Текст книги "Баллада о змеях и певчих птицах"

– Что с тобой? – встревожился Сеян. – Ты белый как мел!

Кориолан взял себя в руки.

– Наверное, из-за поски. Меня от нее тошнит.

– Да уж, – кивнул Сеян. – Во время войны ма пичкала меня этой гадостью чуть ли не силком.

Ма?! Неужели апартаментами Сноу завладеет тот, кто называет свою мать «ма»? Вареная капуста и поска дружно рванули на выход. Кориолан сделал глубокий вдох и волевым усилием заставил их вернуться обратно в желудок, презирая Сеяна еще больше, чем в тот день, когда в их класс явился упитанный мальчишка из дистрикта с дурацким акцентом и с мешочком мармеладок в судорожно сжатом кулачке.

Прозвенел звонок, одноклассники Кориолана бросились занимать места в первом ряду.

– Похоже, сейчас начнут распределять трибутов, – мрачно проговорил Сеян.

Кориолан последовал за ним на помост, где выделили места для менторов – шесть рядов по четыре кресла в каждом. Он старался выкинуть жилищный кризис из головы и сосредоточиться на более насущном вопросе. Сейчас самое главное – проявить себя с наилучшей стороны, а для этого ему нужен сильный трибут.

Директор Каска Хайботтом, которому приписывали идею создания Голодных игр, курировал менторскую программу лично. Он представился ученикам со всем пылом сомнамбулы, мечтательно глядя в никуда. Под действием морфлинга некогда мощное тело усохло, кожа обвисла. Недавняя стрижка и накрахмаленная сорочка лишь подчеркивали его дряхлость. Благодаря славе создателя Игр Хайботтом еще кое-как держался на своем посту, однако ходили слухи, что Попечительский совет Академии начинает терять терпение.

– Всем привет! – проговорил директор заплетающимся языком и помахал над головой мятым листком бумаги. – Сейчас прочтем правила. – Ученики зашикали, не в силах ничего расслышать из-за гвалта голосов. – Сначала имя трибута, потом того, кто его получит. Поняли? Итак, начнем. Дистрикт-1, юноша, достается… – Директор Хайботтом прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд. – Очки, – пробормотал он. – Забыл. – Все уставились на очки у него на носу и ждали, пока директор их нащупает. – Ага, ну, поехали. Ливия Кардью.

Ливия торжествующе усмехнулась, победно воздела кулак и крикнула «да!» пронзительным голоском. Она всегда была склонна к злорадству. Можно подумать, лакомая добыча досталась ей исключительно за собственные заслуги, а не благодаря тому, что ее мать управляла крупнейшим банком Капитолия.

По мере того, как директор Хайботтом, запинаясь, двигался по списку, назначая менторов, отчаяние Кориолана нарастало. За десять лет проведения Игр возникла определенная закономерность. Из более сытых и лояльных Капитолию Первого и Второго дистриктов выходило больше победителей, рыболовный Четвертый и сельскохозяйственный Одиннадцатый также поставляли достойных претендентов. Кориолан надеялся на Первый или Второй, но ему не повезло. Самое обидное, что юноша из Дистрикта-2 достался Сеяну. Дистрикт-4 тоже ушел к другим, и последний шанс на победителя – юношу из Дистрикта-11 – отдали Клеменсии Давкоут, дочери Министра энергетики. В отличие от Ливии, Клеменсия восприняла известие сдержанно: перебросила волну черных, как вороново крыло, волос через плечо и записала данные о своем трибуте в блокнот.

Что-то явно пошло не так, если уж Сноу, один из самых блестящих учеников Академии, не получил достойного трибута. Кориолан решил, что о нем вообще забыли (может, хотят назначить на какую-нибудь особую должность?), когда, к его ужасу, директор Хайботтом промямлил:

– И последний, причем во всех отношениях, трибут – девушка из Дистрикта-12… достается Кориолану Сноу.

Глава 2

Девчонка из Дистрикта-12?! Что может быть унизительнее? Двенадцатый – самый маленький из дистриктов, настоящее недоразумение, и дети там чахлые, с опухшими суставами, и гибнут они в первые же пять минут на арене, да что там говорить… Но девчонка?! Голодные игры подразумевают грубую силу, а девушки от природы мельче парней, значит, находятся в заведомо невыгодном положении. Кориолан никогда особо не ладил с директором Хайботтомом, которого в шутку прозвал Вечный Кайф, однако подобного публичного унижения он никак не ожидал. Неужели кличка дошла до директора, и тому вздумалось отомстить? Или в новом миропорядке для семьи Сноу больше нет места?

Пытаясь сохранять невозмутимость, Кориолан чувствовал, как у него горят щеки. Другие менторы поднялись с мест и оживленно заговорили. Ему следовало к ним присоединиться, сделать вид, словно ничего особенного не произошло, но он впал в ступор. Самое большее, на что его хватило, – повернуть голову вправо, где все еще сидел Сеян. Кориолан хотел его поздравить и вдруг с удивлением обнаружил, что тот расстроен дальше некуда.

– В чем дело? – спросил Кориолан. – Разве ты не рад? Среди этих отбросов юноша из Дистрикта-2 – лучший вариант.

– Ты что – забыл? Я ведь и сам из этих отбросов, – хриплым голосом ответил Сеян.

Кориолан промолчал. Значит, десять лет жизни в Капитолии среди элиты прошли впустую. Он все еще считает себя мальчишкой из дистрикта. Что за жалкий тип!

Сеян гневно нахмурился.

– Наверняка это устроил отец. Вечно он пытается наставить меня на путь истинный!

«Кто бы сомневался», – подумал Кориолан. Толстый кошелек папаши Страбона Плинта заслуживал уважения, в отличие от его родословной. Если менторов отбирали по заслугам предков, то в данном случае без нужных связей явно не обошлось.

Зрители вернулись на свои места. На сцене в конце зала раздвинулись шторы, открыв огромный экран от пола до потолка. Жатву показывали в прямом эфире из каждого дистрикта, двигаясь с восточного побережья на запад, и транслировали на всю страну. Значит, Дистрикт-12 стартует первым. Все поднялись: экран заполнил герб Панема, раздались звуки гимна Капитолия.

 
Алмаз Панема,
Великий город,
Ты блистаешь на все времена.
 

Некоторые ученики подбирали слова с трудом, зато Кориолан, бабушка которого коверкала гимн по утрам много лет, пропел все три куплета зычным голосом и снискал несколько одобрительных кивков. Как бы жалко это ни выглядело, он нуждался в любом одобрении.

Герб постепенно исчез, сменившись изображением президента Равинстилла – благородная седина в волосах, военная форма старого образца как напоминание о том, что он пришел к власти задолго до Темных Времен, мятежа дистриктов против Капитолия. Он зачитал отрывок из «Договора с повинными в мятеже дистриктами», давшего жителям Панема Голодные игры: дистрикты должны были ежегодно отдавать своих юношей и девушек в качестве расплаты за погибшую молодежь Капитолия. Плата за мятеж.

Распорядители Игр переключились на окруженную миротворцами унылую площадь в Дистрикте-12, где перед Дворцом Правосудия соорудили временную сцену. Посредине, между двумя мешками из грубого льна, стоял мэр Липп – приземистый толстяк с веснушками, в безнадежно старомодном костюме. Сунув руку поглубже в мешок слева от себя, он вытащил клочок бумаги и едва на него взглянул.

– Девушка-трибут от Дистрикта-12 – Люси Грей Бэйрд, – объявил мэр в микрофон. Камера пронеслась по массе серых, изможденных людей в серой же бесформенной одежде, выискивая трибута. Крупным планом показали суматоху – толпа расходилась, отступая подальше от несчастной.

Увидев ее, публика удивленно ахнула.

Люси Грей Бэйрд стояла прямо. На ней было некогда шикарное платье с радужными оборками, уже изрядно поношенное. Темные кудри она собрала в прическу и вплела туда полевые цветы, теперь поникшие. Благодаря яркому наряду Люси Грей бросалась в глаза, как бабочка среди стайки моли. Сразу на сцену она не пошла, а двинулась сквозь толпу девушек справа от себя.

Все случилось быстро: она сунула руку в пышные оборки, достала из кармана ярко-зеленую ленту, положила за шиворот злорадно ухмыляющейся рыжеволосой девушке и направилась к сцене, шурша юбкой. Камера застыла на рыжеволосой, чья ухмылка сменилась гримасой ужаса. Оглушительно визжа, она упала на землю, раздирая на себе одежду, а мэр громко завопил. На заднем плане по направлению к помосту неторопливо удалялась ее обидчица, ни разу не оглянувшись.

Хевенсби-холл оживился, ученики принялись толкать друг друга под локоть.

– Вы видели?

– Что она сунула ей за шиворот?

– Ящерицу?

– По-моему, змею!

– Она ее убила?

Кориолан оглядел толпу, и в нем затеплилась надежда. Его публичное оскорбление, его трибут-аутсайдер, ни на что не годная девчонка из беднейшего дистрикта, привлекла внимание всего Капитолия. Вроде бы все не так уж и плохо. Пожалуй, приложив должные усилия, Кориолану удастся обратить это позорище в нечто вполне сносное. Так или иначе, отныне их судьбы тесно сплелись.

На экране мэр Липп кубарем слетел по ступенькам и ринулся сквозь толпу к лежавшей на земле девушке.

– Мэйфэр! Мэйфэр! – вскрикнул он. – Моей дочери нужна помощь!

Круг возле девушки разомкнулся, но она так билась в конвульсиях, что это отпугивало желающих ей помочь, которых, кстати, почти не нашлось. Мэр пробился к дочери как раз в тот момент, когда ярко-зеленая змейка выскользнула из складок платья и исчезла в толпе под аккомпанемент испуганных воплей. Осознав, что змея уползла, Мэйфэр немного успокоилась, однако потрясение тут же сменилось жгучим стыдом. Она посмотрела прямо в камеру и поняла, что ее позор видел весь Панем. Одной рукой девушка схватилась за выбившуюся из волос ленту, другой принялась разглаживать порванное и перепачканное угольной пылью платье. Когда ей помогли подняться, стало видно, что она обмочилась. Отец прикрыл Мэйфэр своим пиджаком и передал на руки миротворцу, чтобы тот поскорее ее увел. Мэр обернулся к помосту и бросил исполненный ненависти взгляд на нового трибута Дистрикта-12.

Наблюдая, как Люси Грей Бэйрд поднимается на сцену, Кориолан забеспокоился. А вдруг она психически неуравновешенна? Сквозило в ее облике нечто до боли знакомое. Ворох малиновых, васильковых и лимонно-желтых оборок…

– Она похожа на циркачку, – заметила девушка в зале. Остальные менторы согласно загалдели.

Вот в чем дело! Кориолан порылся в памяти, вспоминая свои детские походы в цирк. Жонглеры и акробаты, клоуны и танцовщицы в воздушных платьях кружатся, пока он налегает на сладкую вату. Если его трибут выбрала столь праздничный наряд для самого мрачного события в году, то наверняка она с большим приветом.

Несомненно, положенное Дистрикту-12 время давно истекло, однако следовало еще определить юношу-трибута. Вернувшись на сцену, мэр Липп проигнорировал мешок с именами, направился прямиком к девушке-трибуту и ударил ее по лицу так сильно, что она буквально рухнула на колени. Он замахнулся снова, но тут вмешались миротворцы, схватили его за руки и попытались напомнить ему о непосредственных обязанностях. Мэр оказал сопротивление, и его отволокли обратно во Дворец Правосудия.

Все внимание переключилось на девушку на сцене. Камера показала лицо крупным планом, и Кориолан еще раз усомнился в ее здравомыслии. Непонятно, где ей удалось раздобыть в своем дистрикте косметику, ведь даже в Капитолии она появилась сравнительно недавно, тем не менее на веках трибута лежали синие тени и черная подводка, на щеках – румяна, губы были жирно намазаны красным. В Капитолии ее сочли бы просто дерзкой, в Дистрикте-12 это смотрелось совсем чересчур. От Люси Грей Бэйрд нельзя было отвести глаз. Аккуратно расправив сборки платья, она коснулась ушибленной щеки. Ее нижняя губа задрожала, в глазах заблестели готовые пролиться слезы.

– Только не плачь! – прошептал Кориолан. Опомнившись, он нервно огляделся и обнаружил, что девушка приковала к себе всеобщее внимание. На лицах учеников застыло озабоченное выражение. Несмотря на свою странность, ей удалось завоевать их сочувствие. Они понятия не имели, что она за человек и почему напала на Мэйфэр, однако все заметили, с каким злорадством та ухмылялась, и потом ее отец накинулся с кулаками на беззащитную девушку, которую только что сам приговорил к смерти.

– Готов поспорить, что все подстроено, – тихо сказал Сеян. – Наверняка на бумажке было другое имя.

Как раз в тот момент, когда девушка-трибут едва не расплакалась, случилось кое-что странное. В толпе запели. Голос был юный и мог принадлежать как юноше, так и девушке. Он звонко разносился по притихшей площади.

 
Вам не отнять мое прошлое,
Вам не отнять мою память.
 

По сцене пролетел ветерок, и девушка-трибут медленно подняла голову. В толпе раздался другой голос, на этот раз явно мужской.

 
И отца моего вам не отнять,
Даже имя его вам не узнать!
 

По губам Люси Грей Бэйрд скользнула тень улыбки. Она вскочила на ноги, вышла в центр сцены, схватила микрофон и дала волю чувствам.

 
А что можно отнять у меня,
Так тому грош цена!
 

Свободной рукой она подхватила оборку на юбке, принялась размахивать ею вправо-влево, и сразу стало понятно, к чему этот наряд, прическа и макияж. Кем бы девушка-трибут ни была, она подготовилась к представлению заранее. У нее был красивый голос, звонкий и чистый на высоких тонах, глубокий грудной с эффектной хрипотцой – на низких, и двигалась она уверенно.

 
Вам не отнять мой шарм,
Вам не отнять мой смех.
И богатств моих вам не отнять,
Потому что в помине их нет!
А что можно отнять у меня,
Так тому грош цена!
 

Пение преобразило девушку, и она больше не обескураживала Кориолана. Было в ней нечто волнительное, даже кокетливое. Камера следовала за ней неотступно: вот она подошла к краю сцены, выставив себя на всеобщее обозрение, прелестная и дерзкая.

 
Думаете, вы так уж хороши?
Думаете всего меня лишить?
Думаете, удастся мной помыкать?
Думаете меня изменить, оболгать, обокрасть?
Как бы не так! Ведь…
 

И она горделиво двинулась плавной походкой вокруг миротворцев, причем некоторые из них были не в силах сдержать улыбок. Никто даже не шевельнулся, чтобы ее остановить.

 
Вам не отнять мою дерзость,
Вам не заткнуть мне рот.
Поцелуйте меня в зад
И отправляйтесь в ад!
Ведь что можно отнять у меня,
Так тому грош цена!
 

Двери Дворца Правосудия распахнулись, и миротворцы, которые недавно вывели мэра, ринулись на сцену. Девушка находилась лицом к публике, однако наверняка заметила их появление. Она отправилась к дальнему концу помоста, чтобы эффектно закончить представление.

 
Черта с два!
То, что можно отнять у меня,
Это просто ерунда!
Забирайте бесплатно, дарю!
Ведь что можно отнять у меня,
Так тому грош цена!
 

Прежде чем на нее накинулись миротворцы, девушка успела послать публике воздушный поцелуй.

– Для друзей я – Люси Грей. Так меня и зовите! – выкрикнула она.

Один из миротворцев отнял у нее микрофон, другой схватил девушку в охапку и отнес обратно в центр помоста. Она помахала рукой, словно в надежде на бурные аплодисменты, но ответом ей была гробовая тишина.

Хевенсби-холл тоже умолк. Кориолан гадал, не надеются ли присутствующие, как и он сам, что девушка-трибут продолжит петь. Наконец все принялись бурно обсуждать случившееся – сначала саму девушку, потом того, кому повезло стать ее ментором. Ученики вытягивали шеи, оглядывались на него, показывали большой палец, некоторые бросали недовольные взгляды. Кориолан смущенно покачал головой, но в глубине души ликовал. Сноу всегда берут верх!

Миротворцы снова вывели мэра на сцену и встали по бокам, чтобы избежать развития конфликта. Люси Грей его проигнорировала, вроде бы вернув себе самообладание после удачного выступления. Мэр сердито покосился на камеру и вытянул из второго мешка несколько клочков бумаги. Некоторые упали на сцену, и он прочел имя на оставшемся листке:

– Юноша-трибут от Дистрикта-12… Джессап Диггер.

Толпа на площади расступилась, давая дорогу лобастому парню с копной черных волос. Для Дистрикта-12 это был неплохой экземпляр – покрупнее многих собравшихся и на первый взгляд довольно крепкий. Судя по угрюмому виду, Джессап уже работал в шахте. Светлый тон лица на фоне грязной шеи выдавал вялую попытку отмыться перед церемонией, под ногтями чернела угольная пыль. Джессап неуклюже поднялся по ступеням, чтобы занять свое место на помосте. Когда он подошел к мэру, Люси Грей выступила вперед и протянула руку. Юноша заколебался, потом пожал ее. Люси Грей обошла его, сменила руки, встала рядом и сделала глубокий поклон, потянув Джессапа за собой. Толпа разразилась жидкими аплодисментами, кто-то одобрительно крикнул. Миротворцы окружили их, и трансляция переключилась на Дистрикт-8.

Кориолан сделал вид, что увлеченно наблюдает за жеребьевкой трибутов в Восьмом, Шестом и Одиннадцатом дистриктах, но при этом напряженно размышлял, какие последствия будет иметь появление в его жизни Люси Грей Бэйрд. Он понимал: это не трибут, а подарок! Ясное дело, обращаться с ней нужно соответственно. Как же использовать ее эффектный выход по максимуму? Как выжать побольше из наряда, змеи, песни? До начала Игр драгоценного времени перед публикой у трибутов ничтожно мало. Как после коротенького интервью заставить зрителей делать ставки на нее и, соответственно, на него? Он едва замечал прочих трибутов, по большей части жалких созданий, и присматривался к тем, кто посильнее. Сеян получил рослого парня из Дистрикта-2, юноша Ливии из Дистрикта-1 тоже смотрелся многообещающе. Хотя девушка-трибут Кориолана выглядела сравнительно здоровой, ее изящное телосложение больше годилось для танцев, чем для рукопашной схватки. Впрочем, Люси Грей наверняка неплохо бегает.

К концу церемонии Жатвы по залу поплыли заманчивые ароматы. Свежий хлеб. Лук. Мясо. У Кориолана заурчало в животе, и он рискнул выпить еще пару глотков поски в надежде приглушить голод. Он перенервничал, изголодался и едва сдерживался, чтобы не броситься к накрытым столам.

В его жизни правил бал вечный голод. Каждый день превращался в битву, в торг, в игру. Как лучше сдержать голод? Съесть всю еду за один присест? Растянуть на целый день, деля на крохи? Проглотить не жуя или мусолить до полного растворения во рту? Подобные игры разума помогали отвлечься и не думать о том, что еды не хватает. Кориолан никогда не ел досыта.

Во время войны повстанцы захватили сельскохозяйственные дистрикты и попытались голодом принудить Капитолий к подчинению, использовав еду, точнее, ее нехватку как оружие. Теперь они снова поменялись ролями: Капитолий контролировал припасы и, идя на шаг впереди, проворачивал нож в сердцах дистриктов с помощью Голодных игр. Помимо пытки кровопролитными Играми, всех жителей Панема буквально морили голодом: они постоянно пребывали в отчаянии, и никто не мог быть уверен в том, что увидит рассвет.

В свое время это же отчаяние превратило добропорядочных жителей Панема в чудовищ. Умиравшие на улицах от голода люди становились невольными участниками отвратительной пищевой цепочки. Однажды зимним вечером Кориолан с Тигрис выскользнули из дома, чтобы подобрать пару деревянных ящиков, замеченных днем в соседнем переулке. По пути им попалось три мертвеца, в одном из которых они узнали молоденькую горничную, которая так мило прислуживала на чаепитиях у Крэйнов. Повалил мокрый снег, и улицы вроде бы опустели, но на обратном пути дети испугались укутанного с головы до ног прохожего и укрылись за ближайшей изгородью. Они молча наблюдали, как их сосед Нерон Прайс, железнодорожный магнат, огромным тесаком отрезал у горничной ногу. Завернув добычу в юбку, которую сорвал с трупа, он стрелой кинулся к заднему входу своего особняка. Кузены никогда об этом не говорили, даже друг с другом, однако увиденное намертво врезалось Кориолану в память. Свирепость, исказившая черты Прайса, белый носочек, черный поношенный башмак на конце отпиленной конечности и безраздельный ужас осознания того, что и сам можешь стать чьей-то пищей…

Кориолану удалось выжить и сохранить рассудок благодаря бабушкиной дальновидности в начале войны. Его родители погибли, Тигрис тоже осиротела, и дети жили с бабушкой. Повстанцы медленно, но верно подбирались к Капитолию, однако высокомерие жителей столицы не позволяло им это признать. Нехватка продовольствия вынудила даже богачей искать некоторые продукты на черном рынке. Поздним вечером, в самом конце октября Кориолан очутился возле задней двери некогда модного ночного клуба. Одной рукой он катил красную игрушечную тележку, другой крепко держался за бабушкину руку в перчатке. Стоял жуткий холод – в воздухе чувствовалось зловещее дыхание зимы, небо закрывала плотная завеса мрачных серых туч. Они пришли повидать Плюриба Белла, стареющего мужчину в очках с лимонными стеклами и в белом напудренном парике с локонами до пояса. Плюриб и его партнер Кир, музыкант, владели клубом, который теперь использовали для торговли контрабандой с заднего входа. Сноу хотели купить ящик консервированного молока, поскольку свежего было не достать уже несколько недель, однако Плюриб сказал, что оно закончилось. Зато недавно привезли много сушеной лимской фасоли, ящики с которой стояли на зеркальной сцене за его спиной, причем до самого потолка.

– Фасоль хранится очень долго, – заверил Плюриб Мадам-Бабушку. – Я собираюсь отложить ящиков двадцать для собственных нужд.

Бабушка Кориолана рассмеялась.

– Какой ужас!

– Нет, милая моя. Ужас будет без нее.

Бабушкин смех оборвался. Бросив взгляд на Кориолана, она судорожно сжала его руку и задумчиво посмотрела на ящики.

– Сколько вы можете нам уступить?

Один ящик Кориолан отвез домой на игрушечной тележке, остальные двадцать девять прибыли глухой ночью, поскольку чрезмерное накопление припасов в осажденном городе считалось незаконным. Кир с другом затащили фасоль на верхний этаж и сложили в середине роскошно обставленной гостиной. Сверху они поставили банку молока – подарок от Плюриба – и пожелали им спокойной ночи. Кориолан с Тигрис помогли бабушке спрятать ящики в шкафах, в гардеробных и даже в старых часах.

– Кто все это будет есть? – спросил мальчик. В те дни в их жизни еще присутствовали и бекон, и цыпленок, и жареное мясо время от времени. Молоко периодически исчезало, зато сыр был в избытке. На обед обязательно подавали десерт, пусть даже просто хлеб с джемом.

– Мы с вами попробуем немного, остальное можно на что-нибудь поменять, – ответила Мадам-Бабушка. – Это наша тайна!

– Не люблю фасоль! – надул губы Кориолан. – Вдруг она невкусная?

– Ну, значит, попросим повара найти рецепт получше, – пообещала Мадам-Бабушка.

Увы, повара забрали в солдаты, и вскоре он умер от воспаления легких. Как выяснилось, Мадам-Бабушка даже включать плиту не умела, не говоря уже о том, чтобы следовать рецептам. Готовить фасоль пришлось восьмилетней Тигрис – сначала густую похлебку, потом суп, потом водянистый бульончик, на котором они продержались всю войну. Лимская фасоль. Капуста. Пайка хлеба. Они жили на этом день за днем, год за годом. Понятное дело, скудный рацион сказался на росте Кориолана. Питайся он как следует, вырос бы повыше, и плечи у него были бы шире. Зато мозг развивался как надо, по крайней мере, Кориолан на это надеялся. Фасоль, капуста, черный хлеб. Ненавистная бурда позволила им выжить без унижений и без пожирания трупов.

Кориолан сглотнул наполнившую рот слюну и взял тарелку с золотой каймой и рельефной эмблемой Академии. Даже в самые голодные дни в Капитолии хватало прекрасной посуды, и дома Кориолану не раз приходилось есть капустные листья с тонкого фарфора. Он прихватил льняную салфетку, вилку, нож. Подняв серебряную крышку на кастрюле с подогревом, он ощутил на губах ароматный пар. Лук со сливками. Кориолан положил себе скромную порцию, стараясь не пускать слюни. Отварной картофель. Кабачки. Буженина. Горячие булочки и сливочное масло. Немного подумав, он добавил второй кусочек. Тарелка полная, но не с горкой. Для голодного подростка вполне сойдет.

Он поставил тарелку на стол рядом с Клеменсией и отправился к тележке с десертом, потому что в прошлом году спохватился слишком поздно, и ему не досталось пудинга из тапиоки. Кориолан увидел кусочки яблочного пирога, украшенные бумажными флажками с гербом Панема, и у него замерло сердце. Пирог! Когда же он ел пирог в последний раз?.. Не успел Кориолан взять порцию среднего размера, как ему под нос уткнулась тарелка с огромным куском.

– Да ладно, бери побольше! Растущий организм должен хорошо питаться.

Глаза у директора Хайботтома слезились, но взгляд был уже не такой остекленевший, как с утра. Напротив, директор пристально всматривался в его лицо.

Кориолан взял тарелку с пирогом и усмехнулся по-мальчишески добродушно. По крайней мере, он на это надеялся.

– Благодарю вас, сэр. Для пирога у меня всегда место найдется.

– К удовольствиям привыкаешь быстро, – заметил директор. – Кому, как не мне, это знать.

– Полагаю, что никому, сэр. – Прозвучало нехорошо. Кориолан имел в виду первую часть фразы – про удовольствия, а вышло ехидно, словно он намекал на дурную привычку директора.

– Вот как? – Директор Хайботтом прищурился, продолжая пристально разглядывать Кориолана. – И чем же ты намерен заняться после Игр, Кориолан Сноу?

– Надеюсь пойти в Университет, – ответил юноша. Что за странный вопрос? Разве по его успехам в учебе это не ясно?

– Да, я видел твое имя среди претендентов на приз, – проговорил директор. – А если ты его не выиграешь?

Кориолан смешался.

– Ну, тогда мы… мы оплатим обучение, конечно.

– Неужели? – Директор Хайботтом расхохотался. – Посмотри на себя – рубашка перешитая, обувь давно мала. Ты из последних сил пытаешься свести концы с концами, а сам разгуливаешь по Капитолию, задрав нос. Сомневаюсь, что в апартаментах Сноу остался хотя бы ночной горшок! Даже если выиграешь приз, что маловероятно, дальнейших расходов вам точно не потянуть. И что будет с тобой тогда? Что тогда?

Кориолан невольно оглянулся по сторонам. К счастью, ужасных слов директора не слышал никто – все были заняты едой и болтовней.

– Не волнуйся, никто не знает. Ну, почти никто. Ешь свой пирог, мальчик. – Директор Хайботтом ушел, даже не потрудившись взять кусок себе.

Кориолану отчаянно хотелось бросить тарелку и умчаться к выходу, но вместо этого он аккуратно поставил пирог на тележку. Все дело в том дурацком прозвище. Наверняка директору сообщили, что его придумал Кориолан. Вот ведь сглупил! К чему было связываться с такой влиятельной персоной, к тому же высмеивать его публично? Впрочем, что тут такого? Прозвища дают всем учителям, некоторым даже куда менее лестные. К тому же Хайботтом, он же Вечный Кайф, не особо скрывал свою привычку. Он прямо-таки выставлял себя на посмешище. Может, для ненависти к Кориолану у него имелась другая причина?

В любом случае Кориолану нужно все исправить. Нельзя рисковать премией из-за такой ерунды. После Университета он планировал выбрать прибыльную профессию. Куда денешься без образования? Он представил свое будущее на какой-нибудь невысокой должности в столице… Что ему там светит? Заниматься распределением угля в дистриктах? Чистить клетки генетических уродцев в Лаборатории мутаций? Собирать налоги с Сеяна Плинта в его роскошных апартаментах на Корсо, а самому ютиться в жалкой дыре в пятидесяти кварталах от центра? И это еще удачный расклад! В Капитолии найти работу трудно, особенно нищему выпускнику Академии. Как жить? Взять денег в долг? Для должников Капитолия дорога одна – в миротворцы, значит, двадцать лет службы неизвестно где. Распределят еще в какое-нибудь захолустье, где люди мало чем отличаются от зверей.

Блестящие надежды, которые Кориолан возлагал на сегодняшний день, рухнули и погребли его под обломками. Сначала угроза потерять семейные апартаменты, потом менторство над худшим трибутом (к тому же эта девчонка явно не в себе), а теперь еще выясняется, что директор Хайботтом ненавидит его настолько, что готов лишить шансов на премию и приговорить к прозябанию в дистриктах!

Все знали, что случается с теми, кто попадал в дистрикты. Их вычеркивали из жизни. Их забывали напрочь. В глазах Капитолия они были все равно что мертвы.