Текст книги "Не сотворяйте ангелов из женщин"

Рождение героев

Она задыхалась от едкого дыма, еле пришла в себя и тут же закашлялась. Секунды ничего не могла понять, горло разрывало от едкого привкуса, к тому же голова гудела, а тело просто разламывало от боли. Медленно словно из тумана выплывали неясные очертания служебного отсека…

Еще секунды она, словно надеясь на чудо, хотела забыть, не вспоминать об этих последних мгновений посадки самолета, как тут что-то на ее глазах произошло…

Ее голова нелепо свисала, и она видела только часть прохода, пилотскую дверь впереди отсека. Потом все на ее глазах, как в замедленном кино словно в тумане…

Увидела дверь пилотской кабины, которая почему-то на ее глазах просто выпала, а следом вывалился кто-то из пилотов, и тут же, повозившись немного в проходе, неуверенно встал на ноги, обернувшись спиной к ней, затем шатаясь, цепляясь, окровавленными руками, исчез за стенками служебного отсека.

Потому как в лицо ей ударил порыв свежего и чистого воздуха, она поняла, что этот, кто мимо пролез, он открыл входную дверь. Но все это пронеслось мгновенно в мыслях, потому что она, открывая рот, хватала и хватала этот воздух, словно только что вынырнула с большой глубины. От этого воздуха, что ворвался и до боли расширил легкие, разлился кислородом по артериям, она окончательно очнулась, но, все еще плохо соображая, увидела, как мимо нее, словно призраки и тени, промелькнули люди со стороны пилотской кабины.

Окровавленный, с широко раскрытыми и безумными глазами, как бы ее, не видя и не замечая никого, мимо нее, припадая на ногу и цепляясь за все руками, протащился Михалыч. При этом как, ей показалось, она им что-то сказала, но это ей только так показалось, как она поняла.

Еще раз она попыталась привлечь к себе внимание, когда мимо в проход протиснулась их женщина – штурман.

– Гадина Валька! Все по твоей вине – прошептала беспомощно стюардесса…

Гадина Валька! Мелькнуло в голове. Все по твоей вине!

Ведь увидела же ее, увидела!

И как ей показалось, что она той гадине, штурману, на какие-то мгновения посмотрела прямо в глаза, а следом и ее фигура в разодранной до самого пояса форменной юбке, из-под которой торчало ее нижнее белье и тело сквозь порванную форменную тужурку без пуговиц и при одном погоне. И что она тоже забывая, не видя ее, проплыла мимо к выходу.

И ей почему-то врезался в памяти этот ее растерзанный вид: с разодранной тужуркой, на которой болтался почему-то только один погон с тремя золотистыми полосами старшего пилотского состава, ее шатающаяся фигура, нелепо переваливающаяся на ногах в одной туфле, с босой ногой, со спущенным по ней рваным чулком.

Она всех их, покидающих пилотскую кабину, видела, и ничего не понимала…

Что произошло, почему они ее бросают, оставляют и почему они все друг за другом и все к выходу? Почему? Ведь она даже и в мыслях не допускала, что они ее бросили, оставили умирать, висящую на ремнях безопасности страшно растерзанную и бесформенную, размякшую телом. А как же все те, кого они взялись и обязались перевезти и доставить? Ведь их же тоже там ждут и их в первую очередь именно их и надо спасать и вытаскивать, а потом уже думать о своем спасении! Ведь так?

Так! И только так! Тогда куда же они? Почему ее, почему других бросили, почему не спасают, не вытаскивают?

Да и где же они? И еще не осознавая их предательства, она подумала, что они все бросились за помощью… И она из последних сил поднимала все время голову, все ждала того момента, когда за переборкой в сияющий проход, загораживая свет, протиснутся фигуры спасающих пожарных…

Но время шло, стремительно уходило и ничего подобного не происходило… Да, где же они, где? Да что же с ними случилось?

Секунды она соображала при каком-то гуле в ушах и страшной слабости в теле. А следом услышала крик за собой.

– Помогите! Горим! Лю… ди… и!

Ее позвали? Звали на помощь! Но пошевелиться, поднять руку и просто с места стронуться, отстегнуться от привязных ремней не было никаких сил. А как же люди, как ее пассажиры?

Потом голова ее упала на грудь, и она на мгновения отключилась. Очнулась оттого, что ее, удерживая буквально на руках, вытаскивал из ремней безопасности Колдун. Колдун – это же наш бортинженер, догадалась и оттого, что она его признала, ей стало легче.

– Валерка? – прохрипела, удивляясь своему непривычному и хриплому очень тихому голосу.

– Да, Галка! Да! Остались только мы с тобой… А где остальные не знаю? Неужели они все дрыснули?

– Дрыснули? – переспросила, как бы еще раз уточняя смысл такого нелепого и трусливого слова. – Что значит дрыснули?

– Да они все съежились! – вдруг грязно выматюгался Валерьян. – Всех бросили! Всех! И тебя, и меня, и этих… – Головой в сторону черного дыма и какого-то зловещего, нарастающего шума из салона.

– Подожди, дай я тебя вытащу! Обопрись на меня, ну же!

– Не могу, руки не слушаются, затекли…

Невероятно трудно, через силу, со страшной болью во всем теле она смогла освободиться наконец-то от ремней безопасности. И тут же рухнула в бессилии на пол.

А пол дымился! Пол горел!

От обжигающих прикосновений рук и тела она встряхнулась, теперь ей надо было действовать и спасать своих пассажиров! Заметьте, не самой спасаться, ведь дверь-то была рядом, всего в двух шагах и открыта, а спасать их, всех тех, кто оставался там, за остатками перегородки и звал на помощь.

К тому же в следующую секунду ей в лицо, оттуда, куда она думала идти со своей помощью, ударил горячий и обжигающий ветер с едким и удушливым запахом горящей электропроводки, и еще чего-то невыносимо едкого и горького…

Пока Валериан оборачивался и искал что-то, стараясь найти хоть что-то для ее перевязки, она пропала! Куда? Неужели?

У него даже от этой мысли на мгновенье перехватило дыхание. Он нагнулся к самому полу и увидел ее сзади, нелепо ползущую на карачках по салону туда в огонь, в дым и пламя! Он даже не поверил, что это она.

Она что с ума сошла? Ведь там же пламя, огонь, там неминуемая гибель…

Секунды поколебавшись, он сам туда же, следом за ней, как и она на карачках…

А иначе было уже нельзя, так как все пространство салона заволокло едким удушливым дымом и единственной возможностью вздохнуть, это надо было пригнуться как можно ниже и попытаться глотнуть горячего и обжигающего воздуха у самого пола.

От этого и она, нагнулась инстинктивно и на мгновенье увидев, ужаснулась!

Сквозь огонь, сквозь дым она видела людей, которые валялись на полу в грудах чего-то, что оставалось еще от самолета, все валялись вповалку, шевелились, ползли неосознанно, не соображая и не понимая ничего.

– Сюда! – как ей показалось, что громко. – Потом закашлялась, наклонилась и уже сама в ужасе всего происходящего перед глазами, внезапно заорала истерично и громко:

– Сюда! Здесь выход! Быстрей!

Потом уже в каком-то немыслимом порыве и не от страха, а от осознания непоправимой беды вдруг сорвалась и бросилась, смело в салон…

Шагнула, нагнулась, пошарила руками, закрыв глаза и сдерживая дыхание, обжигаясь, схватила кого-то за руку и потянула… ужасаясь!

В руках у нее, как лоскутом осталась только кожа с руки его, ее?! Ужас!

А следом, во внезапном всполохе огня она увидела безумные глаза и рот, открытый того самого противного пассажира с десятого «Б» – места! Отбросила брезгливо лоскут и схватила этого противного за одежду, которая дымилась, обжигая руки, и поволокла его по проходу к выходу. Тут же больно столкнулась с Валеркой.

– Принимай первого и тащи к выходу, – прохрипела, закашлявшись.

Потом развернулась и исчезла за клубами едкого дыма, который угрожающе повалил густой массой из салона.

Валерка не увидел, а скорее почувствовал выход, по резкому перепаду температуры и возможности хоть как-то вздохнуть, жадно хватая воздух пополам с черным дымом.

И первого, которого Галка ткнула ему в руки, он дернул туда и вытолкал в свободное пространство открытой двери, нисколько не заботясь о том высоко ли, низко ли ему падать до земли. Вытолкал просто выбросил, а потом, набирая воздух, развернулся и снова за ней следом, припадая на четвереньки с закрытыми глазами и на ощупь, пока снова не стукнулся с Галкой…

Второй уже полетел к земле значительно скорее, он приноровился…

Потом еще несколько пассажиров он хватал за что-то, тянул кого за одежды, кого за руки. Нескольких он просто отволок по полу за ногу. Причем одного из них, как он почувствовал, что это была женщина, вытянул за ногу. При этом хоть и с закрытыми глазами, но он понял это по мягкой коже, мышцам женской ноги, да еще его руки наткнулись почему-то на ее грудь. Он хотел перехватить руками, но она сильно, намертво схватила просто вцепилась в него как руками утопленника, ее руки спутали движения и он, теряя равновесие, повалился за ней следом в проем входной двери.

И как оказалось, этим она спасла его. Потому что следом, прямо на них из проема двери начали вылетать наружу горящие заживо и орущие нечеловеческим криком люди!

Он только успел увернуться, откатиться и вскочить на ноги. Мгновенно оценив обстановку он, срывая с себя остатки форменной тужурки, принялся хлестать ей, пытаясь сбить огонь с горящих заживо, бешено подскакивающих и дико орущих тел.

А потом его буквально с ног и до головы накрыло пеной, в которой он с ужасом почувствовал, что ему не хватает воздуха и он рванулся из нее в сторону. Когда он споткнулся и повалился на землю, больно ударяя колени обо что-то железное, то в него с силой ударила струя из брандспойта! Все! Понял он, спасен! Спасся!

И тут же, а как же Галка?

Самолет, или то, что еще от него оставалось, с силой вспыхнул несмотря на все усилия пожарных, и они отступили, попятились, попутно хватая всех, кто вывалился, кто спасся, и кого спасли… Валерку кто-то грубо схватил и потянул за руку, подальше от горящего ада!

Потом его потянули в сторону, мокрого, опустошенного эмоциями и ставшего таким покорным от места, где с нарастающей силой загудело пламя, и повалил густой, черный едкий дым, откуда с жаром что-то полетело во все стороны и следом грохнуло.

Грохнуло так, как будто бы эти пылающие остатки пытались расстрелять их всех из орудий, отдавая залпами последние почести.

Это баллоны, понял Валерка, а теперь все, это уже конец, потому что от разрыва баллонов тысячи осколков изрешетили все окружающее пространство и в том числе внутри салона…

Приехавшие пожарники суетились до этих самых выстрелов и взрывов, а поначалу они выскочили из машины, придерживая, каски помчались, к горящему и страшно дымящему аду… За дымом, пламенем, что вырывалось из всех пробоин и разломов, они пытались найти выход из самолета…

Потом вдруг как приведения на них из пламени и дыма начали выскакивать и выбегать обезумевшие люди, в горящих или дымящихся одеждах, с криками или с открытыми от ужаса происходящего, ртами…

В следующие мгновенья взвыл пеногенератор и на людей, в дым, туда, откуда они все выскакивали или ползли, повалила толстым колыхающимся потоком пена… Следом ударили сразу же несколько брандспойтов и все потонуло в гуле, скрежете и крике обожженных, сгорающих заживо и ошпаренных паром, от этой воды людей…

Пожарные – такие же люди, и оттого что происходило у них на глазах, они ужасались и нервно, невероятно крепко сжимали шланги, наконечники брандспойтов в своих руках с одной только мыслью… Спасти, спасти как можно больше!

А все минуты, отпущенные кем-то, истекали с последней надеждой на чудо… Чудо свершилось, и некоторые спасались! Вернее, их спасала Галка!

Валентина с трудом оттянули и поволокли, потом поставили на ноги, безвольно заставляя переставлять ноги и уходить, удаляться от нестерпимого жара, клубов едкого и удушливого дыма. Он удрученно побрел, перебирал ногами, позволял кому-то командовать собой и все дальше и дальше отходил от Гали… От Гали и ее подвига… Потом он внезапно наткнулся на своих…

– Вы тут… А там же Галка одна и она спасает пассажиров, а вы?

Они сидели, молча, над ними колдовали медики. И эта картина его взорвала!

– Вы! Тут! – прохрипел он, отталкивая своих провожатых. —А там Галка! Одна и она их, их… Эх вы? Ну как вы можете…

А потом, повернувшись, съежившись от осознания их трусости и предательства, он громко, напрягая голос, крикнул им.

– Гляди! Все вы трусы и самые настоящие гляди! А она там одна! Она… – И отвернувшись, заплакал.

Оттолкнул сопровождающих его спасателей и медиков, затем круто развернувшись, зашагал назад к горящему самолету.

– Куда ты! Туда нельзя! Кричали ему со всех сторон. А он, как бы не слыша уже никого, не шел, а побежал туда…

Когда грохнуло и все отвернулись, то не заметили, как он, взмахнув руками, рухнул с разбега, не добежав до горящих обломков. Когда обернулись, то его уже не видели.

– Жалко парня! Такой отчаянный и такой смелый! – проговорил кто-то.

А рядом с ним стоящий медик добавил:

– А ведь он герой! Самый настоящий! Это он их вытаскивал и выкидывал из горящего самолета. Видимо, у парня сдали нервы, это он от нервного шока… Жалко как жалко его, героя!

А вот что происходило всего за несколько дней до рокового вылета…

Принцесса, летающая в облаках

– Так, ну, что там у нас… Расслабьтесь, моя дорогая, я все сделаю легко и быстро… Неужели неприятно? – спрашивал он, заглядывая попеременно то ей в глаза, то к ней между ног…

– Вот видите? Все уже хорошо… Не волнуйтесь, я ведь все вам нежно делаю и, можно сказать, что с необыкновенной любовью.

При этом что-то больно кольнуло и следом стало отпускать напряжение и эта тянущая, противная боль ее нынешнего положения.

– Вот и все! Ну и как, там, у ангелов? На кого они там похожие?

– На вас, они тоже в белом и такие же добрые, – говорю, немного смущаясь своего положения, хотя и не настолько, чтобы потерять над собой контроль и сжаться, напрячь, потому что чувствую, как сейчас, хорошо расслабляется у меня все от его укола…

– На меня? – удивленно спросил, выглядывая из-за моих расставленных в сторону ног. – Не очень-то я похож на ангела, а вот вы… Да, кстати, можно ведь и познакомиться! Меня зовут…

– Да знаю я вас, как зовут, доктор, знаю, Эдуард Шавронович!

– Ну вот, опять исковеркали достойное имя моего отца. И вы знаете, ему, наверное, сейчас снова не очень-то приятно слышать, и он, глядя на меня оттуда, сейчас опять осерчает, наверное…

– Ну что вы? Он, глядя на нас сейчас, вам позавидует доктор, наверное! – говорю ему, радуюсь своей немного скабрезной шутке.

– А вы прямо так считаете, что нам, докторам, доставляет особое удовольствие видеть ЭТО, – говорит, кивая мне туда, между ног, – несказанную радость?

– Знаете, доктор, как в том анекдоте…

– А вы, дорогая моя, с юмором, как я посмотрю, и вот вы-то меня и заинтересовали…

Ну и что там в анекдоте? Люблю, знаете ли, послушать голос от… Да нет же, не смейтесь! Я имею в виду, что голос оттуда… – говорит он, почти весь скрываясь за моими ногами.

– Ну и… Сейчас будет немножечко больно, а вы, потерпите, пожалуйста, голубушка c ангельской душой и телом… – произнес доктор, наклоняясь туда…

– Ну, что вы так на меня смотрите? Я что же неправду вам говорю? Как ты считаешь, Мариночка? – говорит он, поворачиваясь к медицинской сестре, которая ему ассистирует.

– Ну и как там у ангелов? – спрашивал врач. – На кого они больше похожие…

– А я и не думал, что ангелами бывают… Да и кем же вы там работаете, такая красивая? Наверное, ангелом-хранителем, женой у какого-то летчика? – спросил, продолжая со мной какие-то манипуляции.

– Что? Я даже не верю своим ушам! Чтобы такая красивая женщина, можно сказать, сущий ангел и… И что, так? Почему же вы до сих пор не замужем? Развелись или цены не сложили?

– Кому? – спрашиваю.

– Что, кому? Неужели до сих пор не нашлось такого мужчины, чтобы оценил в вас такую неземную красоту?

Вот так мы и познакомились… Можно сказать, что за одним столом Рахмана с упором для ног по Геккелю… Или как там у врачей, этот их идол, нами нелюбимый, но, ведь такой для нас необходимый, у них называется по научному это смотровое кресло?

Потом я снова к нему, Эдику, на прием. Потом зачем-то на осмотр и потянуло к нему… И он мне:

– Значит, так, ангел мой, можете уже ко мне… и на этот насест не лезть. Давайте, уже как-то без этого всего обойдемся. Вы как?

– Что как? Я, например, к вам как ваша пациентка…

– Ну а вы ко мне как? Неужели же только как к своему врачу? И больше никак? – говорит, чуть ли не шепотом, наклоняясь к моему лицу.

Потом, удерживая меня нежно за руку, ждет, пока медсестра его выйдет, в знак уважения к умению доктора и понимания его неисправимой слабости к женщинам…

– Ну я, простите меня… Я ведь хотела как-то отблагодарить вас… Нет, что я вам говорю, нет, Эдуард Шаронович! Я совсем о другом!

– Не волнуйся ты так, Галочка, – неожиданно он переходит ко мне на ты. – Я все уже знаю, что ты на самолетах каких-то летаешь, и что тебе, ну не уточняю, уж сколько лет…

– Почему? Не хочешь знать, тебе не нравится с такой теткой старой быть рядом, как я? Я тебя понимаю, я ведь для тебя…

– Ну что ты? Что ты, моя дорогая? Знаешь, давай встретимся сегодня…

– Я не могу, я сегодня работаю поздно, и потом, я ведь летаю…

– Ну не все же ты время летаешь? Когда-то ты можешь быть и на земле, дома! Да, я хотел сказать тебе, что я…

– Я все о тебе знаю. Знаю, что женат и, даже знаю на ком. Я ее видела мельком, оценила, и ты знаешь, она ведь красивая и молодая, а я вот такая… Зачем же тогда ты со мной? Скажи мне, только по-честному, как я тебе как женщина, ну хоть чем-нибудь и как-то привлекаю? Или ты уже совсем засмотрелся на наши… и у тебя только одни наши звезды мелькают перед глазами.

– Все в самую точку! Все так и есть! Ты что же не знала, что врач такой профессии, как у меня, он любит женщин не так? – Он смеется беззлобно, по-мальчишески красиво широко открывая рот!

– А как?

– Ну, ты и вопросы мне задаешь, ангел мой! Ведь что в любви главное-доверие! Запомни, милая, никому из мужчин женщина так не доверяет, как своему гинекологу! – потом, смеется озорно. – Вот именно потому из нас и получаются такие хорошие любовники, к тому же мы каждую женщину непросто знаем, а в некотором смысле, мы ее изучаем и даже заглядываем к ней в ее самую сердцевиночку! – снова смеется. – Ну, это ты знаешь. А, давай так! Как только ты сможешь, ты дашь мне знак, зайдешь на работу или позвонишь. Ну что же, идет?

– Идет, но как-то не романтично у нас с тобой получается… Все зависит от женщины, от меня, а я так не люблю. Так получается, что я вроде бы как соблазняю мужчину?

– А я и не прочь соблазниться, особенно с такой милой и красивой женщиной, летающей в облаках… Ну все, договорились… Извини, меня ждут, прием-то идет. Так, договорились?

– Не знаю, подумаю…

– Ну все, тебе пора, пока… И помни, я буду ждать тебя, принцесса, летающая в облаках!

Откуда моя хандра

Вышла, иду и все время себе говорю. Вот же какая я дрянь! Ну почему, почему ты к нему? Неужели нет других: свободных, холостых? Почему ж это тебе вдруг на старости лет захотелось к женатому мужчине в постель? Почему?

А ты что же, не знаешь? Все в облаках летаешь? А, как же твоя приближающаяся менопауза?

Нет, нет и не говори мне об этом! Я не хочу!

Я ведь совсем еще не жила как нормальная женщина. Все время учеба, работа… Да, я летаю и не в облаках, а я летаю на самолетах, и там же работаю в облаках!

Я даже не заметила той жизни, что пронеслась, пока я там в облаках… Я и парня такого не встретила в свое время не спала с ним, как женщины это могут делать, наслаждаясь безвременьем счастья со своими любимыми.

Я ведь все время летала в облаках, а не с ними в объятьях, да на белых простынях!

Ну да! Встрял внутренний голос. Ты, как та стрекоза из басни Крылова… Ты все пела, это дело, так пойди же…

Да! Пойди, попробуй, найди его. Где же он и где была я все это время? Да и потом, когда мне было искать?

Ну а как же то, что ты так любишь в своей профессии? Романтика, новые люди, города… И потом, я же ведь знаю, как ты чувствуешь себя под мужскими похотливыми взглядами своих пассажиров… Только мне не говори, что это не так! Не поверю!

Ну, может быть, и так! И что же? Как видишь, одно дело быть перед ними с их взглядами, а другое, прости уж меня за прозу, быть под ними! Наверное, это две такие большие разницы для незамужней женщины, работающей в небесах!

Вот, вот… Наконец-то в тебе проснулся нормальный бабский интерес. А кто все крутил носом? Тот не подошел потому, что он… Да, кстати, почему это тебе никто, до сих пор, так, и не подошел? Как, так, сложилось, что ты, такая красивая, стройная, милая и такая обаятельная для пассажиров до сих пор не смогла никого обаять, нет, не в воздухе, а на земле, в постели в конце-то концов?

Вот этот вопрос меня мучил с этого дня и до сих пор. Дома, как ни стану что-то делать, так все из рук прямо валиться, а следом наваливается такая хандра… Потому я всегда…

Звоню.

– Надя, чем занимаешься? Занята? Можно к тебе на минуточку? Уж что-то одной дома тошно, скорее бы в рейс.

Потом мы с Надеждой сидим у нее на кухне, а в другой комнате возятся их дети: маленький Вася, да Элеонора, любимица ее мужа Андрея. Я сижу с Надеждой болтаю, а сама все никак не могу сосредоточиться, и все в другую комнату поглядываю. Нравится мне у нее, моей подруги, и дети ее такие красивые, и муж ее такой спокойный и умный инженер Аэрофлота.

– Слушай, ты совсем не слушаешь, что я тебе рассказываю. Ты где, подруга моя? Снова в облаках? – отмечая мою отвлеченность Надежда

– Нет, слушаю, только ты знаешь мою слабость…

– Эх, Галка, Галка! Надо тебе мужика, да завязывать тебе надо с этой твоей небесной канцелярией.

– Давно надо! Только вот…

– И никаких вот! Ты что же, так и думаешь своего Эдика делить? Знаешь, я бы на твоем месте послала его куда подальше! А то ишь хитрый какой нашелся, бабский специалист… К одной бабе и спит с ней, ежит, прости за грубое слово, да еще себе завел на стороне такую красивую и такую…

– Да хвати, тебе, уже. Сколько можно, слышать одну и ту же песню. По крайней мере, хоть кто-то… меня, или как ты говоришь, что ежит.

Мой оправдательный и какой-то уж больно жалкий монолог прерывает Василек, ее сынишка.

– Тетя Галя, а плавда, что все летчики смелые и ничего не боятся? Даже були?

– Ну, ты знаешь, твоей були они не боятся, это точно, а вот настоящей грозы, да в самолете, в полете… Ты знаешь и мне даже очень страшно бывает! А вот летчикам, им некогда бояться, им надо самолетом управлять, спасать пассажиров, вытаскивать их из грозы. Вот так-то дружок! А ты говоришь, буля!

– Да, Галка, что там у вас за история была с бортом из энска? Кто, там первый в штаны наложил? Михалыч или же второй? Ты не слышала?

Я, разумеется, слышала и даже знала, что как раз второй пилот тут был ни при чем, но, спасая своего командира, принял всю вину на себя. И хотя все знали, но молчали и, даже отстранение второго на время от полетов, воспринимали как должное, так, ведь велел им кодекс негласный чести на борту воздушных судов.

У нас, так, повелось, как какая-то дрянь и гадость в полете произошла, и если это вина экипажа, то, уже точно, не командира корабля, а второго пилота, он во всем оказывался виноватым. На него все скидывали и свое неумение где-то, и свой страх, и все промашки свои… Во всем у них вечно вторые пилоты были виноваты, а командиры оставались непогрешимыми, словно боги.

– Ну, что же, подруга, мне надо уже, пора. А ты, я как вижу, все мечтаешь о небе. Не хочешь вместе, как прежде, на Иле? Что, и не тянет?

– Какой там! Вот кто меня тянет, – показывая на сынишку.

– Ты знаешь, а я, так, тебе завидую! Нет, правда, Надя! И полетала достаточно и вовремя замуж вышла, и деток таких красивых нарожала…

– Нет, тут ты неправа. Я ведь только их выносила и рожала, а делал их…

– Да! Можно сказать, лучший трудоемкий регламент вы с Андреем проделали и таких сорванцов настрогали… Ну, что, малыш, правильно я говорю?

– Плавильно! Только я узе не мались, а взлослый! И я тозе буду, как папка, самолеты лемонтиловать!

Целуй давай узе на долоську, а то я хотю мультик смотлеть. Ну, пока, Галинка! Плилетай сколее, как —нибудь, в следующий лаз, показу тебе мультик!

– Ну и болтуном ты стал, сынок! Точно, как твой папка! Давай целуй тетю Галинку, ей пора! До свидания, Галочка. Счастливого тебе полета и спокойного неба!

Я всегда так перед командировкой, как бы подзаряжаю свой внутренний мир, как аккумулятор от их батареек детских. Потому от них со спокойной, умиротворенной душой ухожу, вспоминая, как он меня нежно и так трогательно, как, до сих пор, ни один из мужчин в моей жизни меня, так, и не целовал! Да, ни один и никогда… Уж простите…