Текст книги "Роузуотер. Восстание"

Отрывок из романа
Уолтера Танмолы «Куди»

Первыми из транснациональных корпораций в лагерь Роузуотер прибыли китайские. Горстка протестующих – среди них были Эмека и Куди – забрасывала колонны грузовиков бутылками с краской и затасканными бунтарскими слоганами. Корпорациям не было до этого никакого дела. Они не страшились за безопасность своих сотрудников, потому что к этому времени всю работу выполняли исключительно роботы. Неутомимые автоматы могли трудиться круглосуточно, однако на закате кое-кто из протестующих начал стрелять по дронам, с помощью которых корпорации следили за ходом работ. Полиции в Роузуотере не было, так что не было и последствий. Юридических, по крайней мере. Вокруг строек бродили сотрудники частных охранных компаний и вооруженные четвероногие боты, убивавшие всех, кто подходил слишком близко.

Эмека поджег автоматическую бетономешалку, и когда пламя согрело его кожу, поцеловал Куди. Разжав объятия, он увидел, что в ярде от них, злобно глазея, но ни слова не говоря, стоит Кристофер.

– У нас ничего не получится, – сказала Куди.

– Почему?

– Оглядись. Люди не хотят, чтобы стройки останавливались. Им нужны канализация, рабочий водопровод, ровные дороги, поглотители углеродов и прочее дерьмо. Это самая жалкая демонстрация в истории гражданского неповиновения.

Той ночью их любовь имела привкус обреченности, а у Эмеки из головы не шел Кристофер.

Глава тринадцатая
Энтони

Настала эпоха коротких шортиков. Куда бы ни взглянул Энтони, он видит женщин и девушек в одинаковых полосках ткани, лишь слегка отличающихся размером и цветом. Но гораздо важнее то, как эти женщины и девушки на него реагируют. Судя по всему, он вызывает у них отвращение. Это значит, что Энтони либо неправильно выбрал одежду, либо доставляет им обонятельное неудобство. Он регулирует работу своих потовых желез, но потом понимает, что воняет одежда. Энтони думает, не раздеться ли ему, но решает этого не делать. Люди предпочитают не демонстрировать некоторые части своего тела на публике. Энтони не может понять почему. По пути в гостиницу он корректирует цвет своей кожи шесть сотен раз. В прошлом его критиковали за то, что он недостаточно похож на человека, и ему хочется все сделать правильно. Люди, спешащие по своим делам, игнорируют его, но Энтони замечает их косые взгляды. Они считают его бездомным, и они правы.

На тесных, маленьких улочках Она-око большинство заведений, называющихся гостиницами, на самом деле – бордели. Настоящие гостиницы – это бетонные коробки, в которых гарантировано хотя бы наличие водопровода. Она-око расположен ровно посередине между северным и южным ганглиями, поэтому электричество здесь бывает не всегда. Энтони чувствует электрических элементалей в проводах над головой. Он их любит. Гостиница «Мыс Доброй Надежды» оказывается двухэтажным зданием с плоской крышей, у которого покрашен только фасад. Толстые, как стволы деревьев, столбы крыльца держат на себе всю постройку. В кресле на крыльце сидит женщина и курит длинную трубку. Она худощава, а глаза у нее узкие, как будто она щурится от дыма. Перемена в гормональном балансе подсказывает Энтони, что хозяйка его заметила. Внутренняя поверхность ее легких покрыта смолой и шрамами. Энтони убирает всю эту дрянь и заменяет ее молодыми пневмоцитами. А потом обращает вспять дегенеративные изменения позвоночника.

– Ближе не подходи, – говорит хозяйка. – Нищим я сегодня уже подавала. Ты мне клиентов распугаешь.

– Почтенная матушка, я и есть клиент, – отвечает Энтони на, как он надеется, приличном йоруба. Он демонстрирует ей деньги, добытые у реанимата.

– Постой-ка минутку, – велит она.

Энтони подчиняется.

Хозяйка встает, откладывает трубку и проверяет его древним сканером.

– У тебя чипа нет. За это придется доплатить.

– Никаких проблем.

На каждом этаже есть общие туалет и ванная. Женщин приводить запрещено, что означает «проституток приводить запрещено», что означает «проституток-женщин приводить запрещено». Такие пансионы зачастую становятся очагами гомосексуальных связей, но до тех пор, пока там не начинаются гетеросексуальные совокупления, рейды им не грозят. «Не спрашивай, не говори». Хозяйка игнорирует доносящиеся из комнат звуки, а потом избавляется от жидкостей и латекса. Заглянув в нее, Энтони видит абсолютную умиротворенность – редкость для человека. Комната чистая, хоть и бедно обставленная, но Энтони не возражает. Ему было бы комфортно где угодно.

Как только хозяйка уходит, Энтони садится на пол и погружается в ксеносферу. Его захлестывает бесконечный поток собранных ксеноформами данных. Для него это знакомое и успокаивающее ощущение. Энтони расслабляется, его тело расслабляется.

В окружающей купол ксеносфере заметны прорехи. В общем-то, в этом нет ничего нового или необычного. Они часто возникают из-за погодных условий. Гроз, наводнений, града, сильных пожаров. Отличие в том, что эти прорехи постоянны, в то время как естественные блуждающи и эфемерны. Энтони не знает, в чем причина, но он это выяснит. Он не забывает о своей первоочередной задаче, но не понимает, как найти то, что Дом приказал ему найти. Он оставляет «Мыс Доброй Надежды» и отправляется к ближайшей прорехе.

Энтони стоит рядом с куполом. Он как будто смотрит на свое отражение, которое не отвечает ему тем же. Он все еще чувствует всех находящихся под куполом людей и животных. Здесь, снаружи, жизнь не кажется такой приветливой. Шипы делают купол похожим на военную крепость, и это печалит Энтони, потому что наросты начали появляться несколько месяцев назад без каких-либо объяснений со стороны Полыни. Все, что Энтони смог понять, – опора предчувствует угрозу. Их объединяет странное ощущение единства, но остатки католического воспитания в мозгу Энтони напоминают ему о том, что Святая Троица состоит из Отца, Сына и Святого Духа, которые суть одно. Они с Полынью едины, но они – не одно, хоть и общаются друг с другом.

Мимо проходит женщина, на груди у нее надпись «Бесплатный образец». У кафешек собираются старики, разглагольствующие о войнах, в которых они не сражались, и о детях, которых они плохо воспитали. Множество людей окружает что-то на асфальте. Энтони направляется к толпе и в тот же момент понимает, что это и есть эпицентр ближайшей неподвижной прорехи в ксеносфере. Толпа постоянно меняется: люди подходят, задерживаются, чтобы сделать фотографии, и уходят. Энтони встает с краю и терпеливо ждет своей очереди. Между ним и эпицентром пять человек, и он отдается на волю движения толпы. В центре он наконец-то видит причину ажиотажа. Кто-то поработал над асфальтом, выдолбил в нем имитацию следа громадного ботинка десяти футов в длину и пяти в ширину – такой мог бы оставить великан. Глубина следа – примерно фут. Разумеется, это розыгрыш. Человеческие художники порой такие устраивают. Но почему он повлиял на ксеносферу? Из углубления устремляется к небу росток. Под выдолбленным асфальтом обнажилась почва, и из нее проклюнулся сорняк. Негласное понимание не дает людям наступать на произведение искусства, однако никаких знаков, запрещающих разглядывать его вблизи, вокруг нет.

Энтони отправляет ксеноформы к следу и растению. Они не возвращаются. Он вырывается из толпы и касается растения. У него начинает кружиться голова, мир лишается красок. Энтони поднимает уровень кортизола в крови, чтобы увеличить давление, и ему становится лучше. Он отступает, и толпа быстро выталкивает его наружу. Он задумывается. Причина прорех – растение. Возможно. Энтони не вполне уверен, что это из-за растения у него закружилась голова. По пути к ближайшему кафе он дряхлеет и подсаживается к старикам. Денег у него с собой нет, но он ничего не говорит, когда бариста приносит ему чашку. Энтони прогоняет свое тело через диагностику. Обнаруживает на коже и в ресничках легочного эпителия привычные земные микроорганизмы – но кроме них там есть что-то еще. Что-то, напоминающее пыльцу. Пыльцу неопознанного вида. Это она вызвала головокружение. Более того, она до сих пор служит причиной иммунной реакции. Энтони увеличивал свое кровяное давление, чтобы справиться с ней. Будь он человеком – он бы уже умер, но похоже, что население Роузуотера, как ни странно, этому воздействию не подвергается. Один из стариков заговаривает с ним. Энтони решает отыскать остальные прорехи, но для начала связывается с Полынью.

На ганглиях перепады мощности. Причина неясна. Рядом со следом барьер истончился. Энтони обеспокоен, но это его не замедляет. Он модифицирует свои потовые железы, чтобы те выделяли эндорфины, и старики платят за его кофе. Ему нужен транспорт, и он останавливает окаду.

– У меня нет денег, – говорит Энтони.

– Эру?

Еще больше эндорфинов.

– Мне нечего предложить в обмен. У меня нет ничего, кроме этой одежды, но я буду должен тебе услугу. Меня зовут Энтони Салермо.

Водитель соглашается.

Пока они едут к студии, Энтони размышляет о том, что для исполнения приказа ему понадобятся деньги. У него сводит суставы, и он снова изменяет свое тело. К тому времени как они прибывают к месту назначения, он опять молод. Когда Энтони слезает с мотоцикла, водитель смотрит на него искоса.

– Что такое?

– Твоя кожа. Она странного цвета, как будто ты перемазался гримом. И ты выглядел иначе, когда меня остановил. Не причиняй мне вреда.

– Не буду, младший братец. Не буду.

В качестве оплаты Энтони залезает в мозг водителя и усиливает его способность сосредотачиваться и добиваться своего, а также устойчивость к скуке. Это поможет и в работе, и в личной жизни. Энтони улыбается, глядя, как он уезжает.

Студия обустроена на складе. По какой-то необъяснимой причине земляне не ценят художников, особенно тех, кто еще жив. Аренда склада дешевле, чем аренда студии. Здание, пусть уродливое и похожее на кирпич, выглядит лучше прочих складов. На нем висит табличка с именами четырех художников. Их студия – еще одна черная дыра в ксеносфере. Энтони оглядывается, а потом подбирает камень и швыряет его в окно. Когда стихает звон разбитого стекла, он вырывает свой левый глаз. Его Энтони тоже зашвыривает в окно. В глазнице начинает отрастать новый. Вырванный глаз не может двигаться, потому что его не окружают мышцы, но тем не менее способен видеть. Обычно. Глаз передает Энтони одно-единственное отчетливое изображение более развитого экземпляра того растения, с которым он столкнулся рядом с куполом в Ошоди, а потом картинка чернеет. Глаз деактивирован.

На табличке четыре имени: Кола Адедотун, Марк Сатклифф, Ахмед Она и Стефани Шуга. Энтони придется отыскать их, и он готов поспорить, что оставшиеся черные дыры возникли там, где они живут. Из пустой глазницы на рубашку вытекает стекловидная жидкость. Ему придется обзавестись повязкой, если новый глаз будет расти так долго. Восстановление должно идти быстрее. Это тело выходит из строя. Растение не просто ослабляет его при прямом контакте, у него, похоже, есть еще и полевой эффект, действующий на расстоянии.

Этот сорняк начинает доставлять хлопоты.

Глава четырнадцатая
Аминат

Аминат недовольно цыкает языком. Ставит метку на «скорую помощь», приказывает автопилоту следовать за ней, а потом звонит Олалекану.

– Я узнала, каково бывает кошкам, – говорит она.

– Босс? В смысле?

– Когда ты отнимаешь у них добычу.

– А вы собирались убить Алиссу Сатклифф?

– Заткнись. Видишь, кого я преследую?

– Специализированную скорую помощь.

– Скажи мне, куда она едет и зачем.

– Сейчас.

Функция следования порой глючит. Даже в лучшем случае поездка выходит тряской, хотя программы в машинах синхронизированы. Сами машины все равно разные, и если одна быстро разворачивается, это не значит, что у второй получится сделать то же самое. К тому же, кратковременные всплески фонового электромагнитного излучения часто разрывают связь, и иногда повторная синхронизация происходит с совершенно другой машиной. Что еще хуже, центральный ИИ роузотерской системы автопилотов время от времени пытается разорвать связь сам, принимая преследование за ошибку программы.

Руль поворачивается влево и вправо, повинуясь приказам автопилота. Кустарная цифровая карта на приборной доске показывает маршрут. Казенный процессор начинает скачивать информацию с ИД-чипов пассажиров «скорой помощи».

– Олалекан, потребуй, чтобы следом за нами отправили нескольких кибернаблюдателей, – приказывает Аминат.

– Есть, мэм.

Аминат не выпускает «скорую» из вида, готовая, если понадобится, в любой момент взять управление на себя. Конкретного плана у нее нет, но, что бы она ни предприняла, итогом этого станет разговор с Алиссой Сатклифф. Уличные торговцы разбегаются с пути «скорой помощи», но немедленно пытаются занять оставленные места, и машина, обнаружив преграду, громко сигналит.

– Босс, – говорит Олалекан.

– Рассказывай.

– Они едут в больницу Святого Иосифа. Вся команда – дипломированные специалисты по уходу за душевнобольными.

– Ты хочешь сказать, что ее везут в психушку?

– У меня тут все документы есть, босс. Месяц наблюдения. Я отправил вам координаты.

– Поймала. Спасибо. Оставайся на связи.

Аминат отключает синхронизацию и забивает в машину координаты. Автопилот везет ее по кратчайшему маршруту. Аминат просматривает документы. Муж Алиссы Сатклифф, Марк, попросил госпитализировать ее в связи с расстройством идентичности, что бы это ни значило. Аминат может прервать преследование, отчитаться перед Феми и ждать приказа, а может предъявить в больнице жетон и взять Алиссу под свою опеку. Но что, если та начнет буйствовать? Может, она уже не поддается контролю?

Ее машина и скорая едут разными путями, но к воротам больницы прибывают одновременно. С жетоном О45 попасть внутрь должно быть просто, однако врачи вечно считают себя особенными. Охранник сканирует чип Аминат и, кажется, хочет ее о чем-то спросить, но решает, что лучше будет этого не делать. Ворота открываются, и машина паркуется. Аминат передергивает затвор, проверяя, в порядке ли ее пистолет, убирает оружие в кобуру и выходит наружу. Три ястреба – явные киборги – зависают над ней клином, а потом садятся на крышу здания.

– Олалекан, следи за мной. Держи мой чип под контролем.

– Вас понял.

Аминат надевает полевые очки. Их внутренняя поверхность – экран, и на окружающую действительность накладывается план всего больничного комплекса. К ней подходит мужчина в костюме. У него удостоверение сотрудника больницы, охранника.

– Мэм, моя фамилия Лоусон, я начальник охраны. Чем мы можем помочь О45?

– Мне нужно поговорить с пациенткой, которую только что к вам привезли…

Лоусон заботлив и услужлив. Он выделяет ей комнату для разговора и ждет снаружи. Аминат сама не знает, что будет делать, но ведет себя спокойно, чтобы казалось, что у нее есть план. Дверь открывается, и входит Алисса: прищуренные глаза, стиснутые кулаки, кожа бледная от напряжения. Тем не менее она молчит.

– Миссис Сатклифф, меня зовут Аминат. Я работаю на правительство. Может, присядете?

Если не обращать внимания на ее ярость, Алисса совершенно непримечательна, хотя в больничной рубашке никто не будет выглядеть на все сто. Каштановые волосы, карие глаза, веснушки, предплечье забинтовано, а осанка такая, будто она в своей жизни спортзалы видела только снаружи.

– Я лучше постою.

– Как пожелаете. Вы можете рассказать мне, почему вас сюда привезли?

– Я думала, вы уже прочитали мою историю болезни.

– Я прочитала. Мне интересна ваша точка зрения.

– Я в последнее время сама не своя. Память со мной шутки шутит. А в остальном у меня все прекрасно. Не жизнь, а сказка.

– Ваш муж утверждает, что вы считаете себя другим человеком.

– Нет, это… не совсем верно. Я – не Алисса.

– Но вы отзываетесь на это имя?

– Пока я не пойму, что происходит, сгодится и оно.

– И где же тогда Алисса?

– Я не знаю, но здесь ее нет. – Она склоняет голову набок. – Вы не врач.

– Нет.

– Зачем вы здесь?

– Чтобы забрать вас на допрос.

– Допрос?

– Да, анализ вашей крови показал кое-что…

Очки Аминат вспыхивают красным светом – сигнал тревоги.

– БОСС!

– Тише, Олалекан. Что случилось? – Аминат встает.

– Приближается противник. Вы там не одни.

Глава пятнадцатая
Жак

На встречу с Дахуном Джек опаздывает. Его мучает совесть из-за открытия библиотеки в Атево, которое перенесли на более позднее время. Но библиотека может подождать, а вот Дахун очень важен, хоть и недешев. Наемник стоит возле статуи Йеманжи, сразу за дверью, и держит в руках конверт. Джек одним движением приглашает его войти и забирает у него бумаги. Лора, его секретарь, прислоняется к южной стене, а Дахун усаживается, пока Джек читает смету.

– Это дорого, – говорит он.

Дахун пожимает плечами.

– Можете найти кого-нибудь подешевле, ваша честь. Рискните.

– Я мэр, а не судья.

– Цена от этого не меняется.

Дахун худощав и невысок – в нем примерно пять футов и шесть дюймов. Он умеет сидеть совершенно неподвижно. Оружия у него с собой нет – его отобрала охрана. Это Лора нашла Дахуна, а Джек доверяет ее мнению.

– Что вы можете сделать? Что вы сделаете?

– Все. Моя команда будет охранять ваше мэрское величество, и миссис величество, и всю вашу свиту. Мы будем совершать для вас вылазки, давать советы по обеспечению безопасности, и все это – абсолютно конфиденциально. Мы гарантируем качество своей работы. Вас не коснутся.

– Вы, наверное, хотели сказать «вас не тронут»?

– Нет, не хотел.

– Ну ладно. – Джек складывает пальцы домиком. После очередного мытья они пахнут алоэ вера. – Вот что я вам скажу. Мне нужно посетить Атево. Сопроводите меня. Мне нужно подумать по пути, а после мероприятия я дам вам ответ.

– Зачем? Вы можете просто позвонить или написать мне.

– Затем, что я хочу за вами понаблюдать. Мне нравится знать людей, которых я нанимаю. – Он кивает Лоре. – Мы уезжаем.

Возле библиотеки установили помост и трибуну, но прежде, чем Джек до них добирается, ему приходится перездороваться с целой толпой. Лора снабжает его информацией о каждом из гостей. Джек в свою очередь пытается вызвать у нее улыбку, но это не срабатывает. Она очень сосредоточенна.

– …на ее сына напала стая диких собак, и для него пришлось выращивать новое яичко в лаборатории. Не упоминайте об этом, но скажите все, что нужно, рукопожатием и сочувственным взглядом. А через тридцать секунд кивните. Она кивнет в ответ. За ней стоит Толани, крупный инвестор, тупой, как целая стая додо, зато гений в футболе. Счет во вчерашнем матче был три-ноль в пользу его команды. Упомяните об этом.

И так далее и тому подобное.

Сейчас темнее, чем должно было быть, потому что мероприятие проводится позже назначенного времени. Поспешно установленные прожектора излучают жар, но Джек не потеет. Он переходит на автопилот, и его тело становится политической машиной. Ему нужно освободить свой ум, чтобы сосредоточиться на президенте. После их катастрофического разговора Лора смотрела на него спокойно и уверенно, убежденная в том, что у Джека есть план. Плана у него не было, но она этого не знала и не поверила, когда он ей сказал. И тем не менее. До выборов шесть месяцев. Он что-нибудь придумает. Никто не осмелится составить ему конкуренцию. Дахун постоянно находится на расстоянии вытянутой руки, какой бы плотной ни была толпа. Хорошо.

Первые ряды заняты детьми, и Джек направляется к ним. С детьми легче общаться, и от них не несет потом. Предупредительный взгляд он ловит за две секунды до того, как в его личное пространство вторгается Картер Адевунми. Один из его самых крупных инвесторов.

– Джек, – говорит Картер.

– Картер, – говорит Джек.

– Я слышал, что будут выборы.

Так быстро? Откуда, черт возьми, он узнал? Кто-то слил информацию?

– Простая формальность, – говорит Джек. – Президенту нужны гарантии. У нас и раньше бывали выборы.

– Да, Джек, но у тебя не было конкурентов.

– Если появится достойный кандидат…

– Я слышал, что на этот раз он появится.

– Что? – «Что?»

– Ах, твое лицо. Кажется, я впервые вижу тебя удивленным. – Картер смеется. Его смех напоминает Джеку ослиный рев. Лора идет на перехват, рассекая толпу, чтобы добраться до них. Дахун бесстрастен – трудно понять, слышит ли он их разговор. У трибуны собираются одетые в школьную форму дети с букетами цветов.

Джек понижает голос, стараясь говорить невозмутимо.

– Ты знаешь, кто это?

– Нет. Послушай, Джек, все эти годы ты хорошо относился ко мне, а я хорошо относился к тебе. Ты мне нравишься, и ты об этом знаешь, поэтому, пожалуйста, не обижайся, когда я скажу, что отзываю свою поддержку до окончания выборов. Я желаю тебе удачи и верю в твою победу. Мой голос – за тебя. – Он хлопает Джека по плечу и удаляется; его дыхание пахнет мятой. Лора подходит с запозданием; брови у нее приподняты: «Вы чего-то от меня хотели?» За столько лет между Джеком и его секретаршей словно бы возникла телепатическая связь. Не такая, как у тех правительственных телепатов, которые все то ли поумирали, то ли были казнены. Обычная человеческая.

Он собирается ее проинструктировать, но тут замечает одного из школьников, сидящего поодаль от всех остальных. Джеку нравится общаться с детьми. Их мысли обычно просты, чисты и освежающи. Он подходит к мальчику и садится рядом с ним в первом ряду, лицом к кучке других детей.

– А ты чего к ним не присоединишься? – спрашивает Джек.

– Ты – Джек Жак, мэр.

– Мне кажется, ты не должен обращаться ко мне…

– Не двигайся. Оставайся на месте.

Что-то не так. У мальчика взрослый голос; он поднимает глаза к темнеющему небу. Движение плавное, но механическое. Прежде чем Джек успевает продолжить мысль, к нему бросается Дахун, отшвыривая с дороги стулья и вопя, чтобы Джек убирался. Дахун хватает мальчишку и погружает в его шею армейский нож. Крови нет, ребенок не кричит от боли. Дахун залезает в рану руками и копается в ней, что-то ища; на лице его застывает гримаса сосредоточенности. Он извлекает какую-то штуковину, какое-то устройство. Раздается свист, становящийся все громче, – такой звук Джек уже однажды слышал. Он оглядывается в поисках ракетного следа, но тот еще не виден. Дахун бьет по устройству, пытаясь его уничтожить. Он находит какую-то важную деталь и ломает ее как раз в тот момент, когда Джек замечает ракету, – слишком близко.

Люди уже сообразили, что им грозит опасность, и теперь бегают, кричат, толкаются и прячутся. Ракета взрывается в двадцати футах над библиотекой. Ударная волна сокрушительна; все окна разбиваются. Пока что никто не пытается совладать с ситуацией, однако один из телохранителей Джека вскоре оказывается рядом. В нескольких футах от них валяется подобие ребенка, выброшенное, как вчерашняя газета. Трибуна разнесена на куски, повсюду кружат цветочные лепестки, а среди обломков видны изуродованные тела детей. Есть и трупы взрослых, но большинство отделалось ранами. Уже воют сирены. Быстро среагировали. Звон в ушах Джека начинает униматься, и он видит, как к нему приближается покрытый пылью Дахун.

– Не стоит благодарности. Я нанят. За спасение вашей жизни мне причитается бонус в размере пятидесяти тысяч долларов. Американских долларов. О, и поскольку вас только что пытались убить, я хочу, чтобы вы знали: цена могла бы взлететь, как ракета, но останется прежней; простите за каламбур.

Джек кивает и вяло машет рукой куда-то в сторону Дахуна:

– Да-да, делай как знаешь и что должен.

Дахун осматривает его.

– У вас, похоже, кружится голова. Возможно, это сотрясение мозга. Вернемся к этому разговору завтра.

Картера среди раненых Джек не замечает. Какая жалость. Подходит Лора; из уха у нее течет прозрачная жидкость.

– Кажется, тебя нужно подлатать, – говорит Джек.

– Позже схожу, – отвечает она. – Президент только что пытался вас убить.

– Да.

– Как вы собираетесь на это ответить?

– Я не стану отвечать. Сегодня он выступит с соболезнованиями и осудит произошедшее в самых категоричных выражениях. Возможно, даже предложит правительственную помощь. В любом случае это будет дымовая завеса. Вот что мне от тебя нужно: выясни, кто будет моим конкурентом на этих выборах.

– Я уже знаю, – сообщает Лора.

Прежде чем он успевает спросить, звонит телефон; это его жена. Она уже знает о взрыве и, выслушав рассказ Джека, говорит: «Mimi l’epon agbo nmi; ko le ja». «Мошонка козла болтается, но не отваливается». Иными словами: да, твой мир пошатнулся, но у тебя хватит сил, чтобы это пережить.

– Я тебя люблю, – говорит Джек.

– Возвращайся домой. Ты сегодня уже достаточно сделал.

Джек дома.

– Белый шум.

Нет.

– Песни китов.

Нет.

– Шум прибоя.

Нет.

Джек дома. Для него это первый момент покоя за весь день; но покоя нет. Его ум не перестает кипеть. Джек не помнит, чтобы когда-нибудь так уставал. Ему уже доводилось обманывать смерть, но адреналиновая реакция наступает каждый раз – как и теперь. Он дрожит, не сопротивляясь этому, принимая это. Ощущение похоже на страх, но Джек не боится. Он опрокидывает стул и позволяет себе упасть вместе с ним. Миг невесомости краток, но до того, как спинка стула ударяется об пол, впечатавшись в спину и затылок Джека, он утрачивает контроль. Он царапает икры о передние ножки стула, ноги резко сгибаются в коленях. Руки остаются неподвижными. Джек принимает боль, впитывает ее. Он слышит голос из прошлого: «Это величайший жизненный урок, мальчик. Ты садишься на стул, опрокидываешь его, отказываешься от контроля, принимаешь удар, а потом ждешь в тишине. Если жизнь не заговорит с тобой, делай это снова и снова, пока эта сука не выдаст тебе свои секреты».

Джек ждет в тишине, но жизнь ничего ему не выдает, поэтому он встает, поднимает стул и повторяет все еще раз. И еще раз. В голове у него поет кровь, локти болят, ноги покрыты синяками. Жизнь, или Вселенная, – не важно, – шепчет ему. Контроль снова в его руках. Джек подходит к окну, велит ему стать прозрачным и устремляет взгляд на купол.

Джек дома.