Электронная библиотека » Тадеуш Доленга-Мостович » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Знахарь"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 22:36


Автор книги: Тадеуш Доленга-Мостович


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 6

С того дня и прижился Косиба на мельнице Прокопа Мукомола. И хотя он никогда не смеялся, да и улыбался крайне редко, было ему здесь так хорошо, как никогда и нигде раньше. Работы он не боялся, рук и спины своей не жалел, болтать не любил, так что старый Прокоп ни в чем не мог его упрекнуть. Наоборот, мельник был очень доволен новым работником. А если и не показывал этого, то только потому, что не было у него такой привычки.

Антоний Косиба исполнял любую работу, какую только ему поручали. Работал при задвижках, на ссыпке, у весов и у жерновов. Если где-то что-то ломалось, он тут же старался починить, а поскольку от природы был смекалист, то и стал добрым помощником. Не раз так бывало, что скоба треснула или зубчатое колесо с оси соскочило, а он уже знал, как следует поправить, и умел это сделать, поэтому без кузнеца и без колесника обходились.

– Умелый ты человек, – говаривал Виталис. – Видать, успел побродить по свету.

А в другой раз заметил:

– Ты ведь не такой уж и старый. Будешь Прокопу служить по-умному, так глядишь, еще и жену себе заработаешь, женишься на Ольге-вдовице.

– Болтаешь, сам не знаешь что, – пожал плечами Антоний. – Ни у них, ни у меня таких мыслей и близко нет. Какого лиха мне это надобно?

Постукивало мельничное колесо, шумел бурный поток воды, потрескивали жернова. Белая мучная пыль стояла в воздухе, насыщая его хлебным вкусом. С рассвета до заката работы хватало. Даже с избытком. Зато в воскресенье можно было отдохнуть и размять кости. Но и тогда Антоний не старался сблизиться ни с веселой Зоней, ни с Наталкиной матерью Ольгой, хотя обеим он нравился и относились они к нему весьма доброжелательно. Чаще всего он проводил свое свободное время с Наталкой.

Один день был похож на другой, и ему самому казалось, что так оно уже и будет всегда, как вдруг произошел случай, который не только все изменил, но и стал великим событием для семьи Прокопа Мукомола.

А случилось вот что: в субботу, как раз перед остановкой колеса, треснула дубовая ступица. Ее следовало как можно скорее скрепить железным обручем. Прокоп чуть не бегом принес инструменты, а потом почти три часа потел, прежде чем ему удалось закончить починку. Поскольку инструменты свои старик ценил более всего и хранил их всегда у своей кровати, то и велел отнести ящик в комнату. Антоний вскинул ящик на плечо и пошел. До сих пор он ни разу в комнаты не заглядывал, потому что любопытен не был, а надобности никакой не имел.

Чисто там было необыкновенно. Белые накрахмаленные занавесочки на окнах и горшочки с геранью. На высоких кроватях чуть не до самого потолка громоздились пирамиды мягких подушек, пол был выкрашен в красный цвет.

Антоний отступил, чтобы еще старательнее вытереть ноги, и вошел. Во второй комнате он увидел Василька. Тот лежал в кровати и плакал. Заметив Антония, он начал было успокаиваться, но вдруг позвал:

– Слушай, я больше не выдержу. Лучше помереть, чем так жить. Я покончу с собой. Так уж мне на роду написано.

– Не болтай глупости, – спокойно отозвался Косиба. – У людей разные несчастья случаются, а они все-таки продолжают жить…

– Жить? Зачем?.. Чего ради я должен валяться тут, как колода, и гнить?..

– Зачем же гнить?..

– А какой с меня прок? Ни себе ни людям. Так и будет всю жизнь. Лежу я тут и все время об одном думаю. И додумался: нет у меня другого выхода.

– Брось ты эти дурные мысли, – буркнул Антоний, скрывая волнение. – Ты еще слишком молод.

– И что мне с этой молодости! Какая у меня молодость, если не могу на ноги встать, сам ходить не могу. Был бы старым, тогда уж ладно… А все кара Божья за грех отца! Почему я должен за него страдать? Мне-то за что? Разве это я у дядьки его долю отобрал?.. Не я! Не я! Это все отец. Почему ж мне калекой быть в наказание?..

Антоний опустил глаза. Он не мог смотреть на этого симпатичного парнишку, почти еще подростка, который в отчаянии оплакивал свою жизнь.

– А ты о чем-нибудь другом подумай, – не слишком убедительно посоветовал Косиба.

– Да о чем же мне думать, о чем? Я ведь как только посмотрю на свои ноги и думаю: уж лучше бы мне и не родиться вовсе… Вот, глянь!

Он сдернул одеяло и открыл ноги.

Исхудавшие, неестественно тонкие ноги были покрыты наростами и розовыми полосками шрамов, которые еще не успели побелеть и зарубцеваться.

Василь еще что-то говорил, но Косиба уже не слышал его, не различал слов. Он смотрел точно зачарованный. И чувствовал, как с ним самим происходит что-то странное. Появилось ощущение, будто он уже когда-то все это видел и зрелище это привычное и правильное. Непреодолимая сила заставила его наклониться над лежащим калекой. Он протянул руки и стал ощупывать голени и колени. Его толстые пальцы с ороговевшей кожей с безошибочным мастерством пальпировали дряблые мышцы больного и отыскивали под ними искривления неправильно сросшихся костей.

Дышал Антоний тяжело, словно делал большое усилие. Боролся с собственными мыслями, захлестнувшими его. Ну да, конечно, теперь он это понимал с необычайной ясностью. Просто вот тут кости срослись неправильно. Так быть не должно. И тут то же самое. Как же еще!

Он выпрямился и отер рукавом пот со лба. Глаза его горели, а побледнел он так, что Василь спросил:

– Что с тобой?

– Подожди, Василек, – отозвался вдруг Антоний осипшим голосом, – как давно ты упал и сломал ноги?

– Пятый месяц… Но…

– Пятый? Но кости-то тебе складывали?

– Складывали. Доктор из местечка, из Радолишек.

– И что?

– Говорил, что я выздоровею. Наложил мне на ноги дощечки и забинтовал. Я два месяца лежал, а когда он снял повязку…

– Что тогда?

– Тогда он сказал, что уже ничего не поможет. Такой, дескать, перелом, что ничего поделать нельзя.

– Нельзя?

– Ага! Отец хотел меня в самое Вильно везти, в больницу. Но доктор сказал, что это бесполезно, потому как тут и сам Господь Бог не поможет.

Антоний рассмеялся.

– Неправда.

– Как это – неправда? – дрожащим голосом спросил Василь.

– А так, неправда это. Вот! А ну, пошевели пальцами!.. Видишь… Неправда! Вот если б ты не смог пошевелить, тогда и в самом деле конец. А ступнями?

– Не могу, – скривился Василь, – больно.

– Больно?.. Так и должно болеть. Значит, все хорошо.

Сдвинув на переносице брови, Антоний, похоже, что-то обдумывал. Наконец сказал уверенно, без тени сомнений:

– Тебе надо снова сломать ноги и правильно сложить кости. Как они должны быть. И тогда ты выздоровеешь. Если б ты пальцами двигать не мог, то все было бы кончено, а так – можно.

Василь в изумлении смотрел на него.

– А ты-то откуда это знаешь?

– Откуда?.. – Антоний засомневался. – Не знаю откуда. Только это совсем не трудно. Вот, сам посмотри. Тут у тебя криво срослось и тут тоже, а на той ноге еще хуже. А здесь наверняка трещина аж до самого колена.

Он нажал и спросил:

– Больно?

– Очень больно.

– Вот видишь. И тут должно быть точно так же!..

Калека зашипел от боли под нажимом его пальца.

Антоний улыбнулся.

– Видишь!.. Тут надо взрезать кожу и мышцы. А потом молоточком… или пилочкой. И снова правильно все сложить.

Обычно спокойный и даже скорее флегматичный, Антоний теперь изменился до неузнаваемости. Он оживленно объяснял Василю, что нельзя тратить время, что надо сделать все как можно скорее.

– Доктор Павловский не согласится, – покачал головой Василь. – Он как один раз что скажет, так потом и слушать ничего не хочет. Разве что в Вильно поехать?

Он весь дрожал от волнения и надежды, которую пробудил в нем Антоний, и с тревогой вглядывался в него.

– Не надо ехать в Вильно! – сердито отрезал тот. – И никого нам не надо. Я сам! Я сам это сделаю!..

– Ты? – уже с полным недоверием воскликнул Василь.

– Ну да, я. И вот увидишь: ходить будешь, как прежде.

– А откуда ж ты такое умеешь? Это ж операция. Надо курс наук скончить, чтоб такое знать и уметь. Ты уже делал это когда-нибудь?

Антоний нахмурился. Он не мог справиться со своим странным влечением, что-то прямо-таки вынуждало его упорствовать в своем решении. Но одновременно он все-таки сообразил, что ему не дадут его осуществить, просто не позволят, не поверят. Конечно же, он никогда не занимался лечением, а уж тем более складыванием костей в сломанных ногах. Он совершенно точно знал, что среди многих ремесел, которыми ему удалось овладеть во время своего многолетнего бродяжничества, не было медицины, он никогда никого не лечил. И сам теперь удивлялся себе – почему он с такой уверенностью смог определить, что увечье Василя можно вылечить. Он удивлялся, но это ни в малейшей степени не влияло на его убежденность и не ослабляло решимости.

Антоний Косиба не любил вранья. Однако на сей раз он не хотел отказываться от него, раз это могло помочь ему достичь цели.

– Делал ли? – Он пожал плечами. – Да много раз. И тебе сделаю, и ты выздоровеешь! Ты же неглупый парень и согласишься.

Дверь приоткрылась, и маленькая Наталка позвала:

– Антоний, иди ужинать! А тебе, Василек, в кровать принести или как?

– Не буду я есть, – нетерпеливо отрезал Василь, сердясь, что прервали столь важный разговор. – Пошла прочь, Наталка!

Он снова принялся расспрашивать Антония и отпустил его только тогда, когда в сенях раздался голос матери, звавшей работника.

Через два дня старый Прокоп подозвал к себе Антония. Мукомол сидел на дворе перед мельницей и попыхивал дымком из своей трубочки.

– Что это ты там наговорил моему Васильку? – спросил он задумчиво. – Вроде как про лечение какое-то.

– Правду сказал.

– Какую такую правду?

– А что я могу избавить его от увечья.

– Как же ты можешь?

– Надо разрезать, кости снова сломать и заново сложить. Они плохо были сложены.

Старик сплюнул, погладил свою седую бороду и махнул рукой.

– Перестань. Сам доктор сказал, что тут уже ничем не поможешь, а ты, глупый невежда, хочешь все изменить?.. Правда твоя, в разных ремеслах ты мастерски разбираешься. Не стану спорить. Да и грех было бы… Только с человеческим телом не все так просто. Надо знать, где какая косточка, где какая жилочка, что к чему подходит и какое каждая такая штучка значение имеет. Вот я сам не раз порося или там телка на сей предмет разделывал. Столько там всяких разных штуковин, что и не разберешь. А ведь что они такое по сути своей?.. Скотина. А у человека внутри все такое тонкое. Надо разбираться в этом. Это ж тебе не силосорезка, которую развинтишь, все гаечки и прочие винтики на земле разложишь, а потом снова все сложишь, смажешь маслицем – и будет она резать лучше прежнего. Тут знать да уметь надо, школу закончить, курс наук там…

– Как хочешь, – повел плечом Антоний. – Да разве я настаиваю, что ли? Я говорю, что смогу, потому как уже не раз людей из такой беды вытаскивал, значит, умею. Разве ты когда-нибудь слышал, чтоб я слова на ветер бросал или попусту хвалился?

Старик молчал.

– Разве случилось когда, чтоб я сказал, что знаю какую-нибудь работу, а потом испортил дело? – продолжал Антоний.

Мукомол кивнул.

– И то правда! Грех было бы перечить! Ты смекалистый, и я не жалею, что взял тебя. Но тут речь о моем сыне. О последнем оставшемся у меня сыне. Ты должен понимать…

– Неужели ты хочешь, чтоб Василь навсегда остался калекой? Так вот, знай, что со временем ему станет хуже, а не лучше. У него отломились кусочки костей. Я их сам рукой нащупал. Ты говоришь, что тут наука надобна. Так была у тебя наука. Ведь тот доктор из местечка ученый. А что он сделал?

– Если уж ученый не сумел справиться, так неученому и браться нечего. Разве что… – Мукомол заколебался, – разве что в Вильно его отвезти, в больницу. Только денег это больших стоит, да и, опять же, неведомо, поможет ли…

– А тут и затрат никаких. Ты ж мне ни гроша не заплатишь. Я и не настаиваю, Прокоп. Еще раз повторяю: я не напрашиваюсь. От чистого сердца, просто из сочувствия всем вам хотел помочь. А если ты боишься, что Василь от этого умереть может или еще сильнее заболеть, то имей в виду две вещи. Во-первых, ты вправе будешь хоть бы и убить меня. Защищаться не стану. А захочешь – буду до самой смерти своей на тебя даром работать. Что ж тут поделаешь! Жаль мне паренька, и знаю я, что справлюсь. А во-вторых, Прокоп, знаешь ли ты, какие мысли ему в голову забредают?

– Что за мысли такие?

– А такие, чтобы с жизнью покончить.

– Тьфу, даже не говори таких слов, чтоб не сглазить, – вздрогнул Мукомол.

– Я-то не стану. А вот он, Василек, все время над этим думает. И мне говорил, и другим. Сам спроси Зоню или Агату.

– Во имя Отца и Сына…

– А ты, Прокоп, к Богу-то не взывай, – сердито прибавил Антоний, – потому что все болтают, что несчастья с твоими детьми – это наказание Божье за то зло, что ты брату причинил…

– Кто так говорит?! – рассвирепел старик.

– Кто, кто… Да все. Вся округа. А если тебе уж так интересно, то и сын твой то же самое говорит. «Почему, – жалуется он, – я страдать должен, навечно калекой сделаться за грехи отца?..»

Наступила тишина. Прокоп опустил голову и сидел, точно окаменевший.

Его длинные седые волосы и борода чуть колыхались от ветра.

– Господи, помилуй мя, помилуй мя, Господи, – тихо шептал он.

Антонию сделалось крайне неловко. Ведь он бросил в лицо этому бедному старику самое страшное обвинение, причинил ему боль. Желая как-то смягчить свои слова, он снова заговорил:

– Что люди болтают, это, конечно, выдумка… Никому не может быть ведом приговор Божий. А Василь молодой и еще глупый. Я вот не верю в эти россказни.

Старик не шевельнулся.

– Я не верю, – продолжал работник. – А лучшее тому доказательство – что твоего сына можно вылечить, и я его вылечу. Подумай, Прокоп, я ведь тебе только добра желаю, потому как знаю, что и ты мне зла не желаешь. Сам посуди, что будет, когда наперекор всем сплетням Василь выздоровеет, начнет ходить, как все люди, работать станет? Будет кому мельницу после себя оставить, а на старости лет родной человек будет для тебя опорой, заботой окружит… Подумай, разве не заткнутся все эти болтуны, когда увидят здорового Василя?

Мукомол тяжело поднялся с чурбана и посмотрел на Антония. В глазах его поблескивали тревожные искорки.

– Слушай, а ты поклянешься мне, что парень не помрет?

– Поклянусь, – серьезно ответил тот.

– Тогда пошли.

Мельник молча двинулся вперед. Заглянул в комнаты, там никого не было. В углу перед иконой трепетал маленький огонек лампады.

Прокоп снял икону с гвоздя, торжественно поднял ее над головой и сказал:

– Святой Пречистой Девой…

– Святой Пречистой Девой, – повторил Антоний.

– Христом Спасителем…

– Христом Спасителем…

– Клянусь.

– Клянусь. – И для подтверждения клятвы повторил: – Клянусь. – А затем поцеловал образ, который ему поднес Прокоп.

Все должно было происходить в полной тайне. Прокоп Мукомол не хотел, чтобы из-за разговоров об операции в округе опять ожили все слухи про изгнанного брата и про Божью кару, которая должна была постигнуть его потомство. Несмотря на клятву Антония Косибы и исключительное доверие, которое Прокоп питал к нему, он все-таки должен был учитывать возможность смерти сына.

Поэтому даже самым близким Прокоп ничего толком не сказал. На следующий день, как и задумал Антоний, бабы тщательно прибрались в пристройке. Там затопили печь, поставили бадью с водой и две самые большие кастрюли, а затем перенесли туда кровати Василя и Антония.

Бабам и второму работнику Прокоп только и сказал:

– Антоний знает способ лечения, вот и будет лечить Василька.

Между тем Антоний подобрал себе среди инструментов молоток и небольшую пилу, которую до белизны вычистил дробленым кирпичом и приделал к ней ручку. Потом нашел долото и два ножа. Все это он долго точил, а поскольку делал он это в кладовке, никто не мог за ним подсматривать. Никто не видел и то, как он выстругал две вогнутые дощечки.

Старый Прокоп с самого утра отправился в местечко, а вернувшись, занес Антонию в пристройку какие-то свертки. Это были вата и йод. А перевязочный материал Косиба изготовил сам из двух простыней.

Вечером в пристройку перенесли Василя, и они провели эту ночь вдвоем. Пристройка состояла из одного большого помещения с тремя окнами и темной нишей-альковом. Василю поставили кровать в комнате. Альков занял Антоний. Как и в домашней кухне, тут вдоль стены стояли лавки, а в углу – большой стол.

Василь никак не мог заснуть. Все время расспрашивал Антония о разных деталях предстоящего.

– Да спи ты уже, – оборвал его наконец Антоний. – Что ж ты, как баба, боли боишься?!

– Да я не боли боюсь. Где уж там. Сам увидишь. Я и не пискну. Только о том и прошу тебя, чтоб ты на боль не обращал внимания. Я вытерплю. Лишь бы получилось все.

– Все будет хорошо.

На рассвете мельница заработала как обычно. С той только разницей, что обе молодые женщины вынуждены были помогать вместо Антония.

– Что ж это у тебя, Прокоп, – подшучивали мужики, – на бабах мельница крутится?

Но Прокоп на шутки не отвечал. Его занимали совсем другие мысли. Он делал свое дело, а про себя беспрерывно молился.

Между тем солнце уже поднялось над застилавшей горизонт дымкой и залило весь мир теплым светом. В пристройке стало совсем светло.

Антоний уже давно встал и возился с подготовкой к операции, что-то бормоча себе под нос. Василь молчал, неотрывно наблюдая за ним. Этот бородатый великан казался ему совершенно исключительным человеком, таинственным и опасным. В его поведении, в торопливости, сменявшейся внезапной недолгой задумчивостью, в мимолетных улыбках и нахмуренных бровях было что-то такое, что вызывало суеверный страх. Василь знал, что сейчас сюда никто не придет, а значит, он полностью во власти этого человека. Знал он и то, что теперь уже никакие просьбы не помогут, что Антоний ни за что не отступит от задуманного. Может, Василь и позвал бы на помощь, но даже на это его не хватило. Он только смотрел, словно зачарованный, на непонятные действия Антония, на то, как тот побросал разные инструменты в кипящую воду, как завернул их в простыни, как положил на табуретке свернутые бинты… как достал откуда-то веревки…

Василек подумал, что так, должно быть, выглядит палач, который готовится пытать преступника. Тем более изумился он, когда вдруг услышал над собой теплый и сердечный голос, так отличавшийся от обычной манеры Антония в разговорах.

Антоний наклонился над ним и произнес ласково и доброжелательно:

– Ну, приятель, смелее, по-мужски! Придется потерпеть, если хочешь снова быть справным, ловким парнем. Все будет хорошо. Давай, обопрись на меня.

Он взял калеку на руки и положил его на стол.

– Видишь ли, – продолжал Косиба, – я знаю, что ты смелый, что стиснешь зубы и даже не пикнешь. Но все-таки ты можешь невольно вздрогнуть, поэтому я должен тебя привязать. Потому что малейшая твоя дрожь может всю мою работу испортить.

– Вяжи, – прошептал Василь.

– И не смотри сюда. Поглядывай на потолок или вон через окошко на облачка в небе.

Этот спокойный голос принес облегчение издерганным нервам Василя. Он чувствовал, как плотно обвивают его шнуры; теперь он был так крепко привязан к столу, что даже пошевелиться не мог. Покосившись в сторону, он еще заметил, как Антоний высоко закатал рукава и долго мыл руки в горячей воде, над которой поднимался парок.

Потом звякнули инструменты, еще секунда – и он почувствовал точно быстрое прикосновение раскаленной проволоки к правой ноге. И еще два раза!.. Боль становилась все сильнее. Василь изо всех сил сжал челюсти, на глазах у него выступили слезы. Ему казалось, что прошло уже много часов, а боль все нарастала… Наконец сквозь стиснутые зубы его прорвался сдавленный, длинный вой:

– А-а-а-а-а…

Вдруг на изболевшуюся ногу обрушился сильный удар. Боль оказалось столь страшной, что огнем пронзила его до мозга костей, мышцы свело в смертельной судороге. Перед глазами закружились серебристые точки.

«Умираю», – подумал Василь и провалился в обморок.

Когда же он снова пришел в себя, первым его ощущением был вкус водки во рту. Он чувствовал себя бесконечно слабым. Не мог даже веки приподнять, не понимал, где находится и что с ним случилось. Потом уловил запах табачного дыма и различил шепот. Разговаривали двое. Да, он узнал голоса отца и Антония.

С трудом разлепил веки. Вскоре глаза его привыкли к свету. Напротив на лавке сидел отец и внимательно на него смотрел. Рядом стоял Антоний.

– Глаза открыл, – сказал отец. – Сынок… Василек! Бог милосерден к нам, грешным! Да святится имя Его ныне присно и во веки веков! Сыночек, жив ли ты? Жив?..

– Отчего ж ему не жить, – усмехнувшись, произнес Антоний и подошел к кровати. – Жив и должен выздороветь.

– Это ты мне ноги складывал? – шепотом спросил Василь.

– А как же. И все хорошо получилось. Перелом у тебя был страшный, а тот доктор еще больше все напортил. Но теперь можешь лежать спокойно. Все должно срастись правильно.

– И я буду… буду ходить?..

– Будешь.

– Как все?

– Точно так же.

Веки Василя снова опустились.

– Заснул, – пояснил Антоний. – Пусть спит. Сон придает сил.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 5.4 Оценок: 15

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации