Текст книги "В стране «Тысячи и одной ночи»"

Глава шестая

Одной рукой не хлопнешь, одной ногой не побежишь.

Арабская пословица

После происшествия со вставной челюстью мы с Рашаной и детьми неделю спали все вместе, в одной кровати.

На ночь я подпирал дверь изнутри стулом, а под подушку прятал индийский кинжал. Ясно было, что Лайачи ненормальный, но уволить его сразу я не решился – не знал, с какой стороны к этому делу подступиться. Да и опасался: вдруг он вынет вставные челюсти и снова набросится – уже на нас.

Через неделю я, наконец, набрался смелости и разыскал Османа – он сгребал палую листву.

– Мне придется отпустить твоего брата, – дипломатично выразился я. – Он без всякой причины напал на каменщика. И пока Лайачи поблизости, мне неспокойно. Да и не только мне.

Опершись на грабли, Осман потер подбородок.

– Лайачи с детства такой, – сказал он. – Все знают, что он помешанный. По правде говоря, его следует держать взаперти.

– Почему же ты сразу не сказал? А еще убеждал меня: мол, он человек надежный.

Осман закусил верхнюю губу.

– В нашей стране, – нахмурился он, – узы крови много значат. И всегда подразумевают обязательства.

Дни становились короче, с севера повеяло зимой. В Марокко есть верная примета близких холодов – на улицах не протолкнуться от тележек, доверху груженых апельсинами. Первые апельсины кисловаты, но с каждой неделей становятся все слаще.

А мне по-прежнему не было покоя. И это в собственном доме! Зохра донимала меня, убеждая прибегнуть к помощи ее знакомой колдуньи. Я же ну никак не хотел идти на поводу у прислуги – еще чего доброго возомнит, будто имеет надо мной власть. И в то же время испытывал необходимость с кем-то поговорить об этих загадочных надписях на двери. Да и о волшебном ковре, часто являвшемся во сне.

Тут снова позвонил Оттоман.

Я знал о его прошлом, был немного осведомлен о деловых успехах, но его личная жизнь оставалась для меня тайной. Я не знал даже, женат ли он. Личность Оттомана как-то не располагала к подобным вопросам.

Мы встретились в кофейне возле его дома в фешенебельном пригороде Касабланки. В кофейне, как обычно, сидели небритые мужчины в длинных, просторных джеллабах, однако она отличалась от традиционного заведения. Во-первых, здесь подавали настоящий кофе, а не то пойло, которое я обычно хлебал, уже привыкнув к его отвратительному вкусу. Во-вторых, было много женщин. Которые не имели ничего общего с извечными свирепыми старухами – в кофейне сидели блондинки в смелых нарядах, с ярко накрашенными губами. Еще непривычнее было то, что они курили.

Оттоман в общих чертах поделился своей задумкой.

– Начнем с малого. Найдем сказителя и поселим его в бидонвиле,1414
  Бидонвиль (франц.) – французское слово для обозначения городских трущоб.


[Закрыть] там, где жил Хишам. Я буду платить ему жалованье, а он – день и ночь рассказывать притчи, возрождая традицию, которая вот-вот умрет.

Я с энтузиазмом кивал, издавая одобрительные возгласы.

– Постепенно мы расширим поле деятельности, – продолжал Оттоман, – и в скором времени притчи зазвучат уже в десятках кофеен по всему Марокко. Совсем как в старые добрые времена.

Глаза Оттомана горели, он будто всматривался в даль, разглядывая возникший мираж.

– Но и на этом мы не остановимся, – сказал он. – Притчи зазвучат на железнодорожных станциях, автобусных остановках, рынках, даже в офисных конторах!

Обычно говоривший тихо, Оттоман разошелся – он уже громко вещал.

– Но кто будет платить всем этим сказителям? – спросил я.

– Спонсоры, – ответил Оттоман. – Фирмы. Сказители могут получать деньги, снимаясь в их рекламе по телевизору.

– Выходит, они превратятся в коммивояжеров?

Оттоман нахмурился.

– Нет-нет, ни в коем случае, – запротестовал он. – Не коммивояжеры, а представители крупных торговых марок. «Кока-Кола», «Пепси», «Макдоналдс»… Представляешь?!

Моя беда в том, что по жизни я – жертва. Я вечно позволяю втянуть себя в сомнительные предприятия, из которых потом так просто не выпутаться. Мне бы крепко пожать Оттоману руку, поблагодарить за кофе да уйти. Но я сидел и восхищался гениальной идеей. Что Оттоману только льстило. Да еще предложил свою помощь.

*

Через неделю я уже шел по центральной площади Марракеша – Джемма аль-Фна. И кое-кого увидел. Мужчина был лысым, с длинной, жиденькой бороденкой, с серебряной серьгой в одном ухе, блестевшей на солнце. По его взгляду я сразу понял – он не из местных. А взгляд у него был такой, будто он узрел чудо.

Я шел в южном направлении, продолжая поиски своей притчи, а заодно – первого сказителя, необходимого для воплощения грандиозного замысла Оттомана. Марракеш виделся мне подходящим для этого местом.

Иностранец заговорил со мной. Он оказался немцем, звали его Каспар. Он рассказал, что путешествует вот уже шестнадцать лет, где только ни побывал. Небесно-голубые глаза немца горели, он размахивал руками, рассказывая: каждое мгновение странствий приближало его к главной цели – увидеть Джемма аль-Фна, Место казни.

– Вот он, мир, здесь, – с сильным баварским акцентом произнес Каспар.

Я спросил, что он имеет в виду.

Немец улыбнулся.

– Разве вы не чувствуете?

Я промолчал.

– Нет, правда не чувствуете? – переспросил он.

– Чувствую? Что?

– Вот она, жизнь, во всем ее многообразии! – сказал он.

Каспар поднялся и нетвердой походкой удалился, бормоча что-то о стакане холодной воды. Я стоял, в задумчивости глядя на людское коловращение: заклинатели змей и гадатели, знахари и сумасшедшие, странствующие зубодеры, колдуньи, продавцы воды и один-единственный слепой с протянутой в ожидании монеты рукой. Возможно, баварец прав: во всем мире не найдется другого такого места, где жизнь кипела бы во всех ее проявлениях.

Как и все, кто хоть раз побывал в Марракеше, я пытался понять этот город. Сидя в полюбившейся кофейне «Арга-на» с видом на площадь, я наблюдал, слушал, но не понимал. Африка это или Марокко? Или уже рай, где только и возможно насладиться такими цветами, звуками, ароматами?

На самом деле Марракеш – и то, и другое. И еще много что.

Я обходил площадь в поисках Халила, сына Халилуллы, того самого сказителя, с которым недавно познакомился. Но его нигде не было: ни его, ни других сказителей.

На мои расспросы сидевшие в ряд продавцы апельсинового сока ответили: большинство сказителей зарабатывают на жизнь чем-то еще – за притчи много не дают.

– В самом деле, к чему платить, – высказался один из продавцов, – когда можно бесплатно посмотреть телевизор, что дома, что в кофейне.

Глаза слепило неистово палящее солнце, привычное разве что коренным жителям Марракеша; я углубился в лабиринт узких улочек медины, что разбегались от яркой, оживленной площади. Прохладные каменные арки, внутренние дворики, отгороженные бамбуковыми решетками, – в их полосатой тени торговцы за прилавками походили на зебр… Медина в Марракеше это огромный рынок, на котором чего только нет: россыпи куркумы и красного молотого перца, горы подсоленного миндаля и фиников, ряды желтых кожаных туфель, страусиные яйца и ароматические палочки, хамелеоны в железных клетках с гнутыми прутьями и говяжье филе, любовно выложенное на веточки душистой мяты…

Пройдясь по узким улочкам, вы совершите путешествие назад во времени.

Пусть сегодня Марракеш, центр туризма, и процветает, его старый город, медина, остается нетронутым: жизнь в нем кипит, переливаясь через край, все такая же яркая и самобытная. И хотя теперь там продают пластмассовые куклы, сделанные в Китае, подержанные телевизоры, нагроможденные один на другой, мобильные телефоны, Марракеш продолжает жить ритмами прошлого. Форма меняется, в моду входит то одно, то другое, а суть, душа, остается неизменной.

Ища сказителя, я высматривал среди многочисленных лавок и лавочек кое-что особенное. Абдельмалик настоятельно рекомендовал мне зайти в необычный магазин под названием «Мезон-де-Мекнес»: как только я переступлю его порог, увижу мир другими глазами. Он несколько раз подробно объяснил, как отыскать магазин: дойти до улицы Баб Лаксур, от нее – по третьей улице налево, далее – по пятой направо, еще один поворот налево – у зеленой мечети, и снова поворот направо – у лавки мясника, торгующего кониной. Дойдя до хаммама, надо встать к бане спиной, пройти два метра направо и нырнуть в проулок, где валяются горы черствого хлеба.

Три часа я плутал по улочкам, забитым людьми и всевозможным товаром. И в какой-то момент оказался на верном пути: приметы совпали как подсказки на карте сокровищ. Я нашел и мечеть, и мясника, и ту самую баню, даже черствый хлеб. В дальнем конце переулка виднелся низкий арочный вход с аляповатой вывеской ручной работы. Вывеска гласила: «Мезон-де-Мекнес».

Вниз вели ступени, стертые многими поколениями торопливых покупателей. С низкого потолка свисала паутина, а на полках вдоль стен красовались сокровища: старинные берберские сундуки, серебряные чайники, скамеечки для ног, вырезанные из эбенового дерева, мечи воинственных племен, блоки французских почтовых открыток, древние фотоаппараты фирмы «Кодак», свечи, шелковые пояски на свадебные платья, богато украшенная верблюжья упряжь из темно-синей шерсти…

Хозяин магазина имел вид человека, довольного собой, с глазами табачного цвета, в заляпанной кофейными пятнами рубашке. Звали его Омар бен Мохаммед. Он сидел в кресле сразу на входе, за спиной у него светила настольная лампа. Я не сразу его заметил – глаза еще не привыкли к полумраку.

Поначалу Омар произвел на меня впечатление алчного дельца. Но вскоре выяснилось: помимо излюбленного занятия – сбывать туристам краденое, у него имелась куда более сильная страсть – он обожал рассказывать притчи.

Едва я переступил порог, как Омар заявил: ни одна вещь у него не продается. И как бы мне ни хотелось приобрести вон тот старинный сундук, вот этот щит одного из племен Сахары или, скажем, то янтарное ожерелье, мне их не продадут.

– Так это музей? – спросил я.

Омар бен Мохаммед поскреб щеку с отросшей седой щетиной.

– Мой магазин не такой, как остальные, – усмехнулся он. – В других магазинах – одни мошенники, они готовы вытрясти из вас последнее, мать родную продать.

– Значит, ваш товар лучше?

Омар высморкался в большой носовой платок, потер глаза большими пальцами.

– Да нет, – сказа он. – Все, что здесь разложено, самого низкого пошиба. Возможно, вам так не кажется, но это потому, что вы не разбираетесь. Да и освещение тут плохое, причем, неслучайно. Пустая консервная банка в таком тусклом свете покажется сокровищем. Возьмете это сокровище и только дома разглядите – барахло барахлом.

– Зачем вы мне все это говорите?

Омар развел руками.

– В этом моя проблема, еще с детства. Ну, да я уже смирился.

Опасаясь, что сейчас меня попросят об одолжении, я холодно заметил.

– У всех бывают проблемы.

– Да-да, вы правы, у всех, – согласился Омар. – Моя проблема в том, что я говорю только правду.

– Что же в этом плохого? Наоборот, это похвально.

Лицо хозяина магазина приняло страдальческое выражение.

– Вы не представляете, какое это мучение. Чтобы торговать здесь, в Марракеше, первым делом нужно научиться врать. Это умение передается от отца к сыну. Мало кто знает, но без умения врать в нашем деле не преуспеешь. Соврете удачно – разбогатеете. Довольная жена будет ласковой, как котенок, дети станут гордиться таким отцом.

– А вы сделайте вид, что тоже врете.

– То-то и оно, – сказал Омар. – Меня называют дураком, говорят, я должен облапошивать туристов – все так делают. Ведь турист не вернется. Говорят: для чего и существуют эти туристы, как не для нашей пользы?

– И?..

– И поэтому в моем магазине ничего не продается.

– Вот как!

Помолчав, Омар с улыбкой склонил голову набок.

– Да-да, ничего не продается… Все отдаю за так, совершенно бесплатно.

Я принялся рассматривать товар на полках. Один из сундучков мне особенно приглянулся. И я подумал, что не прочь заполучить его даром.

– В таком случае можно мне это?

– Конечно, – сказал Омар.

– Бесплатно? Вы отдадите его просто так?

– Я уже сказал: отдам.

– Как хорошо, что я заглянул к вам.

– Мне тоже очень приятно, – сказал хозяин магазина.

Я встал и подошел к полке с сундуком. Омар помог мне снять его и открыть крышку: изнутри сундук был обит выцветшей тканью вроде фетра.

– Но я должен вас предупредить, – тихо прибавил Омар.

– О чем?

– К каждому выставленному здесь изделию кое-что прилагается.

Я снова ничего не понял.

– Что же?

– Притча.

Я глянул на хозяина магазина, прищурив глаза.

– Вот как?

– Если вам что-то понравилось, – продолжал Омар, – придется заплатить за притчу.

И моргнул.

Я тоже моргнул.

Хозяин снова почесал заросшую щеку, а я тем временем раздумывал над предложением. В Марракеше торговцы отчаянно боролись за каждого туриста, ведь те платили наличными, так что Омар бен Мохаммед ловко придумал.

Хозяин было плотоядно усмехнулся, но тут же снова принял постный вид.

– И какая же притча прилагается к этому сундучку?

Он ненадолго задумался, пощипывая усы.

– «Всадник и змея».

– И сколько она стоит?

– Шестьсот дирхамов.

– Это же сорок фунтов! Для сундука слишком дорого.

– Я и говорю: товар у меня никудышный. Сундучок симпатичный, но не имеет никакой ценности.

– Тогда за что же я выложу шестьсот дирхамов?

Омар бен Мохаммед сложил руки с переплетенными пальцами на животе.

– За притчу.

Я вытащил три банкноты.

– Вот.

В следующее мгновение хозяин магазина спрятал деньги в потайной карман, и берберский сундучок был обернут мятыми газетными листами.

– Хороший выбор, – похвалил Омар.

– Но вы сами говорили: ничего стоящего у вас нет.

– Может, сундук и не хорош, – сказал Омар, – но вот притча «Всадник и змея» стоит в три раза дороже того, что я с вас взял.

Откинувшись в кресле, Омар бен Мохаммед уставился на круг света от лампы и начал.

– Давным-давно, еще в прежние времена, на расстоянии многих дней пути отсюда существовало королевство под названием Земля горшков и сковород. Жители этого королевства были счастливы и жили в достатке, продавая горшки и сковороды в соседние королевства.

Торговец замолчал, передавая мне стаканчик со сладким чаем из мяты.

– Так вот, в Земле горшков и сковород водились разные звери: львы, тигры, крокодилы, даже кенгуру. Не было только змей. Никто из жителей никогда не видел змею, даже не представлял, как она выглядит.

– Однажды дровосек прикорнул в лесу, а в это время длинная зеленая змея подползла к спящему и через раскрытый во сне рот дровосека проникла ему в горло. Дровосек проснулся, задыхаясь. С трудом поднявшись, он в ужасе замахал руками, издавая громкие стоны.

– По счастливой случайности мимо как раз проезжал всадник. Он увидел, как охваченный ужасом дровосек размахивает руками. Всадник прибыл из соседних земель, где змеи водились в изобилии: он тут же понял, в чем дело. Схватив плеть, всадник соскочил с коня и, подбежав к дровосеку, стал со всей силы стегать беднягу по животу.

– Дровосек пытался увернуться, но полузадушенный змеей и исполосованный ударами ни с того, ни с сего напавшего всадника, упал на колени. Змее внутри дровосека стало неуютно – она поднялась по горлу и выползла. Всадник убедился, что опасность дровосеку больше не угрожает, молча вскочил на коня и ускакал. Будучи родом из земель, где такие случаи не редкость, всадник не придал происшедшему большого значения.

– Дровосек же, придя в себя, понял: всадник бросился к нему без лишних слов только потому, что время было дорого – ядовитая змея в любой момент могла ужалить.

Омар бен Мохаммед вручил мне обернутый газетами сундучок. И усмехнулся.

– Возможно, вы тем более оцените притчу, потому что заплатили. Вспоминайте ее – каждый раз притча будет открываться вам с неожиданной стороны.

Через час я уже сидел со своим сундучком в парикмахерской через дорогу, дожидаясь одного сказителя. Встречу организовал по моей просьбе Омар бен Мохаммед. Как только я с ним простился, он пулей вылетел из магазина – побежал хвастаться удачной продажей «Всадника и змеи».

Так вот, Омар с восторгом рассказывал: Мурад – человек необычный, его род существует вот уже двенадцать веков. И все предки были сказителями. Будучи столь знатного происхождения, Мурад отличается от обычных людей.

Я спросил Омара, что он имеет в виду.

Торговец поднялся во весь рост – метр шестьдесят с небольшим – и воздел руки как при молитве.

– Слова – вот что течет в его жилах! – провозгласил он. – А не кровь, как у нас с вами.

Когда я сел на потертый диван, парикмахер, как водится, не обратил на меня никакого внимания.

Коротая время, я поинтересовался у парикмахера: слыхал ли он о сказителе по имени Мурад?

Едва услышав имя, парикмахер просиял.

– Его голос подобен пению тысячи ангелов, слова слетают с его губ, изливаясь водопадом. Притчи, рассказанные Мура-дом, завораживают.

– Так он личность известная? – спросил я.

Парикмахер потер руки.

– Да в Марракеше его каждый знает! – воскликнул он. – Завидев со своих балконов Мурада, жители радостно выкрикивают его имя. И в отчаянии рвут на себе волосы, когда он скрывается из виду.

Восторженные отзывы парикмахера произвели на меня впечатление. Я сидел на стареньком диване, смущенно ерзая, и с нетерпением ждал встречи.

Прошло сорок минут. Парикмахер полез в ящик под зеркалом и нашел среди всякого хлама старый компакт-диск. Помазал его кремом для бритья, смыл пену и аккуратно протер насухо. Вставил в магнитофон в ящике под раковиной, и по улицам старого Марракеша поплыли звуки песни Боба Дилана «Мистер Тамбурин».

И тут стремительно вошел Мурад.

Как-то раз – мне тогда было восемь – отец вернулся из путешествия по Востоку. С ним приехали два набитых подарками коричневых кожаных чемодана. И – шепелявый, рыжеволосый толстяк. С детства помню – в нашем доме не переводились гости. Многие из них так и остались для меня незнакомцами. Но я догадывался: этот людской круговорот неспроста, он как-то связан с отцом.

Толстяк поселился у нас в мансарде, откуда время от времени спускался и рассказывал нам притчи.

Я уже не помню, как его звали, откуда он. Но мне нравилось воображать, будто отец повстречал его в дальних краях и уговорил приехать к нам в Англию.

За те месяцы, что рыжий толстяк пробыл в нашем доме, он познакомил нас с известными персонажами арабского фольклора. Толстяк пересказал своим шепелявым голосом десятки сказок из «Тысячи и одной ночи», после чего перешел к другим собраниям историй, малоизвестным на Западе: «Жизнь и подвиги Антары», «Макамы» аль-Харири. Детский ум соединил услышанные в разное время отрывки – получилась осмысленная история. Мы, дети, считали, что толстяк появился в доме исключительно с целью нашего развлечения. Он и развлекал. Только годы спустя я понял: толстяк выполнял роль наставника.

Притчи он рассказывал не просто так – в каждой содержалась определенная мораль. Подобно персику с вкусной мякотью рассказ облекался в занимательную форму, благодаря чему крупицы знания проникали в душу, пуская ростки. Каждый день толстяк поднимался к нам в игровую. Иногда у нас были друзья, и тогда мы садились вокруг него по двое – по трое. Убедившись, что мы готовы слушать, он шепелявым голосом начинал.

Из всех рассказанных им историй мне больше всего запомнилась притча под названием «Райская вода».

«Давным-давно жил пастух-бедуин, кочевавший со стадом по необъятной пустыне. Как-то раз он заметил, что одна из овец лижет песок. Усталый пастух побрел к овце и с изумлением обнаружил бивший из земли источник. Он склонился и попробовал воду. Как только первая капля попала ему на язык, он понял: вода необычная. Такой вкусной воды пастух в жизни не пробовал.

Отпив еще, пастух вдруг преисполнился чувством долга. Он, скромный подданный великого Харуна ар-Рашида, решил поднести воду в дар правителю.

Заполнив райской водой самый надежный бурдюк, пастух оставил стадо на попечение брата, а сам отправился через песчаные дюны к Багдаду. Преодолевая преграды, мучимый жаждой, он через много дней пути подошел к дворцовым вратам. Стражники поначалу отогнали его, грозя отрубить голову, если он станет докучать им. Но пастух не отступался. Подняв над головой бурдюк, он прокричал: «У меня подношение калифу. В этом бурдюке – райская вода».

Огромные врата приоткрылись, и бедуина втащили внутрь. Не успел он опомниться, как уже лежал ниц перед троном, на котором восседал сам Харун ар-Рашид. Подданные засуетились вокруг правителя, калиф же потребовал у пастуха ответа: зачем тот пришел?

Протягивая разящий потом бурдюк, пастух сказал: «Ваше величество, я человек простой, кочую по пустыне. И живу очень скромно. Но вот недавно перегонял овец из оазиса в оазис и нашел источник с самой вкусной водой на свете. О ней рассказывали еще отцы и праотцы, но до сих пор никому не случалось попробовать ее на вкус. Ваше величество, примите мое подношение».

Харун ар-Рашид щелкнул пальцами – ему подали кубок из чистого золота на украшенном драгоценными каменьями подносе.

Он кивнул в сторону бурдюка – слуга в великолепных одеждах выхватил у пастуха бурдюк и плеснул из него в кубок. Прежде калифа из кубка отпил телохранитель. Убедившись, что с телохранителем ничего не произошло, кубок передали калифу.

Харун ар-Рашид коснулся губами края, вдохнул запах воды и попробовал ее на вкус.

Пастух и все придворные замерли, в волнении подавшись вперед.

Харун ар-Рашид, Повелитель дня и ночи, ничего не сказал.

Выждав, визирь склонился к уху калифа: «Ваше величество, отрубить этому пастуху голову?»

Харун ар-Рашид в задумчивости потер подбородок. Он поблагодарил пастуха за подношение, а визирю шепотом отдал тайное распоряжение: «Пусть под покровом ночи пастуха отведут к его стаду, – сказал калиф, – но проследи, чтобы по дороге он не увидел могучей реки Тигр и не попробовал великолепной речной воды, которую мы находим вполне обыкновенной. Награди его тысячей золотых и объяви, что он и его потомки назначаются хранителями Источника райской воды».