Текст книги "Катя. 1941. Начало"

– Не посмеешь, сука, – выругался он.

– Ещё как, – мгновенно отреагировала девушка.

Они на улице, вокруг – враждебно настроенные люди. Рядом нет лесной чащи и его верных псов, которые даже не пикнут, пока командир партизан насилует невинную девушку. Здесь он её не тронет. И Катя не ошиблась: железные мускулы медленно расслабились, и мёртвая хватка ослабла.

– Я найду тебя, сука, и убью, – процедил сквозь зубы бритоголовый, – а перед этим развлекусь с тобой как следует, предательница.

И он, отпустив её окончательно, прошёл мимо.

Катя, почувствовав под ногами землю, еле перевела дыхание и, не оборачиваясь, стремглав помчалась домой. Только там, за защитными стенами, она сможет скрыться от него, запереться на все замки и сидеть, как мышка, не высовываясь, столько, сколько потребуется. Быстро поднявшись на каменную лестничную площадку, она, не замечая ничего вокруг, кроме родной защитной двери, устремилась внутрь квартиры. Дом, родимый дом!

Захлопнув крепко за собой дверь и закрывшись на все замки, Катя впервые за эти дни почувствовала себя в безопасности. Она, рыдая, сползла по внутренней стороне двери. И эта дверь показалась ей такой тонкой, такой хрупкой преградой, что даже стало больно оттого, что она пытается за нею спрятаться. Ведь верзила-командир одним ударом ноги вышибет эту дверь и сделает с ней всё, что захочет, а затем убьёт прямо здесь, в родном жилище. Она чувствовала, как командир сверлил ей спину своим ледяным взглядом, когда она бежала домой. Да, он знает, где она, он её найдёт. Катя в этом не сомневалась. Вполне возможно, он уже рядом.

Но ведь это были её родные стены, в них так хорошо, так спокойно. Остаться здесь хоть ненадолго. Время, остановись хоть на мгновение! Дай побыть дома, где тепло матери и память отца, где прошло её беззаботное детство. Потрогать родные стены, их тепло! И Катя быстро поднялась с пола, приблизившись к стенам. Прикоснувшись к ним ладонями, она глубоко-глубоко вдохнула воздух, словно пыталась надышаться родным запахом. Мебель, вещи, сервант с посудой – всё было на месте. Девушка быстро открыла аптечку. Необходимые лекарства лежали внутри. Сорвав с себя грязную окровавленную одежду, она прижгла спиртом раны, залила их зелёнкой, а затем крепко перевязала марлевой повязкой. Как минимум от заражения крови она уже не погибнет. Подбежав к небольшой кладовке, девушка вывернула на пол всю еду, что смогла найти. Ей так хотелось есть. Мама всегда заботилась о её питании, тушила вкусное мясо, делала самые вкусные на свете пирожки с картошкой.

И как раз парочка недоеденных пирожков до сих пор ждали свою хозяйку!

– М-м-м-м, – с удовольствием надкусила Катя кусочек. Она была счастлива. Сидя на полу в одной нижней рубахе, с повязками на ранах, она чувствовала себя на седьмом небе от удовольствия. Пирожки снова напомнили ей о матери.

– Мамочка, прости меня, – заплакала она, поглощая всю еду из кладовки. Что теперь делать дальше?

Может быть, передохнуть, лечь на мягкую, с высокими пуховыми подушками кровать и заснуть? Если повезёт, навечно. Но как только Катя хотела уйти в свою спальню, чтобы насладиться теплом родной кровати, с улицы донеслись душераздирающие крики. Девушка не задумываясь выскользнула на балкон и тут же отпрянула обратно.

Она никогда не видела немецких или румынских солдат, но сразу поняла, что это они. Их военная форма мышиного цвета слишком отличалась от советской и была словно с иголочки.

– Нет! Нет! – кричала какая-то женщина на улице.

– Оставьте её! – послышался мужской голос.

Катя незаметно выглянула из окна, чтобы посмотреть, что происходит.

Враги, а это был их передовой отряд – и откуда он только взялся! – тащили за волосы какую-то женщину из дома напротив, а мужчина, наверное, её муж, пытался спасти свою супругу. Вцепившись в начищенный сапог одного из немцев, он со слезами умолял не трогать её. Вдруг солдат, за сапог которого уцепился супруг, не выдержал, достал новенький пистолет из кобуры и выстрелил мужчине прямо в лоб.

Катя чуть не вскрикнула от неожиданности, а схваченная за волосы женщина истошно закричала. Немцы же, наоборот, загоготали так, словно всё происходящее было для них смешной комедией или безобидным развлечением. Женщину схватили за руки и ноги и растянули на земле, словно распяли. Четверо держали женщину, а пятый снял свои штаны и, оголив белоснежный зад, взобрался на неё прямо на улице, перед этим задрав той юбку до самой головы. Женщина вопила во всё горло, а немец смеялся над ней, словно был в парке на каруселях.

Катю стошнило прямо на пол. Организм больше не мог выдерживать созерцания такой жестокости. Вдруг раздался очередной выстрел. Девушка снова немного высунулась в окно в надежде, что кто-то застрелил этого грязного немца, и к своему ужасу обнаружила, что это немец выстрелил прямо в голову изнасилованной им женщине. Он стоял над ней всё так же с обнажённым задом, довольный, как мартовский кот, а его рука твёрдо сжимала револьвер, направленный дулом в голову жертве. Женщина замерла с криком ужаса на лице, с задранной до головы юбкой и безобразно раскинутыми ногами. А немцы снова загоготали, как на аттракционе. Катя замерла. Так вот что значит враг! Она ощутила холод ужаса, пронзивший её тело и заставивший трястись от страха. Впервые Катя поняла, что такое настоящий страх. Инстинкт самосохранения заставил Катю вернуться в комнату. Прислонившись к стене квартиры, она оцепенела. Широко раскрытыми глазами она смотрела перед собой и ничего не видела. Лишь одна мысль крутилась в голове: «А что, если они придут и за ней?»

Катя осмотрелась. Теперь она поняла, что такое война. Это когда враг может ворваться в твой дом в любой момент и сделать с тобой всё, что захочет. Это когда родные стены превращаются в клетку. Если остаться в них – настигнет неминуемая смерть.

И девушка заплакала, не от ужаса, что только что увидела воочию, а от осознания того, что ей необходимо покинуть свой дом, оставить родные стены, ибо рано или поздно враги придут и за ней. Она только обрела здесь покой и мгновения искреннего счастья. Ей казалось, что она вернулась к прежней жизни, ведь всё здесь было до боли родным. Стены хранили тепло родителей и её беззаботные мечты. Что же делать? Куда бежать? А может, остаться здесь и переждать?

– Успокойся, успокойся, – твердила она сама себе как заведённая, пытаясь взять себя в руки и прийти хоть к какому-то решению.

Немцы не знают, что она здесь, значит, сейчас не явятся. А может, и вовсе никогда не придут. Может, завтра Советская армия перейдёт из обороны в наступление и освободит город. Может, всё наладится само собой и ей действительно лучше переждать дома. Родные стены защитят, просто не может быть иначе!

Тем временем шум на улице стих, немцы ушли. Катя, решив проверить обстановку в городе, украдкой выглянула из окошка. Мёртвое тело обнаженной женщины, всё так же лежащей на земле с задранным до головы платьем, зияло своей бледностью. Только кровавая лужа возле головы обновила картину. Немцы даже не удосужились убрать тело. Рядом с женщиной лежал её убитый супруг, тоже в луже крови. Катя ненавидела вид крови, но сейчас смотрела на неё как заворожённая. Что такое смерть? Очень просто – всего лишь лужа крови.

Вдруг глаза девушки отвлеклись от чудовищной картины, заметив что-то неподалёку. Взглянув в ту сторону, Катя почувствовала, как кровь стынет в её жилах. Прямо на неё из-за угла противоположного здания смотрели холодные, как лёд, серые глаза командира партизан. Он всё это время следил за ней. Несмотря на маскировку, Катя безошибочно его узнала. Теперь её временное убежище, где она решила спрятаться для маленькой передышки, раскрыто. Он придёт за ней.

И, словно прочитав её мысли, командир быстро перебежал дорогу и двинулся в сторону её дома. Катя с ужасом смотрела на его передвижения. Он идёт к ней! Идёт к ней! Действительно, бритоголовый обогнул полуразрушенный Катин дом и, очевидно, направился к подъезду.

Катя с ужасом обернулась к входной двери. Слишком тонкая, слишком хрупкая! Он вышибет её одним ударом. И совсем скоро он будет здесь. Сердце заныло от боли. Родные стены не уберегут её, не спрячут от неминуемого позора. Наоборот, станут её клеткой, её тюрьмой. Нужно вырваться, как можно скорее сбежать отсюда. Порвать последнюю нить надежды, иллюзию о покое, спасаться как можно скорее!

– Мамочка, – прошептала Катя и попятилась от входной двери.

Он там, её враг уже за этой дверью, она это чувствовала.

С замершим от ужаса сердцем, не дыша, Катя выбежала на балкон. Взмах ноги, и она перекинула своё тело через перила. Она ни о чём не думала, она не понимала, что творит. Дикий ужас и страх руководили её движениями.

Спрыгнуть, и делу конец! Но нога нащупала устойчивый портик, а потом ещё один, руки крепко цеплялись за выступы, словно Катя всю жизнь только тем и занималась, что лазила по балконам. Она всем телом прильнула к зданию, как змея. Перемещая ноги и руки от портика к портику, каким-то чудесным образом, сама того не понимая, она очутилась на твёрдой земле возле первого этажа.

– Вот сука! – злобно выругался кто-то наверху.

Катя задрала голову. Это командир выглянул с балкона, обнаружив, что в квартире никого нет. И его бритая голова быстро исчезла. Он бежит за ней!

Катя мгновенно сорвалась с места и дикой ланью помчалась куда глаза глядят. Сейчас она ни о чём не думала: ни о немцах, к которым испытывала отвращение, ни о людях, что удивлённо смотрели ей вслед. Лишь бы спастись, лишь бы убежать от этого чудовища, что постоянно её преследует.

Завернув за угол, она увидела перед собой полностью разрушенное здание, перегородившее ей дорогу. Всё, бежать больше некуда. Она в западне.

И тут из-под обломков показалась чья-то голова.

– Сюда! – замахали ей.

Девушка метнулась в сторону, откуда кричали, даже не разбираясь, к кому бежит. Всё лучше, чем этот монстр с бритой головой и железными мышцами.

Проникнув внутрь обломков и протиснувшись за своим неожиданным спасителем по узкому тёмному лазу, девушка оказалась в достаточно большом пространстве, образовавшимся в результате падения здания. Здесь, к её удивлению, было достаточно много людей, полтора десятка человек разных возрастов и пола: женщины, дети, старики и полные сил мужчины. Также здесь были вода, еда и… свет! Катя уже устала прятаться в вечной темноте. Сначала, когда шла к партизанам, потом в базовом лагере в лесу, где никогда не разжигали костёр. А здесь был самый настоящий свет от лампочки.

– Из узкого лаза свет не проходит, поэтому мы его спокойно включаем, – пояснил мужчина лет сорока, заметив, как Катя с недоумением уставилась на лампочку.

– От кого бежала? – спросил он. – Вроде бы немцы пока ушли.

– А я не от немцев бегаю, – пришла в себя Катя, – а от своих.

– Как это? Профашистская, что ли? А с виду не скажешь, – мужчина критически осмотрел её испачканную во время лазанья по балконам, порванную ночную рубашку. – Пособники немчуры в чистеньких да выбеленных рубашечках ходят.

Катя невольно смутилась, посмотрев на свою одежду. Да, вид у неё был печальный.

– Мой командир хочет меня изнасиловать, – выпалила она как на духу. Решила не скрывать, от чего бегает, и сказать правду, чтобы ей поверили. Будет очень плохо, если её примут за перебежчицу. Придушат прямо на месте, вон с какой опаской поглядывают.

После её ответа воцарилась тишина.

– Это кто же? Скажи его имя, – потребовал мужчина.

– Я не знаю его имени.

– Ты не знаешь, под кем служила? Странно это.

– Не знаю, потому что я из отряда партизан. У нас нет имён.

– А-а-а, понимаю, – протянул мужчина. Но явно ей не доверял.

– Описать хоть сможешь? Я многих из них знаю. Сам хочу туда податься.

– Ни за что! – воскликнула Катя и прикрыла рот, побоявшись, что слишком громким криком напугала детей, стоявших рядом и слушавших её рассказ.

– Ни за что, – уже тише повторила она. – Новенькие там, как наживка, как скот на убой, и командир – царь. Если что не так сделаешь, сразу убьёт.

– Это ты, что ли, у Емельяныча была? – скривился допрашивающий. – У бритоголового?

Катя сначала потупилась, так как не знала, кто такой Емельяныч, но слово «бритоголовый» сразу напомнило ей о своём мучителе.

Она кивнула.

– Да, славится он своей жестокостью, – заметил мужчина, – но и храбростью. Постоянно врагам мешает. То мосты взорвёт, то склады, а в ночи немцев поубивает. Он у них как кость в горле.

И рассказчик жёстко приставил палец к горлу. Кате стало немного не по себе. Если бы только он знал, как мосты эти взрываются! Перед глазами возник ужасный заплыв по реке, когда из всех новичков вернулась только она одна. Но этот Емельяныч-головорез явно был местным героем, что не могло не огорчать. Собравшиеся не были там и не знают, о чём говорят, не знают, какой ценой совершаются эти подвиги.

– Да, с женщинами он обращается так же, как с немцами, – решила напомнить Катя о своей личной трагедии.

– Ой, не знаю, какая муха его укусила, то ли лукавый попутал, но раньше за ним такого не замечалось.

– Или его жертвы оставались лежать на земле с перерезанным горлом и не могли рассказать о том, что с ними сделал ваш славный командир, – зло бросила Катя своему спасителю.

И сразу же пожалела о сказанном. Спаситель переменился в лице и побледнел. Этот Емельяныч был для них героем, а она смеет его порочить! Катя прикусила язык.

– Мне лучше уйти, – сказала она, повернувшись обратно к узкому лазу.

– Да постой ты, – удержал её за руку мужчина, – никуда ты не пойдёшь в таком виде.

Он окинул её взглядом.

– На, переоденься, – мужчина вручил ей чистую гражданскую одежду, – поешь, отдохни, ты вся измучилась, а ночью я тебя выведу, когда все спать будут.

– А вы обо мне не расскажете Емельянычу?

– Нет, можешь быть спокойна, он к нам никогда не заглядывает.

– А если заглянет?

– Мы тебя не выдадим, – сказала женщина, которая внимательно слушала разговор. – Я тебе верю. Это мужики ничего не понимают, а я представляю, что такое красивая юная девушка в партизанском отряде. Любой соблазнится.

И Катя, услышав ласковое слово поддержки, наконец позволила себя увести, накормить и уложить спать.

Сон был тяжёлым, тревожным. Ей всё время снились бомбёжка, свист пуль. Она видела лица людей, новичков-партизан, с которыми едва была знакома и которые успели уйти из жизни, подставившись под прямой обстрел на реке.

Проснулась Катя в тревоге, вся вспотевшая.

– Бомбили опять, что ли? – спросила она у женщины, которая не смыкая глаз сидела рядом с ней.

– Нет, сегодня тихая ночь, только ты постоянно дёргалась, – погладила добрая женщина Катю по голове. – Наверное, многое повидала.

Катя промолчала. Да, многое, о каком просто так не расскажешь. Может быть, только матери. Теперь девушка понимала, почему родители постоянно отмалчивались на все расспросы о гражданской войне. Такое невозможно рассказать кому-то, тем более детям, вот и молчали, лишь молились, чтобы такого ужаса никогда не повторилось.

– Пора идти, скоро утренние сумерки, – подошёл к постели Кати её нечаянный спаситель.

Девушка встала, надела чистую гражданскую одежду и отправилась из убежища, напоследок взглянув на женщину, что лишь на миг была ей как мама, и за это Катя будет ей вечно благодарна.

Выведя гостью через бесконечные лабиринты узких лазов, а затем разрушенных зданий, мужчина вручил ей мешочек с хлебом и водой.

– Здесь немного еды, но на сутки должно хватить. Куда подашься?

– Пока не знаю, – пожала плечами девушка. – Хотела отсидеться дома, но он наполовину разрушен, да командир уже знает, где я живу. Думаю на Москву податься, у меня там родня.

– Тогда идти на север вон по той звезде, – мужчина указал на звезду на ночном небе. – Точно до Москвы попадёшь и заодно до наших воинов доберёшься, а то так от немцев улепётывают, что пятки сверкают.

– Не говорите так, – обиженно пробурчала Катя. – Я видела, много наших умерли, никто не улепётывал. Стояли насмерть.

– Ну ладно, ладно, тебе виднее, – поправил себя мужчина. – Теперь иди скорее, тебе нужно покинуть город до рассвета.

И Катя побрела, снова не ведая куда, через разбомбленную землю, овраги и оборонительные рвы, что встречались на каждом шагу. Нет, Советская армия никуда не улепётывала, сражалась за каждую пядь земли, это было видно по частоте оборонительных сооружений. Цеплялись за каждый участок, но, видимо, враг был гораздо сильнее.

Уже рассвело, а Катя всё шла. Радовалась, что не встречала разгромленных советских арьергардов, хватит с неё вида трупов и вывернутых наружу кишок. Дай бог дойти до своих, а там она сразу подастся на Москву, к маме, будет жить мирной жизнь и никогда, ни под каким предлогом не пойдёт на войну. Лучше уж сразу умереть, чем выносить всё это.

***

Так, в размышлениях, обуреваемая острым желанием поскорее увидеть свою мать, Катя добралась до ближайшего леса, и как только прошла его, сразу очутилась на передовой. Свои! – поняла она по одежде и по родному, отборному русскому мату, на котором общались все военные.

Подбежав к первому попавшемуся солдату и схватив его за руку, Катя спросила:

– Где я?

Солдат с удивлением взглянул на девушку в гражданском:

– Одесский военный батальон, – пробубнил он, – а сейчас девятая армия или Южный фронт, как нас называют.

– Повтори, что ты сказал? – обрадованно переспросила Катя. – Одесский батальон?

– Да, тот самый.

– О господи! – и она кинулась на шею солдату, едва не расцеловав его в губы за самую приятную за последнее время новость.

– Где здесь медчасть? – быстро спросила она.

Ошарашенный солдат указал на расположение медработников, и Катя сразу туда помчалась. «Христина» – лишь одно имя было у неё на устах. Её лучшая подруга, её сестра, единственный близкий ей в Молдавии человек – была здесь, в Одесском батальоне.

Катя ни о чём не думала, лишь бы поскорее с ней увидеться. Забежав в возведённый наспех деревянный сруб, она уже была готова броситься в объятия своей подруге, но здесь никого не было. Правда, солдат не обманул: здесь на самом деле находилась медчасть – много всевозможных склянок с лекарствами стояли повсюду на столах и в самодельных деревянных шкафчиках.

Катя решила, что подруга вышла по делам или на задании и решила сесть и дождаться её. После долгого дневного перехода устало опустившись на стул, она облокотилась на стенку и заснула. Неизвестно, сколько бы она так спала, если бы её не разбудил отборный русский мат.

– Мать-перемать, командир ранен, а она спит! – орал ей кто-то в ухо.

Катя подскочила от неожиданности. Прямо на неё зло смотрел какой-то солдат, о чём-то продолжая кричать, а девушка не понимала, чего от неё хотят, пока кто-то грубо не вывел бойца из медчасти.

– Простите моего солдата, – раздался приятный, слегка насмешливый мужской голос. – Он просто не заметил, что вы не медсестра.

Катя обернулась. Спросонья она не совсем понимала, что происходит, но отчётливо увидела перед собой красивое лицо незнакомого мужчины в военной форме. Его серо-голубые слегка смеющиеся глаза внимательно её изучали. От них исходил какой-то особенный добрый свет, которого Катя никогда не встречала у других мужчин.

Военный тем временем спокойно расстегнул свою рубашку и оголил левое плечо, в которое попала пуля.

– Ах, – прищурился он, заливая себе плечо спиртом, после того как самостоятельно вытащил пулю.

Катя всё это время глаз с него не сводила, как заворожённая глядя на этого красивого, сильного, статного офицера. Больше всего её поразило его лицо – благородное, с правильными чертами. В нём не было ни злобы, ни жестокости. Катя могла смотреть на него бесконечно.

– Я был бы не против, если бы вы помогли мне затянуть повязку, – обратился мужчина к застывшей девушке.

– Что? – Катя очнулась и покраснела.

Офицер сидел прямо перед ней с обнажённой грудью, а она всё это время бессовестно смотрела на него в упор, не замечая этого. Молодой мужчина невольно улыбнулся.

– Повязка, – напомнил он. – Придержите здесь.

Катя схватила один конец повязки и потянула.

– Вот так, – одобрительно покачал головой офицер, затягивая узел.

Его рана была глубокой, но он не стонал от боли, а лишь улыбался ей. Катя восхищалась его мужеством, как и им в целом.

Мужчина тоже не сводил с неё глаз, пристально изучая лицо девушки. Раньше бы Катя сочла такое поведение неуместным и даже оскорбительным, но не сейчас. Среди бесконечных смертей и бед красивый, благородный советский офицер был лучшим, что могло с ней случиться.

– И что здесь делает гражданское лицо? – тихо спросил мужчина, придавая голосу приятный бархатистый оттенок.

Катя даже не могла пошевелиться, настолько она была заворожена. Она продолжала молча стоять и смотреть на него, не замечая, как невольно к нему придвинулась, так близко, что ощутила его жар. Офицер явно не спешил уйти. Небрежно накинув рубашку на плечо, он продолжал сидеть на стуле и не сводил глаз с Кати.

– Зовут-то тебя как? – мягко спросил он, лаская взглядом девушку.

– Катя, – отозвалась она.

– Катюша, значит, – улыбнулся офицер ласково.

И от этой улыбки внутри Кати всё расцвело, запорхало. Что это с ней? Могут лишь одна встреча, лишь один взгляд, одно слово так изменить всё внутри? Кто этот незнакомец, почему она не может от него оторваться?

Катя хотела было сказать что-то ещё, как дверь в медчасть резко распахнулась.

– А вот и наш капитан! – загремел громкий бас, и в сруб ввалилась огромная туша политрука, того самого, что когда-то отказал Кате в приёме на военную службу. Девушка сразу его узнала. Этого огромного борова с красным лицом невозможно забыть. Она отшатнулась, что не осталось незамеченным для капитана.

– Герой! Герой! – громогласно поздравлял политрук офицера, совсем не замечая незваной гости.

– Так долго держать оборону, молодец! Да ещё и орудия отбил, всем пример!

Политрук раскатисто сотрясал воздух, а капитан слушал его с отсутствующим видом. Его явно не трогали все эти громкие слова, даже наоборот, раздражали. Он лишь внимательно наблюдал за Катей, которая всё сильнее съёживалась от голоса, больше похожего на раскаты грома.

– Тут неприятная вещь случилась, – уже спокойнее начал политрук, завершив хвалебную речь. – К нам главный над партизанами явился. Говорит, в нашей армии шпионка фашистская скрылась под видом гражданской, надо изловить.

При этих словах Катя обмерла, пошатнувшись. От внимательного капитана не укрылась перемена в её настроении.

Как назло, именно сейчас огромный, с красным лицом политрук заметил незнакомую девушку. Всмотревшись в неё, словно учёный с лупой в насекомое, он завопил:

– Капитан её поймал! – и стремительно, с несвойственной для него скоростью выскочил на улицу.

– Она здесь! – кричал он кому-то.

Катя быстро поняла, кому именно политрук кричит о находке.

Бросившись к капитану, имени которого она не знала, девушка схватила его за руку и со слезами на глазах прошептала:

– Помогите…

Капитан нахмурился, не понимая, что происходит. Дверь в медчасть снова распахнулась, и, к ужасу Кати, в неё вошёл бритоголовый командир-насильник.

Катя подпрыгнула на месте, едва не взвыв от ужаса.

– Вот она, предательница! – указал на неё Емельяныч, как звали командира партизан в народе. За спиной бритоголового стоял политрук.

Партизан устремился было к девушке, но прямо перед ним возник капитан. Грудь ударилась об грудь, взгляд столкнулся с взглядом:

– Потрудитесь объяснить, что происходит в моей части, – спокойно, но решительно сказал капитан, делая акцент на слове «моей».

Командир партизан зло сверкнул глазами, повёл головой, словно готовился к драке. Но капитан даже не шелохнулся. Хоть он и был чуть ниже и моложе партизана, но в решительности явно не уступал этому шкафу с мышцами.

Тут вмешался политрук:

– Это шпионка, предательница. Она была в партизанском отряде, потом сбежала при первом удобном случае и доложила о местонахождении отряда и всех наших товарищей немцам!

– Это неправда! – громко крикнула Катя.

Её слова не были адресованы ни политруку, ни партизану. Она кричала капитану – единственной преграде между собой и бритоголовым.

Капитан слегка повернул голову в её сторону, давая понять, что услышал.

– Для таких веских обвинений нужны серьёзные доказательства, – отчеканил он каждое слово, оставаясь на месте, несмотря на натиск партизана, который был крупнее его.

Катя взмолилась про себя: пусть капитан ей поверит, не даст в обиду. Пусть защитит, и она всю жизнь свою за него отдаст, лишь бы не возвращаться в лапы этого убийцы с холодными, как лёд, серыми глазами.

– Все мои партизаны могут подтвердить, что она была в нашем отряде, а потом сбежала к немцам доложить о нашем местоположении. По нам той же ночью нанесли точечный удар, как и по расположенным рядом оборонительным пунктам ваших войск, капитан. Это она рассказала о них врагам. А потом скрылась в Кишинёве, надеясь спрятаться под защитой немцев.

– Откуда такая точная информация? – сверлил глазами капитан своего противника.

– Местные, что прячутся в развалинах, поймали её в городе. Немецкий карательный отряд её не тронул, она уцелела и рассказывала, что спасается от своих же. Она знает, что по законам партизан за предательство положена смерть, вот и решила сбежать.

– И я говорю, что она предательница, – не вовремя вмешался политрук. – Я её помню ещё со дня записи добровольцев. Она отчаянно хотела попасть в армию, даже на меня накричала, хотя ей ещё и восемнадцати не было!

Капитан невольно повернулся к Кате. Та стояла, закрыв глаза, и держалась одной рукой за лоб. Да, всё верно, она сбежала, она отправилась в Кишинёв, не попалась немцам, хотела сбежать в Москву. Да, всё это правда, как и то, что в ночь её побега по партизанам и рубежам Советской армии вели точечную бомбёжку. Бритоголовый командир представил всё так, что ей не оправдаться. Катя устала от всего этого. От часов, дней, неминуемой борьбы. А сейчас ещё эта ложь, такая липкая, такая грязная, от которой не отмыться. Где враги, она уже не знала. Там, за горизонтом, в серой, мышиной форме, или здесь, в лице бравого командира партизан. Как же она смертельно устала, как же измучена! И она понуро опустила голову, над которой гневно сотрясал воздух политрук.

– Она предательница, змея фашистская, столько честных воинов из-за неё погибло! Отойдите, капитан, вы защищаете шпионку, врага народа!

При этих словах капитан невольно сделал шаг назад. Это было слишком серьёзное обвинение. Кому верить, кто прав?

– Отойдите, капитан, я должен забрать её под суд, – зло улыбаясь, сказал партизан.

– Суд один – расстрелять! – кричал политрук вне себя от гнева.

При этих словах Катя еле слышно застонала, а её сердце едва не выпрыгнуло наружу.

– Расстреливать не имеете права, она не военнослужащая, и пока я здесь капитан, никто не смеет нарушать воинский устав, – это всё, что офицер мог сделать для девушки – спасти её от неминуемой гибели.

В другом месте и при других обстоятельствах, скорее всего, он сам бы отдал приказ о расстреле. Но она попросила о помощи, и он ей помог.

Политрук хотел возразить, что к вражеским шпионам данное положение устава не относится, как вмешался бритоголовый.

– Ну, расстреливать мы её не будем, – успокоил он политрука, – будем судить по-нашему.

– Никакого самосуда, – отрезал капитан.

– Нет, конечно, не на территории нашей доблестной армии.

– Девушка и шагу отсюда не сделает.

– А вот здесь вы не правы, она подчиняется мне как командиру и уйдёт со мной.

– Сейчас она на моей территории, значит, подчиняется мне, – холодно отрезал капитан.

Командир партизан угрюмо взглянул на капитана.

– Вы забываетесь, капитан! – кричал сзади политрук, размахивая руками. – Я донесу о вас, вас разжалуют!

– Да пожалуйста, доносите! Только кто воевать будет? Эти, что ли? – процедил капитан сквозь зубы, указывая на партизана.

– Что-то плохо вы воюете, армия. Вон как немцы далеко вас гонят, – зло парировал упрёк бритоголовый.

Глаза капитана заблестели. Ещё миг, и он бы ударил этого наглеца. Только мужественная доблесть и офицерские погоны сдержали крепко стиснутый кулак.

Катя всё это время стояла ни жива ни мертва. Каждую секунду, каждым словом решалась её судьба. Дыхание спёрло, тело задеревенело. Единственное спасение – широкая, могучая спина незнакомого ей ранее офицера.

– Поступим иначе, – вдруг предложил политрук, заметив, что обстановка между советским офицером и партизаном раскалена до предела.

– Не отправим её на расстрел и не будем отдавать на самосуд. Пусть идёт на передовую и с оружием в руках защищает тех, кого предала. Точь-в-точь как раньше в первую войну виновных отправляли очищать свою честь на фронт, прямо к врагу.

– Вы про штрафные части? – уточнил партизан.

– Именно. Выживет – значит, отпустим с миром на все четыре стороны. Помрёт – очистит своё имя.

– А что, хорошая идея, – поддержал партизан. – У меня уже есть парочка подобных штрафников, составят ей компанию.

– У нас здесь тоже таких несколько сотен наберётся, почти целая армия, – политрук обрадовался поддержке.

– Соглашайся, капитан, – предложил он уже спокойнее. – Иначе это дело дойдёт до верха и тебе несдобровать, лишишься своих погон, а тебе ещё всю войну вести. При твоих талантах до генерала дослужишься, эта девка того не стоит. Даже если она и не сдавала наши позиции немцам, всё равно сбежала с места службы. Уже этого хватит, чтобы свои же партизаны её прикончили.

– Да, у нас законы такие, – кивнул партизан. – Она знала, на что шла, собственноручно подписала бумагу.

И непонятно откуда бритоголовый достал злосчастную бумажонку с подписью «Екатерина Астахова». Катя сразу её признала. Так, значит, она уже тогда подписала свой собственный приговор?

Капитану даже не нужно было читать документ. Он знал, что там написано, был в курсе партизанских законов. Побег карался смертью.

– Согласен! – решительно сказал он, отступая. – Поместите её в штрафную часть.

Катя ушам своим не поверила. Распахнув свои длинные ресницы и посмотрев на капитана, она не нашла в нём былого участия.

Покорная, словно овечка на заклание, она позволила себя увести как из-под земли выросшему конвою.

– Это твой единственный шанс выжить, – тихо сказал капитан, когда её проводили мимо. И больше Катя его уже не видела.

Проходя мимо политрука, она злобно на него покосилась. Дайте ей оружие, и он будет первым, кого она уничтожит.

– Не злись, девочка, – хмыкнул он весело, словно совсем недавно не требовал для неё расстрела. – Защити честь Родины, выберись оттуда живой, и с тебя снимут все обвинения. Будешь словно заново родилась!

И чему только так улыбается этот краснолицый боров? О какой защите Родины идёт речь? Разве Катя уже не защитила её, подорвав мост? Но сейчас она должна была сделать это снова. Катя не знала, что такое штрафной отряд, но ни на что не надеялась. Вся война – одна сплошная смерть. Даже если находишься в резервном отряде, можешь умереть, а её отправляют прямо на передовую.