Текст книги "Любовь цыганки"

Гнедой нервно переступал ногами, и Уильяму пришлось его успокоить. Мужчина погладил животное по крепкой шее. Это движение руки отдалось жгучей болью. Взглянув вниз, он увидел, что рукав насквозь пропитан кровью. Уильям зажал рану здоровой рукой. Теплая кровь заструилась между пальцами.

Старик сделал шаг вперед и протянул руки к Тамсине, явно приказывая ей слезть с коня. Девушка соскользнула вниз и захромала, причем довольно быстро, если учесть, в каком состоянии была ее нога. Вот только слух Уильяма уловил, как шумно она дышит. Дед заговорил с ней уже более спокойно. В ответ она покачала головой.

Не желая, чтобы девушка в одиночку сносила раздражение деда, Уильям слез с коня и встал рядом с ней. В стальном шлеме он выглядел внушительно, возвышаясь над стариком и его внучкой. Тамсина была среднего роста, достигая своей черноволосой макушкой до подбородка мужчины, вот только без дублета, кожаной куртки без рукавов и сапог она выглядела куда изящнее. Он не сводил глаз с девушки, пока она о чем-то серьезно спорила с дедом.

Ее черты лица были деликатными и немного экзотическими. Прямой нос. Полные губы. Красиво очерченный подбородок. Большие глаза под черными бровями. Темные шелковистые волосы волнами спадали на плечи. Сквозь черную пелену волос поблескивали золотые кольца сережек. На тонкой шее сверкало серебро.

Уильям пришел к выводу, что она хороша собой. Оба ее родителя, видно, отличались природной красотой. Когда девушка перевела на него взгляд, мужчина снова обратил внимание на зеленые и холодные глаза, контрастирующие с теплой, смуглой кожей ее лица.

Уильям, словно зачарованный, наблюдал за девушкой, пока она разговаривала со стариком. Одежда ее отличалась простотой и удобством. Девушка была босоногой, в темной юбке и зашнурованном лифе, надетом поверх льняной сорочки. На плечах – клетчатая накидка вместо шали. Волосы распущены. Уильям заметил, что головы других цыганок, за исключением юных девочек, были повязаны платками.

Пока Тамсина разговаривала с дедом, пряча одну из своих рук под накидкой, некоторые из цыган подошли поближе к Уильяму. На фоне непрекращающегося лая собак послышался детский плач. Малышей успокаивали и утешали не только женщины, но и мужчины.

Дед бросил внимательный, настороженный взгляд на Уильяма, затем кивнул, скрестил руки на груди и склонил голову. Ранее общаясь с цыганами, Скотт успел понять, что здороваются они друг с другом именно так. Скрестить руки в знак приветствия он не мог, поэтому поклонился, прижав ладонь правой руки к сердцу и придерживая при этом кровоточащую руку.

– Добро пожаловать, рей, – произнес старик.

– Спасибо, рей, – ответил Уильям. – Мне жаль, что помешал вам праздновать. Могу я рассчитывать на ваше гостеприимство?

– Моя внучка, Чалай, говорит, что вы спасли ей жизнь, когда ее чуть не затоптала лошадь, – с сильным акцентом произнес по-английски цыган. – И вас ранили. Вы помогли Чалай, и теперь я и ее бабушка обязаны вам. Прошу вас, присоединяйтесь к нашей праздничной трапезе.

– Благодарю, но ваша дочь мне ничем не обязана. Это я обязан ей жизнью, – он взглянул на девушку. – Меня могли убить, если бы она вовремя не предупредила, что в мою спину целятся из пистоля.

Их взгляды встретились. Девушка потупилась.

– Сейчас я нуждаюсь в помощи лекаря. Я заплачу монетами.

Старик покачал головой.

– Денег не надо. Мы ваши должники, добрый рей. Меня зовут Джон Фо. Я граф Малого Египта, а это – моя свита, – взмахом руки он показал на остальных цыган. – Мы пилигримы, путешествующие дорогами вашей славной Шотландии. Где расположен ваш ном[35]35
  Административная единица Древнего Египта, сохранившаяся до сего дня.


[Закрыть], приграничный мантис? Откуда вы родом?

– Меня зовут Уильям Скотт. Я владелец замка Рукхоуп. Это в Лидсдейле.

– Рукхоуп! Нам знакома эта каменная твердыня, – старик нахмурился. – Я помню мужчину по имени Алан Скотт из Рукхоупа.

– Он приходился мне отцом, – прошептал Уильям.

Джон Фо приложил ладонь к груди в области сердца и склонил голову.

– Рей! Ваш отец был великодушен по отношению к ромалам. Он даровал нам кров и пищу, хотя ходили слухи, будто бы он промышлял угоном скота.

– Помню, когда я был еще мальчишкой, отец позволял цыганам… ромалам… разбивать лагерь на своей земле и выпасать его лошадей. Если вам доведется оказаться на земле Рукхоупа, я окажу вам такое же гостеприимство.

Джон Фо улыбнулся.

– Мы добра не забываем. Сын Алана Скотта – всегда желанный гость. Он был добрым другом отцу Чалай.

– Да… был… – тихо ответил Уильям.

Фо вскинул руку с плоскими пальцами в приветственном жесте.

– Отведайте нашей пищи. Потом моя графиня займется вашей раной. Нона! Нона!

Старик зашагал в сторону одной из кибиток. Уильям нахмурился. Занавеска, закрывающая задний вход в фургон, отодвинулась, и наружу полился свет. Послышалась цыганская речь. Нона Фо, стоя в дверном проеме, энергично размахивала руками, говоря что-то своему мужу, а затем ткнула пальцем в сторону Уильяма, и они оба раздраженно заговорили между собой приглушенным тоном.

– Она не хочет, чтобы я остался, – тихо сказал Уильям Тамсине. – Пожалуй, мне лучше уехать.

– Когда она перестанет пререкаться, то впустит вас в кибитку. Надо подождать. Им просто нравится ссориться.

– Нравится?

Уильям с подозрением уставился на девушку.

– Да, дедушка говорит, что ссоры с Ноной распаляют его, словно молодого бычка.

Тамсина улыбнулась. Сверкнули ее белые зубы. Мужчина не отрывал от нее взгляда.

– Наберитесь терпения, Уильям Скотт. Цыгане не любят торопиться.

– Я могу быть терпеливым, как камень, – произнес он, показывая окровавленную руку, – но не тогда, когда я истекаю кровью.

– Мужчины слабы, как котята, – произнесла Тамсина, искусно подражая речевому ритму своего деда.

Уильям заметил насмешливые огоньки в глазах девушки. Она слегка подтолкнула Скотта в спину.

– Смотрите, они вам машут, приглашают, – сказала девушка. – Дедушка сказал, что позаботится о вашем коне. Ступайте.

Мужчина окинул скептическим взглядом старика, а затем с еще большим сомнением посмотрел на старуху, которая сердито глядела на шотландца, стоя на ступеньках фургона. Только после второго легкого толчка Тамсины Уильям шагнул вперед.

Глава 10

Праздные люди, именующие себя египтянами… владеющие ворожбой, гаданием и прочими пагубными науками…

Акты парламента Шотландии (1579)

Уильям вошел в кибитку, низко пригнувшись, чтобы не зацепиться макушкой за дверной проем. Позади него вновь заиграла музыка. Джон Фо что-то крикнул своим людям по-цыгански. Тамсина, ступив на подножку, забралась в кибитку следом за Уильямом, которого Нона Фо жестом пригласила пройти.

Смуглолицая и морщинистая, как печеное яблоко, старуха походила на карлицу, закутанную в полосатую шаль. На голове – блеклый платок. На груди поблескивали монисты[36]36
  Монисто – изделие (ожерелье) из жемчуга, монет, бляшек, бисера, бус, кораллов или каких-либо обработанных разноцветных камней; указывало на социальный статус носительницы этого шейного украшения.


[Закрыть] из золотых и серебряных монет. Умные ее глаза блестели, как гагат. Нона подтолкнула Уильяма к широкой скамье, стоящей у противоположной стены узкой кибитки.

Как успел заметить Уильям, верх и бока кибитки были обтянуты грубой холщовой тканью. В таких фургонах обычно путешествовали дамы благородного происхождения. Под потолком деревянные стойки поддерживали промасленную ткань. Внутри кибитки все было аккуратно сложено, пахло дымом, по сторонам стояли корзины и скамейки с разложенными на них мягкими подушечками. В стоящей на полу жаровне тлели угли. Из дыры в холщовой ткани валил дым. Разноцветные матерчатые полоски украшали низкий потолок, придавая внутреннему пространству кибитки особый уют.

Уильям осторожно обогнул жаровню. Нона что-то быстро заговорила по-цыгански. Мужчина вопросительно взглянул на Тамсину.

– Она говорит, чтобы вы садились, – пояснила девушка.

– Она сказала не только это. Повторите все дословно, если не трудно, – тихо произнес Уильям.

Он с опаской наблюдал за старухой, которая продолжала трещать на своем языке и энергично размахивать руками.

– Ладно. Бабушка сказала: «Садись, садись, садись, раненый, истекающий кровью шотландец, который спас мою внучку от воров и убийц, промышляющих при свете луны». Она говорит, продолжила переводить Тамсина, что не боится вида крови, и просит показать ей кровоточащую рану. Бабушка говорит, что не лишится чувств, так как она женщина, а не неженка. Чересчур чувствительными существами бывают только мужчины.

– Спасибо, – произнес Уильям.

Глаза Тамсины искрились смехом.

– Садитесь.

Мужчина присел на скамью. Девушка, проходя мимо него, споткнулась о широкий носок его сапога. Она вздрогнула и побледнела. Бабушка что-то сказала ей. Тамсина ответила, отрицательно качая головой.

– Вы сильно зашибли ногу, когда упали в вереск? – спросил Уильям.

– Нет, всего лишь небольшой синяк. Со мной все будет в порядке. Это вы истекаете кровью. Так и умереть недолго.

– Попридержите свой язык. Мне и без того досталось.

Мужчина разжал пальцы, которыми придерживал раненую руку. Ладонь вся была красной от крови.

– А-йа-йа-й, – пробурчала Нона и принялась рыться в поисках чистой ткани.

Тамсина осмотрела рану, затем притронулась к окровавленному рукаву.

– Глубокая рана, – прошептала она. – Я не собиралась насмехаться над вами.

Повернувшись к бабушке, она о чем-то заговорила с ней. Нона подошла к Уильяму и крепко прижала к ране сложенный в несколько слоев кусок материи. Мужчина с шумом втянул в себя воздух. Ткань почти мгновенно заалела.

Когда сильные пальцы старухи крепко схватили руку и сдавили рану, перед глазами Скотта поплыли яркие пятна. Мужчина глубоко вздохнул, стараясь не потерять сознания. Нона что-то сказала Тамсине.

– Пистольная пуля прошла навылет, – перевела девушка. – Из раны вытекло много крови. Бабушка считает, что это очистило рану.

– Хорошо, – сказал он. – А я-то уже испугался, что она собирается вытащить пулю пальцами. Прикосновения вашей бабули незабываемы.

Нона довольно сильно ударила рукой по грудной пластине его кирасы и что-то пробормотала. Уильям взглянул на Тамсину.

– Она просит вас снять эту стальную рубаху и дублет.

Кивнув, Скотт снял шлем и пригладил рукой темные пряди волос. Пока Нона занималась его раной, мужчина принялся неуклюже расстегивать здоровой рукой плечевую пряжку. Тамсина протянула правую руку, желая ему помочь. Левую, сжатую в кулак, она держала опущенной.

– Лучше действовать обеими руками, – заметил Уильям. – Левая рука до сих пор побаливает?

– Я уже говорила вам прежде, что не повреждала ее… просто она не годится для тонкой работы, – промолвила девушка.

Мужчина кивнул, сосредоточившись на деле. Вместе они расстегнули пряжки и разъединили грудную и спинную пластины кирасы. Нона отошла за чем-то. Уильям придерживал ткань, закрывающую рану.

Тамсина встала на колени подле него. Проворными пальцами одной руки она принялась расстегивать крючки на кожаном дублете, который Уильям носил под кирасой. Мужчина вспомнил, что не так давно делал то же самое для девушки. Он расслабился, и его охватило приятное чувство возникающей между ними едва уловимой связи.

Девушка придвинулась ближе. Уильям ощутил исходящий от нее тонкий аромат, напоминающий запах качающегося на ветру вереска. Тамсина методично переходила от крючка к крючку, отцепляя их один за другим от петель и время от времени тихо вздыхая. Ее длинные густые ресницы чернели на фоне щек. Полуопущенные веки наполовину скрывали прозрачные озера ее глаз. Уильям разглядывал скрытые под одеждой девушки соблазнительные округлости ее фигуры. Внезапно на него нахлынула горячая волна желания. Мужчина откашлялся.

– И как вас зовут здесь? Чала? – попытался он правильно произнести ее второе имя.

– Чалай, – поправила девушка, смягчая его выговор. – По-цыгански это означает «звездочка». Дедушка и бабушка не признают моего шотландского имени Тамсина, вернее, Томасона. Отец назвал меня так в честь своего отца, Томаса Армстронга из Мертон-Ригга.

– Звездочка, – повторил Уильям. Он понял, почему девушка получила такое имя.

– Подходит к вашим глазам…

Тут его одолела слабость. Перед глазами замелькали крошечные пятнышки. Свет в кибитке заметно померк. Слегка качнув головой, мужчина прислонился спиной и плечами к грубо обтесанному борту повозки.

Тамсина нахмурилась.

– Уильям Скотт… Вилли…

Он видел ее как во сне. Зеленые и влажные глаза девушки напоминали ему мох, растущий на дне ручья. Никогда ему прежде не доводилось видеть таких горящих внутренним светом очей. Вдруг все вокруг поплыло у него перед глазами.

– Уильям, – повысила она голос.

Мужчина вздрогнул, хотел что-то ответить, но отяжелевшие губы двигались медленно, словно он плыл сквозь густой туман…

– Вы бледный, как луна, – донесся голос Тамсины.

Нона протянула внучке чашку, и девушка поднесла ее к губам Уильяма.

– Пейте.

Он отхлебнул… Вино, подслащенное медом… Тамсина внимательно наблюдала за ним, держа руку на его плече. Вскоре ему стало лучше. Сознание прояснилось. Тамсина осторожно потянула дублет, помогая мужчине высвободиться из одежды.

– Крепче прижимайте рану, – сказала она.

Девушка стянула с него льняную рубаху с широкими рукавами и отложила ее в сторону. Уильям заметил, что левую руку она держала сжатой в кулак. В области запястья эта рука была тонкой и красиво очерченной.

Прохладный воздух холодил Уильяму спину, однако тепло от жаровни согревало руки и грудь.

– Вы потеряли много крови, – напомнила Тамсина. – Прилягте.

Она слегка тронула его за грудь правой рукой. Это прикосновение едва не обожгло его. Мужчина откинулся на груду подушечек.

В нескольких футах от него Нона помешивала указательным пальцем содержимое небольшого глиняного горшочка. Затем, проказливо улыбнувшись, что-то сказала внучке, подошла к скамье и уселась подле Уильяма.

– Что она сказала? – спросил шотландец.

– Она говорит, что вы красивы, такой же красавец, как ромы, которые славятся своей привлекательностью.

Нона снова что-то сказала. Тамсина ответила.

– Она смажет вашу рану целебной мазью. Рана быстро заживет, правда, останется шрам. Бабушка считает, что вашей жене он понравится. Один-два шрама только украшают мужчину. Они свидетельствуют о его храбрости.

– Жены у меня нет, а вот шрамов – предостаточно.

– Я ей сказала. Вижу, когда-то вас сильно ранили, – мягким голосом проговорила Тамсина.

Она дотронулась до шрама на подбородке мужчины, затем провела пальцем вдоль длинного белесого рубца, пересекающего его плечо. Ее прикосновения были нежными, едва заметными, если б не тепло ее пальца.

– Подростками дурачились со шпагами, – объяснил Уильям.

– Надеюсь, с тех пор вы стали искуснее владеть шпагой, – произнесла девушка.

– Да, – усмехнувшись, сказал Уильям.

Нона щелкнула языком, приложила смоченную чем-то ткань к ране и что-то сказала.

– Бабушка говорит, чтобы я к вам не прикасалась, – объяснила Тамсина. – Ваши шрамы вас не портят. Поверьте мне, у некоторых мужчин куда более крупные недостатки, чем пара шрамов. Гордитесь своей красотой и совершенством тела.

В глазах девушки при этом читалась полнейшая серьезность. Уильям догадался, что последние слова – ее собственные, а не перевод того, что сказала старая цыганка.

Мужчина подавил стон, когда Нона принялась накладывать толстым слоем мазь на глубокую рану. Сведя вместе края раны, старуха туго обмотала ее длинными полосками тонкой ткани. Из другого обреза материи она сделала подвязку, чтобы можно было носить на ней раненую руку. После этого Нона смыла кровь с его руки и ладоней.

– Спасибо, мадам, – слегка привстав, поблагодарил Уильям цыганку.

Та довольно грубо толкнула его обратно на лавку.

– Пожалуйста, приграничный человек, – произнесла Нона и улыбнулась ему беззубым ртом.

Уильям от удивления приподнял брови, глядя на Нону.

– Когда бабушка хочет, она понимает по-английски, – пояснила Тамсина, поднимая с пола кожаный дублет. – Дедушка заделает дырку. Красивая одежда. Думаю, испанская, судя по тисненым узорам и скрученным валикам на плечах.

– Да. Я купил этот дублет в Эдинбурге у портного, который приобретает ткани и кожу у испанского торговца.

Нона, нагнувшись, провела рукой по коже дублета и что-то воскликнула на своем языке, явно тоже высоко оценив качество одежды.

– Ей нравится ваша экипировка, – сказала Тамсина. – Она любит хорошие вещи.

– Я ей пошлю что-нибудь в знак моей благодарности, – предложил Уильям. – Что ей больше подойдет: шелк, драгоценности или испанская кожа? Я в долгу перед ней за то, что она меня лечит.

– Бабушка будет рада всему, что блестит, Уильям Скотт.

– Тогда я пришлю ей в подарок какие-нибудь драгоценности и рулон шелковой ткани.

– Но только не красного цвета, – быстро проговорила Тамсина. – Она не носит красное.

– Ей к лицу будет красный, – глянув на старуху, возразил шотландец. – Как и вам, девушка.

Про себя мужчина подумал, что в красном шелке Тамсина будет просто неотразима. Даже красноватый отсвет угольков в жаровне придавал восхитительный цвет ее щекам и делал сияющими ее глаза.

– Я тоже не ношу красного, – ответила девушка. – Красный был любимым цветом моей мамы. Мы не носим нарядов этого цвета, выражая так свою скорбь.

– Мои соболезнования. Она скончалась недавно?

– Сразу же после моего рождения, – ответила Тамсина.

Уильям ошарашенно уставился на девушку.

– Так это случилось лет двадцать назад?

Щеки девушки вспыхнули.

– Больше… Среди ромалов принято вечно соблюдать траур по близким людям, – принялась объяснять Тамсина. – Имя моей матери мы никогда не произносим вслух. Если кого-то из живых зовут этим именем, мы их называем по-другому. Семья умершей не ест ее любимой пищи и не поет ее любимых песен. Поэтому мы с бабушкой не носим красных вещей. Дедушка после смерти дочери перестал есть мед, который она очень любила. Вам все это может показаться странным, но так ромалы хранят память о покойных.

– Я понимаю, девушка, – тихо произнес Уильям и отвернулся.

Он думал об отце и о своем отвращении к виселицам и арканам, о том, как при виде дуба на него накатывают воспоминания, как печальные, так и приятные. А улыбка его дочери иногда настолько напоминает ему улыбку Дженни, что приходится спасаться бегством от нахлынувших чувств.

– Ромалы любят близких со всей страстью, – продолжала Тамсина, будто ей необходимо было оправдаться в его глазах, – и с трудом отпускают усопших. Их любовь вечная.

– Так и следует любить, – промолвил Уильям.

Ее слова отозвались эхом в его голове, глубоко тронули его сердце, всколыхнули живущие в нем боль и страсть. Он постоянно помнил как о трагической гибели отца, так и о недавней смерти Дженни Гамильтон.

– Никто с легкостью не забывает умерших близких и любимых, девушка.

– Мне повезло, – произнесла Тамсина, – я потеряла только маму. Но даже не успела узнать ее.

– Повезло… верно, – тихо сказал Уильям. – Скажите лучше, чего бы вы хотели, Тамсина-цыганка? Нона получит шелка и драгоценности. А что порадует вас? Перед вами я тоже в долгу.

– Ничего вы мне не должны. Вы спасли мне жизнь в замке Масгрейва.

Пальцами руки она коснулась синяков, оставшихся на шее, при виде которых кровь застучала у него в ушах. Его вновь обуял гнев.

– Я всегда отдаю долги. Чего бы вы желали?

– Единственное, что мне от вас нужно, – это свобода.

– Этого я не могу вам дать, – сказал Уильям.

– Можете, – перешла девушка на шепот, – никто, кроме нас с вами, не узнает правды. Вы можете вернуться в Рукхоуп и передать Масгрейву, что я от вас сбежала.

– Но мне бы не хотелось потерять вас, – не согласился шотландец. – Я дал слово присматривать за вами, и я сдержу его.

Девушка молча смотрела на него своими кристально чистыми зелеными глазами. Мужчина испытал странное ощущение внутреннего трепета.

Когда он заговорил, Нона присела рядом, взяла его правую руку и повернула ее ладонью вверх. Ее желтоватый ноготь заскользил вдоль линий его ладони. Цыганка что-то залопотала тихим голосом.

– Она говорит, что вам будет сопутствовать удача. Так написано на вашей руке, – объяснила Тамсина.

– Ну, разумеется… счастье, богатство и долгая жизнь, – передернув плечами, съязвил Уильям Скотт.

Девушка нахмурилась. Его слова явно не пришлись ей по нраву.

– Бабушка не лжет, не берет за свои предсказания денег, как вы, возможно, думаете. Она видит то, что написано у вас на ладони, – ваше прошлое и будущее, все, что у вас на сердце и в голове.

– Вы тоже это увидели, когда гадали по моей руке? – спросил Уильям.

Девушка нахмурилась еще сильнее.

– Там было темно, – отрывисто произнесла она. – Если я снова взгляну на ладонь, то смогу прочесть вашу жизнь.

– Но я люблю свои тайны, – пробурчал он.

– То, что вы хотите скрыть от посторонних, мы все равно не увидим.

– Я когда-то читал об искусстве гадания по руке, – сказал Уильям, – в итальянском трактате. Это была книга из библиотеки короля Якова. В Европе хиромантия считается скорее наукой, чем предсказанием. Там многие врачи изучают руки и строение черепа своего пациента, чтобы больше о нем узнать.

– Мудрые люди, – заметила девушка.

Нона что-то вновь заговорила. Тамсина кивнула.

– Бабушка говорит, что в юности вы пережили трагедию. После этого вы жили в роскоши среди тех, кто наделен властью. Теперь вы богатый человек, хотя она говорит, что вы до сих пор чувствуете себя бедным и одиноким изгнанником…

Нона говорила… Тамсина слушала, кивая…

– Она говорит, что вы потеряли двух близких, – родителя и любимую. И что вы тоже стали отцом…

Девушка бросила пытливый взгляд в его сторону.

– Да, – угрюмо подтвердил Уильям.

Тамсина с любопытством склонила голову набок, но ничего не спросила, а сам Уильям предпочел помалкивать.

Нона снова заговорила. Тамсина внимательно слушала. Ее брови шевельнулись, и на лбу появились неглубокие морщины.

– Она говорит, – начала девушка, – что в вашу жизнь вскоре должна войти большая любовь. Любовь, предназначенная вам свыше. Она уверяет, что вы знаете эту женщину, – опустив веки, девушка отвернулась. – Вы должны завоевать ее сердце, иначе никогда не будете по-настоящему счастливы.

Уильям поспешно выдернул руку из пальцев старухи. Хотя шотландец сомневался, что такая любовь еще когда-нибудь настигнет его, он не мог понять, как старая цыганка узнала другие подробности его жизни. Он больше не хотел ничего слышать. Уильям Скотт любил свои секреты и не желал разглашения личных тайн.

– Передайте, что я дам ей монетку за ее фокусы.

– Никакие это не фокусы! – рассердилась Тамсина. – Она не обезьянка или медведь! Вы сами сказали, что хиромантия – это наука. Не обязательно быть ученым лекарем, чтобы хорошо владеть ею.

Сжимая в руках его кожаный дублет, девушка направилась к выходу из кибитки.

Нона, не обращая внимания на перебранку между внучкой и Скоттом, улыбнулась мужчине и подошла к девушке. Они о чем-то заговорили. Тамсина отрицательно замотала головой.

Уильям встал, отогнав от себя дурноту. Ему пришлось нагнуть голову, чтобы не задеть макушкой низкий парусиновый потолок кибитки.

– Девушка, – произнес он, – верните мой дублет, пожалуйста… И собирайтесь, мы должны ехать в Рукхоуп.

Тамсина даже не оглянулась.

– Вы останетесь в таборе, – сказала она, – вам нужен отдых. Уедете утром, но я не поеду с вами.

Тамсина снова заговорила с бабушкой. Старуха повернулась и, тараторя что-то по-цыгански, направилась к Уильяму. Она толкнула его в грудь. Шотландец послушно уселся на скамью. Нона кивнула и показала вытянутым пальцем на подушки. Уильям с неохотой улегся на прежнее место.

– Бабушка говорит, что вы наш гость, поэтому будете спать здесь, – объяснила Тамсина. – Она и ее муж поспят под звездным небом, а вот благородный джентльмен пусть поправляется, отдыхая на их ложе.

– Я не буду спать на их месте, – слабым голосом произнес мужчина, вновь приподнимаясь.

Голова его закружилась. Пришлось признаться самому себе, что без отдыха не обойтись.

– Скажите ей, что я могу соснуть на земле, под кибиткой.

– Но там сплю я! – воскликнула девушка.

Нона опять что-то сказала.

– Она просит вас сомкнуть веки. Бабушка займется моей ногой.

Уильям подчинился. Он откинулся на подушки и прикрыл глаза. Послышались приглушенные голоса. Тамсина ойкнула. Нона что-то сердито сказала ей… Затем наступила тишина. Решив, что дело сделано, мужчина открыл глаза.

Девушка стояла спиной к нему. Подол юбки был высоко задран с одного бока, обнажая левую ногу. На бедре виднелся большой пурпурный синяк. Нона обрабатывала его той же мазью, что и рану Уильяма, только делала это гораздо осторожнее.

Мужчина тотчас же зажмурился, но не мог выбросить из головы эту длинную точеную ножку, освещенную красноватым заревом, исходящим от жаровни. Кровь быстрее побежала по жилам, распаляя плоть. Охватившее его чувство было не особенно острым, но, без сомнения, очень приятным.

В лагере началась какая-то суматоха. Уильям открыл глаза. Тамсина уже опустила юбку и повернулась к выходу из кибитки. Мужчина сел, вслушиваясь в дробный стук лошадиных копыт. Тамсина и Нона начали заглядывать в щель между холстиной и дверным проемом и приглушенно переговариваться встревоженными голосами.

– Ах! – всплеснув руками, воскликнула вдруг Нона.

Она указала рукой на Уильяма, что-то быстро-быстро говоря внучке. Затем старуха нагнулась над корзиной и извлекла оттуда сверток с одеждой.

– Что случилось? – спросил Скотт.

Тамсина повернулась к нему.

– Артур Масгрейв! – прошипела она. – Он и еще какой-то мужчина только что прискакали в табор.

Схватив свою рубаху, мужчина заковылял к девушке.

– Отдайте мой дублет!

Уильям ругал себя за то, что решил немного отдохнуть, и думал, как бы поскорее добраться до своего коня и оружия, притороченного к седлу. Если Артур Масгрейв увидит его здесь, неприятностей не оберешься. Нужно увести преследователей подальше от табора. Цыгане оказали ему помощь, когда он в ней нуждался, и теперь Уильяму не хотелось, чтобы у них возникли проблемы из-за него. Он рассчитывал отвлечь внимание Масгрейва, а позже вернуться за Тамсиной.

Нона, что-то бормоча, протянула Скотту сверток. Он взял его, не понимая, что от него хотят, и вопросительно взглянул на Тамсину.

– Бабушка говорит, чтобы вы переоделись в это и сидели в кибитке.

– Нет. Я должен идти.

Мужчина натянул на себя рубаху, сдержав рвущийся наружу стон, когда просовывал раненую руку в рукав. Затем он выхватил дублет из рук девушки и попытался накинуть его на себя. Но тут Нона с силой оттолкнула его.

– Какого черта ей надо? – возмущенно спросил он у девушки.

Мужчина натянул дублет, тяжело дыша от боли, и надел на голову шлем. Затем он одной рукой приподнял стальную нагрудную пластину, но Нона хлопнула по ней и разразилась потоком цыганской брани. Звуки конских подков и крики мужчин становились все громче.

– Пожалуйста, Уильям Скотт, прислушайтесь к ней, – Тамсина подошла к нему и дернула на себя кирасу, которую он собирался надеть. – Бабушка говорит, что вы должны прятаться здесь, пока эти люди не уедут. Мы не скажем им, что вы у нас.

– Прятаться? Не говорите вздор.

– Сделайте, как она велит, иначе вы нашлете беду на весь табор! Эти мужчины ищут вас. Они уже пытались вас убить!

– Я не буду прятаться от этих негодяев!

– Если кого-то убьют в таборе, даже рядом с ним, виновными объявят нас, ромалов. И мы будем наказаны. Положите это!

Уильям замер. Девушка мешала ему застегнуть доспехи. Собственная неуклюжесть действовала мужчине на нервы. Скотт просто не мог противостоять двум рассерженным женщинам, которые вознамерились остановить его.

– Чего вы так испугались? – спросил он у Тамсины.

– Они вешают цыган ни за что ни про что!

– Никого не повесят, – отрезал Уильям, принявшись возиться с ремешками, скрепляющими две пластины кирасы.

– Если во время свадьбы моей двоюродной сестры случится что-нибудь плохое, ее брак будет проклят! Несчастья вечно будут преследовать жениха и невесту.

– Чушь, – твердо заявил шотландец. – Я уведу всадников подальше от табора. Никакого несчастья это никому не принесет. Я отделаюсь от них без труда… – он повернулся, чтобы приподнять дверную занавеску. – А потом вернусь за вами…

Нона схватила его за руку. Уильям едва не взвыл от боли. Старуха что-то быстро тараторила по-цыгански, размахивая узлом, зажатым в ее руке.

– Пожалуйста… Прошу, Уильям Скотт! – взмолилась Тамсина. – Вы не понимаете. Это очень плохо.

– Почему плохо? – спросил мужчина.

От боли у него перехватило дыхание. При этом он пытался освободиться от цепкой руки Ноны.

– Не выходите отсюда. Если все-таки что-нибудь нехорошее случится, будут винить меня. Я этого просто не вынесу. Эти люди считают меня вафри бак. По их мнению, – тихо сказала девушка, – я приношу несчастье. Некоторые ромалы верят, что им не везет всякий раз, когда я рядом.

– С чего они это взяли? Может, все из-за того, что вы наполовину шотландка?

Девушка покачала головой, плотнее сжимая левую руку и пряча ее за спину.

– Пожалуйста, ждите здесь. Позвольте моему деду и другим цыганам спровадить этих мужчин подальше.

Она смотрела на него снизу вверх. Ее глаза были похожи на два зеленых омута. В них светилась искренняя и страстная мольба, которая проняла Уильяма до самого сердца.

– Что с вами, девушка? – спросил он. – Что вас так беспокоит?

Тамсина покачала головой.

– Пожалуйста, Уильям Скотт. Вы говорили, что обязаны мне жизнью. Так сделайте одолжение, останьтесь в кибитке.

Уильям вздохнул и взял узелок из рук Ноны.