Текст книги "В лесу"
![](/books_files/covers/thumbs_240/v-lesu-285071.jpg)
Автор книги: Тана Френч
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
7
Мы отвезли Марка обратно и оставили его, унылого, в машине, пока я беседовал с Мэл, а Кэсси – с его соседями по дому. Когда я спросил Мэл, что она делала во вторник ночью, Мэл залилась краской и отвела взгляд, но все же сказала, что они с Марком допоздна проговорили во дворе, закончилось все поцелуями, а остаток ночи провели у него в комнате. Выходил Марк только раз, в ванную, всего на две минуты, не больше.
– Мы всегда очень дружили, остальные нас вечно этим доставали. Думаю, так уж суждено было.
Мэл также подтвердила, что время от времени Марк ночевал не дома и что, по его словам, он проводил ночи в лесу Нокнари.
– Я только не знаю, в курсе ли остальные. Он особо об этом не распространяется.
– Вы не находите это странноватым?
Мэл неловко пожала плечами и потерла затылок.
– Марк очень эмоциональный. Отчасти поэтому он мне и нравится.
Господи, да она совсем молоденькая. Меня вдруг потянуло похлопать ее по плечу и посоветовать пользоваться противозачаточными средствами.
Остальные жильцы дома сказали Кэсси, что во вторник вечером Марк с Мэл оставались во дворе после того, как все разошлись, что на следующее утро они вместе вышли из его комнаты и что несколько часов, пока не обнаружилось тело Кэти, парочка терпеливо сносила насмешки. Они также сообщили, что порой Марк в доме не ночевал, но куда он уходил, они не знают. “Эмоционального” Марка кто-то из них называл “с приветом”, а кто-то – “настоящим зверем и эксплуататором”.
Мы снова купили в магазине картонные бутерброды и устроились перекусить на стене. Марк придумал археологам новое занятие и теперь властно размахивал руками, прямо как дорожный регулировщик. Шон громогласно запротестовал, а все остальные загалдели, чтобы он заткнулся и взял себя в руки.
– Слушай, Мэкер, если я у тебя его найду, то засуну прямо тебе в задницу…
– Ой-ой-ой, у Шона ПМС.
– В собственной заднице проверял?
– Может, его копы забрали? Тебе тогда, Шон, лучше потише сидеть.
– Шон, работать! – крикнул Марк.
– Как я без долбаного совка работать-то буду?!
– Возьми другой.
– Лови запасной! – крикнул кто-то.
Кто-то подкинул в воздух совок, лезвие блеснуло на солнце, Шон поймал инструмент и, по-прежнему бурча, принялся за работу.
– Если бы тебе было двенадцать, – сказала Кэсси, – что заставило бы тебя прийти сюда посреди ночи?
Мне представилось, как дрожит золотистый круг света, подобный блуждающему огоньку среди вывернутых корней и развалин древних стен. Молчаливый хранитель леса.
– Мы несколько раз такое проделывали, – ответил я, – ночевали в домике на дереве. В те времена тут сплошь лес был, до самой дороги.
Спальные мешки, разложенные на неструганых досках, луч фонарика на страницах книжки комиксов. Шорох, лучи фонариков упираются в чьи-то желтые глаза, глаза мигают и светятся на расстоянии всего нескольких деревьев от нас. Мы вопим, Джейми вскакивает и кидает в загадочное существо попавшийся под руку мандарин, тварь, шурша листьями, исчезает…
Кэсси взглянула на меня поверх упаковки сока.
– Да, но вы ночевали с друзьями. Что заставило бы тебя прийти сюда в одиночку?
– Если бы мне надо было встретиться тут с кем-то. Или доказать, что я на это способен. Возможно, забрать что-то важное, если бы я забыл эту вещь здесь. Надо поговорить с ее друзьями, узнать, не рассказывала ли она чего им.
– Это не совпадение, – сказала Кэсси.
Археологи снова врубили Scissor Sisters, и Кэсси бессознательно болтала ногой в такт музыке.
– Даже если это не родители. Убийца не первого попавшегося ребенка прикончил. Он все тщательно спланировал. И не просто за каким угодно ребенком охотился. Ему нужна была именно Кэти.
– И место это он прекрасно знал, – сказал я, – если он в темноте, да еще и с телом, нашел этот ритуальный камень. Тут все выше вероятность, что это кто-то местный.
Лес лучился радостью, пронизанный солнечным светом, наполненный птичьим щебетом и шелестом листвы, я спиной ощущал ряды одинаковых домов, аккуратных и безобидных. “Гребаное место”, – почти произнес я. Но не произнес.
* * *
Перекусив, мы пошли искать тетушку Веру и двоюродных сестер Кэти. День выдался теплый и безветренный, но такая же тишина, наверное, царила на “Марии Целесте”[12]12
Бригантина “Мария Целеста”, знаменитый “корабль-призрак”, была обнаружена 4 декабря 1872 года у берегов Португалии без единой души на борту.
[Закрыть]. Окна плотно закрыты, на улице ни одного ребенка, все сидят по домам, под родительским присмотром, сбитые с толку и взвинченные, вслушиваются в шепот взрослых и пытаются понять, что же случилось.
Семья Фолиз к себе не располагала. Старшая дочь, пятнадцати лет, сложив руки и выпятив, словно кормящая, грудь, сидела в кресле. На нас она смотрела с усталым высокомерием. Десятилетняя девочка смахивала на мультяшную свинку. Не закрывая рта, она жевала жвачку и ерзала на диване. Время от времени она высовывала жвачку изо рта и втягивала ее обратно. Даже самый младший был из тех неприятных детей, что похожи на крошечных взрослых. У ребенка, сидевшего на коленях у Веры, было чопорное пухлое лицо и крючковатый нос. Посмотрев на меня, он угрюмо набычился, утопив подбородок в складках на шее. У меня появилось мерзкое ощущение, что ребенок вот-вот заговорит сиплым, пропитым голосом. В доме висел запах вареной капусты. У меня не находилось объяснений, с какой стати Розалинд и Джессика вообще сюда ходят, и то, что они и впрямь здесь частые гостьи, меня тревожило.
Все, кроме младшего, повторяли одно и то же. Каждые пару недель Розалинд с Джессикой, а иногда и Кэти приходили в гости с ночевкой (“Я бы и чаще их звала, конечно, – сказала Вера, теребя накидку на диване, – но я просто не могу, не с моими нервами”). Валери и Шэрон тоже бывают у Девлинов, но реже. Никто точно не знал, кому пришло в голову позвать девочек в этот раз, но Вера смутно припоминала, что вроде бы это предложила Маргарет. В понедельник вечером Розалинд с Джессикой пришли примерно в половине восьмого, посмотрели телевизор и поиграли с малышом (ума не приложу, как им это удалось, – за все время, пока мы там сидели, ребенок почти не шевелился. Играть с ним все равно что с огромной картофелиной), а около одиннадцати пошли спать. Легли они в комнате Валери и Шэрон, на раскладушке.
Примерно в это время с ними начались проблемы. Девочки полночи болтали и хихикали.
– Вы не подумайте чего, детективы, они девочки хорошие, но иногда молодежь просто не понимает, сколько хлопот приносит нам, старикам. – Вера вдруг залилась безумным смехом и слегка пихнула среднюю дочку. Та отодвинулась подальше от матери. – Я к ним то и дело поднималась и просила попритихнуть. Понимаете, я шум просто не выношу. Они заснули в полвторого ночи, не раньше, представляете? А к тому моменту я уже совсем разнервничалась, успокоиться все никак не могла и пошла чаю сделать. Сна ни в одном глазу не было. На следующее утро я встала совсем разбитая. А потом еще и Маргарет позвонила, так мы вообще все чуть с ума не посходили, правда, девочки? Но я и не предполагала… думала, она просто… – Тетушка Вера прижала к губам тонкую, дрожащую руку.
– Давай вспомним вечер накануне, – обратилась Кэсси к старшей девочке. – О чем вы с сестрами болтали?
Девочка – наверное, Валери – закатила глаза и поджала губы, мол, ну и тупой вопрос.
– Много о чем.
– Вы говорили о Кэти?
– Не знаю. По-моему, да. Розалинд сказала, как чудесно, что Кэти уезжает в балетное училище. А я так не вижу, чего в этом такого распрекрасного.
– А про дядю и тетю? Про них вы говорили?
– Да, Розалинд сказала, они с ней ужасно обращаются. Ничего не разрешают.
Вера беззвучно охнула.
– Валери, нет, ну что ты такое говоришь! Уж поверьте, детективы, Маргарет и Джонатан ради девочек на все готовы, они и сами извелись…
– Да-да, еще бы. Именно поэтому Розалинд и сбежала, доброты не выдержала.
Мы с Кэсси уже готовы были ухватиться за ее слова, но Вера нас опередила:
– Валери! Что я тебе говорила! Эта тема не обсуждается. Все это простая случайность. Розалинд очень эгоистично поступила – взяла и расстроила своих бедных родителей. Но сейчас все забыли и простили…
Мы дождались, когда она умолкнет.
– Почему Розалинд сбежала? – спросил я, глядя на Валери.
Девушка дернула плечом:
– Да ее достало, что отец вечно ей указывает. Думаю, он ее ударил или что-то типа того.
– Валери! Детективы, я не знаю, с чего она это взяла. Джонатан своих детей и пальцем не тронет. Розалинд девочка чувствительная, она поссорилась с папой, а тот не понял, насколько она расстроена…
Валери откинулась назад и в упор посмотрела на меня. По делано скучающему лицу скользнула едва заметная улыбка. Средняя дочь вытерла рукавом нос и с интересом принялась рассматривать результат.
– Когда это произошло? – спросила Кэсси.
– Ой, я уж и не припомню. Давно. В прошлом году. По-моему, это случилось…
– …в мае, – закончила за мать Валерии. – В мае, в этом году.
– Сколько она отсутствовала?
– Дня три. Полицию вызывали, все как полагается.
– И где она была, вы знаете?
– С парнем куда-то умотала, – ухмыльнулась Валери.
– Неправда! – снова напустилась на нее Вера. – Она так сказала, чтобы своей бедной матери побольнее сделать. У подружки она была, у одноклассницы. Как там ее зовут-то?.. Карен. Как выходные закончились, так она домой и вернулась. Только и всего.
– Да без разницы. – Валери снова дернула плечом.
– Чаю! – вдруг объявил младшенький.
Я не ошибся, голос у него был как из бутылки.
* * *
Это, похоже, кое-что объясняет, в Розыске пропавших неслучайно так быстро решили, что Кэти сбежала. Двенадцать лет – это как раз порог, и при обычном раскладе поиски начали бы немедленно, да и прессу на уши поставили, не дожидаясь, когда сутки пройдут. Но предрасположенность к побегу – это семейное, младшие дети цепляют это от старших. В Розыске пропавших пробили Девлинов по базе, увидели дело о выходке Розалинд и предположили, что Кэти последовала ее примеру – поцапалась с родителями и сбежала к подружке. И что она, как и Розалинд, вернется, как только успокоится. Только и всего.
Вообще-то я, пускай и проявив бездушие, очень обрадовался, что в понедельник Вера всю ночь не спала. Как ни ужасно это признавать, но и Джессика, и Розалинд вызывали у меня подозрения. Джессика выглядела довольно слабенькой, но при этом еще и неуравновешенной, а миф о том, что безумие придает сил, имеет определенные основания. Вряд ли восхищение, в котором купалась Кэти, не вызывало у нее ревности. Розалинд очень опекает Джессику, и если успехи Кэти все глубже погружали Джессику в оцепенение… Я знал, что Кэсси думает о том же, но она молчала, и это отчего-то действовало мне на нервы.
– Надо бы узнать, почему Розалинд сбегала из дома, – сказал я, когда мы вышли из дома Фолизов.
Средняя девочка, расплющив нос о стекло в окне гостиной, корчила нам рожи.
– И куда она сбегала, – добавила Кэсси. – Поговоришь с ней? По-моему, ты от нее больше добьешься, чем я.
– Вообще-то, – чуть неловко признался я, – это она сегодня звонила. Она зайдет завтра после обеда. Сказала, ей надо кое о чем поговорить.
Кэсси, которая как раз убирала блокнот в рюкзак, замерла и, обернувшись, наградила меня непроницаемым взглядом. На миг я решил, будто она слегка надулась, оттого что Розалинд выбрала меня. Мы оба привыкли к тому, что родственники жертв больше любят Кэсси, и меня окатило постыдной волной ликования: в кои-то веки предпочли меня, вот так-то. Мы с Кэсси относимся друг к другу как брат с сестрой, и нас обоих это вполне устраивает – правда, порой это приводит к соперничеству, какое бывает между братьями и сестрами. Но после паузы Кэсси сказала:
– Отлично. Вот и упомянешь этот ее побег, как бы между прочим.
Она закинула рюкзак за спину, и мы зашагали по дороге. Сунув руки в карманы, Кэсси смотрела на поле, и я прикидывал, злится ли она на меня за то, что я не сказал ей раньше про звонок Розалинд, ведь, как ни крути, следовало бы. Я слегка подтолкнул ее локтем – прощупывал почву. Через несколько шагов Кэсси поотстала и дала мне чувствительного пинка.
* * *
Остаток дня мы обходили дома в поселке. Это утомительная, неблагодарная работа, и помощники уже проделали ее, но нам хотелось понять, что думают соседи о Девлинах. Каждый второй считал, что семья достойная, однако держатся они особняком, а в таких небольших поселках, как Нокнари, любая скрытность сродни оскорблению, еще шаг – и непростительный грех: высокомерие. Впрочем, Кэти Девлин была совсем другой, а поступление в Королевское балетное училище сделало ее гордостью Нокнари, их собственной звездой. Даже самые бедные семьи перечисляли в ее фонд деньги, каждый непременно желал рассказать, как Кэти чудесно танцевала, некоторые плакали. Многие поддерживали движение “Стоп шоссе!”, но когда мы спрашивали о Джонатане Девлине, во взглядах проскальзывало неодобрение, а ответы делались уклончивыми. Кое-кто – этих людей я пометил в блокноте звездочками – разразился гневной тирадой о том, как Девлин мешает развитию и хочет подорвать местную экономику. Большинство склонялось к мнению, что у Джессики не все дома.
Когда мы интересовались, не видел ли кто чего-нибудь подозрительного, нам преподносили полный набор местных юродивых, от старика, который орет на мусорные баки, до парочки хулиганистых четырнадцатилеток, а кроме того, мы узнали обо всех местных склоках и всяких незначительных ночных происшествиях. Некоторые – правда, ничего полезного мы из этого не вынесли – упомянули то давнее дело, и неудивительно, поскольку до раскопок, строительства шоссе и убийства Кэти оно оставалось единственным ярким пятном в истории Нокнари. По-моему, я узнал несколько имен и парочку лиц. Сам я смотрел на все вокруг с профессиональным бесстрастием.
Через час или около того мы добрались до дома 27 по Нокнари-драйв, где нас встретила миссис Памела Фицджеральд – поразительно, но все такая же энергичная и неугомонная. Восемьдесят восемь лет, иссохшая, подслеповатая, вся скрюченная, она с порога предложила нам чаю, отмахнулась от возражений и перекрикивалась с нами с кухни, пока составляла на поднос чашки и всякую всячину. Она требовательно вопросила, нашли ли наконец ее сумочку, которую какой-то юный негодяй вырвал у нее в городе три месяца назад, и, услышав, что не нашли, потребовала отчета. Ощущения диковинные – совсем недавно я читал ее выцветшие показания в старом деле, а теперь она жалуется на опухшие ноги (“Совсем меня замучили, проклятые”) и наотрез отказывается от помощи с чаем. Все равно как если бы в один прекрасный вечер Тутанхамон или мисс Хэвишем вошли в паб и потребовали пинту пива.
Она рассказала, что родом из Дублина – “дитя Либертиз[13]13
Один из центральных районов Дублина.
[Закрыть], вскормленная на столичных хлебах”, – но переехала в Нокнари двадцать семь лет назад, когда ее муж (“Упокой, Господи, душу его”), который трудился машинистом поезда, вышел на пенсию. С тех пор поселок стал ее вселенной, и я не сомневался, что она помнит каждого, кто приезжал сюда и уезжал, как и все местные скандалы. Разумеется, она знала и Девлинов и отозвалась о них одобрительно:
– О, это чудесная семья. Она всегда такой хорошей девочкой была, Маргарет Келли, никаких хлопот своей матушке не доставляла, разве что, – миссис Фицджеральд наклонилась к Кэсси и заговорщицки понизила голос, – разве что забеременела раньше времени. Знаете, милочка, правительство и церковь вечно твердят, как это ужасно, когда девушки-подростки рожают, но я вот что скажу: иногда ничего в этом страшного нету. Девлин в былые времена парнем был шебутным, не поспоришь, но когда появилась эта девушка, он быстро изменился. Работу нашел, дом у него появился, а какую чудесную свадьбу они сыграли. Парень остепенился. Вот только какая ужасная участь постигла его несчастную дочку, упокой, Господи, ее душу, – она перекрестилась и похлопала меня по руке, – вы и впрямь из самой Англии приехали выяснить, кто это сделал? Ну какие ж вы молодцы, а? Благослови вас Бог!
– Вот клюшка старая! – сказал я на улице.
Миссис Фицджеральд порядком подняла мне настроение – надеюсь, когда мне будет восемьдесят восемь, я тоже сохраню запал.
* * *
К шести мы выдохлись и двинулись в местный паб “Муниз”, рядом с магазином, посмотреть выпуск новостей. Мы успели обойти лишь малую часть поселка и все же общую атмосферу уловили. День получился долгий – казалось, с Купером мы говорили двое суток назад, не меньше. Меня тянуло продолжить обход, дойти до моей старой улицы – посмотреть, откроет ли дверь мать Джейми, как выглядят сейчас братья и сестра Питера, кто обитает в моей прежней комнате, но я сознавал, что идея эта скверная.
В паб мы пришли как раз вовремя: как только я принес нам кофе, бармен прибавил громкость и раздались позывные новостного выпуска. Основной темой было убийство Кэти. Вид у ведущего был похоронный, голос в конце каждой фразы драматично подрагивал. В углу экрана мигал вычурный логотип “Айриш таймс”.
– Вчера в Нокнари, на территории археологических раскопок, ранее ставшей причиной жарких споров, было найдено тело девочки. Личность установлена. Это двенадцатилетняя Кэтрин Девлин, – сообщил ведущий. Либо с настройками экрана перемудрили, либо ведущий переборщил с автозагаром – лицо у него было оранжевым, а белки глаз неестественно яркими.
Пожилые завсегдатаи паба, которые не отрывали глаз от экрана, загомонили. Кружки тихо позвякивали.
– Кэтрин, жившая неподалеку, пропала рано утром во вторник. Полиция подтвердила, что смерть наступила при подозрительных обстоятельствах, и просит всех, кто обладает какой-либо информацией, оказать поддержку. (Внизу побежала строка с телефоном горячей линии, белые буквы на синем фоне.) Вот что передает с места происшествия наша корреспондентка Орла Мэнэхэн.
На экране возникла блондинка с намертво схваченными лаком волосами и крючковатым носом. Она стояла перед алтарным камнем, но вокруг не происходило ничего, что требовало бы прямой трансляции. К камню уже начали приносить дары – цветы в целлофане, мягкие игрушки, среди них розовый плюшевый мишка. На дереве за спиной журналистки трепетал забытый криминалистами обрывок полицейской ленты.
– Именно здесь лишь вчера утром обнаружили тело Кэти Девлин. Несмотря на юный возраст, Кэти в маленьком, но сплоченном сообществе Нокнари была настоящей знаменитостью. Совсем недавно она поступила в Королевское балетное училище, где через несколько недель собиралась начать учебу. Местные жители совершенно потрясены трагической смертью девочки, которая была их гордостью и отрадой.
В кадре появилась старушка в цветастом платке – она стояла возле местного магазина.
– Ох, это просто ужас. – Старушка умолкла, уставилась куда-то вниз и затрясла головой, беззвучно шевеля губами.
Парень на велосипеде за ее спиной вытаращился в камеру.
– Это такой ужас, – снова заговорила старушка. – Мы все молимся за их семью. У кого вообще рука поднялась сотворить подобное с такой крохой?
Старики у барной стойки опять сердито забормотали.
Старушку сменила та же блондинка.
– Но это, возможно, не первая жестокая смерть, свидетелем которой стал Нокнари. Тысячи лет назад этот камень, – блондинка взмахнула рукой, словно риелтор, демонстрирующий встроенную кухню, – служил ритуальным алтарем, на котором, по словам археологов, друиды совершали человеческие жертвоприношения. Впрочем, сегодня утром полицейские сообщили, что смерть Кэти не похожа на убийство из религиозных соображений.
А вот и О’Келли на фоне доски с гербом ирландской полиции. О’Келли вырядился в отвратительный клетчатый пиджак, который морщил и шел складками. Наш босс прокашлялся и перечислил все, что мы указали в списке, – отсутствие принесенных в жертву животных и прочее. Не сводя глаз с экрана, Кэсси протянула руку, и я сунул ей пять фунтов.
Снова возник оранжеволицый малый.
– А ведь Нокнари хранит и еще одну тайну. В 1984 году двое детей из поселка…
Весь экран заняли затертые школьные фотографии: Питер озорно улыбается из-под челки, Джейми – она ненавидела позировать, но послушалась взрослых – с терпеливой полуулыбкой смотрит в объектив.
– Ну наконец-то, – с деланой непринужденностью проговорил я.
Кэсси отхлебнула кофе.
– Ты скажешь О’Келли?
Ожидаемо. Я понимал, какие причины побудили ее задать этот вопрос, и все равно вздрогнул от неожиданности. Я взглянул на посетителей возле стойки. Они не отрывались от экрана.
– Нет, – ответил я, – нет. Иначе меня отстранят от расследования. А с этим делом, Кэсс, мне и правда хочется поработать.
Она медленно кивнула:
– Вижу. Но вдруг он узнает.
Узнай он – и велика вероятность, что нас обоих понизят в должности, а то и выгонят из отдела. Такие мысли я от себя гнал.
– Не узнает, – сказал я, – с чего бы? Да если и узнает, я скажу, что ты не в курсе была.
– Так он и поверил. Да и не в этом дело.
Старая хроника: полицейский с энергичной немецкой овчаркой направляется к лесу. Смена кадра: водолаз выныривает из реки и качает головой.
– Кэсси, я прекрасно понимаю, о чем прошу. Но пожалуйста. Я должен. И я не накосячу.
Ресницы у нее дрогнули, и я понял, что голос у меня, несмотря на все мои усилия, полон отчаянья.
– Мы ведь даже не знаем, есть ли там вообще связь, – уже спокойнее сказал я. – И если есть, то я, возможно, вспомню что-нибудь полезное для расследования. Кэсс, пожалуйста. Прикрой меня.
Она немного помолчала – пила кофе и задумчиво смотрела на экран.
– Есть вероятность, что какой-нибудь настырный репортер?..
– Нет!
Как вы понимаете, я тщательно все обдумал. О смене имени, о моем старом адресе не упоминалось в личном деле, а после переезда отец оставил полицейским бабушкин адрес. Бабушка умерла, когда мне было лет двадцать, а ее дом родители вскоре продали.
– И теперь тебя зовут Роб. Вряд ли нас расколют.
Это “нас”, сказанное с деловитой расчетливостью, словно Кэсси рассуждала о не желающем сотрудничать свидетеле или сбежавшем подозреваемом, придало мне сил.
– Если все пойдет совсем не так, я тебе разрешаю набить папарацци морду, – сказал я.
– Круть. Я тогда карате обучусь.
Старые кадры сменились блондинкой, которая готовилась эффектно завершить репортаж.
– Ну а сейчас всем жителям Нокнари остается лишь ждать… и надеяться.
Камера мучительно долго зависала на алтарном камне, после чего мы опять увидели оранжеволицего ведущего в студии, и тот переключился на рассказ о каком-то бесконечно унылом судебном разбирательстве.
* * *
Мы закинули вещи в квартиру Кэсси и пошли прогуляться по пляжу. Я обожаю побережье Сандимаунт. В редкие теплые летние вечера здесь довольно приятно: открыточно голубое небо, девушки в топиках и с покрасневшими от солнца плечами, однако мне почему-то больше нравятся ничем не примечательные, типично ирландские дни, когда ветер швыряет в лицо пригоршни дождя и все вокруг окрашено в пуританские полутона. Серовато-белые облака, серо-зеленое море до горизонта, выбеленные размывы песка с каемкой из поломанных ракушек, изгибы однообразных серебристых волн во время прилива. Кэсси надела серо-зеленые вельветовые брюки и мешковатое красно-коричневое пальто. От ветра у нее покраснел нос. Крупная серьезная девушка в шортах и бейсболке – наверное, американская студентка – бежала впереди по песку. Сверху, по набережной, малолетняя мамаша в спортивном костюме толкала тяжелую детскую коляску с двойней.
– Так что думаешь? – спросил я.
Я, разумеется, говорил о расследовании, но Кэсси захотелось подурачиться – обычно энергии у нее больше, чем у других, а сегодня долго просидела в четырех стенах.
– Нет, вы это слышали? Для девушки спросить парня, о чем он думает, – это не дай боже, сразу же тебя окрестят душнилой, а парень сбежит быстрее собственного визга. Но если тот же вопрос задает па…
– Веди себя хорошо. – Я натянул ей на голову капюшон.
– Помогите! Мои права нарушают! – заорала она. – Вызовите Комиссию по делам равноправия!
Малолетка с коляской сердито посмотрела на нас.
– Ты перевозбудилась, – сказал я, – угомонись – или не получишь мороженого.
Она сбросила капюшон и прошлась по песку колесом. Пальто сползло на плечи. Мое первое впечатление от Кэсси оказалось верным: в детстве она восемь лет занималась гимнастикой, причем успешно. Бросила это дело, потому что надоели соревнования и тренировки, а вот сами движения, их тугую, пружинящую геометрию она любила, и сейчас, спустя пятнадцать лет, ее тело по-прежнему помнило многие из них. Когда я поравнялся с ней, она, запыхавшись, отряхивала ладони от песка.
– Полегчало? – спросил я.
– Еще как. Чего ты там говорил?
– Расследование. Работа. Мертвая девочка.
– А-а, это.
Посерьезневшая Кэсси расправила пальто, и мы двинулись по пляжу, пиная засыпанные песком ракушки.
– Я все думаю, – сказала Кэсси, – какими были Питер Сэведж и Джейми Роуэн?
Она наблюдала за тем, как паром, миниатюрный, словно игрушечный, упорно ползет за горизонт. На лицо ее падали капли теплого дождя, выражение оставалось непроницаемым.
– Почему? – спросил я.
– Сама не знаю. Просто интересно.
Вопрос Кэсси я обдумывал долго. От частого использования воспоминания давно уже стерлись, превратились в поблекшие цветные переводные картинки на стенах моего сознания – вот Джейми ловко и упрямо карабкается на дерево, вот смех Питера доносится из зеленого миража впереди. Моя жизнь изменилась так сильно, что эти двое превратились в детей из надоевшей книжки, в миф о вымершей цивилизации, и мне уже не верилось, что когда-то они действительно существовали и я дружил с ними.
– Что именно? – глупо спросил я наконец. – Характер, внешность? Или еще что-то?
Кэсси пожала плечами:
– Да все.
– Ростом мы все были примерно одинаковые, среднего, наверное. Что бы это ни значило. Худощавые. У Джейми были коротко остриженные светло-русые волосы и вздернутый нос. У Питера волосы каштановые, криво постриженные, так обычно бывает, когда ребенка стрижет мать. Глаза зеленые. Думаю, он вырос бы красавчиком.
– А характеры? – Кэсси взглянула на меня.
Влажный ветер пригладил ей волосы, так что она теперь смахивала на тюленя. Иногда во время прогулок Кэсси берет меня под руку, но сейчас – я это знал – не станет этого делать.
Первый год в интернате я постоянно о них думал. Меня изводила глубокая, опустошающая тоска по дому. Знаю, что в подобной ситуации любой ребенок тоскует, и все же я горевал сильнее, чем обычно бывает. Горе грызло меня неотступно, изнуряющее и засасывающее, как зубная боль. В начале каждого семестра, когда меня вытаскивали из машины, я ревел и отбивался, а родители норовили поскорее уехать. Из-за таких сцен я вполне мог стать объектом травли, это просто напрашивалось, но меня не трогали, обрекая на одиночество, – думаю, все понимали, что хуже мне уже не сделаешь. Да и школа не отличалась какими-то особенно дикими нравами. На самом деле она была даже неплохой – небольшой загородный интернат, где старшеклассники командуют мелюзгой, где действует система поощрений, однако меня, как больше никогда в жизни, тянуло домой.
Как и полагается ребенку, оказавшемуся в такой ситуации, я отдался во власть воображения. Во время шумных собраний я сидел на колченогом стуле и представлял, как рядом ерзает Джейми, мысленно рисовал ее в деталях: коленки, поворот головы. По ночам я никак не мог заснуть. Вокруг похрапывали и бормотали, я же напрягал каждую клеточку тела, пока не начинал верить, что стоит открыть глаза – и на соседней кровати я увижу Питера. Я писал записки, засовывал их в бутылки из-под газировки и кидал в ручей, что протекал по территории школы: “Питеру и Джейми. Пожалуйста, вернитесь, пожалуйста. С любовью, Адам”. Понимаете, я ведь знал, что меня отправили в интернат именно из-за их исчезновения и что если в один прекрасный вечер они вдруг выбегут из леса, чумазые, в волдырях от крапивы, и попросят накормить их, то мне разрешат вернуться домой.
– Джейми была девчонка-сорванец, – сказал я, – незнакомых она ужасно стеснялась, особенно взрослых, но при этом была совершенно бесстрашная. Вы бы с ней поладили.
Кэсси с легкой улыбкой покосилась на меня.
– В восемьдесят четвертом мне только десять было, забыл? Вы бы со мной и разговаривать не стали.
Я настолько привык считать 1984 год чем-то личным и закрытым, что испытал настоящее потрясение, поняв, что Кэсси в то время тоже жила, причем в нескольких милях от меня. Когда Питер и Джейми исчезли, она играла с друзьями, каталась на велосипеде или полдничала, понятия не имея, что происходит неподалеку, не ведая о долгих, запутанных тропинках, которые выведут ее ко мне и в Нокнари.
– Еще как стали бы, – возразил я. – Сказали бы: эй, малявка, гони-ка монеты, которые тебе на школьный обед выдали.
– Да, точно, ты ведь так и делаешь. Давай дальше про Джейми.
– Мама у нее была типа хиппи – длинные распущенные волосы, широченные юбки до пят, в школу она давала Джейми йогурт с пророщенной пшеницей.
– Серьезно? Неужели в восьмидесятые можно было найти пророщенную пшеницу? И кому вообще приходило в голову ее искать.
– Думаю, она была внебрачным ребенком. Джейми, не ее мать. Про отца никто ничего не слышал. Некоторые дети задирали ее из-за этого, пока она одного из них не поколотила. После того случая я спросил у мамы, где отец Джейми, но мама велела мне не лезть в чужие дела. Джейми я тоже спрашивал. Она пожала плечами и сказала: “Да какая разница-то?”
– А Питер?
– Питер был вожаком, всегда, даже в самом раннем детстве. Мог с кем хочешь договориться. Когда мы вляпывались в какую-нибудь историю, он обязательно нас отмазывал – не потому что такой уж умный был, как раз нет. Но он был уверен в себе и хорошо ко всем относился. Он был добрый. На нашей улице жил один мальчишка, Вилли Пипкин. Одного имени достаточно, чтобы гору проблем поиметь, – о чем вообще его родители думали, не понимаю. Но, словно имени мало, у него еще были очки с толстенными стеклами, и круглый год он ходил в свитерах ручной вязки со зверушками, у него вроде как была какая-то хроническая хворь. Почти каждую фразу он начинал с “Моя мама говорит…”. Мы с наслаждением издевались над ним – рисовали в его тетрадках похабные картинки, плевали с дерева ему на голову, подсовывали кроличьи какашки и уверяли, будто это изюм из шоколадки, и прочее в таком духе. Но летом, когда нам было двенадцать, Питер положил этому конец. “Это подло, – сказал он, – пацан же не виноват”.
Мы с Джейми вроде как согласились, хоть и сказали, что Пипкин вполне мог бы называть себя Биллом и не сообщать каждому встречному-поперечному о мнении своей мамаши. Я чувствовал себя виноватым и в следующий раз, увидев Пипкина, даже предложил ему половинку шоколадки “Марс”. Впрочем, он, что неудивительно, посмотрел на меня с недоверием. Я потом без особого интереса попытался представить дальнейшую судьбу Пипкина. В кино его сделали бы нобелевским лауреатом с женой-супермоделью, но в реальной жизни он, скорее всего, стал подопытным кроликом для ученых-медиков и по-прежнему носит свитера со зверушками.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?