Текст книги "Возрастная психология: конспект лекций"

7.3. Нравственная система русского дворянства

Русский аристократ ХIX в. – это совершенно особый тип личности. Весь стиль его жизни, манеры поведения, внешний облик – все несло на себе отпечаток определенной культурной традиции. Так называемый бонтон состоял в органичном единстве этических и этикетных норм.

Дворянство выделялось среди других сословий русского общества своей отчетливой ориентацией на некий умозрительный идеал, на него же ориентировали ребенка. При этом нужно помнить, что дворянское воспитание – это не педагогическая система, не особая методика, даже не свод правил. Это прежде всего образ жизни, стиль поведения, который усваивается отчасти сознательно, отчасти – бессознательно. Это традиция, которую не обсуждают, а соблюдают. Поэтому к дворянским детям применялось так называемое нормативное воспитание, которое было направлено не столько на то, чтобы раскрыть индивидуальность ребенка, сколько на то, чтобы отшлифовать его личность соответственно определенному образцу. С позиций современной педагогики недостатки такого воспитания совершенно очевидны. Вместе с тем нельзя не отметить, что порой оно давало удивительные плоды.

Пушкин писал: «Чему учится дворянство? Независимости, храбрости, благородству. Не суть ли сии качества природные? Так, но образ жизни может их развить или задушить».

То есть здесь мы снова видим ту же, к сожалению, ошибочную веру в природную структуру нравственности. Но, хотя и не природные, эти качества успешно воспитывались в дворянских детях. Итак, каковы же были этические, т. е. нравственные, нормы дворянского общества?

Сразу уточним, что все эти личные качества и нормы поведения были характерны не для вообще дворянского или даже светского, а именно для «хорошего» общества.

Во–первых, воспитывалось одинаковое отношение ко всем людям независимо от происхождения. Это не была комедия, разыгранная перед посторонними, а сущая, истинная правда – результат глубокого убеждения, перешедшего в привычку, что образование, талант, ученые и литературные заслуги выше сословных привилегий, богатства и знатности.

В качестве комментария заметим, что некоторая аналогия таких отношений характерна и для современного американского общества, начиная с определенного его уровня. Так, к университетскому профессору относятся с большим уважением, чем к просто богачу.

Во–вторых, воспитывалось сочетание чувства избранности и чувства ответственности: кому много дано, с того много и спросится. Этот подход проявлялся во многих аспектах, например в отношении к гражданскому долгу. Правило «служить верно» входило в кодекс дворянской чести и, таким образом, имело статус нравственного закона, как это ни кажется нам смешно сегодня.

Примеры: это хорошо видно на примерах напутствий, которые дают своим детям Андрей Петрович Гринев из «Капитанской дочки» и Николай Андреевич Болконский из «Войны и мира». То же видно в «Детстве Темы» (Гарин–Михайловский): мальчик шаловливо спрашивает: «А когда я буду царем?» И мать серьезно отвечает: «Ты царем не будешь, но если захочешь, ты можешь помогать царю».

Сочетание избранности и ответственности проявлялось и в отношении высоты нравственных качеств. Одним из принципов дворянской идеологии было убеждение, что высокое положение дворянина в обществе обязывает его быть образцом высоких нравственных качеств.

Дворянского ребенка ориентировали не на успех, а на идеал. Быть храбрым, честным и так далее ему следовало не для того, чтобы достичь чего–либо, а потому что он дворянин, потому что ему много дано, потому что он должен быть именно таким. При этом согласно дворянской этике честь не дает ему никаких привилегий, а напротив, делает его более уязвимым, чем другие.

Пример: мальчик неадекватно вел себя в мясной лавке; мясник вывел его из лавки за ухо; мальчик бросил в мясника камень; мать его отчитывает; мальчик оправдывает себя тем, что мясник мог бы вывести его не за ухо, а за руку; мать парирует: «Зачем ставишь себя в такое положение, что тебя могут взять за ухо?»

Над дворянином постоянно висела угроза смертельного поединка, что очень повышало цену слов и в особенности «честного слова». Поэтому дети воспитывались в обстановке повышенной требовательности и одновременно подчеркнутого доверия.

Хочется особо подчеркнуть полезность такого подхода и в наше время. Если в семье предполагается, что ребенок может солгать, украсть и т. д. (и, соответственно, это постоянно проверяется), то в конечном итоге так и будет.

Дворянский ребенок, которому в семье внушались традиционные для нее этические нормы, испытывал потрясение, сталкиваясь с невозможностью следовать им в условиях государственного учебного заведения, где он обычно получал первый опыт самостоятельной жизни.

Пример: «Детство Темы». Тема первый раз пошел в гимназию. Его немедленно «подставил» одноклассник и навлек на него гнев начальства. Тема, вместо того чтобы смолчать, начал объясняться, имея в виду в первую очередь защиту собственного достоинства. «Молчать, – заревел благим матом господин в форменном фраке, – негодный мальчишка». Тогда Тема заговорил, хотя и дрожащим голосом: «Как смеете вы на меня так кричать и ругать меня?» Тему чуть не выгнали из гимназии. Директор безапелляционно заявил родителям, что их сын должен подчиняться не семейным правилам, а общим, если хочет благополучно сделать карьеру.

Нужно сказать, что в этом директор был совершенно прав. Либо делать карьеру или деньги, либо честь как стимул всей жизни. Дворяне выбирали второе. Тогда ориентиром в поведении человека и становятся не результаты, а принципы, и возникает известный девиз: «Делай, что должно, и будь что будет», т. е. установка – думать не о практических последствиях поступка, а о его этическом значении.

В–третьих, огромное значение в этическом плане придавалось физической выносливости и личной храбрости, причем как применительно к мальчикам, так и к девочкам. Более того, существовала уверенность, что эти качества можно воспитать путем волевых усилий и тренировок.

Пример: признания А. С. Грибоедова (вспомните его далеко не героическую внешность) (рисунок). Он, будучи в бою, устыдился своей трусости, и «при случае стал в таком месте, куда доставали выстрелы с неприятельской батареи. Так сосчитал я назначенное мною самим число выстрелов и потом, тихо поворотив лошадь, спокойно отъехал прочь».

Храбрость «вколачивалась» в детей весьма суровыми, на наш взгляд, мерами. Пример: братья Бестужевы поехали кататься на лодке, которая неожиданно ударилась о сваю и стала тонуть. Не растерялся только один из них, будущий писатель Бестужев–Марлинский. Он стащил с себя куртку, заткнул пробоину, потом схватил младшего брата и, приподняв над водою, закричал: «Если ты не перестанешь кричать и трусить, я тебя брошу в воду». При этом единственный взрослый человек в лодке, гувернер, совершенно растерялся и беспорядочно махал веслами по воздуху.

Рискованность подобных воспитательных мер объяснялась искренней верой в их благотворность; эту веру разделяли и сами дети, воспринимая это как необходимую закалку характера. Надо отметить, что аналогичными мерами воспитывали и девочек.

Также этической ценностью считалась и также драконовскими мерами вколачивалась в детей физическая выносливость. Примеры: распорядок дня в Лицее (верховая езда, плаванье, фехтование, гребля, прогулки в любую погоду, очень холодная одежда, простая пища круглый год); для наследника престола Александра II – длительные пешие марши с полной выкладкой, грубая солдатская пища, зимой – без перчаток и в легкой одежде. То же, хотя и в меньшей мере, относилось и к девочкам.

Заметим, что нас в судьбе декабристок более всего поражает их добровольный отказ от комфортных условий жизни. Между тем в их время это как раз воспринималось как нормальная реакция жены, муж которой сослан; неожидан был политический акт со стороны аполитичных женщин.

Такие приемы воспитания отличались от современных занятий физкультурой тем, что это не столько укрепляло здоровье, но в первую очередь рассматривалось как формирование личности. Физические испытания по своей этической значимости уравнивались с нравственными – любые удары судьбы нужно было переносить мужественно, не падая духом и не теряя собственного достоинства. Вспомним, как Пушкин переносил предсмертные муки.

Этические нормы здесь тесно соприкасались с этикетными: демонстрировать чувства, хотя и естественные, но не вписывающиеся в принятую норму поведения, было не только недостойно, но и неприлично.

Пример: воспитатель наследника Жуковский говорил мальчику, что неприлично пугаться и жаловаться при малейшем признаке болезни. Обратим внимание на то, что Жуковский не собирался как–то успокоить мнительного мальчика или объяснить ему, что у того вполне хорошее здоровье, просто такое поведение неприлично, стыдно, и никакого снисхождения здесь быть не может.

Обобщая, можно сформулировать следующее этическое требование: всякое проявление трусости, малодушия, слабости выходит за рамки достойного поведения. Страх, боль и отчаяние нужно по мере сил превозмогать и не показывать, как это ни трудно.

В–четвертых, в ребенке воспитывалось невозмутимое спокойствие во всех мыслимых жизненных ситуациях, естественность и непринужденность. «Человек, у которого нет светскости, при каждом неприятном происшествии то приходит в ярость, то бывает совершенно уничтожен стыдом и т. д. Человек же светский как бы не воспринимает того, что не может или не должно его раздражать. Если же он совершает какую–либо неловкость, он легко заглаживает ее своим хладнокровием». Демонстрировать всем свое горе, смятение, слабость считалось недостойным и неприличным.

Это достигалось сочетанием двух приемов:

1) внушением этических норм (воспитанный человек не имеет права обременять других своими личными неприятностями и, с другой стороны, умеет защищать свой внутренний мир от посторонних; относись к другому так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе; делай, что должен, и будь что будет, и т. д.);

2) постоянными и часто жестокими тренировками (постоянное присутствие гувернера, который «нудил» – не ходите быстро, не говорите громко, говорите только по–французски, держитесь прямо и т. д.).

Ограничимся двумя примерами. В пансионах репетировалось поведение в различных ситуациях (вы идете по Арбату, и у вас спустился чулок; покажите, что вы будете делать – спокойно отойти и поправить ваш туалет). Наследник престола Александр Николаевич, будучи подростком, мучительно стеснялся танцевать; видя это, его мать–императрица специально посылает своего сына вальсировать и требует, чтобы он вальсировал «как должно».

Так как наша тема – нравственное воспитание, а не обучение манерам, здесь не затрагиваются такие весьма интересные вопросы, как обучение хорошим манерам, соблюдению требований гигиены (вплоть до дендизма), этикета и т. д. Отметим только, что все это доводилось до автоматизма, т. е. воспитанник должен был в любых ситуациях и с любыми людьми (как с высшими, так и низшими по социальному статусу) не размышлять, а поступать сообразно этим требованиям.

Как же реализовывалось такое воспитание? Можно выделить ряд характерных черт, хотя они, конечно, не были объединены в законченную педагогическую систему.

Воспитывали ребенка все, находящиеся в доме (няни, гувернеры, родители, бабушки и дедушки, все многочисленные родственники, постоянные друзья дома и т. д.); в то же время все эти люди воспроизводили одну и ту же систему отношений, т. е. их влияние на ребенка не было беспорядочным. Именно этого сейчас практически нет даже в очень хороших семьях.

Роль постоянного «дрессировщика» выполняли специальные люди (гувернеры). Родители воспринимались в той или иной мере как «отдаленные божества», как некие нравственные (в первую очередь) эталоны. Реализовывался принцип «дети созданы для родителей, а не наоборот». Запрещалась всякая критика родителей, в том числе публичная. Гнев отца рассматривался как самое тяжкое наказание и величайшее потрясение. В то же время в хороших семьях практиковались доступность и ласки родителей без баловства и потворства к проступкам, полная свобода действий с запретом переступать черту дозволенного.

Отметим, что такой подход можно, в принципе, реализовать и в наших условиях, и он дает потрясающие результаты.

Отношение в семье к детям с наших позиций было излишне строгим и даже жестким, что соответствовало высокому уровню требовательности к ним (режим, расписание занятий, никакого сюсюканья и т. д.). Практиковались достаточно строгие наказания: розга, без сладкого, без прогулки, отправление в угол и на колени, устранение от общей игры и т. д.

Насколько жизнеспособна такая нравственная система? Другими словами, как она сохраняется при давлении со стороны других систем и насколько внутренне непротиворечива эта система?

Следование этим традициям часто отстаивалось во враждебной к ним среде и требовало немало упорства и даже мужества.

Пример: переживания Темы Карташева, героя трилогии Гарина–Михайловского, который разрывался между семьей и товарищами по гимназии. В гимназии откровенно смеялись над теми правилами поведения, к которым его приучали дома, а дома мать и сестры обижались, видя его пренебрежение к тому, что для них дорого.

Это проявление общего спора между, условно говоря, разночинцами (демократами, нигилистами, Шариковыми и т. д.) и аристократами. Разночинцы противопоставляют образование и воспитание как действительную и мнимую ценности; на самом же деле они несопоставимы и обладают каждое своей абсолютной ценностью. Теория утилитаризма (Базаров, тот же Шариков и т. д.) при всей своей простоте и кажущейся убедительности подтвердила свою несостоятельность. В нашей стране, где культурная элита не успела получить ни достаточно прочного положения в государстве, ни реального влияния на народ, был поставлен грандиозный воспитательный эксперимент по искоренению поклонов и прочих «пустяков». И тогда вместе со словом «любезность» ушло из повседневного обихода и то, что это слово отражает, ушли оттенки чувств и отношений, а хамство осталось.

Цветаева пишет: «Нельзя, так поклонившись, заехать человеку в физиономию, и даже этих слов сказать нельзя, и даже их подумать нельзя, а значит, я уже другой человек, поклон этот у меня уже внутри».

Ограничимся двумя примерами по поводу полезности такой нравственной системы. У Николеньки Иртеньева, 12 лет, («Детство» Л. Н. Толстого) оказался крайне неудачный гувернер – бестактный и глупо придирчивый. Ребенок, несправедливо запертый в чулан, со слезами мечтает о том, как его найдут мертвым, начнут любить и жалеть – но только мечтает: строгий строй сложившегося дворянского семейства не позволяет ребенку претворить свою мечту в жизнь. С другой стороны, Достоевский пишет о том, что в 1877 г. покончил с собою гимназист 12 лет, спокойный и из хорошей семьи: он не выучил урок, был оставлен в пустом классе в наказание, нашел какую–то веревку и повесился. Достоевский видит в этой истории крайнее и болезненное выражение неуверенности и неприкаянности, характерных для людей, не имеющих опоры в традиции, воспитании, семейном укладе.

Здесь можно сформулировать главный вопрос – зачем же нужен такой свод нравственных принципов?

Воспитание, построенное на таких принципах, кажется совершенно безрассудным: оно не только не вооружает человека качествами, необходимыми для преуспеяния, но и объявляет эти качества постыдными. Однако здесь все зависит от того, как понимать жизненный успех – как внешнее благополучие или как внутреннее состояние (чистая совесть, высокая самооценка и т. д.). С другой стороны, оно дает человеку возможность выстоять в самых сложных жизненных ситуациях: когда тебе больно, страшно, когда тебя все бросили, когда ты вообще находишься в логически противоречивой ситуации и т. д.

7.4. Нравственная система современного американского общества

Как американцы расценивают себя и свой национальный характер? Как они представляют себе правильный образ жизни? Чему они учат своих детей? Попытаемся выделить несколько основных пунктов нравственной парадигмы американцев.

Индивидуализм

Мерило ценности человека – его личный успех, который создается только через опору на собственные силы. При этом важно не просто разбогатеть, а важно сознавать, что ты добился этого сам благодаря своей предприимчивости, деловой хватке и т. д. Успешным считается self–made man.

Однако такая позиция имеет и обратную сторону. Безработица или служебный неуспех воспринимаются как страшный удар, который разрушает саму личность (ибо американец, потеряв работу, не будет возлагать ответственность на корпорацию, общество и т. д. – только винить самого себя, видеть в себе неудачника; в то же время он не согласится на другую работу с более низким социальным статусом, а будет греться у канализации, сопьется и т. д.).

Р. У. Эмерсон еще в 1841 г. писал: «Добро и зло – не более чем пустые слова, которые можно приложить к чему угодно; правильно лишь то, что отвечает моему складу, не верно – то, что ему противно. Если ты подчиняешься обычаям, ты впустую растрачиваешь отпущенные тебе силы; займись своей работой, и я буду знать, кто ты…»

Этим представлениям полностью отвечают «герои Америки» – одинокий и непонятый ковбой, защитник «со стороны», который приходит и уходит, не имея места в обществе; сыщик–одиночка, умный, сильный характер, но не понятый и не стремящийся сделать карьеру, отстаивающий свою моральную чистоту вопреки давлению со стороны коррупции.

В последние годы их круг расширился. Это человек статуса, герой–менеджер, преуспевающий, конкурентоспособный, жестокий и предприимчивый, независимый в душе и гибкий конформист на работе. На работе его роль – манипулировать людьми ради успеха корпорации; его жизнь дома – совершенно другая (жена, дети, религия, община и др.). Контраст между его поведением на работе и дома воспринимается как достоинство, показывающее богатство его натуры. Это, кроме того, «психотерапевт» – человек, который получает удовольствие от манипуляций самим стилем своей жизни: приспособляться ко взглядам других, не спорить с ними и при этом оставаться самим собой, не меняться. Ему противопоказаны прямота и моральная нетерпимость – ведь можно общаться с отпетыми негодяями и при этом чувствовать себя вполне адекватно, если прятать свои чувства в дальний ящик… Психотерапия помогает индивидуалисту «спасти лицо», сохранить самоуважение даже в ситуации, когда он является винтиком в корпорации, укореняет принцип «подчиняйся, чтобы преуспеть»: на работе ты вынужден быть конформистом, угодничать и поступаться принципами, но на самом деле твои ценности не страдают, твой дух остается свободным. С другой стороны, психотерапия учит не влезать в чужие проблемы, скрывать симпатии и антипатии к клиентам, если они мешают делу (вспомним известный девиз «keep smiling»).

Отношения контракта

Нравственная основа американского индивидуализма – разумный эгоизм, выражающийся в знаменитом моральном императиве: поступай в отношении другого, такого же индивида, так, как бы тебе хотелось, чтобы он поступал в отношении тебя.

Утверждать собственное достоинство нельзя, навязывая свой характер и капризы окружающим; хамить другим – категорически нельзя; знаки предупредительности – обратной стороны самоуважения повсюду. Улыбка американца – не уважение, а дистанция (если вы не улыбаетесь, у вас что–то случилось, а кого это интересует?).

Сравните с аналогичным принципом у русского дворянства (относись…). Здесь «если есть деньги, делай, что хочешь, – кури марихуану, вгони шприц с наркотиком, – но не вздумай учить этому моих детей, не выноси эту грязь из своего дома».

Из отношений контракта вытекает мораль коммуникации (именно этому и учит психотерапия): разберись в своих чувствах, выясни, что для тебя важно, потом наметь цель и выбери стратегию для ее достижения. Если при этом тебе мешают какие–то принципы нравственности – пересмотри их, выработай свои ценности, смотри, чего ты хочешь, чем ты готов поступиться и чего ты отдать не готов. Однако и у других есть свои ценности – так что не просто совершай поступок, но и думай, как отнесутся к нему другие, как он повлияет на твои отношения с людьми.

При такой логике отношений не остается надежды на верность обязательствам: каждая сторона может в любой момент нарушить договор, если цена за это не слишком высока.

Для чего же становиться самостоятельным, добиваться успеха? Для того чтобы стать свободным. Понятие свободы наиболее дорого для американца. Индивидуалист понимает под свободой прежде всего освобождение от обязательств и ценностей, которые ему пытаются навязать с рождения другие люди, могущественные общественные учреждения, прежде всего государство. Другими словами, это классическое либеральное понимание свободы, сформулированное еще древними (Цицерон, Тацит, Эразм и т. д.).

Нравственные основания труда

Для чего нужна работа? Различные религиозные системы решали этот вопрос по–разному.

Позиция католицизма: труд – либо средство для поддержания жизни, либо предупредительная мера против греховных помыслов; герои Средневековья – монах и воин.

Позиция протестантизма: труд сам по себе и богатство как его результат наиболее угодны Богу. Другими словами, именно протестантизм дал нравственное обоснование стремлению человека к наживе и, шире, всему капитализму.

Приведем здесь позицию православия: герой православия – юродивый, богатство растлевает души, частное предпринимательство как таковое несправедливо.

Достаточно оснований имеет теория, согласно которой современное западное общество возникло благодаря «творящему духу капитализма»: работа сама по себе есть благо, ради нее мы родились на свет. В этом состояла позиция американцев поколения 1950–х гг. Сейчас во многом благодаря атеизации общества этот дух почти полностью исчерпал себя, однако он продолжает воспроизводиться при религиозном воспитании детей.

На место религиозно–нравственных оснований к труду пришли прагматические. Самым старым подходом является размер дохода как мерило успеха человека (сколько он стоит). Так, шофер такси не пойдет работать на завод, где он мог бы зарабатывать гораздо больше, из соображений сохранения «чистоты профессии». Сегодня все чаще работа воспринимается как карьера, средство достижения высокого социального статуса («крысиные гонки»). В ситуации конкуренции это приводит к массовым неврозам, особенно среди работающих женщин, к алкоголизму, к массовым обращениям к психотерапевту. И крайне редко встречается подход к работе как призвание (тогда человек озабочен смыслом, самоценностью труда, т. е. тем, состоялся ли он как личность).

Взаимоотношения с другими людьми

Фактор друзей, знакомых и прочее воспринимается американцем как переменный. Людей сближают не общие высокие цели, идеалы и прочее, а параллельные потребности и цели. Когда в судьбе происходит поворот (например, переезд), за ним остаются и все прежние связи. Соответственно организуется и общение. Деловое общение происходит «на бегу». Здесь задача – говорить в основном на специальные темы, экономить время, ограничиваться сутью. Во внеделовом общении, напротив, главная задача – расслабиться. Здесь позволено все, кроме формально–делового стиля; приветствуется поиск многочисленных, но мимолетных знакомств без обязательств, а не тесной дружбы. Категорически не принято предлагать или ждать помощи, особенно в денежных вопросах. Например, американка в России говорит об «угрозе бабушек», которые обсуждают, как она одевает свою дочь.

Здесь целесообразно вспомнить теорию Э. Берна об уровнях общения.

Таким образом, в дружбе формально отсутствуют социальные или моральные устои. Тем не менее они есть: социальный критерий молодежной компании – уровень образования; моральный критерий – чтобы компаньон не лгал, не крал и был порядочным человеком лично ко мне, остальное – не мое дело. Идеал дружбы соответствует Д. Карнеги – круг людей, которые тебе могут пригодиться.

Из чего складывается понятие «счастье» для американца? Счастье – это самовыражение, материальные успехи, техника хорошего самочувствия, описанная в известном руководстве Д. Карнеги (в частности, не иметь врагов или игнорировать их и т. д.), а также наличие любимого человека, причем равного тебе по силе и самостоятельности. Если же ты сделал свой выбор, говори другим и себе, что счастлив.

Семья

Самая страшная перспектива для родителей – дети, слишком долго «висящие на шее». Поэтому они очень рано начинают обращаться со своими детьми как со взрослыми, с личностями, отвечающими за свой поступок. Например, вместо «Сходи» американская мама говорит 5–летнему ребенку: «Не мог бы ты…» От ребенка ждут, что он уйдет из дома своих родителей. Дальше он только навещает родителей, но на них не рассчитывает. Ожидается, что он заведет собственный дом (лучше всего в прямом смысле слова) и семью – жену и детей (не обязательно, так как они противоречат индивидуализму).

Любовь в браке ставит перед американцем дилемму – как сочетать свободу воли и полную близость любящих существ. Абсолютная гармония редка, кто–то уступает больше (чаще это женщина), становится эксплуатируемой стороной в браке, теряет свое «я» – и тот, кто его прежде любил, может его бросить.

Другими словами, брак – это добровольный контракт двух независимых личностей, который в любой момент может быть расторгнут ради лучшего контракта. Постоянно обсуждается справедливость распределения обязанностей. Распространены сепарации (пробные разводы) – отдохнули друг от друга, потом соскучились и опять съезжаются; зато дети не живут в обстановке постоянного семейного скандала.

Религия

Религиозное обоснование морали, добра и любви просто необходимо для американца, потому что, как мы видим, другой моральной опоры у него нет. Человечный, любящий, моральный – значит, верит в Бога, атеист – значит, человек без чести и совести. Обращение к Богу особенно помогает на поворотах жизни – люди получают сильнейший заряд уверенности, начинают жить в согласии с самими собою, обретают моральные силы для решительных поступков. Например, будущий президент Дж. Картер в результате такого перелома вначале занялся миссионерством, потом уверился в своем предназначении стать губернатором Джорджии, а затем – президентом США. При этом можно верить во что угодно: никакого религиозного фанатизма, все церкви сосуществуют. Вполне допустимо поменять вероисповедание, можно несколько раз в жизни.

Принадлежа к какой–то религии, ты становишься членом местного прихода, общины, где снимаются твои стрессы, куда ты приходишь, когда тебе тяжело, где набираешься сил (но при этом тебя никто не будет порицать или воспитывать). Кроме того, частные школы с религиозным уклоном отличаются высоким уровнем преподавания. Наконец, церковные ритуалы нужны для того, чтобы укрепить объективно распадающиеся семьи: в Священном Писании говорится не о добровольном контракте двух существ, а о том, что любить – значит, прежде всего делать людям добро, не думая о своей выгоде.

Отсюда – любовь к семейно–религиозным праздникам, к благотворительности. В середине 1980–х гг. более половины взрослых американцев и 53 % молодежи бескорыстно отдавали свое свободное время общественной деятельности.

Отношение к правилам формальной демократии

Обожествляются конституция, отцы–основатели и правила формальной демократии (наш знакомый демократический централизм): решение обсуждается, принимается большинством и становится законом для всех. Однако решение правомерно не потому, что оно было принято большинством, а потому, что оно было принято по формальным правилам (достаточно долго обсуждалось, велся протокол обсуждения, все имели возможность высказаться). Иначе – это продукт давления «группы особого интереса».

Моральные поиски, страсти вокруг идеала справедливости для современных специалистов–космополитов считываются неприличными и архаичными. Гражданский долг реализуется только через инициативу снизу и объединение в соответствующие группы.