Текст книги "Математика на раздевание"

Глава 7

Ася

Некоторое время чувствую неловкость перед Эмине. Турчанка работает у нас уже больше пяти лет, она классно готовит, очень скромна и молчалива. И ей точно не понравилось увиденное – жаркие поцелуи и то, как мы с Лешей тянем друг друга в комнату, подальше от чужих глаз. Но через некоторое время я успокаиваюсь. Вообще-то, я – уже взрослая девушка, имею полное право с кем-то встречаться. И да, целоваться с ним прямо здесь. Никто никаких законов не нарушил, никто из нас двоих не женат, ну, может, немного разгорячились. Уняв бессмысленное чувство вины, задумываюсь, расскажет ли Эмине отцу. Она не болтлива, но в ее картину мира такое поведение незамужней девушки не вписывается. Скорее всего, теперь будет просто недовольно поджимать губы, не считая себя вправе меня воспитывать.

Но я рассуждаю, что мне на самом деле нечего стесняться и можно преспокойно действовать на опережение. Тем же вечером за ужином сообщаю отцу:

– Пап, мне нравится один молодой человек. А я нравлюсь ему. Не волнуйся – он точно не из богатеньких зажравшихся бизнесменов, ведь ты только их так сильно ненавидишь.

Отец смотрит на меня устало и будто не сразу понимает, о чем я говорю:

– Кто такой, Ася? Приличный человек?

– Его зовут Алексей, – я радуюсь, как спокойно он воспринял. Осознанно не говорю, что он и есть мой репетитор по математике. Просто с точки зрения профессиональной этики он вряд ли имел право за мной ухаживать. А после окончания его работы это не будет иметь никакого значения. Потому продолжаю честное описание: – Он потрясающе умный, ему почти тридцать. Не всегда вежливый, но интересный и необычный. Думаю, что ему безразлично мое положение – то есть и мой основной страх на нем не сработал. Идеальный компромисс наших с тобой предпочтений. Алексей из тех, кто стоит на своих ногах, но далек от ощущения вседозволенности.

Я только теперь замечаю, что папа выглядит вымотанным. Он бледен, мускул под правым глазом дергается. Аппетита нет, он ковыряется в тарелке и постоянно морщится. На работе что-то случилось? Но именно поэтому он этот сложный разговор воспринимает поверхностно – у него просто нет сил глубоко вовлекаться:

– Тридцать? А среди сверстников умные закончились? – вздыхает, но не собирается из-за такой мелочи скандалить: – Дочка, ты совершеннолетняя, я не могу тебе диктовать, в кого влюбляться. Просто будь осторожна. Не спеши, присмотрись получше и замуж не торопись – сто раз еще успеешь. Кем хоть работает?

– Преподавателем, – отвечаю размыто.

– А, ну среди тех бестолковых вроде нет… Отличная профессия, стабильный доход, интеллектуальная элита. Защитил кандидатскую? Тогда уже должен быть на должности доцента, а сейчас они неплохо получают. Если он тебе и по другим качествам нравится, то я только за.

У отца глаза какие-то пустые, он почти безразличен к разговору. И поэтому я не продолжаю – не сообщаю ему, что Алексей не работает в вузе. Скорее всего, доход у репетитора побольше, чем у штатного преподавателя, но вряд ли именно стабильный. Но это ведь уже детали, верно? Вот и вся проблема, которая уладилась без малейший усилий. И теперь даже если Эмине захочет ему что-то рассказать, я просто пожму плечами. Теперь мой тайный роман никакой не тайный.

Немного раздражает, что Алексей не звонит. Он даже одного сообщения мне не отправил. Но я стараюсь успокоиться и просто ждать, готовясь к любому варианту. У него ведь девушка есть! Ирина на время вылетела из головы, но она существует. А если у них все серьезно? Если как раз у них серьезно, а со мной – так, небольшой срыв? Он должен сам для себя этот вопрос решить и прийти уже с конкретным решением. Мне же остается настроиться на спокойствие при любом исходе. Разумеется, я не буду бросаться ему в ноги и со слезами на глазах умолять быть со мной. Если моя влюбленность останется только моей – я переживу это с гордо поднятой головой, а Алексею Владимировичу пожелаю счастья в личной жизни.

До четверга доживаю с большим трудом. Я все еще не переварила нашу последнюю встречу – она с первого взгляда сломала все шаблоны. Его загорелые руки, покрытые выгоревшими на солнце волосками, ворот рубашки, расстегнутый на две пуговицы, и губы, которые подрагивали от каждого взгляда на меня. Алексей был напряжен, он тоже мое волнение ощущал – впитывал его кожей, ловил глазами. И, честное слово, если бы он тогда не поцеловал меня, то я набросилась бы на него сама.

Невыносимо жду новой встречи и первой фразы, которую он произнесет. И когда открываю дверь, вижу в зеленых глазах смятение. Алексей проходит, останавливается передо мной и говорит то, на что я боялась рассчитывать:

– Ася, я залип на тебе сразу, как только увидел. Никогда еще в моей жизни не появлялась женщина, которая снесла бы меня с ног так запросто и мгновенно. Я был уверен, что у меня иммунитет, бронебойная защита от таких эмоций. Но не в твоем случае. Хочу, чтобы ты это осознала до того, как я скажу все остальное.

А мне уже достаточно, даже комок в горле встает. Признание прозвучало суховато, но я уже давно рассмотрела в своем репетиторе циника – и для него, наверное, такие слова имеют глобальное значение. Тянусь вверх, на секунду замираю, прикасаясь к его губам. Это мое признание – ответное. Отстраняюсь и улыбаюсь, разглядывая его лицо. И вдруг понимаю, что просто обязана это сделать – немедленно и без права отступления. Показать, насколько серьезно я сама воспринимаю то, что между нами разгорается.

Тяну его за руку в гостиную. Алексей замирает, увидев распахнутую дверь в кабинет. Пытается сдать назад, а голос его хрипит от волнения:

– Разве дома кто-то есть? Это же четверг, уборщицы из клининга придут через полчаса…

– Да, папа дома, – сообщаю я. – Он решил сегодня поработать здесь. Я понимаю, что это слишком рано, Леш, но нет ничего плохого в том, что я вас познакомлю. – Смеюсь, пытаясь сгладить напряжение: – Не бойся, он не заставит тебя на мне жениться!

Но Алексей выглядит так, будто его сейчас удар хватит. И что-то шепчет под нос: маты, перемешанные с именем «Жорик». Папа сам встает из-за стола, беззаботно спрашивая:

– Ася, к тебе кто-то пришел?

– Да, пап, это молодой человек, про которого я тебе рассказывала!

Алексей дергается, но я крепко держу его за руку. Потом извинюсь, что знакомство с родителем произошло так внезапно. Но мне не нравилась недоговоренность – я папе так и не сказала, что встречаюсь с репетитором. А сейчас они сядут – возможно, выпьют коньяка, и познакомятся. У меня твердое ощущение, что отцу мой избранник придется по душе. Не сразу, наверное, но он увидит в нем мужчину, в которого его дочь вполне могла влюбиться.

Вот только когда отец смотрит на Алексея, его лицо меняется – оно будто сползает вниз. Да и репетитор выглядит примерно так же: линии скул заостряются от напряжения, губы сжаты в полоску.

– Какого хрена?! – папа кричит так оглушительно, что я отскакиваю на метр. – Какого хрена ты здесь забыл, урод конченый?!

– Я бы на вашем месте слова-то выбирал, Михаил Евгеньевич, – слова репетитора звучат спокойно и не без скрытой иронией. – А то ж я и психануть могу. Психовать я буду три секунды, а сидеть вам лет десять.

– Пошел вон, мразь! Пошел вон из моей квартиры!

Алексей разворачивается и уходит, не бросив на меня даже взгляда. Я ровным счетом ничего не понимаю. Но истерика отца переключается на меня. Мы с ним нередко ссорились, но до таких тонов ни разу в жизни не доходили. Отец настолько выходит из себя, что вообще не выбирает выражений. А я закрываюсь, почти уверенная, что сейчас он меня ударит.

И слышу какими-то обрывками, что я – тупорылая шлюха. Это я привела в дом эту скотину, я самолично открыла ему дверь и впустила. Пытаюсь вставить, что репетитора искала секретарша по распоряжению отца, не я его сюда приводила, но он вообще меня не слышит. У него, оказывается, какие-то огромные проблемы. А Алексей Владимирович, который на самом деле оказывается Владимиром Алексеевичем, стал чуть ли не царьком за его счет – у отца теперь нет никаких шансов хоть в чем-то отказать этому мудаку, и тот, конечно, этим фактом еще не раз воспользуется.

На меня валом летят откровения. За что отца могут посадить? У него же прекрасная должность, он – очень заметный винтик в государственной машине. Ответственная должность в министерстве, которая хорошо оплачивается. Пока он громко разочаровывался мною – я одновременно тихо разочаровывалась им. Он всегда казался мне таким нерушимым, незыблемым, как скала, а теперь орет, как маленький обиженный ребенок, впервые столкнувшийся с предательством.

– А я-то в чем виновата? – пищу без надежды быть услышанной.

– Лужей растеклась, потаскуха? – такими словами папа никогда в жизни меня не называл. – Дошло теперь, что он просто тебя использовал, чтобы добраться до меня?! Тупая дрянь, влюбилась она! Преподаватель?! Да какой из этого скота преподаватель? Глаза разуй! Из него такой же доцент, как из меня балерина!

Он что-то еще невнятное кричит, я по обрывкам пытаюсь собрать общую историю. И распадаюсь на мелкие куски, когда отец выкидывает руку и хватает меня за горло. Я будто ожидала этого, но все равно шокирована той ненавистью, с которой он сжимает свои пальцы. С трудом вырываюсь, отлетаю на пару метров, чтобы услышать финал:

– Выметайся отсюда, дрянь неблагодарная! Чтобы глаза мои тебя не видели!

Вообще не помню, как кидаю в сумку первые попавшиеся вещи и выбегаю в подъезд. От обиды, от несправедливости ситуации тошнит, дышать трудно. Я сделала что-то немыслимое. Что-то такое, отчего и без того нервный отец превратился в чудовище. Мне понравился репетитор, который вообще не репетитор, но каким образом виноватой осталась именно я? Я действительно выгляжу как тупорылая шлюха, которая от неожиданной симпатии разум потеряла, и оттого возникли такие последствия?

Стою возле дома, огретая до звона в ушах. Пытаюсь хоть что-то решить. Отец, конечно, погорячился. Не пройдет и получаса, когда до него дойдет, что он нагородил. И что не я привела врага в дом, это сделал сам он – руками своей верной Марии Львовны. Но возвращаться в квартиру ужасно не хочу. Обида в груди разрослась до огромного шара и болезненно давит в разные стороны. Даже если бы я сама допустила такую ошибку – это ведь не повод бить и выгонять единственного ребенка на улицу!

Дергаными движениями набираю Ольгу – мне сейчас подойдет любое пристанище, и я почти не сомневаюсь, что она не откажет. Руководительница даже не переспрашивает – только просит сбросить адрес. Роняю сумку на асфальт, падаю на нее. У меня просто сил нет стоять. Теперь надо просто подождать. Когда-нибудь – через пару часов или пару недель – я смогу ровно дышать. И проклинаю себя за то, что продолжаю реветь. Слабачка.

Минут через десять слышу голос – и сразу успокаиваюсь, как если бы вся моя истерика за секунду обернулась рассудительностью и спокойствием. Ни единой слезы, ни одной иглы в горле, за один выдох освободилась от тяжести.

– Он выгнал тебя, что ли? – Алексей… нет, Владимир смотрит на меня сверху и кривится. – Я проехал пару кварталов, но потом подумал, что лучше вернуться. Не сразу дошло, что он может неправильно понять твою роль в этой истории.

Смотрю на него равнодушно – от недавнего очарования не осталось и следа. И саркастичная улыбка ползет во все стороны:

– Лешенька, дорогой мой, а что мой отец понял неправильно? Что я влюбленной дурой возле тебя скакала и не замечала очевидного? Или что не уволила репетитора, который даже объяснять нормально не умеет? Или, может, отец ошибается, и это не я запиралась в ванной, чтобы обуздать чувства? Он и половины не знает, но в главном полностью прав. И он не выгонял меня – я сама ушла. Остыну немного и вернусь. Ведь мне обязательно нужно перед ним извиниться за то, что растеклась лужей перед первым встречным.

Он смотрит не моргая. Сосредоточен, немного взвинчен, но старается говорить мягко:

– Зови меня Володей. И на улице я тебя не оставлю. Если не хочешь ко мне – сниму тебе номер в гостинице. Остывай, сколько потребуется, я близко не подойду и не буду тебя тревожить. Ты в моих планах никак не участвовала, и мне жаль, что прилетело именно в тебя.

Медленно встаю. И откуда сила в ноги вернулась? Смотрю на задумчивое лицо и отмечаю: никакой влюбленности, никакого желания я больше не чувствую. Теперь только понимаю, насколько всегда был прав отец, когда ненавидел этих богатеньких утырков-бизнесменов, зажравшихся в своей безнаказанности. Он просто прет напролом, идет к своей цели, не обращая внимания на жертвы. Он может даже страсть изобразить прямо на глазах смущенной Эмине, лишь бы меня на десять минут нейтрализовать. Тяну руку, снимаю с его лица очки в круглой оправе – должно быть, он просто о них забыл. Разжимаю пальцы, пусть разлетаются вдребезги, до хруста давлю по ним кроссовком, наслаждаюсь звуком ломающейся наивности. Размахиваюсь и от всей души хлещу его по щеке. Пощечина выходит знатной, как я и хотела, даже у меня рука до самого плеча звенит.

Отшатывается, рычит. В глазах появляется злость. Но Владимир зачем-то ее сдерживает:

– Ладно, Ася, теперь стало легче? Но на улице ты не останешься.

Нет, он всерьез решил, что я куда-то с ним поеду? Он влез в кабинет отца и чем-то его теперь шантажирует, а я приму его помощь? Да лучше уж я к папе вернусь. Тот, хоть и превратился в чудовище, но через некоторое время им быть перестанет. Владимир же чудовище перманентное, хроническое, невероятно подлое. Но сейчас об этом думать не придется – я уже вижу краем зрения, что Ольга паркуется неподалеку. Поднимаю сумку, показываю ему средний палец и ухожу.

– Ася, – зачем-то еще зовет меня в спину.

– Надеюсь, вы сдохнете до конца недели, Алексей Владимирович, – отвечаю я на ходу. – У вас два с половиной дня.

Ольге приходится сказать, что поругалась с отцом. Она и не настаивает на подробностях, только косится на наливающийся синяк на моей шее. Приглашает перекантоваться у нее, но я отказываюсь – не хочу ее стеснять, она вообще не обязана брать меня на содержание. В «Меркурии» вполне можно день-другой пожить. Туалет там есть, спать можно на креслах, в кармане нашлось немного налички – хватит на несколько перекусов. Мне пока больше ничего не нужно. А через пару дней я уж точно созрею до того, чтобы вернуться домой. Отец звонит уже через час, но сама я пока не готова к общению и просто отключаю телефон.

Мне даже не больно. Ладонь только все еще горит от самой прекрасной и заслуженной пощечины. Недавние чувства утекли без малейших усилий – их просто не стало за один миг. Произошла-то вполне обычная ситуация: два равных друг другу монстра сцепились, а маленькая глупенькая девочка просто запуталась между ними, хотя и не помешала ни одному из них наносить удары. Ей даже сторону ничью принимать не нужно было, просто не путаться под ногами, но и на это ее скудного умишка не хватило.

Глава 8

Владимир

Виню себя в том, что недооценил риск. Дело было закончено, поэтому Жорик уже не следил за Куприяновым, да мне, честно говоря, и в голову не пришло, что он может быть дома. Почти за три месяца регулярных занятий он только единожды приехал с работы раньше. Вероятность такого совпадения равнялась нулю… Или не нулю, если вспомнить, что ему как раз на этой неделе досталось от нас же, поэтому он вполне мог искать тишины и спокойствия.

Жорик ждет меня в офисе, он уже подготовил болванки новых договоров. Звонил по дороге – удивлялся, где я пропал. Рассказывать пока не было желания, я позже все ему вывалю, когда мы в неформальной обстановке пропустим по рюмке, а это внутреннее давление немного спадет.

– Зацени, – указывает друг на посиневшую правую щеку, заходя за мной следом в кабинет. – У Марии Львовны тяжелая рука. Она решила, что я с ней спал только ради этой сделки! Так и не смог ей объяснить, что она и сама по себе меня заводит.

Бездумно потираю свою скулу. На ней хоть таких же следов не осталось, хотя Ася от всей души постаралась. И ей я тоже ничего объяснить не смог, полностью симметричная ситуация. Начинаю смеяться сначала тихо, а потом все сильнее расходясь. Даже слезы приходится вытирать, выкатившие от безудержного хохота. Жалеть нам с Жориком не о чем, мы все провернули идеально. Он найдет следующую любовницу в течение трех дней, прелестница Мария Львовна в любом случае не могла рассчитывать на долгий роман с этим пройдохой. Я на Асе тоже ставлю крест. Да, я ей очень нравился, но равнодушный лед в последнем взгляде она не разыграла. С ней больше нет шансов. У меня скорее получилось бы соблазнить настороженную Марию Львовну, чем снова приблизиться к Асе хоть на метр. Ну ничего, бывает. Не все симпатии в жизни заканчиваются общим оргазмом. Я помню чудное мгновенье, с которым просто не срослось. И то мгновение чудное ровно настолько, чтобы я уважал Асино желание больше никогда меня не видеть.

Поначалу мне кажется, что я буду очень скучать по Асе и переигрывать в голове сценарии, как мог поступить иначе. Но ничего подобного: я вообще практически о ней не думаю. И если первые пару дней я усилием воли останавливаю мысли, то уже очень скоро не приходится делать никаких усилий. Красавица осталась за проведенной чертой, где ей и место. А у меня море работы, в которую я проваливаюсь настолько, что незаметно для себя открываю период воздержания в личной жизни. Ирке я не звонил со дня посещения галереи, с тех пор прошло уже несколько недель. Про нее тоже некогда было вспоминать, но тигрица напоминает о себе сама:

– Привет, можешь говорить? Поужинаем сегодня вместе?

Соглашаюсь и откладываю телефон, чтобы вернуться к разговору с инженером. Только потом в свободную минуту жалею, что не было времени обдумать ответ. Знаю я наши с ней совместные ужины – они всегда заканчиваются поездками ко мне или к ней. Разумеется, я не против продолжения, но зачем нам вообще предварительный ресторан? Мы оба не можем по отдельности быстро перекусить, затем еще быстрее переспать и разойтись по разным углам мира?

А ведь это был далеко не первый звоночек. И тем же вечером я убеждаюсь, что Ирке уже нужен я не только ниже пояса – ей в какой-то момент стали интересны и остальные части тела.

– Все-таки получил разрешение на застройку? Ну ты даешь, Володя! Ты ведь говорил, что это нереально!

– Оказалось, что слово «нереально» – это просто сложнее обычного, – улыбаюсь я. – За это и выпьем.

– Квартиры уже можно разбирать, или я рано губу раскатала? – Она смотрит на меня из-под опущенных ресниц. – Мне по знакомству уступишь полцены?

Недоуменно смеюсь:

– С какого перепуга? Ириночка Васильевна, я всю эту хрень провернул не для того, чтобы хоть копейку недополучить. И твою халупу видел, зачем тебе другая? В аренду сдавать будешь? На кой черт тебе этот гемор?

– На будущее. – Она пожимает плечами, отводя от меня задумчивый взгляд. – Детям в наследство оставлю.

– Каким еще детям? – смеюсь и осекаюсь. – Стой, ты решила заматереть?

Ирка молча смотрит мне в глаза, а я действительно немного изумлен. Конечно, обзаводиться детьми можно начинать и в ее возрасте. Но до сих пор она мне виделась эгоистичной стервой, а мамашу, пекущую по утрам блинчики для выводка гусят, я в ней до сих пор разглядеть не могу. Дело ее, конечно. Кто я такой, чтобы критиковать врожденные инстинкты? К тому же Ирка обеспечит не только себя, но и все свое потомство – ни один мужик на белом свете ей не указ. Да и такую генетику грех никому не передать.

– Кандидата на отцовство уже присмотрела? – спрашиваю деловито, чтобы она не заподозрила в моих словах насмешку над ее желанием.

Но она продолжает все так же пронзительно глядеть. Легкая догадка воспринимается как удар доской по затылку:

– Подожди… Ты ведь не хочешь сказать, что беременна? – Вскидываю руки ладонями вперед. – Так-так, дорогуша, со мной это не прокатит.

– Ну ты и кретин, Володя. – Ирка морщит нос и успокаивает: – Не беременна я, выдохни. Гляньте только, как расцвел… – Она обреченно качает головой. – Что за дурацкие вопросы? Мы с тобой сколько встречаемся, почти три года? От кого, по-твоему, я должна хотеть детей? Никаких вариантов нет?

Мне не нравится этот разговор и ее новый образ, к которому я никогда не привыкну. Где та циничная дрянь, которая когда-то тащила меня за галстук в туалетную кабинку, чтобы использовать и выкинуть?

– Встречаемся? – хмыкаю нервно. – Ир, мы с тобой кувыркаемся под настроение, а не встречаемся. Я даже не представлял, что ты смотришь на эту ситуацию как-то иначе.

Ирка смягчает тон и говорит примирительно, накрыв своей рукой мою:

– Расслабься уже, я ведь не прошу свадебку и верности на всю жизнь. Мне даже деньги твои не нужны. Но почему бы нам не открыть этот совместный проект, раз мы так хорошо ладим? У меня часики уже не тикают, они скоро дотикаются. В чем принципиальная проблема, Володя?

Я все еще в недоумении. Да, свадьбу она не просит, на самом деле она просит нечто намного большее. Женатые могут развестись, когда надоедят друг другу, а вот бывших детей не бывает – они привязка на всю жизнь. Она хочет привязать меня к себе навечно, любыми путами… Может ли быть такое, что пока я ее трахал, она неожиданно для нас обоих влюбилась? Но как? И, главное, зачем?

– Как ты ко мне относишься, Ир? – спрашиваю напрямик.

– Как к хладнокровному ублюдку, от которого могут получиться симпатичные дети, конечно. Ну и из которого отец выйдет еще хуже, чем из меня – мать, то есть не будет стыдно, – отшучивается она, и все сомнения исчезают – я ощущаю фальшь в каждом слове, Ирка переигрывает.

А значит, мне надо обозначить давно ясную позицию так, чтобы она больше не надеялась:

– Ир, у нас с тобой ничего не будет. И не было, если уж говорить начистоту. Ты – самая потрясающая женщина, можешь щелчком пальцев собрать вокруг себя толпу самцов всех мастей. Но серьезные отношения мне не нужны и не будут нужны никогда.

– Ничего не было? – В ее идеально подведенных глазах на секунду мелькает обида. Но тигрица встряхивается и отстраняется от оцепенения: – Ладно, забудь, ты вообще все с ног на голову перевернул – я тебе предлагала совсем не отношения. Но нет – так нет. Что, откажемся от десертов и сразу ко мне?

У меня в груди ощущаются остатки легкой паники. Как будто я только что проскочил мимо ужасающей ловушки, успел порадоваться собственной молниеносной реакции, чудом избежав мучительной смерти, но кровь до сих пор клокочет в висках приливом адреналина. Ирка сегодня выглядит потрясающе – высокая полная грудь выглядывает из смелого декольте, я хочу ее точно так же, как раньше хотел. Но секс с женщиной, которая хочет от меня детей, – это удовольствие с неоправданным риском. Она умна и знает себе цену – вряд ли будет пытаться залететь в обход всех мер предосторожности. Вот только само наличие у нее мотива порождает легкий страх и желание взвешивать удовольствие с рисками.

– Пожалуй, нет. – Смотрю на нее прямо и открыто признаюсь: – Считай меня тормозом, Ир, но я на самом деле не заметил этой перемены. Ты не просто повзрослела раньше меня, я вообще до такого уровня никогда взрослеть не собираюсь. А я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы продолжать тратить твое время. Уже сейчас вижу, что ты станешь самой лучшей матерью на свете – ты порвешь в клочья любого, кто обидит твоего тигренка. Но твоему будущему ребенку нужен такой же отличный отец – и это, со всех сторон, далеко не я. Потому завязывай с бессмысленным мною и посмотри по сторонам.

Ее глаза округляются:

– Ты меня бросаешь из-за простого вопроса?

Бросаю? Даже в этом слове подчеркивается разница нашего с ней мнения – бросить можно того, с кем встречался, а не просто периодически спал. Или это со мной что-то не так, раз я никогда эти отношения не считал серьезными? Оставляю ее возмущение без реакции, бросаю на стол несколько купюр и молча ухожу из ресторана. Это было некрасиво – хуже расставания я и придумать не мог, но иначе никак поступить не получилось.

И сразу же, еще даже не проехав на такси двух кварталов, начинаю по ней скучать. Это Асю получилось выкинуть из головы сразу – та девчонка врезалась мне в мозг яркими эмоциями, но ненадолго. Ирка же была моей любовницей и другом в течение нескольких лет! Мы виделись не каждый день, но именно с ней я отдыхал душой и телом, с ней не притворялся паинькой и никого из себя не строил. Сейчас в моей жизни образовалась дыра на том самом месте, которому я раньше не придавал значения. И честное слово, если бы я допускал мысль о создании семьи, то прямо сейчас вернулся бы обратно и на коленях умолял бы ее меня простить. Но какой смысл, если я не собираюсь к ней относиться серьезнее, чем раньше? Просто трепать ей нервы до тех пор, пока Ирке о детях уже поздно будет думать?

Настроение испортилось на три дня вперед. Я даже решаю, что пора присмотреть себе новую постоянную любовницу – с одноразовыми не так интересно. Но в этот момент почему-то вспоминаю об Асе. Той девочке я тоже насолить успел, надо хотя бы убедиться, что с ней все в порядке. Удивился пониманию, что прошел уже целый месяц с нашей последней встречи – он прошмыгнул мимо меня, незамеченный.

Дозвонился в ее деканат, представился секретарем Куприянова – дескать, шеф мне поручил проверить успеваемость его дочери. Вообще-то, они не обязаны няньчиться со всеми родителями и отвечать на подобные вопросы, но на самом деле в такой информации никаких секретов нет, а Куприянов – большой человек. Огроменный просто. Проще такому ответить максимально вежливо.

От напряженной девушки, помощницы декана, я и узнал, что Ася снова пропускала. Но потом появилась, допуск к сессии получила, историю и философию сдала хорошо, экономику завалила, а на высшую математику вообще не пришла. Впереди у нее еще один экзамен, а затем всего три дня на пересдачу, за которые все долги закрыть она точно не успеет. Если у Куприяновой есть уважительная причина, то деканат может с пониманием отнестись к ситуации и оставить пару предметов на осень. Но в ином случае держать ее никто не собирается – у них, мол, престижный факультет, зачем им студентка, которая не особенно-то хочет учиться?

Отложив телефон, я ненадолго зависаю. Ася все же решила бросить университет и окончательно уйти в актерство? Интересно, а ее отец об этой ситуации знает? Если да, то как к этому отнесся? Она там, вообще, точно ли жива? Почему-то сложно поверить, что Куприянов любимую дочь за такое решение по головке погладил. А ведь она умная, сообразительная – и уж точно могла вытянуть хвосты хотя бы на трояки, чтобы иметь возможность и дальше числиться студенткой, а в свободное время пытаться реализовать мечту. Зато точно была бы застрахована от ярости отца.

Поиски новой любовницы откладываю из-за смутных переживаний. Выцепляю Жорика на обеденный перерыв, чтобы попросить:

– Ты можешь как-то узнать, в порядке ли Ася Куприянова? Не хочу выходить прямо на нее или крутиться рядом с ее домом, хватит ей незабываемого общения. Но надо бы как-то проверить.

Друг удивил быстрым ответом:

– Уже узнал. Жива-здорова твоя красотуля. У меня были те же мысли – не похоронил ли ее милый папаша за содействие врагу. Но не парься, не похоронил.

Выдыхаю облегченно, но хитрая рожа Жорика вынуждает продолжить допрос:

– И где она тогда? Почему универ пропускала?

– Некогда было, наверное, – гад уходит от прямого ответа и пожимает плечами. – Она ж домой так и не вернулась.

– Как не вернулась? – Я холодею. – Где же она живет целый месяц? И почему не вернулась? Ну, попсиховала немного, но зачем было с концами-то уходить?

– Не знаю. Подозреваю, что Куприянов наговорил ей тогда столько, что хватило на долгоиграющую революцию. Не знаю, где живет, но нашла работу и не голодает.

– Работу? Какую? – подаюсь я к нему, готовый трясти за шкирку, пока он не начнет отвечать коротко и по существу.

И моя надежда сбывается – Жорик буквально убивает меня коротким ответом:

– В стрип-клубе.

У меня челюсть падает, глаза выкатываются из орбит. Он что вообще несет таким веселым тоном?!

– Ты издеваешься?.. – давлю с трудом. – Ася, принцесса из большого замка, маленькая, тоненькая Ася, которая жизни вблизи ни разу не видела, раздевается перед бухими мужиками, потому что ей жить не на что? Это, по-твоему, «в порядке»?

Он, наконец-то, смеется – и это вызывает облегченную мысль, что пошутил. Но шутка все же отчасти оказывается правдой:

– Вырубай ревнивца, Володя! Она не стриптизерша, а официантка. Ни перед кем не раздевается, а платят там побольше, чем в кафешках. Или это только первый этап в ее карьере? В стриптизерши, знаешь ли, не любую берут – там девочки такой класс показывают, какой не всякая потянет. А твоя Ася вряд ли когда-то серьезно занималась танцами, хотя кто знает – авось зарекомендует себя и потом дослужится до пилона?

Его намеки роняют планку самоконтроля, я уже почти кричу:

– Жорик, я тебя сейчас пришибу! Ты вообще понимаешь, что это мы с тобой сделали? Мы сломали девчонке жизнь! Почему ты сразу мне не сказал?

– Потому и не сказал – у тебя ж от злости глаза почернели. И, во-первых, это не мы сделали, а ты. Не я ж ее в себя влюблял вместо работы. Во-вторых, дело даже не в тебе – сама ситуация просто стала спусковым крючком. Ася теперь бунтует против отца, доказывает что-то или пытается найти свой путь. Кто мы такие, чтобы ей мешать? Да и что бы ты сделал?

– Денег бы дал, – ответ был очевиден. – Или работу. Нормальную работу, где ее хотя бы не лапают за чаевые.

– И она приняла бы? – он снова смеется. – От тебя? Да успокойся уже! Подробностей я не знаю, но пока с ней все в порядке.

Нет, конечно, Ася бы не приняла от меня подачек. У меня даже скула начинает фантомно гореть от пощечины четырехнедельной давности. Ярость утихает так же быстро, как и появилась. Ася не только против отца бунтует, на меня она наверняка обижена еще сильнее, чем на него. Она оказалась случайной пострадавшей, но если девочка решила, что именно таким путем поднимаются вверх и что-то кому-то доказывают, то она ошибается. И цена такой ошибки может быть слишком высокой. Мы с Жориком – как раз отличные образцы, какой сволотой бывают мужчины по отношению к женщинам.

Но теперь он отвертеться не может – и тем же вечером мы вместе идем в клуб. Некоторое время мне кажется, что придется Асю караулить, не каждую же ночь у нее смена. Но потом я вижу ее. Посреди пьяной толпы, грохота музыки и небольших столиков летит тоненькая фигурка, которую я узнал бы даже с расстояния ста километров. Светлые волосы завязаны в тугой хвост, кудри разлетаются по плечам, в руках – металлический поднос с шотами, глаза жирно подведены черным карандашом, к губам приклеена широкая дежурная улыбка. Она не стриптизерша, но в таком заведении работницы не одеваются в чопорные глухие блузки. На Асе кожаные штаны и лифчик. В сравнении с танцовщицей на сцене она выглядит скромно, но если вспомнить, какой она была месяц назад, то распутство ее образа режет глаза.