Моя жена умерла. Вы можете с этим что-нибудь сделать?

– Вы знаете, что не могу. Я понимаю вашу боль, я знаю, что…

– Да? И что вы, интересно, знаете?

Последовала секундная пауза. А потом мужчина сказал:

– Все дело в том, что я знаю, каково это, когда тот, кого ты любишь, умирает. Я живой человек, и со мной такое уже случалось, так что я знаю.

– Ваша жена?

– Нет, но сути это не меняет, разве нет?

Макс повернулся и посмотрел на Джейн.

– Не меняет, – сказала она.

– Она говорит…

– Что вы сказали? Я не очень хорошо вас слышу, не могли бы вы подойти чуть ближе к окну?

– Она говорит – нет.

– Кто? Джейн?

Макс молчал.

– Вы хотите с кем-нибудь поговорить?

– Я думал, я уже разговариваю.

– Я могу вызвать адвоката, если это…

Макс засмеялся.

– Ладно, тогда просто скажите мне, если сами это знаете, почему вы там и почему вы держите там Джейн? Вы можете мне сказать? Должна быть какая-то причина. Разумные люди не творят подобное просто так. Чего именно вы хотите? Макс, мы поможем вам, как только сможем, но никто из нас не в силах вернуть вашу жену. Ни Джейн. Ни я. Никто. Вы же на самом деле это понимаете, не так ли?

– Бог может.

– Вы в это верите?

– Нет.

– А кто верит? Джейн?

– Я не знаю… нет. А она должна?

– Сомневаюсь. Вы вообще спали?

– Нет. Я не знаю.

– Вы не можете ясно мыслить, потому что вы в изможденном состоянии. Почему бы вам не выйти, и мы отвезем вас домой, поспать… все будет казаться только хуже и хуже, чем дольше вы будете там оставаться.

– Хуже уже быть не может.

– Мне кажется, вы должны понимать, что сами и делаете хуже, нет?

– Я не знаю.

– Позвольте мне взглянуть на вас.

– Зачем?

– Это поможет мне разговаривать с вами. Вероятно, когда мы сможем другу друга видеть, вам тоже будет легче со мной разговаривать. – Макс застыл в полной неподвижности.

– У вас достаточно еды?

– Мы что-то ели.

– В доме есть какая-нибудь еда? Молоко, чай… Все в таком роде?

– Я не знаю.

– Я могу попросить принести вам что угодно, если вы скажете, почему вы там. Помогите мне, Макс… Я здесь, снаружи, вообще не понимаю, что происходит. Просто помогите мне.

Макс закрыл окно.

Джейн, сгорбившись, сидела на диване, опустив глаза. Он посмотрел на нее. Ему казалось, что она была как Лиззи, но теперь он видел, что это не так. Она была моложе. Ниже. Волосы и глаза были другого цвета, а кожа бледнее. Совсем другая. На ней была одежда, какую Лиззи никогда бы не надела. Она была не похожа на Лиззи. Не Лиззи. Он сел на диван рядом с ней, и она шарахнулась от него.

– Лиззи, – сказал он.

– Нет.

– Мне нужно сказать тебе.

– Что? – Было слышно, что она устала. Ее голос был равнодушным. Она не хотела его слушать.

– Что у меня больше не осталось причин жить. Что Лиззи была всем, а теперь не осталось ничего. Ни смысла. Ни причин. Все, что у меня было, это Лиззи, и все, что я делал, было… Для Лиззи. Ради Лиззи. Я. Я сам существовал ради Лиззи. И что теперь?

– Все. Все остальное, что есть еще в мире… Чего бы Лиззи хотела от вас сейчас?

– Ненавижу, когда люди что-то предполагают по поводу мертвых. «Она хотела бы этого…» Откуда они вообще, на хрен, знают? Если только они это лично с ними не обсуждали, они знать не могут. Это просто способ делать то, что хочется, с чистой совестью.

– Иногда. Да. О да. Мы не хотим отменять вечеринку, поэтому мы говорим…

– «Это то, чего бы хотела она», – сказали они вместе. Макс улыбнулся.

– Я не знала Лиззи. Если бы это была она… Если бы умерли вы, отказалась бы она жить дальше?

– Господи, нет. Лиззи и была сама жизнь. До тех пор, пока… Лиззи и жизнь были синонимами.

– И?

– Я не Лиззи. Меня никогда особо не волновала жизнь как таковая, знаешь… А потом появилась Лиззи. Вот она меня волновала. А больше ничего.

– Ну и напрасно.

– Лиззи умерла, вот что напрасно.

– Даже если это правда – а я не знаю, правда это или нет, – это не дает вам право выбрасывать остаток жизни – своей жизни – на помойку. На свете есть еще столько всего… Я уверена, что вы просто обязаны, хотя бы перед ней, хвататься за жизнь обеими руками.

– А он тебе идет, правда, этот твой идиотский воротничок?

– Макс, мне нужно в ванную.

– Ладно. – Он встал на ноги.

– Я очень, очень устала. Вы можете просто это прекратить, прямо сейчас, просто уйти? Пожалуйста. Просто уйдите. Никто вам ничего не сделает.

– Иди в ванную.

У нее болели ноги и кружилась голова. Она больше не могла связно мыслить. Какие-то случайные идеи то возникали, то исчезали в ее сознании. Ей хотелось плакать. Ей хотелось кричать.

Она пошла в ванную и закрыла за собой дверь. Она сполоснула лицо и подставила руки под холодную воду. Помолилась, хотя сейчас ее хватило только на то, чтобы вверить себя в руки Господа. И Макса. Она не забыла помолиться о Максе.

По крайней мере, ее удерживали в собственном доме. Она могла есть, пить, вот так открывать и закрывать воду, мыться, спать. Она была невредима. И если она чувствовала себя настолько ужасно, то каково должно быть тем, кого держат в жутких условиях – в темноте, в холоде, в постоянном страхе, без еды, в своих собственных экскрементах – днями, неделями, месяцами? Каково это?

Джейн снова ополоснула лицо, попила немного воды. Провела рукой по волосам. Вышла.

Макс схватил ее и резко развернул, его руки держали ее за горло. Снаружи она слышала голоса. Он поволок ее в гостиную, подтащил к окну и отодвинул штору, другой рукой крепко ее удерживая. Джейн мельком увидела лицо мужчины с другой стороны. А потом она поняла, что Макс схватил один из ножей и теперь держал у ее лица. В нем отразился солнечный свет. Она закрыла глаза и стала отчаянно молиться, по ее шее ручьями тек пот.

– Смотрите, – орал он, – видите? Я говорил вам, что будет, если вы попытаетесь пробраться внутрь! Видите?