Текст книги "В лесу"

– Странно это, – удивилась Кэсси, – дети в большинстве своем злые. По крайней мере, я была злая.

– Мне кажется, Питер был необычным мальчиком, – сказал я.

Она остановилась, подняла ярко-оранжевую ракушку, вгляделась в нее.

– А ведь есть вероятность, что они еще живы, так ведь? – Она потерла ракушку о рукав, подула на нее. – И где-то живут.

– Наверное, есть, – согласился я.

Питер и Джейми где-то далеко, их лица размываются, тонут в бескрайней толпе. Когда мне было двенадцать, такое казалось мне наихудшим итогом – неужто в тот день они просто-напросто сбежали без оглядки и бросили меня? Я до сих пор машинально выискиваю их в толчее – в аэропортах, на концертах и вокзалах. Теперь я почти успокоился, но прежде эти поиски выливались в панику, я вертел головой, как герой мультика, в ужасе от мысли, что не замечу их, пропущу.

– Но я сомневаюсь. Там столько крови было.

Кэсси сунула ракушку в карман и мельком глянула на меня:

– Я не в курсе подробностей.

– Я тебе дело принесу, – сказал я, но неохотно, словно обещал заразить поносом или еще каким-нибудь недугом. – Интересно, что ты скажешь.

Начался прилив. Пляж в Сандимаунт такой пологий, что в отлив моря почти не видно, лишь серая полоска у горизонта, а в прилив вода с головокружительной быстротой и словно бы со всех сторон наступает на берег. Бывает, что и врасплох застает: всего несколько минут – и вот вода уже у твоих ног.

– Давай обратно, – скомандовала Кэсси, – сегодня Сэм ужинать придет, ты не забыл?

– Ой, точно, – вспомнил я без особой радости.

Сэм мне нравится – он вообще всем нравится, кроме Купера, – но я сомневался, что нынешним вечером в настроении общаться с другими людьми.

– Зачем ты его пригласила?

– Расследование? – мягко напомнила Кэсси. – Работа? Мертвая девочка?

Я состроил ей рожу, и Кэсси ухмыльнулась в ответ.

Близнецы в коляске вопили и колошматили друг дружку игрушками ядовитых расцветок.

– Бритни! Джастин! – заорала мамаша. – А ну заткнулись оба нахер, а то прибью ублюдков!

Я схватил Кэсси за руку, оттащил ее на безопасное расстояние, и лишь тогда мы расхохотались.

* * *

Кстати, в интернате я все-таки прижился. Когда родители привезли меня туда в начале второго года (я орал, умолял, цеплялся за дверцу, а заведующий с отвращением, один за другим, разжимал мои пальцы), то я понял, что сколько ни умоляй, чего ни вытворяй, домой все равно не заберут. После этого тоска вдруг отпустила.

Выбор у меня был небогатый. Мои страдания в первый год почти сломали меня (поутру, когда я вставал, у меня невыносимо кружилась голова, я забывал имена одноклассников и дорогу до столовой), стрессоустойчивость в тринадцать лет не безгранична, еще несколько месяцев такой жизни – и я, скорее всего, заработал бы нервный срыв. Но в критический момент у меня сработал инстинкт самосохранения. В первую ночь второго года в интернате я заснул, как и прежде, в слезах, но, проснувшись утром, вдруг понял, что тоска исчезла.

После, сам того не ожидая, я довольно легко притерся. С легкостью усвоил школьный сленг (младшеклассники – “салаги”, старшие – “шизо”), а дублинский выговор очень быстро сменился британским, на каком говорят в прилегающих к Лондону графствах. Я подружился с круглолицым и смешливым Чарли, соседом по парте на уроках географии. Когда мы стали старше, то вместе делали уроки, курили травку, которой снабжал нас брат Чарли из Кембриджа, вели долгие, путаные и томительные беседы о девушках. Учился я в лучшем случае средне – я так яростно приучал себя считать школу неотвратимым роком, что просто неспособен был разглядеть в ней еще какой-то смысл и не помнил, с какой целью вообще учусь. Однако я неплохо плавал, достаточно прилично для школьной команды, и потому учителя и однокашники зауважали меня сильнее, чем если бы я просто хорошо учился. В пятом классе меня даже назначили старостой. Это, как и последующее назначение в отдел убийств, я объясняю своей презентабельной наружностью.

Я часто проводил каникулы у Чарли в Херефордшире – учился водить старенький “мерседес” его отца (ухабистые сельские дороги, стекла полуопущены, из магнитолы орет Бон Джови, и мы с Чарли нестройно, зато во всю глотку подпеваем) и влюблялся в его сестер. Тогда я окончательно осознал, что домой меня больше не тянет. В нашем доме в Лейкслипе, темном и каком-то ненастоящем, пахло сыростью, в моей новой спальне мама хаотично разложила вещи, и все там казалось временным и неудобным, словно это не постоянное жилище, а наспех построенный лагерь для беженцев. Соседские подростки с бритыми затылками высмеивали мой британский выговор.

Родители заметили произошедшие со мной перемены, но, вместо того чтобы порадоваться, что я наконец-то привык к школе, они встревожились – незнакомая, самостоятельная личность, что проросла во мне, пугала их. Мама ходила по дому на цыпочках и робко интересовалась, что мне подать к чаю, отец заводил было мужские беседы, но тщетно. Он откашливался, шуршал газетами, однако все его попытки разбивались о мое безучастное молчание. Умом я понимал, что они отправили меня в интернат, стараясь оградить от назойливого внимания журналистов, бесплодных полицейских допросов и любопытных одноклассников, даже готов был согласиться, что, возможно, лучшего решения и не придумаешь. И все же где-то глубоко в душе гнездилась непоколебимая и, наверное, не совсем безосновательная уверенность, что родители отправили меня в интернат, потому что боялись меня. Я стал для них кем-то вроде ребенка-калеки, которому никогда не суждено повзрослеть, или одного из сиамских близнецов, брат которого умер. Я – просто оттого что выжил – сделался ошибкой природы.

8

Сэм прибыл точно к назначенному времени и выглядел совсем как подросток на первом свидании. Даже волосы уложил, хоть и так себе – на макушке торчал хохолок. Мало того, еще и бутылку вина принес.

– Вот, держи, – он протянул бутылку Кэсси, – что на ужин, я не знал, но в магазине сказали, что это подойдет ко всему.

– Ну и чудно, – похвалила его Кэсси, убавила музыку (Рики Мартин, на испанском; у Кэсси есть особый танцевальный сборник, который она ставит, когда готовит или хлопочет по дому) и направилась к буфету за бокалами. – На ужин макароны. Штопор вон в том ящике. Роб, солнышко, соус надо мешать, а не просто засунуть в него ложку.

– Слушай, Марта Стюарт[14]14
  Американская телеведущая и писательница, прославившаяся благодаря советам по ведению домашнего хозяйства.


[Закрыть], готовит сейчас кто – я или ты?

– Честно говоря, никто. Сэм, я тебе вина наливаю или ты за рулем?

– Мэддокс, тут у тебя помидоры из банки и базилик, не то чтобы высокая кухня…

– Тебе вкусовые рецепторы хирургическим путем удалили или ты нарочно в себе безвкусие развиваешь? Сэм, вина наливаю?

Сэм озадаченно смотрел на нас. Иногда мы с Кэсси забываем, что окружающим наше поведение может показаться не совсем нормальным, особенно когда мы не на работе и при этом в хорошем расположении духа, как сейчас. Звучит странно, знаю, особенно если учесть, какое дело мы расследуем, но в отделах, где работают со всякими ужасами – в Убийствах, Сексуальных преступлениях и Бытовом насилии, – ты должен уметь переключаться, а не умеешь – так иди и расследуй преступления в сфере искусства. Если будешь слишком много размышлять о жертвах (о чем они думали в последние секунды перед смертью, чего они теперь уже никогда не сделают, об их раздавленных горем родных), то дела ты не раскроешь, зато заработаешь нервный срыв. На этот раз мне, разумеется, переключиться было сложнее, чем обычно, но сейчас, в привычной обстановке, готовя на пару с Кэсси ужин, я расслабился.

– Э-э, да, спасибо, – сказал Сэм.

Он робко огляделся, не зная, куда деть пальто. Кэсси забрала у него пальто и просто бросила на диван.

– У дяди дом в Болсбридже, – сказал Сэм. – Да-да, все понимаю, – добавил он, когда мы с притворным восхищением уставились на него. – И у меня есть ключи. Если я захожу куда-нибудь пива выпить, то потом ночую у дяди.

Сэм переводил взгляд с меня на Кэсси, ожидая отклика.

– Вот и хорошо, – сказала Кэсси. Она снова полезла в буфет и достала оттуда стакан с надписью “Нутелла”. – Терпеть не могу, когда в компании одни пьют, а другие нет. Разговор получается какой-то ущербный. А кстати, чего на тебя Купер крысится?

Сэм с облегчением рассмеялся и огляделся в поисках штопора.

– Я не виноват, клянусь. Три первых моих дела просто как назло нарисовались к вечеру. Ну и Купер только домой придет – и тут я ему звоню.

– Ой-ой-ой, – посочувствовала Кэсси. – Это ты зря, Сэм.

– Хорошо, что он с тобой вообще разговаривает, – сказал я.

– Через губу, – признался Сэм. – И вроде как не помнит, как меня зовут. То детективом Нири назовет, то детективом О’Ноланом. Даже в суде. Однажды, обращаясь ко мне, он постоянно называл меня по-разному, так судья совсем растерялся и едва не заявил о нарушении процессуальных норм. Слава богу, хоть вы двое ему нравитесь.

– Это он на декольте Райана запал. – Кэсси отпихнула меня от плиты и бросила в кастрюльку с соусом пригоршню соли.

– Надо мне, пожалуй, заглянуть в отдел женского белья, – рассмеялся Сэм.

Он ловко откупорил бутылку, разлил вино и раздал нам фужеры.

– Ну, выпьем. Спасибо, ребята, что пригласили. За быстрое расследование без неприятных сюрпризов.

* * *

После ужина мы засели за работу. Я сварил кофе, Сэм вызвался помыть посуду, Кэсси разложила на старом, натертом воском журнальном столике фотографии и отчет о результатах вскрытия, а сама с миской вишни уселась на полу. Обожаю наблюдать за Кэсси, когда та сосредоточена. Когда она полностью поглощена чем-то, то для мира не существует и похожа своей непосредственностью на ребенка – наматывает на палец прядь волос, под странным углом, но без особых усилий выворачивает ноги, постукивает ручкой по губам, а потом вдруг резко отведет ее в сторону и что-то забормочет себе под нос.

– Пока мы тут ждем нашу прорицательницу, – сказал я Сэму, и Кэсси, не глядя, показала мне средний палец, – расскажи, как день прошел.

Сэм с холостяцкой сноровкой мыл посуду.

– Утомительно. Сперва музыка в режиме ожидания, потом очередной бюрократ, который говорил, что мне лучше побеседовать еще с кем-нибудь, и переключал на голосовые сообщения. Выяснить, кому принадлежит эта земля, будет непросто. С дядей я тоже поговорил – спросил, есть ли от движения “Стоп шоссе!” вообще хоть какой-то выхлоп.

– И?.. – Я попытался скрыть недоверие.

Конкретно против Редмонда О’Нила я ничего не имел – у меня в голове рисовался размытый образ крупного румяного мужчины с копной серебристо-седых волос, и на этом мои познания о нем заканчивались, – просто в отношении политиков я вообще питаю стойкое предубеждение.

– Он говорит, что нет. По его словам, эти ребята – просто досадная помеха.

Тут Кэсси подняла голову. Брови у нее поползли вверх.

– Я лишь его слова передаю. Чтобы остановить строительство шоссе, активисты несколько раз подавали в суд. Даты я еще уточню, но Ред говорит, что слушания проходили в конце апреля, в начале июня и в середине июля. Совпадает с телефонными звонками Джонатану Девлину.

– Видимо, кто-то не считает их просто досадной помехой, – заметил я.

– В последний раз, несколько недель назад, суд удовлетворил их иск, но Ред говорит, что апелляция наверняка пройдет. На этот счет он вообще не волнуется.

– Как чудесно, – сладким голоском пропела Кэсси.

– Кэсси, это шоссе огромную пользу принесет, – мягко сказал Сэм. – Построят новые дома, появятся рабочие места…

– Несомненно. Только непонятно, почему такое полезное шоссе нельзя перенести на пару сотен ярдов.

Сэм покачал головой:

– Чего не знаю, того не знаю. Я в таких штуках не шарю. А вот Ред разбирается, и он говорит, что шоссе – насущная необходимость.

Кэсси открыла было рот, чтобы сказать еще что-то, глаза у нее опасно сверкнули.

– Хватит докапываться до Сэма, лучше выкладывай, чего ты там нашла, – сказал я.

– Ладно, – согласилась она.

Мы уже разлили кофе по чашкам.

– Тут вот что интересно – похоже, наш убийца действовал словно бы с неохотой.

– Как это? – удивился я. – Мэддокс, он дважды ударил ее по голове, а после задушил. Он был очень эффективен. Если ему было неохота…

– Нет, погоди-ка, – перебил меня Сэм. – Кэсси, рассказывай.

В таких любительских сеансах составления психологического портрета преступника я обычно играю роль адвоката дьявола, а когда перегибаю палку, Кэсси не стесняется меня заткнуть, однако Сэм по-старомодному галантен – меня это его качество не только восхищает, но и слегка подбешивает. Кэсси хитро глянула на меня и тут же улыбнулась Сэму:

– Спасибо, Сэм. Итак. Посмотрим на первый удар – стукнул еле-еле, даже не вырубил и уж никак не убил. Жертва стояла к нему спиной, он мог бы голову ей размозжить, однако ударил слабенько, не удар, а скорее уж тычок.

– Не знал, с какой силой бить? – предположил Сэм. – Неопытный?

Вид у него был подавленный. Это может показаться бессердечным, но мы предпочитаем иметь дело с серийниками. В этом случае есть возможность сопоставить преступление с другими похожими, да и вещественных доказательств, как правило, тоже больше. Если же наш убийца новичок, то тут все с чистого листа.

– Кэсс? – сказал я. – Думаешь, он “девственник”? – Не успел я договорить, как понял, что понятия не имею, какой ответ хочу услышать.

Кэсси машинально, не отрывая взгляда от разложенных бумаг, потянулась за вишней, но я заметил, как у нее дрогнули ресницы, – она понимала, что я имею в виду.

– Не уверена. Он явно проделывает такое нечасто, иначе действовал бы увереннее. Но не исключено, что он мог совершить подобное когда-то, много лет назад. Разок-другой и прежде убивал, просто давно. Связи со старым делом исключать нельзя.

– Вряд ли серийный убийца стал бы выжидать двадцать лет, – усомнился я.

– Знаешь, – сказала Кэсси, – он и сейчас не особо напрягался. Она отбивается, он ладонью зажимает ей рот, снова бьет ее – возможно, она пытается уползти – и только потом вырубает. Но, вместо того чтобы добить ее камнем, – а ведь она сопротивлялась, и адреналин у него наверняка зашкаливал – убийца вдруг берет и душит ее. Даже не веревкой, хотя, казалось бы, чего проще, но нет – он надевает ей на голову пакет, причем сзади, чтобы лица не видеть. Он отстраняется от преступления, пытается избежать жестокости.

Сэм поморщился.

– Или не хочет перепачкаться, – сказал я.

– Допустим, но тогда зачем он ее вообще ударил? Накинулся бы сзади и удушил пакетом. По-моему, он вырубил ее, чтобы не видеть, как она мучается.

– А вдруг он просто сомневался, что если не оглушит, то не сладит с ней, – сказал я. – Может, он не особо силен или, опять же, новичок и не знает, как действовать.

– Принято. А возможно, тут все сразу. Я согласна, что убийца не имел дела с насилием, – он из тех, кто в школе драк не затевал и кого вообще не считают агрессивным, – вероятно, сексуальных преступлений за ним тоже не числится. И думаю, что в нашем случае изнасилование не относится к преступлениям на сексуальной почве.

– В смысле? Потому что он использовал предмет? – спросил я. – Ты вообще в курсе, что у некоторых просто не встает?

Сэм сконфуженно заморгал и, пытаясь скрыть это, отхлебнул кофе.

– В курсе, но тогда он бы… постарался.

Все мы содрогнулись.

– По словам Купера выходит, что он проделал это чисто символически: одно проникновение, ни садизма, ни исступления, проникновение на пару дюймов, девственная плева едва нарушена. И сделано это уже после смерти.

– Может, это неслучайно. Некрофилия.

– Господи. – Сэм отставил в сторону чашку.

Кэсси потянулась за сигаретами, но передумала и взяла мою, покрепче. В пламени зажигалки я на миг увидел лицо Кэсси во всей его беззащитности, усталое и потухшее. Я подумал, что ночью ей, наверное, приснится Кэти Девлин, прижатая к земле, с разинутым в крике ртом.

– Тогда он так быстро не бросил бы ее. И следы сексуального насилия были бы очевиднее. Нет, ему всего этого не хотелось. Ему словно пришлось сделать это.

– И преступление на сексуальной почве он инсценировал, чтобы сбить нас со следа?

Кэсси покачала головой:

– Не уверена… Тогда следы были бы более явными – например, он раздел бы ее, ноги ей раздвинул. Вместо этого он снова натягивает на нее штаны, застегивает молнию… Нет, я думаю, тут больше похоже на шизофрению. Шизофреники почти никогда не проявляют агрессии, но если на стадии обострения такой человек не принимает лекарства, может произойти что угодно. Возможно, ему втемяшилось в голову, что ее нужно убить и изнасиловать, пускай сам он и ненавидит такое. Тогда становится понятно, почему он старался не причинить ей боли, почему использовал какой-то предмет и почему это не очень похоже на преступление на сексуальной почве, – он не хотел оставлять ее обнаженной, не хотел, чтобы его считали насильником. Да и про алтарь тоже понятно.

– И что же? – Я забрал у нее сигареты и протянул их Сэму. Судя по виду, затянуться ему не помешало бы, но он покачал головой.

– А то, что убийце ничего не стоило бросить ее где-нибудь в лесу, где ее никогда не нашли бы, или вообще в любом месте. Но нет, он потрудился дотащить ее до алтаря. Может, конечно, это он для пущего эффекта, но вряд ли. Никакого особого положения он телу не придал, разве что положил на левый бок, чтобы скрыть рану, – опять же, словно не хотел смотреть. Думаю, он так проявлял заботу и уважение – уберег тело от животных, положил его там, где быстрей обнаружат. – Кэсси потянулась за пепельницей. – Плюс в том, что если это шизофреник в период обострения, то найти его будет сравнительно легко.

– А вдруг это наемный убийца? – спросил я. – Эта версия тоже объясняет нежелание убивать. Он получил от кого-то задание – например, от того, кто звонил Девлинам с угрозами, – но любить свою работу вовсе не обязан.

– Да, – Кэсси кивнула, – наемный убийца, но не профессионал, а любитель, отчаянно нуждающийся в деньгах, подходит даже лучше. Кэти Девлин, вероятнее всего, была здравомыслящей девочкой. Согласен, Роб?

– Похоже, если в этой семейке кто и мыслил здраво, то она.

– Вот и мне так показалось. Умная, целеустремленная, волевая…

– Такие по ночам с незнакомцами не разгуливают.

– Именно. Особенно с незнакомцами, у которых явно не все дома. Шизофренику вряд ли удалось бы уговорить ее пойти с ним куда-нибудь. Скорее всего, убийца выглядит солидно, обходительный, умеет ладить с детьми. И Кэти его знала, он не вызывал у нее подозрений. От него не исходило угрозы.

– Или от нее, – добавил я. – Сколько Кэти весила?

Кэсси полистала записи:

– Семьдесят восемь фунтов. Зависит от того, далеко ли пришлось переносить тело, но да, женщина тоже справилась бы. Хотя тогда это должна быть очень сильная женщина. Софи не обнаружила на земле поблизости отметин, которые свидетельствовали бы, что тело тащили волоком. Чисто статистически делаю ставку на мужчину.

– Родителей исключаем? – с надеждой спросил Сэм.

Кэсси поморщилась:

– Нет. Допустим, девочка была жертвой насилия со стороны одного из родителей и угрожала рассказать обо всем. Тогда насильник или второй из родителей решил избавиться от Кэти и таким образом защитить семью. Возможно, они придумали инсценировать убийство на сексуальной почве, но у них не хватило духу… В чем я более или менее уверена, так это что мы ищем не законченного садиста и не психопата. Дегуманизировать жертву он не стал, наблюдать за ее страданиями тоже, похоже, не стремился. Мы ищем того, кому не хотелось убивать, кто словно бы действовал вынужденно. Он вряд ли даст о себе знать теперь – лишнее внимание ему не нужно. И повторять в ближайшее время тоже вряд ли станет, разве что кто-то будет ему угрожать. И он почти наверняка местный. Настоящий криминальный психолог, наверное, составил бы более точный портрет, но…

– Ты же Тринити окончила, да? – спросил Сэм.

Кэсси мотнула головой и зачерпнула еще вишни.

– Бросила на четвертом курсе.

– Почему?

Кэсси выплюнула в ладонь косточку и наградила Сэма своей особенно умильной улыбкой, от которой глаза ее почти превратились в щелочки.

– А что бы вы тут без меня делали?

Я-то знал, что она не ответит. Сам я не раз задавал ей этот вопрос и ответы получал один другого лучше, от “тебя же там не было, бесить мне было некого” до “кормежка была отстойная”. В Кэсси всегда присутствовала загадка. Это одна из многих ее особенностей, которые мне нравятся, и еще больше мне нравится, что, как ни странно, в ней это качество едва уловимо, ее таинственность эфемерна, ее почти не замечаешь. Она производит впечатление поразительно, почти по-детски открытой, и в каком-то отношении так оно и есть – с Кэсси что видишь, то и получаешь. Но есть в ней и то, чего не видно и до чего не добраться. Эта особенность Кэсси всегда приводила меня в восхищение. Даже несмотря на нашу крепкую дружбу, я знал, что в душе у Кэсси остались закоулки, куда она меня не только не впустит, но даже и заглянуть не позволит. На некоторые вопросы она не желала отвечать, какие-то темы обсуждала лишь в общих чертах. Попытайся прижать ее к стенке – и Кэсси отшутится и ускользнет, но изящно, как фигуристка.

– А ты молодец, – похвалил ее Сэм, – и неважно, что не доучилась.

Кэсси усмехнулась:

– Ты погоди, вдруг я фигни наплела.

– Но почему он ее целый день держал? – спросил я.

Этот вопрос меня мучил – во-первых, наводил на откровенно страшные мысли, а во-вторых, вызывал подозрение, что если бы убийце не пришлось по той или иной причине избавиться от тела, то он бы оставил Кэти у себя надолго, если не навсегда, и в конце концов она бы просто исчезла – бесповоротно и бесследно, как Питер и Джейми.

– Если по остальным пунктам я права и если он пытался отстраниться от преступления, значит, держал он тело где-то не по своей воле. Думаю, он был бы рад побыстрее от него избавиться, а хранил, потому что у него не было выбора.

– Он живет с кем-то на одной территории и ждал, когда они уйдут?

– Возможно. Но я вот думаю, а вдруг он подбросил тело археологам не просто так. Может, это часть более сложного плана? Или же у него нет машины, а территория раскопок просто самое удобное место. Это соответствовало бы словам Марка, что никаких машин мимо раскопок не проезжало. И значит, убили Кэти где-то поблизости – например, в одном из домов на окраине поселка. Может, убийца собирался выбросить тело ночью в понедельник, но Марк развел в лесу костер. Убийца заметил свет и испугался. Пришлось спрятать тело и ждать следующей ночи.

– Или Марк и есть убийца, – сказал я.

– У него алиби на ночь вторника.

– От девушки, которая по нему с ума сходит.

– Мэл не из тех девушек, которые прячутся за парня. У нее свои мозги есть, и она достаточно умна, чтобы осознавать всю важность происходящего. Если бы Марк на самом интересном месте выскочил из постели и где-то полночи гулял, Мэл нам сказала бы.

– Или у него был сообщник. Та же Мэл или еще кто-нибудь.

– А тело они прятали на ближайшем холмике?

– Какой у этого Марка мог быть мотив? – подал голос Сэм.

Все это время он помалкивал, поедая вишню и внимательно слушая.

– Мотив – он просто свихнутый на всю башку, – ответил я. – Ты же не слыхал, чего он несет. С виду производит впечатление вполне нормального – достаточно нормального, чтобы втереться в доверие к ребенку. Но когда речь заходит о раскопках, то начинается бред про ритуальные служения и богохульство. Раскопки под угрозой – вот-вот начнутся работы по прокладке шоссе. Он мог думать, что если сделать человеческое жертвоприношение, как в старые добрые времена, то это умилостивит богов, те вступятся и спасут раскопки. Он совершенно повернутый на раскопках.

– Если это языческое жертвоприношение, – сказал Сэм, – чур, О’Келли об этом сообщу не я.

– Пускай Марк сам и скажет О’Келли. А мы билеты на такое зрелище продавать будем.

– Марк не чокнутый, – твердо заявила Кэсси.

– Еще какой чокнутый.

– Нет. Он просто увлечен своим делом. Это не называется чокнутый.

– Ты бы этих двоих видел, – сказал я Сэму, – прямо не допрос, а свидание. Мэддокс поддакивала, глазки ему строила, убеждала, что понимает его чувства…

– Вообще-то я и правда понимаю, – перебила меня Кэсси. Она собрала документы в стопку и перебралась на диван. – И глазки я никому не строила. Когда начну строить, ты это сразу заметишь.

– Но ты понимаешь его чувства? Тоже возносишь молитвы богу археологии?

– Господи, какой ты придурок. Заткнись и слушай. По поводу Марка у меня своя теория есть. – Кэсси разулась и подобрала ноги.

– Боже, – вздохнул я. – Надеюсь, Сэм, ты не торопишься.

– На хорошую теорию времени не жалко, – сказал Сэм. – Нальете мне, если уж мы все равно работать закончили?

– Мудрое решение, – похвалил я.

Кэсси подпихнула меня ногой:

– Поищи там виски или еще чего-нибудь.

Я отбросил ее ногу и встал.

– Итак, – начала она, – каждому из нас надо во что-то верить, согласны?

– Зачем? – спросил я.

Ее слова прозвучали неожиданно и как-то загадочно. Сам я не религиозен, и, насколько я знаю, Кэсси тоже.

– Надо, и все. И в каждом обществе, которое когда-либо существовало, имелась своя система верований. Но сейчас… Вот скажи, сколько твоих знакомых – верующие? Не просто ходят в церковь, а по-настоящему веруют, то есть стараются в своих поступках следовать примеру Христа? Я не про веру в политические идеи. У нашего правительства никакой идеологии вообще нет, это каждому ясно…

– А как же откаты для друзей? – бросил я через плечо. – Чем тебе не идеология?

– Эй, полегче, – мягко запротестовал Сэм.

– Прости, – опомнился я. – Я же в общем, ничего личного.

Он кивнул.

– Как и я, Сэм, – добавила Кэсси. – Я имею в виду, что какой-то общей философии веры не существует. Вот людям и приходится придумывать, во что верить.

Я принес виски, колу, лед и три бокала и поставил все это на кофейный столик.

– Это когда стиль жизни возводится в культ? Про всех этих яппи, которые обожают нью-эйдж, занимаются тантрическим сексом и оборудуют свои внедорожники строго по фэншую?

– И про них тоже, но еще про тех, кто превращает в религию нечто совершенно на нее непохожее. Например, деньги, лучше этой идеологии у правительства нет, и тут, Сэм, я не про откаты. Замечали, что в наше время, когда ты мало зарабатываешь, считается, что тебе не просто не повезло? Нет, считается, что ты ленивый и бездеятельный, что для общества ты ущербен, что ты ничтожество, если у тебя нет большого дома и красивой машины.

– Но когда ты просишь повысить зарплату, – я вытряхнул из формочки кубики льда, – ты тоже чудовище, потому что заришься на прибыль работодателя, который действует исключительно во благо экономики и общества.

– Именно. Раз уж ты небогатый, то не отсвечивай, ты убогий, так что не рассчитывай, что более достойные члены общества будут оплачивать твое существование.

– Ой, ну нет, – возразил Сэм, – по-моему, все не так плохо.

Повисло вежливое молчание. Я собрал рассыпавшиеся по столу кубики льда. Сэм вообще смотрит на мир через розовые очки, а еще у его родных недвижимость в Болсбридже[15]15
  Район Дублина, в котором расположены иностранные посольства, дорогие бутики и шикарные рестораны.


[Закрыть]. Его мнение об общественно-экономических проблемах вряд ли отличается объективностью.

– Еще одна современная религия, – продолжала Кэсси, – это тело. Вся эта навязчивая реклама и вал статей о вреде курения и алкоголя и пользе фитнеса…

Наливая виски, я ждал, когда Сэм даст понять, что ему достаточно. Наконец он поднял руку и улыбнулся мне. Я протянул ему бокал.

– Такое читаешь и сразу прикидываешь, сколько сигарет ты способен одновременно засунуть в рот, – сказал я.

Кэсси вытянула ноги на диване. Я приподнял их, уселся и положил ее ноги себе на колени, после чего смешал ей коктейль: виски, побольше льда и побольше колы.

– Вот и со мной то же самое. Ладно бы в таких статьях только про вред для здоровья говорилось, так ведь утверждается, будто это безнравственно. Словно если ты сбросишь вес и начнешь тренироваться по часу в день, то вырастешь духовно. А курение преподносится не как глупая привычка, а как самое настоящее зло. Для того чтобы принимать даже бытовые решения, нам уже требуется некий моральный кодекс. На самом же деле вся эта биойогуртовая святость и финансовое лицемерие лишь заполнили свободную нишу на рынке. Но хуже всего, что тут все перевернуто с ног на голову. Ты ведешь добродетельную жизнь не затем, чтобы потом получить вознаграждение. Нравственно верным считается то, что приносит наибольшую прибыль.

– Пей давай, – сказал я.

Кэсси разошлась. Подавшись вперед, она размахивала руками, про выпивку напрочь забыв.

– Чокнутый Марк-то тут при чем?

Кэсси скорчила мне рожу и отхлебнула виски.

– Вот смотри. Марк верит в археологию – вернее, в культурное наследие. Это его религия. И это не абстрактный набор принципов. Ни про тело, ни про деньги он не думает. Это часть его жизни, он посвящает археологии каждый свой день, и ему неважно, приносит ему это прибыль или нет. Он этим живет. Он не чокнутый, наоборот, Марк ментально здоров, а раз общество считает его ненормальным, значит, что-то не так с самим обществом.

– Этот парень совершал ритуальные возливания богу, которому молились в бронзовом веке, – напомнил я, – неудивительно, что я нахожу его слегка странным. Сэм, ну поддержи меня.

– Я? – Сэм сидел в кресле, слушал нас и рассматривал сваленные на подоконнике ракушки и камни. – Я думаю, что он просто слишком молодой. Ему бы жениться и детишек завести. Тогда он успокоится.

Мы с Кэсси переглянулись и расхохотались.

– Вы чего? – удивился Сэм.

– Ничего, – ответил я, – правда.

– Вам бы с Марком выпить вместе, – сказала Кэсси.

– Я бы его в момент расколол, – уверенно заявил Сэм, и мы с Кэсси снова засмеялись.

Я откинулся на спинку дивана и отхлебнул из бокала. Хороший разговор у нас получился. Да и вообще вечер замечательный. В окна стучал дождь, тихо пела Билли Холидей, и я порадовался, что Кэсси пригласила Сэма. Моя симпатия к нему постепенно крепла. Я подумал, что такой Сэм каждому пригодился бы.

– Ты правда считаешь, что Марка можно вычеркивать? – спросил я Кэсси.

Она сделала глоток виски и поставила бокал себе на живот.

– Честное слово, – сказала она, – чокнутый он там или нет, но я уверена, что наш убийца сомневался. Мне сложно представить, чтобы Марк в чем-нибудь сомневался. По крайней мере, в чем-нибудь важном – вряд ли.

– Повезло Марку. – Сэм улыбнулся Кэсси.

* * *

– Слушай, – сказал Сэм позже, – а как вы с Кэсси сблизились? – Он потянулся за бокалом.

– Что? – удивился я.

Странный вопрос, прямо ни с того ни с сего, и, честно признаться, о присутствии Сэма я почти забыл. Выпивка у Кэсси хорошая, вот и теперь мы пили шелковистый “Коннемара”. Привкус у этого виски горьковатый, с дымком, и все мы слегка перебрали. Беседа мало-помалу затихла. Сэм изучал корешки книг на стеллаже, я валялся на диване, и в голове у меня ничего, кроме музыки, не было. Кэсси отлучилась в туалет.