Текст книги "Сливовый календарь любви"

Тамэнага Сюнсуй
Сливовый календарь любви

為 永 春水

春の色：プラムカレンダー

© И. В. Мельникова, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука®

* * *

Часть первая

Предисловие

Даже с южной стороны дерева ветви еще окутаны снегом, но слива уже зацветает, цветок за цветком. Считая их, считаем дни и гадаем, в какой стороне поджидает удача, молясь о покровительстве всех трех Зерцал Драгоценной сферы[1]1
  …молясь о покровительстве всех трех Зерцал Драгоценной сферы. – Три Зерцала, о которых дальше идет речь в предисловии, упоминались в традиционном календаре. Календарь являлся одновременно и гороскопом, и каждый день месяца был под знаком одного из трех Зерцал. Графически Зерцала изображались в виде буддийского символа исполнения желаний ходзю 宝珠 – заостренный кверху шар с языками пламени над ним.


[Закрыть].

Завтра большая весенняя ярмарка. К добру, если книга выходит в свет под Зерцалом Многих обетов[2]2
  Зерцало Многих обетов. – Буквально в тексте: «Яшмовая дева Многих обетов» («Таган Гёкудзё», 多願玉女). Название одного из Трех Зерцал (см. примеч. 1). Дни под знаком Зерцала Многих обетов были благоприятны для начала новых дел, для начала странствий.


[Закрыть].

Зерцало Самоцветных звезд[3]3
  Зерцало Самоцветных звезд. – Буквально в тексте: «Яшмовая дева Самоцветных звезд» («Сикисэй Гёкудзё», 邑星玉女). Название одного из Трех Зерцал. Дни под знаком Зерцала Самоцветных звезд считались удачными для первого облачения в новое платье и для поставки товаров.


[Закрыть] позаботится, чтобы на славу прокрасились обложки книг и мешочки для упаковки, а милостью Зерцала Небесных светил[4]4
  Зерцало Небесных светил. – Буквально в тексте: «Яшмовая дева Небесных светил» («Тэнсэй Гёкудзё», 天星玉女). Название одного из Трех Зерцал. Дни под знаком Зерцала Небесных светил считались удачными для всех начинаний.


[Закрыть] покупатель в добрый час примерит обнову. Не противясь воле богов восьми сторон[5]5
  Не противясь воле богов восьми сторон… – В терминологии составителей календарей это означало действия в соответствии со знанием «счастливого» и «несчастливого» направления. Ориентация по восьми направлениям ежегодно рассчитывалась заново.


[Закрыть], под знаком «строить»[6]6
  Под знаком «строить» (тацу, 建). – Здесь и далее автор предисловия использует календарные термины, которыми помечали определенные дни месяца. Тамэнага Сюнсуй употребляет эти термины, исходя из семантики самих слов, а не из смысла этих терминов в языке гороскопов.


[Закрыть] мы обрезали и сшили листы бумаги и под знаком «гладко» наклеили обложку без пузырей и пятен. А для тех, кто лишь даром листает книгу да глазеет на картинки, на видном месте мы прикрепили знак «рвется» как предупреждение. В день под знаком «установление» объявим цену, и коли вам выпадет знак «брать», значит и нашей удаче «быть».

Вот и знак «раскрывать»: вы развернули свиток и приступаете к чтению. Если, как молится о том автор, добрые отзывы ваши будут под знаком «изобилие», то и для издателя день, когда книга заняла свое место в кладовой, окажется сразу и днем «великой удачи», и днем «небесной благодати». Будь то весна, лето, осень или зима, а особенно в последние дни каждого из четырех сезонов, печатня будет без устали исполнять ваши заказы и изо дня в день поставлять новые и новые оттиски книги. Таковы уж десять стволов и двенадцать ветвей[7]7
  Десять стволов и двенадцать ветвей – термины традиционной на Дальнем Востоке системы летосчисления по шестидесятилетнему циклу. Каждый год обозначался комбинацией двух иероглифов, один из которых относился к ряду десяти циклических знаков (стволы), а другой – к ряду двенадцати знаков зодиака (ветви).


[Закрыть] календаря жадности, ведь если верно все прикинуть и не ошибиться в цене, то книга будет выходить бессчетное количество раз. Пусть же она займет вас в один из дней, когда вы не пойдете на прогулку!

А я, как и в прежние годы, кланяюсь во все стороны и прошу вашего снисхождения. Пусть ветер повсюду разносит аромат моей сливы.

Три или четыре года подряд были для меня несчастливыми, кругом подстерегал меня Золотой Бес[8]8
  Золотой Бес. – Составители календарей считали, что божество Кондзин – Золотой Бес (金神) – наиболее вредоносное из богов восьми сторон (см. примеч. 5). То направление, в котором находился Золотой Бес, сулило беду и считалось «закрытым».


[Закрыть], и я не мог сдвинуться с места. Но недаром говорится: стоит лишь тонкому ледку подтаять, как вешние воды (а имя им «сюнсуй», как и мне) заполняют все впадины. Как раз в такое время и расцветает улыбкой старший брат всех цветов – цветок сливы. Старший брат моей сливы, господин издатель Бунъэйдо[9]9
  Господин издатель Бунъэйдо (文英堂) – псевдоним Осимая Дэндзюэмона (大島屋伝右衛門), издателя, выпустившего «Сливовый календарь любви».


[Закрыть], оказал ей покровительство, и вкупе с обаянием кисти художника из Нэгиси[10]10
  Художник из Нэгиси – художник Янагава Сигэнобу (柳川重信, 1780–1833), который жил одно время в Нэгиси. Настоящее имя художника – Судзуки Сигэбэй (鈴木事兵衛).


[Закрыть] это принесет книге великий успех. Озаренные яркими лучами солнца ветви сливы я подношу духам Лунного знака[11]11
  Духи Лунного знака. – Имеется в виду знак гацуё (月曜) и покровительствующие ему духи. Знак считался счастливым, а отмеченные им дни – во всех отношениях удачными.


[Закрыть], покровителям удачных начинаний, а начинал я писать свою книгу в счастливый день зимнего солнцеворота.

Эра Тэмпо, год Дракона в знаке Старшего брата воды[12]12
  Эра Тэмпо, год Дракона в знаке Старшего брата воды – соответствует 1832 году по европейскому летосчислению.


[Закрыть]. Выставлено на продажу в первый день первого весеннего месяца, а в день зимнего солнцестояния впервые растер я с водою тушь, чтобы обмакнуть свою кисть.

Городской отшельник Кёкунтэй. Эдо. Печать приложил Тамэнага Сюнсуй

Свиток первый

 
Нарциссу полевому
И шляпа старая – укрытие от стужи.
Но так ли для цветка иного?
От бурь бежал он
Под кровлю тайного жилища,
За ненадежную ограду
Кустарника колючего. Вокруг –
Лишь инеем покрытые поля.
Окраина… Домишки тесно жмутся,
Как будто бы хотят
            согреть друг друга.
А на задворках
Сдают углы для постояльцев –
Кто здесь приют нашел,
Кому нет места краше.
 
 
В деревне Наканого – «На меже» –
Живет народ в согласье меж собою.
Дворов пять-шесть всего,
В один жилец недавно
Приехал новый, парень молодой,
Лет восемнадцати.
Невелико хозяйство новосела!
Как видно, отвернулось счастье
От паренька с пригожими чертами:
Невзгоды, нищета,
 
 
Теперь еще недуг
Свалил в постель…
Беспомощен и жалок,
С утра продрог он,
На лице гримаса боли…
 

У ворот этого затерянного на окраине жилища слышатся шаги.

Женщина. Простите, здесь есть кто-нибудь?

Молодой человек. Да-да, войдите. Кто там?

Женщина. Этот голос! Он, молодой хозяин!

Она тянет на себя раздвижные двери, но порог кривой, и двери поддаются с трудом. Наконец открыв, она вбегает в комнату.

Как она выглядит? На ней одежда в серую полоску из плотного шелка-уэда, а пояс двусторонний, как окрас кита: с исподу жатый креп, а налицо черный с фиолетовым шелк «ивушка». Нижние одежды темно-синего атласа с некрупным узором. В руках она держит накидку с капюшоном. Высокая прическа-симада растрепана, красивое лицо без грима. То ли она и так довольна своей наружностью, то ли пришла по-утреннему неприбранной. Лицо ясное, как цветок, но глаза печальны. Молодой человек с удивлением всматривается в ее черты.

Молодой человек. Ёнэхати! Зачем ты пришла сюда? Как узнала, где я скрываюсь?.. Ну, проходи… Ты – здесь, не сон ли это? (Садится на постели.)

Ёнэхати. Ах, я все думала, найду ли… Сердце так и бьется! Я ведь спешила, едва ли не бегом бежала. Что-то мне нехорошо… (Она кладет руку себе на грудь.) И в горле сухо… (Говоря так, она присаживается рядом с постелью.) Вы тоже нездоровы? (Пристально вглядывается в его лицо.) Ну конечно! Эта худоба и бледность… Вы очень бледны! И давно вам неможется?

Молодой человек. Недели две, не больше. Да это не опасно, просто не могу опомниться после всего, что случилось. Ничего! Но ты как узнала, как догадалась прийти сюда? Мне ведь так нужно было поговорить с тобой… (С полными слез глазами он выглядит очень трогательно.)

Ёнэхати. По правде говоря, с утра я пошла помолиться в храм Мёкэн-сама. И вот удивительная встреча. Вы – и в таком месте! Мне и во сне бы не привиделось искать вас здесь, если бы не одна девушка, новенькая, ее взяли к нам недавно. Наши, как водится, спросили, откуда она родом, и оказалось, что из Хондзё. От нечего делать завели разговор, и она рассказала обо всех своих соседях. Один из них чем-то напомнил мне вас… А может, это только показалось? На ночь я положила ее спать у себя и расспросила как следует. Она сказала, что в доме вашем есть и хозяйка, красивая да ладная, и я было усомнилась, однако стала еще дотошнее задавать вопросы. Оказалось, что хозяйка вроде бы старше хозяина и обыкновенно дома ее не бывает. Чем больше я слушала, тем больше убеждалась, что речь может идти о вас. Но все же я не могла быть уверена до конца и наказала девушке помалкивать о моих расспросах. Я надеялась во всем удостовериться, когда пойду на богомолье. Можете себе представить, с каким нетерпением я ждала сегодняшнего дня – пятнадцатого числа. И вот наконец я здесь. Ведь говорят же люди: если день-деньской молиться об одном… Не иначе как сам бог Мёкэн привел меня к вашему дому. Но как я ни рада, мне не дает покоя слух, что вы женаты. Где сейчас ваша жена?

Молодой человек. Нелепость! Откуда у меня жена? Что за девушка с тобою беседовала?

Ёнэхати. Да она будто бы из дома зеленщика… Но это к лучшему, раз вы женились. Прошло уже немало времени – нельзя же жить только воспоминаниями! И свою жену вы могли не прятать. Ведь ничего дурного в этом нет.

Молодой человек. О чем ты говоришь? Я никого не прячу. Оглянись хорошенько вокруг – и ты сама убедишься. Не знаю, что уж там болтает твоя девица… Ладно, а что творится дома?

Ёнэхати. Дома дела ужасные. Кихэя, по его настоянию, все величают не иначе как хозяином. Не пойму я, почему все так обернулось… И ведь разлад пошел еще с тех пор, когда живы были прежние владельцы! Теперь на хозяйской половине без скандалов и дня не обходится. Когда вы ушли жить в дом своих новых приемных родителей, я тоже решила: больше не останусь в «Каракотоя», уйду в другое место, а то сил нет. Но Кихэй ведь такой несговорчивый… Уперся: не отпущу, мол, и все. Пока-то я терпела, но теперь… Раз вы здесь… (Она оглядывается по сторонам, роняя слезы.) Теперь я вижу, в каком отчаянном положении вы оказались, и ни дня не останусь в заведении «Каракотоя». Сегодня же, как только вернусь, заведу разговор, чтобы меня отпустили. Уйду хотя бы в Фукагаву, я готова все стерпеть, лишь бы вас немного поддержать.

Искренняя решимость женщины, кажется, еще больше расстраивает молодого человека.

А все же почему семья, куда вас взяли наследником, так скоро разорилась?

Молодой человек. Ну, как я вижу сейчас, Кихэй наверняка был в сговоре с их приказчиком Мацубэем. Зная, что скоро на лавку придется навесить замки, они взяли меня приемным сыном. Я ни о чем не подозревал, а когда вступил в права наследника, то обнаружил гору долгов. Изволь платить, раз ты наследник! Я взял у Кихэя под расписку сто золотых рё и вложил в дело приемных родителей – как в ящик для пожертвований бросил. Ну, после этого в «Каракотоя» мне ходу не было, даже на письма мои Кихэй не отвечал. Винил во всем меня, мою неопытность. А тут еще после раздела имущества приемных родителей приказчик Мацубэй предложил мне кое-что. У него был вексель на пятьсот рё от князя Хатакэямы, и он сказал, что даст его мне взамен ста рё, которые только и достались мне в наследство от приемных родителей. Якобы семьдесят рё пойдут ему, а остальное он раздаст в уплату прочим. После того он сказал, что едет в Камигату, и больше я его не видел. Зато второй приказчик, Кюхати, оказался очень любезным человеком. Он-то и отправился от моего имени к князю Хатакэяме. К нашему удивлению, оказалось, что князь готов вернуть долг сполна, но еще раньше им была передана приказчику Мацубэю знаменитая чайная чашка «Предрассветная луна», чтобы тот подыскал для нее покупателя. Так вот, по слухам, чашку Мацубэй продал семье Кадзивара за тысячу пятьсот рё! Князь сказал, что за вычетом пятисот рё, которые он задолжал господину Нацуи Тандзиро, то есть мне, остается тысяча рё, и он просит немедленно вернуть ему эти деньги. Сразу после этого разговора в дом приказчика Кюхати из усадьбы князя Хатакэямы явилась толпа стражников. Они заявили, что до сих пор князь не придавал делу значения, поскольку был занят сборами, намереваясь вскорости отбыть в свое поместье. Однако ввиду разорения дома Нацуи и ввиду немалой стоимости чашки они, мол, требуют к ответу приказчика Мацубэя, а также самого хозяина, Тандзиро. В таком трудном положении Кюхати сумел распорядиться, чтобы я скрылся. Но ведь Мацубэй тоже был неизвестно где! Нелегко пришлось Кюхати… А уж я-то в какую беду попал!

Ёнэхати. Да, горько. Горько даже слышать… Но кто теперь ухаживает за вами, ведь вы нездоровы?

Молодой человек. Ухаживает? Ну, так, чтобы быть рядом постоянно, – никто. Иногда соседи… А большей частью младшая сестра жены приказчика Кюхати, о котором я тебе только что рассказывал. Она парикмахерша, живет здесь недалеко. Вот она и приходит.

Ёнэхати. Ну, теперь понятно! Значит, служанка…

Молодой человек. Что «служанка»? Ты о чем?

Ёнэхати. Да так, не обращайте внимания…

Молодой человек. Мне не до шуток сейчас. От всего, что случилось, я совсем потерялся… (У него текут слезы.)

Ёнэхати. Молодому господину не нужно так унывать! Ведь теперь я нашла вас. Покуда хватит сил, я не дам вам жить в нужде, чего бы мне это ни стоило. Приободритесь же и, пожалуйста, скорее поправляйтесь!

В таком глухом месте одинокие ночи… (Она отворачивается и утирает рукавом слезы.)

 
Что давним мы зовем,
Не так далеко.
И если во вчерашний день вернемся,
Предстанет этот юноша пред нами
Наследником и молодым владельцем
Одной из лавочек в квартале Дайтё,
Где продают веселье и любовь.
Достатком и обличьем не обижен,
Живя среди цветов – он сам цветок.
Отныне же каморка в три циновки
Для принца нашего –
            нефритовый чертог.
Предстать пред милой гостьей
                в нищете –
Укол для гордости его,
Ведь он мужчина.
Но в сердце женщины, что любит,
Иные пронесутся чувства,
И муки сострадания тем горше,
Чем глубже затаить их нужно.
 

Молодой человек. В таком жалком виде я стыжусь показываться людям на глаза и потому ничего не могу сделать, чтобы выбраться из нужды. Видно, нет мне спасения… (Вытирает слезы.)

Ёнэхати. О, я вас не оставлю!

Молодой человек. Не говори так. Лучше как-нибудь загляни еще разок. А теперь тебе пора. Наверное, уже поздно.

Ёнэхати. Нет-нет, я сегодня еще с утра предупредила, что вернусь не скоро, потому что госпожа Току из внутренних покоев[13]13
  Госпожа Току из внутренних покоев. – В тексте имеется авторский комментарий, поясняющий, что речь идет об ойран (см. Словарь).


[Закрыть] попросила меня отнести письмо. Я собиралась специально сходить в Курамаэ, письмо у меня с собой. Сегодня же попрошу кого-нибудь отнести, и все будет в порядке. К тому же я собиралась сто раз помолиться богине Каннон и богу Авадзиме, а это заняло бы немало времени… Ой, да вы и огня не зажигали! (Она ищет ящичек с кремнем и прочими принадлежностями и разводит огонь.) Ну-ка, давайте я погрею вам лекарство. Который пузырек?

Молодой человек. Там, возле жаровни, был кусочек имбиря на подносе… (Достает бутылочку с лекарством, которая стоит у изголовья.)

Ёнэхати. Имбирь нашла. Ой, эта бутылочка? С отбитым горлышком? (Невольно у нее вырывается смех, но она сразу мрачнеет, представив, в какой он живет нищете.) А кто ваш врач?

Молодой человек. Какой там врач! Это O-Хама мне принесла.

Ёнэхати. О-Хама?

Молодой человек. Сестра жены Кюхати, я же тебе рассказывал. Это ее, наверное, приняла за мою жену та девушка, ваша новенькая. Ну ладно, только плохо, если обо мне узнают, вот что.

Ёнэхати. Да что вы! За мной никто не уследит! А есть ли у вас рис?

Молодой человек. Да, вчера приходила старушка из дома напротив и сварила. Не беспокойся. А может быть, ты голодна? Тут и перекусить негде, ни лавочки, ни чайной… От всего вдалеке!

Ёнэхати. Что вы, что вы! Обо мне не волнуйтесь. Я на еду и смотреть не могу: у меня обет воздержания от соли. Это я вас хотела покормить повкуснее, состряпать чего-нибудь. И пока я здесь, вспомните, пожалуйста, может быть, вам что-то нужно… (Она достает из кошелька за пазухой какой-то сверток.) Вот, купите себе, что необходимо. Вам теперь полезно есть то, что вы любите. Правда, у меня с собой совсем немного, я ведь шла на богомолье и не знала, что смогу вас увидеть… Но я приду еще, отпрошусь и приду.

Мужчина берет протянутый сверток, лицо его печально.

Молодой человек. Спасибо. Мне очень неловко, прости. Так ты уже уходишь, да?

Ёнэхати. Вовсе я не ухожу еще! Сегодня задержаться не страшно, ведь предлог для этого есть… Ах, как у вас волосы растрепались! Можно, я причешу? Сразу почувствуете себя гораздо свежее…

Молодой человек. Ну, раз ты еще не уходишь, тогда причеши, пожалуйста, хотя бы слегка.

Ёнэхати. Только вот чем? (Оглядывается кругом, наконец радостно восклицает.) Можно моей гребенкой!.. И правда, ужасно запутались…

Душевная слабость свойственна женщинам. Конечно, она вспомнила прежнее. Ему за воротник падают капли. Нет, это не вода, которой смачивают волосы, чтобы легче было их расчесать, это слезы. Он оборачивается к ней.

Молодой человек. Почему ты плачешь, Ёнэхати?

Ёнэхати. Ну, все-таки…

Молодой человек. Что «все-таки»?

Ёнэхати. Ах, почему вам такая судьба!..

Она плачет, уткнувшись в его плечо. Он берет Ёнэхати за руку и притягивает к себе.

Молодой человек. Прости меня, пожалуйста.

Ёнэхати. Разве вы виноваты?

Молодой человек. Даже на тебя я нагнал тоску!

Ёнэхати. Так вот как вы теперь обо мне думаете…

Молодой человек. Милая!

Он обнимает ее. Прильнув к его коленям, она по-детски заглядывает ему в лицо.

Ёнэхати. Как мне хорошо сейчас! Прошу тебя…

Молодой человек. Что?

Ёнэхати. Хочу, чтобы всегда было так, как теперь…

Мужчина пристально смотрит на нее. Он вдруг замечает, как она хороша. Взор его затуманивается.

Молодой человек. Я не могу больше… (Он приникает к ней.)

Ёнэхати. Мне так щекотно…

Молодой человек. Прости…

Он опускает ее на пол рядом с собой, и в это самое время издали доносится звон… Это утренний колокол храма богини Каннон.

 
«Далеки и все же близки
Женщина и мужчина»[14]14
  «Далеки, и все же близки…» – Строки из произведения X века «Записки у изголовья» («Макура-но соси»), отрывок 167. То, что близко, хотя и далеко: Обитель райского блаженства. След от корабля. Отношения между мужчиной и женщиной. (Пер. В. Марковой)


[Закрыть] –
Да, справедливы слова дамы Сэй,
Как тонок кисти намек!
Итак, Ёнэхати и Тандзиро
Друг другу в любви клялись,
Хоть домом им были кулисы театра,
Где страсть на сцене дают.
Клятвы этой не преступив,
Верность они сберегли.
И вот на окраине, «На меже»,
Снова в пучину любви!
На рваных циновках,
На ложе болезни –
Связь такая прочна ль?
Но не жалеет она ни о чем,
В яшмовый паланкин
Сесть не спешит,
Ведь ее любовь
Обету былому верна.
Те, что живут в селенье цветов,
Где быстротечность – закон,
Знают цену своим словам,
В этом их гордость и честь.
 

На лице хозяина комнаты, Тандзиро, гримаса боли.

Тандзиро. Ёнэхати, налей-ка мне в чайную чашку вон то лекарство… Сердце колотится…

В это время Ёнэхати расчесывает ему волосы своей гребенкой.

Ёнэхати. Что с вами? (Перепуганная, подает лекарство.)

Тандзиро. Да так… (Улыбается.)

Ёнэхати. Ох, не тем мы занялись! (Лукаво смеется.)

Тандзиро. Да ладно, ничего. А как там О-Тё поживает?

Ёнэхати. О-Тё? Да, эта девочка тоже измучилась – что правда, то правда. К тому же хозяин, Кихэй, как-то подозрительно к ней внимателен, неспроста это. Я, конечно, стараюсь быть с ней рядом и опекать, но, как ни говори, она догадывается… Ну что между вами и мной… По правде сказать, мне с ней нелегко.

Тандзиро. Мы ведь с ней вместе росли… Такая милая… (Лицо его омрачается.)

Ёнэхати. Вот-вот. Кто с детства знаком, тот всегда милее. (Тон ее становится холодным.)

Тандзиро. Да нет, я не говорю, что она мне как-то особенно дорога. Я только говорю, что жаль ее.

Ёнэхати. Понятное дело. И я про то же. (Даже когда от ревности глаза ее сощурены, она выглядит миловидной.)

Тандзиро. Ты сумасшедшая. Сразу начинаешь злиться и уже не слышишь, что тебе говорят.

Ёнэхати. Конечно, я сошла с ума. Только сумасшедшая может явиться к человеку, у которого есть невеста, ваша О-Тё, и сидеть возле него, потому что ему плохо.

Тандзиро. Теперь ты все сказала. Как хочешь. Ты сама себе хозяйка. (Отворачивается.)

Ёнэхати. Ой, вы сердитесь?

Тандзиро. Не важно, сержусь я или нет, оставим это.

Ёнэхати. Да, но ведь это все потому, что вы назвали О-Тё своей милой… Я невольно ответила…

Тандзиро. Я сказал, что жалею ее, а не то, что она моя милая.

Ёнэхати. А это не одно и то же? Славная, милая, хорошенькая, бедненькая… Ну, простите мне, если я не права.

Тандзиро. Ладно, не надо.

Когда он это говорит, глаза ее увлажняются от слез, ведь она с самого начала опасалась, как бы не оттолкнуть мужчину. А вдруг он решит порвать с ней?

Ёнэхати. И правда, это я виновата, простите меня, пожалуйста! Не сердитесь, прошу!

Не зная, что сказать, Тандзиро улыбается.

Тандзиро. Ну, если так, я тебя прощаю. Теперь уже, наверное, поздно… Не волнуйся обо мне, иди домой. Да смотри, будь внимательна к гостям.

Сердце переполнено нежностью, и любая мелочь может обрадовать или омрачить душу печалью. Таковы те, кто любит и любим.

Ёнэхати. Ну вот! Вы, мой господин, говорите со мной так ласково, что теперь мне претит сама мысль о возвращении домой… Прошу вас, не меняйте ваших чувств ко мне, что бы ни случилось!

Тандзиро. Да что ты, глупенькая!

Ёнэхати. Конечно, я понимаю, что вы не можете все время думать только обо мне… И все-таки вспоминайте меня хоть иногда!

Трогательное простодушие!

 
«Не вспоминаю потому,
            что не забыла»[15]15
  «Не вспоминаю потому, что не забыла» – изречение, встречающееся в песнях веселых кварталов и приписываемое традицией знаменитой гейше Такао Второй (см. Словарь).


[Закрыть] –
Слова прелестницы
Такао золотые!
Но если любит кто
И если он любим,
То чем любовь сильней, тем горше
 
 
Звучит упрек: «Забудешь ты меня!»
Не важно, что расстались ненадолго, –
У страсти тяга к преувеличеньям.
На это вчуже поглядеть смешно:
Род сумасшествия,
Душевного недуга…Но так подумает лишь тот,
В ком нету сердца,
Кому любовь узнать не довелось.
 

Тандзиро. Иногда, говоришь, вспоминать? Да разве было такое время, чтобы я забыл тебя?

Ёнэхати. И все-таки мне неприятно, когда вы думаете об О-Тё… (Она заглядывает ему в лицо.)

Тандзиро. Не говори глупостей! Собирайся лучше в обратный путь.

Ёнэхати. Что мне собирать? Только платье поправить… Значит, больше я ничем не могу помочь вам? Тогда, пожалуйста, пусть перед следующим моим приходом кто-нибудь от вас сообщит, в чем вы имеете нужду. Я твердо решила уйти из заведения и непременно что-нибудь придумаю. Пожалуйста, не тревожьтесь, у меня уже есть один маленький план. (Говоря все это, она наводит порядок в комнате.)

Тандзиро. Выдумаешь опять что-нибудь и увязнешь вконец: ни вперед, ни назад. Прошу тебя, не нужно…

Ёнэхати. О, не волнуйтесь! Когда дойдет до дела, я ради вас на все пойду. Даже на дурной поступок, какого прежде и в мыслях не держала. Для вас я в порошок себя готова истолочь!

Тандзиро. Ёнэхати, довольно, я уже всего наслушался!

Ёнэхати, которая собиралась уже уходить, вдруг снова садится.

Ёнэхати. Почему у вас стало такое лицо? Я не могу вас так оставить!

Тандзиро. Я не хочу тебя отпускать. Что-то мне не по себе, тревожно. Но сама знаешь – тебе нужно вернуться.

Ёнэхати всем сердцем ощущает в этих словах тревогу любимого, его заботу.

Ёнэхати. А что, если прямо теперь не возвращаться, и все?

Тандзиро. Как-как? Нет, это ты плохо придумала. Этим ты только поможешь Кихэю, и он уж точно не даст тебе уйти от него в другое место. Надо возвращаться. Успокойся и иди. Слышишь, Ёнэхати?

Ёнэхати. И верно, может выйти неприятность. А я ведь не хочу вам навредить! Возьму себя в руки и пойду…

Тандзиро. Ну вот, так лучше! Подумай только, ведь если ты будешь действовать сгоряча и с тобой что-нибудь случится, я даже не смогу ничем помочь, я теперь совсем бессилен… Прошу, если любишь меня, будь осмотрительна!

Ёнэхати. Ах, ведь я для вашего же блага, я не допущу безрассудства, которое привело бы нас обоих к беде. Не беспокойтесь, пожалуйста, и поправляйтесь как можно скорее. Хорошо? Ну вот и ладно, тогда я пошла. (Она с видимой неохотой поднимается, но затем нагибается обнять его и пристально смотрит ему в лицо.) Теперь уж прочь сомнения!

Тандзиро. Какие сомнения?

Ёнэхати. Мне не нравится, когда ты говоришь о ком-нибудь другом, вот я про что.

Тандзиро. Да, знаю. Иди же и никуда по дороге не заглядывай.

Ёнэхати. Куда же это я могу «заглянуть по дороге»?

Тандзиро. А письмо, о котором ты говорила? Разве тебя не попросили отнести его в Курамаэ? Так вот, я сам пошлю туда кого-нибудь.

Ёнэхати. Ах да, верно! Вот спасибо, что жалеете меня! (Встает и отдает письмо.) Ну, сколько ни сиди, все будет мало. Пойду наконец.

Она спускается с крыльца и обувается, Тандзиро провожает ее.

Тандзиро. Послушай, Ёнэхати!

Ёнэхати. Да?

Тандзиро. Что-то я еще хотел… Впрочем, ладно, иди скорее!

Ёнэхати. Ну что же, пойду…

Глядя на ее поникшую фигуру и провожая глазами удаляющийся силуэт, Тандзиро разговаривает сам с собой.

Тандзиро. Бедная… Что за карма у нее! Почему ей суждены такие муки? (Глаза его полны слез.) Ну все, хватит! Не раскисать! (Садится на постель.) О, да она забыла свою накидку! Как же без накидки? Она, наверное, еще не успела уйти далеко… Если бы я мог бежать за ней, догнать… Вот досада… (Вертит в руках накидку, не зная, что с ней делать.)

Ёнэхати. Тан-сан!

Тандзиро. Ты, Ёнэхати?

Ёнэхати. Я оставила накидку…

Тандзиро. А я как раз заметил ее и не знал, что мне делать. (Отдает накидку.) А ты где спохватилась?

Ёнэхати. Дошла до какой-то богатой усадьбы, смотрю, накидки нет! Да я обошлась бы и без нее…

Тандзиро. Так что же?

Ёнэхати. Мне хотелось вернуться, хоть на чуть-чуть…

Тандзиро весело смеется.

Тандзиро. Ну что же, а теперь поторопись.

Ёнэхати. Да, теперь уж на самом деле ухожу.

Она решительно поворачивается и уходит, а он смотрит ей вслед и думает про себя: «Ну как ее не любить?» Он плотно прикрывает двери и глубоко вздыхает… Слышен голос уличного торговца: «То-о-фу! Покупайте соевый творог тофу!»

 
О, похож на безумца он!
Людям знать не дано,
Что отныне страсти стезя
Его за собой ведет.
Много развилок на тайной тропе,
Каждому свой поворот.
 
 
Но вечная правда для всех одна:
Он, она и любовь.
Страсть рассудку всегда вопреки,
Но, лишь ею живя,
Может постичь человек красоту,
Скрытую суть вещей.
Так не любовь ли сердце смягчит
Тем, кто плутает во тьме?
 

Кёкунтэй,

автор наставительных сочинений,

мягкосердечный,

как старая женщина