Текст книги "Сливовый календарь любви"

 
Стоит лишь соловью опоздать,
Сливы цветущая ветвь
В кнут обратится.
 

 
Пляшет, резвится форель молодая –
Рада попасть на крючок
Хоть ивам, ветви к воде склонившим.
 

Тобэй (разглядывает веер, на котором написаны эти стихи). Чья же это работа?.. А ведь не только форель, но и некоторые гейши идут на крючок без наживки…

Он лежит на боку в гостиной на втором этаже уже известного нам дома в Фукагаве. В комнату входит Ёнэхати. Она выглядит оживленной.

Кажется, ты сегодня в настроении?

Ёнэхати. Да уж… «Но если б не вино, то жизнь моя…»

Она с нажимом произносит реплику из известной пьесы. В тоне ее сквозит пренебрежение, манеры развязны – она не опускается, а падает на колени рядом с Тобэем. Тобэй тоже, под действием сакэ, разговаривает громче обычного.

Тобэй. Слушай, Ёнэхати, сегодня тебе следовало бы приберечь яд своих укусов. А раз решила жалить – я отвечу тем же. Я долго был терпелив с тобой, позволял себя дурачить и прощал насмешки, раз уж они тебя забавляли. Но теперь мне все это наскучило. Ведь ты же бросаешься на гостя оттого, что уже не можешь придумать, под каким бы предлогом ему отказать. Но Тобэй, над которым ты издеваешься, не станет цепляться за одну лодку, когда на реке Фукагава всегда можно пересесть в другую. Разве мало женщин?.. А тебе – тебе пошло бы торговать амулетами против такой напасти, как гордыня. Неблагодарная! Знать тебя не хочу!

Ёнэхати. Ах, как я испугалась!

Прислонившись спиной к выступу парадной ниши, она безмятежно смотрит в лицо Тобэю. Тобэй в большом волнении.

Тобэй. Так тебе все равно? Напрасно! (Он выкрикивает эти слова очень громко.)

Ёнэхати. То-сан, прошу вас, говорите тише. Я отлично все слышу. Конечно, женщин много. Но это для вас, баловней здешних мест, так называемых знатоков. Я же – «неблагодарная», «гордячка», и для меня нет других мужчин, кроме Тандзиро, я ни на кого другого не могу смотреть. А если бы и могла… (Она словно обдумывает каждое слово.) У меня ведь есть обязательства – и здесь, и там… (Плачет.) Хотя я благодарна вам, как никому на свете, существуют еще два человека, которые… (Эти слова произнесены с болью, но она справляется с собой и вновь принимает насмешливый вид.) Мой выбор невелик! (Сложив руки на груди, она склоняет голову и опускает глаза.)

Тобэй (после некоторого раздумья). Неужели ты думала, что Тобэй удовольствуется этой жвачкой из пустых фраз? Со мной номер не пройдет! Каким бы ни был бойким твой маленький злой язычок, послушай теперь меня. Сверкающая золотая наживка, свинцовый груз обязательств и срок найма, долгий, как бамбуковое удилище, – вот что ты имела. Но теперь ты ловишь рыбку в Фукагаве и сама забрасываешь крючок, где тебе нравится. А помнишь ли, кто тебе помог? Ты самодовольно расставила в ряд свои удочки из бамбука высшего сорта и ждешь богатого улова, но ведь твой улов держится на тонкой, очень тонкой леске! Ты же сама, как угорь под ножом повара, способна лишь юлить из стороны в сторону…

Ёнэхати. То-сан, хоть река и близко, даже рокоту волн не заглушить вашего брюзжания!

Тобэй (неожиданно приходит в ярость). Ну, рыбачка…

Замахивается на Ёнэхати своей длинной курительной трубкой. Ёнэхати вся сжимается, и на глазах ее появляются слезы.

Ёнэхати. Раз вы меня так ненавидите, то можете ударить, хоть совсем убейте! Я же все вам открыла, неужели ваше сердце глухо? Да если вы меня сейчас убьете, то это будет моей счастливой судьбой! (Опять возвращается к насмешливому тону.) И заведение наше сразу разбогатеет!

Тобэй. Что ты такое говоришь! Стыда у тебя нет! До чего дошла! Связалась с этим Тандзиро, с нищим… Это он тебя научил вытягивать у людей деньги?

Ёнэхати (с искаженным от гнева лицом). То-сан, я прошу вас прекратить! Пусть даже эти гадкие слова вырвались у вас случайно, не говорите так! Обо мне – все, что угодно, но не троньте Тандзиро! Бедный, измученный Тан-сан – из-за него я не только теряю ум и забываю приличия, я жизнь свою готова отдать. Сказала же я: если вы меня убьете сейчас, то это принесет доход всему заведению? Так вот, слушайте. Если в этих стенах примет смерть блаженная Ёнэхати, то немало людей, которые страдают в оковах долга, в путах страсти, захотят унести с собой отсюда хоть щепочку на память, и станет эта щепочка их амулетом. Мне назначат посмертное имя и обязательно будут добавлять к нему слово «верная». А я сама к тому времени уже обзаведусь хозяйством в раю, на улице, отведенной новоселам. Поскольку вы всегда были моим благодетелем, вас я и попрошу поручиться за меня перед домохозяином на том свете.

Наговорив дерзостей, которые – она знает это – неизбежно должны привести к ссоре, Ёнэхати до краев наливает в чайную чашку сакэ и залпом выпивает. Тобэй смотрит на нее широко раскрытыми глазами.

Тобэй. Ну, это слишком! У меня нет слов…

В это время по лестнице поднимается хозяин заведения, Бундзо. Несмотря на то что ему уже за пятьдесят, он отнюдь не выглядит старым – в духе здешних мест. На нем клетчатое кимоно на вате, перехваченное узким шелковым поясом лилового цвета. В рукаве тяжелая серебряная трубка.

Бундзо. Здравствуйте, То-сан!

Тобэй. О, папаша! Последнее время вас что-то не видно…

Бундзо. А я теперь хожу слушать одного рассказчика, который выступает довольно далеко отсюда.

Тобэй. Где же?

Бундзо. В квартале Кобики. Это Рёсай, он – лучший во всей Японии, народу полно и днем, и ночью.

Тобэй. Ах вот что? Но все-таки далеко!

Ёнэхати. Папочка, выпей!

Она подает Бундзо рюмочку, которую тот принимает, но ставит на пол. Тобэй в это время решительно поднимается, чтобы уйти.

Тобэй. Ну, вы тут, пожалуйста, отдыхайте, а я пошел дальше, в Сагатё.

Бундзо. Но почему? У них же нет ничего хорошего…

Ёнэхати. Это я виновата.

Тобэй. Уж не знаю, кто виноват, но ты понимаешь свой долг так, как тебе удобно. Я же не вижу от тебя благодарности. И куда девалось мое мужское самолюбие? Ведь я не раз винил во всем себя и возвращался к тебе снова и снова. А виновато твое хорошенькое личико: в нем причина всех бед! Но довольно слов, я и так наговорил лишнего, а нужно спокойно все обдумать. Однако я уверен, что в подобных случаях нельзя осуждать только мужчину.

Ёнэхати. Простите же меня и перед тем, как уйти, станьте опять прежним, не сердитесь!

Бундзо. Побудьте еще!

Тобэй. Нет. Но я загляну на обратном пути. У меня странное чувство: будто я – Тобэй из книги «Тацуми Фугэн». Тем более что у нас даже имена одинаковые. Как он, я трачу деньги, а в ответ получаю лишь презрение, и про меня тоже, как и про него, говорят, что я не способен понять сердце женщины. Какой я глупец! Мне следовало хотя бы поинтересоваться, что сулят звезды, – наверное, выпал несчастливый год. Нет, надо уходить!

Мужчина уходит… Что в этот миг у него на душе? О, Ёнэхати готова понять его. Ведь с ней он был заботливей отца и брата. А его доброта, снисходительность, нежность – ведь она совсем не заслужила этого… Она испытывает к нему только благодарность. Но ведь началом всему была доброта Коноито – ее благодеяния не описать никакими словами! Правда, То-сан дал деньги, которым она обязана своей свободой… Мысли мелькают одна за другой – Ёнэхати хотела бы умереть, лишь бы не терзаться так.

Бундзо. Ёнэхати-сан! Я не знаю всех подробностей, но то, что я случайно услышал, внушает беспокойство. Тут надо хорошо подумать. Разве ты не согласишься, что господин Тобэй – редкий человек по нынешним временам? Поверь, я это говорю не затем, чтобы лить воду на свое поле… Но нельзя ли все уладить так, чтобы и тебе это было на пользу, и То-сан был доволен?

Ёнэхати. Спасибо, папа. Я и сама по-всякому прикидывала, как бы это уладить к общему удовольствию…

Бундзо. Я понимаю, если бы То-сан был тебе противен… Но как-никак до сих пор он был твоим щедрым покровителем. Твое упрямство не просто бессердечно, это же пренебрежение долгом, черная неблагодарность! Во всяком случае, так это выглядит. Ну да ладно, доверься мне. Что-нибудь придумаем.

Как раз в это время входят сопровождающие Ёнэхати телохранители – истекло время, отведенное на встречу с Тобэем.

Ёнэхати. Как мне быть теперь?

Бундзо. Ты про господина Тобэя? Сегодня он вряд ли вернется. А если и придет, предоставь мне развлечь его. Ты можешь идти.

Ёнэхати. Ах, папа, прошу тебя, постарайся!

Бундзо. Ну-ну, я же понимаю… Не беспокойся.

 
Лодочник у причала,
Бывало, распутывал он
Узлы корабельных канатов –
В хитросплетенье чувств
Ему ли не разобраться?
Не он ли тот «мудрый старик»,
Что часто встречаются в пьесах?
Сменить весло рулевое
И предсказать отлив –
Все может старик-хозяин
Дома на берегу.
 

Свиток пятый

 
Вижу, что сердце твое
Больше ко мне не стремится.
Мой в этом мире удел –
Обиды терпеть. Их груз все растет,
И я, страдая, терплю…
 

Вот в таком настроении пребывает и О-Тё.

Сегодня она совсем одна, сестрицы O-Ёси нет дома, и О-Тё грустит, тоскуя о своей любви. Оттого что обстоятельства ей неподвластны, О-Тё любит еще крепче и горячей. Ведь отчего Ёнэхати обрела над Тандзиро такую власть? Причина в деньгах. Благодаря деньгам она и к О-Тё, своей бывшей хозяйке, относится с пренебрежением. И Тандзиро тоже – ведь он существует на то, что получает от Ёнэхати, поэтому столь непросты отношения между ними. Хотя никто не облекает этого в слова, в душе оба они знают, что Тандзиро не расстанется с Ёнэхати. Так размышляя, О-Тё строит планы, как бы могла она сама помочь Тандзиро. В это время у ворот появляются трое неизвестных.

Трое неизвестных. Просим прощения. А сестрица ваша где? Она дома?

О-Тё. Нет, она сегодня в отлучке. А у вас к ней дело?

Трое неизвестных. Именно так. Сестрица ваша – женщина отважная, она многих спасала. Не она ли укрывает некоего Тандзиро, которого мы разыскиваем? Нас прислали из управы для строгого дознания. Стало известно, что Тандзиро если и не скрывается в этом доме, то находится поблизости, а помогает ему именно ваша сестра. Мы – на службе у законных властей, и вам повезло, что прислали именно нас. Даже если нам приходится надевать на людей колодки, мы всегда приносим свои извинения. Ну, девушка, хоть сестрицы и нет, но тебе ведь известно место, где прячется Тан-сан. Не так ли?

О-Тё. Нет-нет, как вы могли подумать, что сестрица или я что-то знаем об этом человеке?

Неизвестные. Разве не знаешь? А ведь была невестой этого господина Тандзиро. Потом вы расстались, но недавно вновь случайно встретились, у вас был длинный разговор. Видишь, даже это нам известно!

О-Тё. Неправда! Как я могла…

Неизвестные. Если будешь твердить свое «нет, я ничего не знаю», нам это не понравится и мы свяжем даже такую красотку, как ты. Мы заставим тебя говорить!

О-Тё. А я все равно…

Неизвестные. Ах так? Да мы тебя… (Со злобными выкриками все трое бросаются на О-Тё.) Маленькая дрянь! Твоя смазливая мордашка нас не обманет. Если сейчас же не скажешь, куда делся Тандзи, мы тебе покажем!

Они заламывают ее белые как снег руки. Она заливается слезами.

О-Тё. Отпустите меня, пожалуйста!

Неизвестные. Тогда говори, где Тандзиро.

О-Тё. Нет! Нет! Я все равно не знаю, где сейчас Тан-сан! Мне больно, отпустите же меня!

Неизвестные. Плачь не плачь, но, если не скажешь, где он, будешь сама считаться преступницей. Мы еще жалеем тебя, говорим с тобой мягко, а попадешь в руки чиновников – страшно будет! А другого нам не остается, ведь ты настаиваешь, что ничего тебе не известно. Сейчас поведем тебя к самому главному – он так будет допрашивать, что во всем сознаешься. Дело-то идет о деньгах! Вина Тандзиро в том, что он присвоил деньги князя Хатакэямы. Деньги большие, тысяча пятьсот рё, но ведь можно и частями отдавать. Если ты сумеешь возместить хоть немного, то почему бы нам тогда не подумать об отсрочке? Ну а не заплатишь – значит Тандзиро объявят главарем мошенников. Впрочем, едва ли найдется человек, который думает о благе Тандзиро и сумеет найти для него деньги… Ладно, раз советы наши здесь не нужны, делать нечего – будешь объяснять все в управе.

Они безжалостно хватают О-Тё, бранят ее, собираются тащить… Но вдруг за ними вырастает фигура Тандзиро, опутанного веревками. С ним – староста квартала, его помощники и несколько соглядатаев из управы, которые обыскивают дом О-Ёси.

Люди из управы. Мы уже схватили главаря. Пока не поступило распоряжений об остальных соучастниках, женщина пусть остается в этом доме. Отпустите ее.

O-Тё вытирает заплаканные глаза и видит: ее любимый Тандзиро связан ненавистными веревками так крепко, что не может пошевелиться. Слишком много обрушилось на него несчастий! Мука и стыд заставляют его прятать лицо: он склонил голову к груди, залитой слезами. О-Тё вскакивает и с криком бросается к нему. Ее грубо отталкивают.

Люди из управы. Что это ты, сестричка? Бежишь за преступником – значит и сама виновна.

Ей преграждают путь, она падает на пол. В это время Тандзиро уводят. О-Тё с трудом поднимается.

О-Тё. Подождите! Тандзиро-сан! Тан-сан!

Она кричит что есть сил и вдруг слышит голос сестрицы О-Ёси.

O-Ёси. Ну же, О-Тё! О-Тё, дорогая! Тебе что-то снилось? Просыпайся! Наверное, кошмары замучили.

Услышав, как ее зовут по имени, О-Тё просыпается и видит, что еще ночь, она лежит в постели рядом с сестрой О-Ёси. От страха О-Тё вся покрыта капельками холодного пота.

О-Тё. Сестрица, простите меня. Я громко кричала?

O-Ёси. Я проснулась оттого, что ты два раза громко крикнула: «Тандзиро-сан! Тан-сан!»

О-Тё. Да? (Она удивлена и смущена одновременно.) Какая-то чепуха снилась. (Вопреки этим словам, сердце ее все еще бешено колотится.)

О-Ёси. Почему же чепуха? Превратности судьбы сделали нас сестрами, и я действительно вижу в тебе младшую сестрицу, ведь мы даже спим под одним одеялом, не стыдясь друг друга. Чего только, бывало, не наговорим друг другу за день, иногда и капризы бывают – а ведь зла не держим! Ну почему тебе не рассказать все откровенно, не таясь?

О-Тё. Что рассказать?

О-Ёси. Как «что»? Не серди меня! Тан-сан, которого ты только что звала во сне, скрывается сейчас в Наканого, в неказистом домике на окраине. Живет он скудно, и то благодаря помощи одной женщины. Вдобавок если в ближайшее время он не раздобудет определенной суммы денег, то попадет в беду из-за пропажи сокровища князя Хатакэямы.

Быть может, я кажусь кому-то навязчивой, но помогать людям в беде – самое большое мое желание, тут я себя готова забыть. А деньги… Над ними мы не властны, таков уж наш мир. Я давно это поняла. Поэтому и не могу думать, что несчастье Тандзиро меня не касается. Не настало ли время и тебе поразмыслить, чем можно выручить его из беды? Так ты докажешь свою преданность, чистоту помыслов.

От таких слов глаза О-Тё увлажняются.

О-Тё. Я все это слышу впервые! Так, значит, сон был вещий – Тан-сан действительно в беде… (Она рассказывает О-Ёси, что увидела только что во сне.)

О-Ёси. Судя по всему, главное сейчас – поскорее раздобыть денег. А это так трудно!

О-Тё. Сестрица, я готова! Мое тело – вот оно…

O-Ёси. Тогда чего стоят те красивые обещания, которые я давала Кихэю, твоему опекуну? Позволить, чтобы ты осквернила свое тело ради любимого, – значит лишиться репутации отважной женщины и заступницы слабых. Нет, давай подождем до рассвета – утром мы непременно что-нибудь придумаем. Правда, я лишь по слухам знаю о делах Тандзиро. Думаю, лучше тебе самой пойти к нему и обо всем спросить напрямик.

О-Тё счастлива услышать эти слова, но и готова плакать при мысли о том, чтó грозит тому, о ком все ее тревоги.

 
Без сна проходит ночь,
Уже коснулись слуха
Колоколов предутренних удары.
Считая их, она рассвета ждет,
Истомлена тревогой и любовью.
(«Пожар в груди» –
            звучит немного странно
Здесь, в Коумэ, где воздух чист и свеж,
Но от огня такого дыма больше,
Чем от печей, где черепицу жгут.)
 
 
В тумане, не простясь, О-Тё уходит.
А в храме Хонкюдзи
                        уж утренняя служба:
Читают Сутру Лотоса – «О судьбах».
О суженом задумалась О-Тё.
 

Ах, если бы судьба избавила Тандзиро от беды! И пусть жизнь его будет долгой… И всю эту долгую жизнь быть с ним вдвоем… Так мечтает О-Тё.

А еще она думает о том, какие разные люди есть в этом мире. Тем, в чьем сердце живет сострадание, ведомы и любовь, и красота. А недалекие, охваченные ненасытной жаждой наживы – лишены чувств, им не откроется вся глубина истинной любви.

Если бы всегда знать, что чувствуют другие люди! Тогда в этой жизни, в неисчислимых делах земных, мы не затруднялись бы в выборе верного пути и следовали бы по нему неуклонно.

 
Раскрылся сливы цветок,
И снег лепестки засыпал.
Как тяжело на душе!
 

Киёмото Нобуцуга

 
Весны благодарной
Ждет с упованьем
Слива в снегу.
 

Тинкиро Комацу

Тандзиро. Ой, О-Тё? Пришла… Ведь еще рано – я только-только встал… Как тебе удалось уйти из дому в такой ранний час? Что ты сказала О-Ёси?

О-Тё, держась за сердце, присаживается рядом с Тандзиро.

О-Тё. Как же я спешила! Отдышаться не могу…

Тандзиро. А для чего ты спешила?

О-Тё. Как это «для чего»? Все время, что мы не виделись, я мучилась, горевала…

Тандзиро. Но почему? Что тебя растревожило?

О-Тё. А как же! Я ночью такой сон видела – ужасный, правда! Он меня очень напугал. Да еще сестрица от кого-то услышала о ваших делах и рассказала мне. Я не знала, как дождусь рассвета…

Тандзиро. Опять это дитя лепечет какие-то пустяки. Ну разве стал бы кто-то другой поднимать шум из-за того, что увидел сон!

О-Тё. Но это не просто сон! Разве вы сейчас не в беде?

Тандзиро. Да, пожалуй… Только об этом не стоит так волноваться.

О-Тё. Но то, что я слышала…

Тандзиро. Ладно, давай зажжем огонь.

О-Тё. Правда! Я тоже подумала, что у вас холодно и неуютно, – а это просто нет огня. Я разожгу.

Она встает и ищет все, что нужно для разведения огня. Тандзиро указывает ей на мешочек с сухими камышинками вместо трута. Она недоуменно вертит его в руках и смеется.

Ой, братец, какой у вас трут забавный! Я не знаю, как с ним и быть…

Тандзиро. Ну что там? Давай я сам сделаю. Разводить огонь вы обе не умеете – ни ты, ни Ёнэхати.

О-Тё. Конечно, но только Ёнэхати знает ваше хозяйство, а я – нет. Дура я!

Она слегка надувает губы. Это упоминание о Ёнэхати испортило ей настроение.

Тандзиро. Опять дуешься? Ну куда до тебя Ёнэхати! Я считаю, что ты во всех отношениях лучше ее.

Наконец ему удается развести огонь. О-Тё подкладывает углей в жаровню и ставит на огонь закопченный чайник.

О-Тё. Братец, вам правда нужны деньги?

Тандзиро. Да, у меня небольшие трудности, но ничего… Как-нибудь!

О-Тё. Но ведь это такое непростое дело! Я приняла решение и потому хочу знать: сколько вам нужно?

Тандзиро. Ну, если бы у меня было пятьдесят рё, то можно было бы продержаться еще месяц. Но похоже, не выйдет, и я хочу хотя бы тридцать рё. Правда, Ёнэхати что-то не идет…

О-Тё. И без госпожи Ёнэхати мы с сестрой найдем деньги!

Тандзиро. Каким же образом?

О-Тё. Я же говорю, что решилась! Я готова пожертвовать своим телом, мне все равно, что с ним будет. Мне только жаль, если с вами я не смогу видеться когда захочу. Поэтому мне бы в такое место, где мы хоть иногда могли бы встречаться. Раз уж не суждено быть вместе…

Тандзиро. Да о чем ты? Что за место? Куда это ты собралась?

О-Тё. Куда? Туда, где можно себя продать и добыть деньги.

Тандзиро. Что-что? Чушь какая-то! И кто же тебя, бедняжку, заставляет это делать?

О-Тё. Но если так или иначе не собрать денег, то что будет с вами? Я готова умереть для вас. (По-детски непоследовательна, она впадает в уныние от собственных решительных заявлений.) Братец! (Она утыкается ему в колени и плачет.)

Тандзиро. Не нужно, не плачь! Давай-ка вытрем лицо.

Он обнимает ее, и она к нему прижимается, совершенно довольная.

О-Тё. Братец!

Тандзиро. Да?

О-Тё. Я прошу!.. Давайте с вами вот так, как теперь: я буду все для вас делать… А ночью мы будем разговаривать, и вам не будет одиноко…

Тандзиро. И что дальше?

О-Тё. Я только говорю, что всегда хотела бы быть рядом с вами…

Тандзиро. А дальше?

О-Тё. Какой вы странный! Разве этого недостаточно?

Тандзиро. Быть все время вместе? Уж нет!

О-Тё. Почему? Вам будет плохо без Ёнэхати?

Тандзиро. Да я о ней и не думаю.

О-Тё. Вот и неправда! Всегда такой с ней нежный… Ненавижу!

Глаза ее сверкают гневом. Этот девичий гнев, эта ревность не на шутку – за ними подлинное чувство из глубины простого, преданного сердца.

Тандзиро. Что ты говоришь! Какая такая особая нежность? Она мне много помогала – не могу же я быть неблагодарным!

О-Тё. Только лишь благодарность? Когда мы вчера ели угрей, там, на втором этаже, вы так на нее смотрели! В ваших красивых глазах было вожделение, вы ее готовы были съесть!

Тандзиро. Глупости говоришь. Это ты теперь хорошеешь с каждым днем и скоро станешь красавицей – будешь отшвыривать ногой таких бедняков, как я.

В это время вода в закопченном чайнике закипает и начинает булькать.

О-Тё. Фу, братец! Моя прическа! Грязь попала…

Только молоденькие девушки могут думать о своей прическе даже в такие минуты.

Тандзиро. Ты уж извини меня. Ну хочешь, я тебя заново причешу?

О-Тё. Да, да, причешите! Ну-ка, ну-ка!

Этот смех, это невинное кокетство – она не только миловидна, но и очень соблазнительна.

Тандзиро. Так, сейчас причешем… Ну что, выбрить макушку, как у мальчика? Или вовсе обрить под бонзу? Да не помешает добавить оспин на лицо… Должен же я как-то подпортить это миленькое личико, а то оно всех сведет с ума. Ведь это мне придется оборонять тебя от надоедливых воздыхателей.

О-Тё. Ладно, ладно, братец. Вы все выдумываете…

Тандзиро. Нет, правда! Я беспокоюсь.

О-Тё. Нет, неправда! И я могу доказать – вы ведь совсем обо мне не заботитесь!

Не забудьте, что это говорит О-Тё, а она и дуется на Тандзиро, и поддразнивает его.

Тандзиро. Ну тогда я буду заботиться о тебе так, что самой надоест. А захочешь сбежать – скажу, что ты непослушная!

Он обнимает ее и сажает к себе на колено.

Ну, малышка О-Тё, вот тебе титя, и будем баиньки.

Оба смеются, и уста тянутся к устам.

 
Настроен сямисэн,
        струна заговорила –
То страсти приглушенная струна.
Уместнее, быть может, умолчанье,
К вершине уж мелодия близка…
 

В этот миг, с шумом распахнув двери, в комнату врываются двое. Вид у них самый разбойничий. Тандзиро в изумлении – кто это? О-Тё, дрожа от испуга, отползает в сторону и замирает в поклоне: двое кажутся ей похожими на тех, кого она видела во сне. Незнакомцы усаживаются возле Тандзиро: один справа, а другой слева.

Первый. А вот и Тандзиро, которого мы ищем.

Второй. Он, конечно, не удивлен, что мы сейчас наденем на него колодки.

Первый. Вот именно, ведь мы не воры! Пока осторожно назовемся ростовщиками.

Второй. Хотя кое-кто без церемоний зовет нас плутами.

Тандзиро. Вы оба говорите так странно… Что это значит?

Первый. Ну и наглец! Ведь это ты прибрал к рукам сокровище князя Хатакэямы, продал его семье Кадзивара, денежки все присвоил и объявил себя банкротом.

Второй. В Фукагаве у него есть гейша для приятных забав, а домой он затащил молоденькую, свеженькую, да еще хорошенькую…

Первый. С раннего утра уже любезничает – силен!

Второй. Что же теперь будет с этим любвеобильным мужчиной?

Первый. Для всех он станет мошенником…

Тандзиро. Но это неслыханно!..

Второй. Неслыханная вещь – это чтоб от красного перца рот не жгло. Впрочем, шутка уже устарела и тоже никого не удивит.

Первый. Не нравятся колодки?

Второй. Вместо тебя мы готовы удовольствоваться желтыми кругляшками. А если нет денег – давай вон ее!

Первый. Сгодится и она на роль О-Кару!

Второй. Ну что, не согласен?

Первый. Тогда – в управу!

Они хватают Тандзиро за руки, и тогда, в отчаянии, вмешивается О-Тё.

О-Тё. Сколько нужно денег, чтобы вы могли отпустить господина Тандзиро?

Первый. Барышня хочет вступиться? В таком случае мы тут же обо всем договоримся и обоих отпустим. Это будет стоить пятьдесят рё монетами «кобан».

Второй. Или можем прямо здесь подписать с барышней контракт, что год или два она побудет в веселом квартале.

Тандзиро. Нет, это моя младшая сестра, я за нее в ответе. Как можно говорить такое!

Первый. Ну раз нельзя, тогда – в управу!

Второй. Надоело, хватит!

Достает из-за пазухи веревки. О-Тё ударяется в слезы.

О-Тё. Подождите, прошу вас! Вместо господина Тандзиро можете взять меня! Делайте со мной что хотите, или давайте уладим все за деньги…

Первый. Вот хорошая девочка! Добрая какая! Коли так, и мы к тебе с добром…

Берет О-Тё за руку. Меж тем за дверью уже стоит самурай в низко надвинутой на глаза шляпе.

Самурай. Тандзиро еще может быть прощен, но злодеи-вымогатели – никогда. Не двигаться!

Самурай входит в дом. Злодеи в страхе пытаются подняться, но удары сбивают их с ног.

Разбойники! Что вы собирались сделать с Тандзиро и девушкой?

Первый. Ну…

Второй. Мы по делу о сокровище князя Хатакэямы…

Самурай. Расследование ведет Хонда Дзиро Тикацунэ, и он никого не просил о помощи.

Первый. Так вы…

Самурай. Да, верный слуга дома Хатакэяма. Глупец, кто этого не знает.

Он снимает свою шляпу. Все потрясены.

Второй. А… Мы, наверное, разыскиваем другого Тандзиро…

Самурай. Вид у вас подозрительный. У кого вы состоите на службе? Накидки надеты на голое тело, а подвязаны парадными кушаками, мечей не видно вовсе – странный облик для служилых людей. Быстро убирайтесь с глаз долой, иначе пощады вам не будет.

Он замахивается на них своим веером из металлических пластин, и двое в страхе убегают.

Первый и второй. Нашел себе клинок по росту… (Напоследок они выкрикивают оскорбления.)

Самурай. Тандзиро! Конечно, ты пребывал в полном неведении, когда твой приказчик подделывал печати, но это не снимает с тебя вины. Поэтому на совете мы решили, что если всю сумму ты внесешь частями в течение нескольких лет, то к тебе можно будет проявить снисхождение и забыть этот проступок. По решению совета завтра утром ты должен передать в нашу платежную контору двадцать рё – в качестве очередного взноса. Тебе это доставит некоторые хлопоты, но ведь такая сумма – не более чем одна сотая часть всего долга. Считай, что тебе повезло.

 
Ни слова больше.
Но порой молчанье
Красноречивей слов,
Ведь перед нами
Советник князя.
Должность такова,
Что уж сама она внушает трепет.