Текст книги "Арабская кровь"

Таня Валько
Арабская кровь

© Tanya Valko, 2012

© Prószyński Media, 2015

© Shutterstock.com / Luciano Mortula, обложка, 2015

© Depositphotos.com / masterwilu, обложка, 2015

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

* * *

Пусть те, кто претерпел от режимов и тирании вождей, обретут свободу и человеческое достоинство

Фабула повести основывается на событиях, которые произошли в Ливии во время «Арабской весны» в 2011 году, но описанные истории, а также участвующие в них герои вымышлены. Всякое сходство с людьми, находившимися когда-либо или живущими в настоящее время в Ливии, случайно.

Предисловие

Дорогие читательницы, дорогие читатели!

Вы сейчас держите в руках повесть «Арабская кровь», которая описывает судьбы героинь из повестей «Арабская жена» и «Арабская дочь» во время «Арабской весны».

Выражение «Арабская весна» стало уже общепринятым и означает беспорядки, перевороты и революции, которые имели место в арабских странах начиная с 2010 года и по сегодняшний день. Однако моя книга не является ни исторической повестью, ни репортажем с мест тех событий. Это художественный вымысел, основанный на фактах гражданской войны в Ливии. В моей повести вымышленные герои попадают в водоворот действительных событий. Информацию я брала из телевизионных сводок в «Аль-Джазире» или Си-эн-эн, а также из отчетов прессы и из Интернета. Описывая лагеря для беженцев, массовый исход из Ливии или нарушение прав человека, в том числе женщин и детей, я пользовалась рапортами защитников прав человека и знатоков темы или рассказами очевидцев. Однако я хочу подчеркнуть, что описанные ситуации и участвующие в них герои вымышлены. Всякое сходство с лицами, когда-либо находившимися или живущими сейчас в Ливии, является случайным.

Такие фигуры, как Муаммар аль-Каддафи или его сын Саиф, являются публичными особами, даже смерть ливийского лидера подавалась без подробностей, указанных в Интернете. История, описанная мной, полностью вымышлена, хотя и правдоподобна.

Очень часто в моей повести я обращаюсь к исламским источникам, которые для каждого мусульманина являются друзьями от рассвета до заката, от рождения и до смерти. Если хочешь понять арабскую культуру, прежде всего нужно ознакомиться с религией. Я ни в коем случае не относилась к ней пренебрежительно и не пыталась критиковать, потому что уважаю ее за возвышенную веру, иногда превратно истолкованную или использованную в мерзких целях. Лично я – горячая приверженка межрелигиозного диалога и терпимости.

Итак, дорогой читатель, повесть, которую ты взял в руки, поведет тебя в красивую средиземноморскую страну, которая была уничтожена войной, а ее невинные жители подверглись многим оскорблениям и несправедливости. Вымышленные герои проведут тебя по настоящим полям сражений и покажут, что значит ад войны в современном мире.

Встреча с матерью

Арабская Мириам, или Польская Марыся

По приезде в Эр-Рияд, столицу Саудовской Аравии, Марыся поражается двум вещам. Во-первых – благосостоянием этой страны, во-вторых – богатством мужа. До этого она думала, что он очень успешный бизнесмен. Ей и в голову не приходило, что она вышла замуж за миллионера, хотя у самой не было ни гроша. Почему этот мужчина решился на брак с бедной девушкой, к тому же наполовину ливийкой, наполовину полькой? Наверное, единственным объяснением может быть большая любовь. Другая вещь, которая шокирует современную эмансипированную женщину, – это поведение мужа. В Йемене Хамид был совершенно другим человеком. И речь идет не только о чувствах, которые он проявлял к Марысе, но обо всем стиле жизни мужа. В Сане мужчина смотрел на нее горящими влюбленными глазами. Как только представлялся случай, брал ее за руки или обнимал. Он делал это в общественных местах и на глазах у людей, хоть это не одобрялось в традиционалистской мусульманской стране. Он часто взрывался неудержимым заразительным смехом, шутил, рассказывал забавные анекдоты и шалил, как маленький мальчик. В Эр-Рияде его эмоциональность постепенно угасает, блеск в глазах блекнет и часто, особенно на людях, он смотрит на жену бесстрастно, почти с безразличием. Не может быть и речи даже о самом осторожном прикосновении на улице, во время визитов к его родне или посещении больших торговых центров. Бывает, что они видят какую-нибудь дерзкую саудовскую пару, идущую под руку, но с ними такого не случается. Марыся в растерянности. Но затем, присмотревшись к мужчинам и супружеским парам вокруг, приходит к выводу: в данной стране это считается нормой. Любовь между людьми не должна демонстрироваться, потому что она ничто в сравнении с любовью к Аллаху. Жизнь набожного саудовца состоит в безграничном почитании Всевышнего. Пятиразовые молитвы, заполняющие весь день, и осознание, что живешь на святой мусульманской земле, означают, что, кроме Мекки, Медины и Аллаха, почти для всех людей в Саудовской Аравии, избранных и благословленных, ничто не имеет значения. «Наверное, поэтому они так себя ведут, – объясняет себе Марыся. – А может, их манеры – это только видимость, которую в этой стране нужно создавать?» Они просто не выставляют напоказ свои чувства, и с этим нужно смириться. Марысе это дается с большим трудом. Это противно ее стихийной средиземноморской натуре.

В конце января приходит весна – время пробуждения, радости и любви. Эта пора года красива, наверное, в каждой точке земного шара. По-особенному это чувствуется в пустынных и сухих местах, где мало жизни. Погода даже в Эр-Рияде, построенном посреди пустыни, замечательная. Впервые со времени приезда Марыся видит ошеломляющую голубизну безоблачного саудовского неба. Кристально чистый воздух наполняет легкие и придает сил, каждая травинка и кустик, даже самые маленькие, выпускают молодые побеги. Влажная земля прогревается нежными лучами солнца. Птицы целыми днями поют как ошалелые, а коты голосят ночами. Это идиллическое состояние длится, к сожалению, месяц, может, полтора. Позже, с начала апреля, небо скрывается за облаками пыли. После неудачной, полной трагизма поездки в Мадаин Салих и более поздних конфликтов с польским посольством Марыся вообще не покидает виллу. Молодая женщина закрывается в доме и даже не замечает смены времен года. Ее приятельница Кинга звонит пару раз, приглашает ее лично на народный праздник 3 Мая, который пышно празднуется в резиденции посольства. Но Марысю не удается уговорить. Хамид, видя испуг и растерянность жены, тоже не пытается вытащить ее на улицу. Не устраивает его и употребление алкоголя во время таких торжеств. В конце концов, Саудовская Аравия – это страна запретов и нельзя (по крайней мере так открыто) нарушать закон.

– Слушай, женщина! У меня хорошие… чудесные новости! – взволнованно кричит в трубку подруга, снова позвонив через две недели после большого приема.

– Wallahi, что случилось?

– Я обещала, что найду твою маму, помнишь?

– Да… – Сердце Марыси на секунду останавливается, чтобы через мгновение забиться в сумасшедшем ритме.

– Я была на мероприятии третьего мая, и она сама обратилась ко мне. Нужно было тебе прийти! – говорит она с упреком. – Ну, ничего. Я общалась с ней почти час и на сто процентов уверена, что Дорота – твоя мать. Ты мало о себе рассказывала, в частности о родителях. Но все подробности, о которых я знаю, совпадают. У тебя есть сестра Дарья, красивая девочка-подросток, а Дорота вышла замуж во второй раз за поляка Лукаша. Он зарабатывает здесь, на «Эрикссоне», неплохие деньги.

– Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда может, – шепотом произносит Марыся слова покойной бабушки Нади, которая глубоко верила, что мать с дочерью когда-нибудь встретятся.

– Кстати, у меня есть номер ее мобильного и адрес. Они живут в ДК.

– Я не была там. Что это за квартал?

– Ты живешь уже почти год в Эр-Рияде и не знаешь, что такое ДК? Проснись, дама, перестань спать и гнить, двигайся!

– Спасибо, спасибо! Обязательно всегда быть до боли прямолинейной?

– Но ведь кто-то же должен тебя встряхнуть, моя спящая красавица! ДК – это Дипломатический квартал, дипломатический район. Там находятся почти все посольства и резиденции, а также учреждения, магазины, парки, рестораны, виллы и апартаменты для обычных иностранцев, не только для тех, кто из корпуса. Женщины в ДК могут ходить без абайи[1]1
  Abaja – традиционная накидка в мусульманских странах; широкий, свободный плащ, который носят женщины и мужчины; в Саудовской Аравии женщины носят абайи черного цвета. (Здесь и далее примеч. автора, если не указано иное.)


[Закрыть]! Не могу поверить, что ты еще не была там!

– Если я не дипломат и не живу там, то как меня впустят? Сейчас припоминаю, что один или два раза мы с Хамидом проезжали по автостраде около этого места и я видела бетонные блоки, танкетки с пулеметами и толпы охраны и народной гвардии. Мышь бы не проскользнула.

– Конечно, проверяют каждый автомобиль, боятся, чтобы фундаменталисты-головорезы не убили какого-нибудь важного человека. Но, вообще-то, каждый может туда попасть, это просто, как выпить стакан воды. Говоришь, что у тебя дело в каком-нибудь бюро, – и дорога открыта.

– В таком случае я должна попробовать.

– Не говори, как типичная арабка, «Insz Allah»[2]2
  Insz Allah – как Бог даст (араб.).


[Закрыть] или «bukra»[3]3
  Bukra – завтра (араб.).


[Закрыть], это меня грузит. Сделай это сейчас – тотчас, моментально. Я позвоню и договорюсь с Доротой. На когда? – Кинга берет дело в свои руки.

– Не вздумай! – вскрикивает в ужасе Марыся. – Я сама…

Она нервно сглатывает.

– Я должна еще все обдумать. – Марыся едва дышит от волнения. – Подожди, я сделаю это, когда успокоюсь, обещаю.

– Как хочешь! – От злости подруга цедит слова сквозь зубы и вешает трубку.

Марысе нужно время, чтобы созреть для свидания с матерью. Она вспоминает и обдумывает свой разговор с бабушкой. Это было еще в Йемене. Старая мудрая женщина не давала забыть девушке о ее корнях, месте рождения и матери.

– Бабушка, хватит приставать ко мне с этой Польшей! – Она помнит, как тогда на нее разозлилась, а случалось это очень редко. – И хватит называть меня Марысей. Это, во-первых, ставит меня в неудобное положение, а кроме того, вводит в какое-то состояние раздвоения личности. Я привыкла к имени Мириам, и девяносто девять и девять десятых процента людей так ко мне обращаются.

– Не понимаю тебя, дитя мое, – не сдавалась бабушка. – Почему ты так злишься на свою мать? Ведь она столько вытерпела, столько времени и денег потратила, чтобы тебя отыскать. А ты, как та глупая коза, не поехала с ней и обрекла себя на такую тяжкую судьбу. Никак не могу взять в толк, что ты скрываешь в глубине своей ранимой душеньки? Разве можно не любить мать?

– Все говорили, что она мертва. Но когда она нашлась, словно с луны свалилась, ее интересовала только Дарья! Меня она послала в задницу! – взорвалась тогда Марыся, впервые выказав, что чувствует.

– Но это неправда! – возразила Надя. – И ты уже достаточно взрослая, – добавила она, крепко прижав Марысю к себе, – поэтому я расскажу тебе все, что мне известно о трагической связи твоих мамы и папы. Узнаешь пару шокирующих подробностей о твоем отце, хотя наверняка у тебя уже сложилось собственное мнение о нем.

Она вздохнула, потому что никогда ни о ком плохо не говорила, – это причиняло ей боль.

– Твоей красивой матери никогда не жилось легко с моим сыном, потому что, честно говоря, из него вышел неплохой бандит. Но что поделаешь. Не знаю, как было в Польше, но, когда она приехала к нам в Ливию, видно было, что твой отец жестоко обращается с ней, в соответствии с шовинистической арабской традицией. Если хотел, то был милым, чутким, любящим и дарил счастье, привязывая ее к себе еще больше. Чаще, к сожалению, был самим собой – отталкивающим, противным хамом с садистскими наклонностями! Я не говорю о привычном издевательстве, об избиениях, что часто у нас случается. Он доводил бедную девушку психологически. Дорота прознала, конечно, о его заигрываниях с младшей сестрой, Самирой, против чего вся семья не могла ничего поделать. Какова была его реакция? Обиделся на всех и вся и выехал, наверное, на целый месяц, оставив молодую жену в чужом доме, в чужой стране. Потом возвратился как ни в чем не бывало.

Со временем Дорота, будучи умной и терпеливой девушкой, начала привыкать к новому окружению и постепенно становилась независимой. Но как только она высунула нос наружу – познакомилась с польскими подругами, начала ходить на фитнес, получила хорошо оплачиваемую работу в польской школе, – он превратил ее жизнь в ад. Дот хотела добраться до Ливии, но могла это сделать исключительно в одиночку, без тебя. Ты ведь знаешь, что ребенок принадлежит отцу, а не матери, которая девять месяцев носит его под сердцем, рожает в муках, кормит грудью и воспитывает. Ха! Абсурд?! Что ж, твоя бедная мама по-прежнему до такой степени любила твоего отца-деспота, что готова была закрыть глаза на все его выходки. Пожертвовать собой ради мира и добра в семье и ради того, чтобы ты, моя панночка, жила в нормальном, не разрушенном распрями доме. Наконец Ахмед вывез вас на ферму за городом. Я не могу рассказать, как красиво он все устроил, но это была золотая клетка в абсолютной глуши. Однако твоя влюбленная мама пережила там, наверное, минуты счастья, о чем свидетельствовало рождение Дарьи. Позднее началось еще большее пекло, ведь мой сын связался с фундаменталистами. Он даже выступил по телевидению во время манифестации, поддерживающей Усаму бен Ладена после взрыва Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года. Экстремизм в Ливии карался и карается смертью, а ответственность несут коллективно. Один из членов семьи набедокурит, а наказаны будут все. Из-за этого мы должны были буквально в тот же день бежать из Триполи. Тут помогла Малика, которая выбила себе должность в Гане. А что происходило с твоей мамой в то время, не имею понятия и боюсь, что даже тетя Малика не знала до конца эту историю. Одна Самира, пожалуй, знает все, потому что общалась с Доротой и помогала ей вывезти вас из Ливии. Договаривалась как умела, чтобы посетить праздник Святого Николая в польском посольстве. Там было назначено свидание, там вас и планировали передать матери. Но ты не хотела даже слышать об этом, предпочла отправиться на мероприятие с Маликой и ее подругами.

После этого признания бабушки у Марыси прояснилось в голове. Она сама была виновата, что не выехала тогда из Ливии вместе с матерью и младшей сестрой. Значит, никаких претензий и быть не может. Она не должна обвинять мать в недостатке любви или стараний найти свою старшую дочь.

Марыся не забудет до конца жизни событий того страшного дня, когда с Самирой произошел несчастный случай. После этого тетя впала в кому, а сестричка Марыси Дарья исчезла. Тетя Малика хотела ей что-то рассказать о маме и сестре уже перед своей смертью, но не смогла. Она все это время скрывала правду и забрала тайну с собой в могилу. Если бы было желание, то уже в детстве Марыся воссоединилась бы с семьей и жила в спокойной нормальной стране, где нет бунтовщиков, террористов и где мужчины на протяжении веков не подвергают дискриминации женщин по закону.

Сейчас молодая женщина впервые за многие годы вынимает помятую фотографию матери, спрятанную глубоко в шкатулке у кровати. Марыся вздыхает, глядя на красивую блондинку, которая держит ладони на округленном беременностью животе и счастливо улыбается.

– Во имя Аллаха, еду! – выкрикивает Марыся, срываясь с места. – Без звонка, без договоренности. Моя мать живет в этом же городе, а я струшу и не навещу ее?

– Лукаш, открой дверь, у меня мокрые руки! – кричит Дорота из кухни в сторону зала.

– Я тоже кое-чем занят, женщина, ты ближе.

– Разумеется, как всегда, – вздыхает она. – Даруся, присмотри одну минутку за Адашем, я сейчас вернусь.

– Хорошо, хорошо, – с улыбкой отвечает девочка-подросток, обнимая брата рукой. – Вот кому-то горит. Никого же не ждали.

По-прежнему худенькая, хотя уже почти сорокалетняя Дорота выходит во двор, где ее удушливым пеклом обволакивает жар Эр-Рияда.

– I am coming! – кричит женщина, слыша следующий звонок.

Она злится на такое наглое нетерпение непрошеного гостя, резко открывает металлические ворота и застывает как вкопанная. На лестнице перед домом стоит молодая девушка с арабскими чертами лица и удивительно светлой кожей, вьющимися золотыми волосами, в длинной, до земли, абайе.

– Кто это? – слышит за собой Дорота голоса Лукаша и Дарьи.

– День добрый, мама… Наконец-то я тебя нашла.

– Моя Марыся, моя доченька любимая! – Сдерживая слезы, Дорота протягивает руки и обнимает за шею так долго разыскиваемого ребенка.

Она ведет взрослую дочь в дом в сопровождении застигнутого врасплох Лукаша и Дарьи с маленьким Адашем на руках. Дорота берет у Марыси черный плащ и с удовольствием смотрит на стройную, хорошо сложенную фигурку девушки. Дочь выше ее на полголовы, у нее длинные ноги, как у отца, и тонкая талия, как у матери, а большая грудь, пожалуй, как у арабских предков по женской линии. Цвет ее волос напоминает созревшее льняное зерно или мед, подсвеченный лучами солнца. Глаза типично арабские – миндалевидной формы, темно-карие, смешанные с чистым золотом. Их необычность подчеркивают темно-каштановые брови, которые, как крылья пугливой бабочки, ежеминутно поднимаются и опускаются. Ее семитский нос свидетельствует об арабском происхождении, но он не большой, как у некоторых арабок.

– Эй, так ты и есть моя легендарная сестра, которую я знаю только по рассказам?! – выкрикивает Дарья, не в силах выдержать гнетущей тишины. – Давай поцелуемся, не стой истуканом.

Свободной рукой она притягивает Марысю за шею и звучно чмокает.

– Меня зовут Лукаш, – представляется мужчина с приятным и спокойным выражением лица. Он носит элегантные очки в золотой оправе и бреет лысеющую голову. Под рубашкой вырисовывается небольшой живот мужчины среднего возраста.

– Сядем в зале. – Он жестом приглашает войти в гостиную, потому что мать с дочерью совершенно окаменели и стоят в прихожей, как две жены Лота.

Дом очень красивый и просторный, хотя, конечно, не дотягивает до особняка, в котором живет Марыся. Зал обставлен современно и без чрезмерной роскоши, а украшают его изделия саудовских ремесленников. Через застекленную стену и дверь на террасу виден небольшой садик с маленьким бассейном, вокруг которого стоят пластиковые стулья и столик. Тут же – небольшая песочница, пластиковая горка и разбросанные везде детские игрушки.

– Вот так мы живем, – начинает Дорота, следя за взглядом Марыси. – А ты где живешь? Я слышала от Кинги, что у тебя муж-саудовец, – говорит она с нескрываемым недовольством в голосе.

– Мы можем перейти на английский? Я не очень понимаю, – прерывает Марыся поток польских слов.

– Well… – Мать с неодобрением кривит губы и грустно вздыхает.

– Of course! – быстро выкрикивает Дарья, нисколько не смущаясь и необычайно радуясь, что видит сестру.

– Это понятно, что ты не говоришь по-польски, потому что воспитывалась в арабской семье, не говорила на родном языке, – поясняет мужчина, с осуждением глядя на жену.

– Собственно… – Марыся повышает голос. Она чувствует себя не в своей тарелке среди чужих людей. Начинает жалеть, что пришла сюда.

– Мама, возьми Адаша, а я займусь сестрой, – подхватывается Дарья. – Пойдем в кухню, нальем себе что-нибудь выпить. Даже не предложили бедной девушке стакана воды, а жара чертова!

– Не выражайся! – Дорота держит свою семью в ежовых рукавицах.

Когда девушки выходят, супруги начинают шептаться между собой, что еще больше стесняет гостью. «Ведь могли бы даже кричать на этом странном трескучем языке, все равно не поняла бы, – говорит Марыся про себя. – Такое уж мое счастье, что даже семья меня не признает». Ей становится все больше обидно, и слезы наворачиваются на глаза.

– Эй, не обращай внимания! – Дарья сразу это замечает. – У мамы такое настроение. Это называется менопауза.

Она злорадно улыбается.

– Спасибо. – Марыся сдерживает слезы. Язвительность девочки-подростка ее радует. Она чувствует, что любит эту девочку всем сердцем и хотела бы с ней общаться.

– Ты помнишь что-то о Гане? – спрашивает Марыся с надеждой в голосе.

– Пардон, была слишком мала. У меня какие-то разрозненные картинки в голове. Слушай, а там был фонтан посреди сада? И мусульманская прислуга? Я помню страшно худую чернокожую женщину. Я боялась ее, как дьявола, в особенности ее больших глаз.

Дарья смеется, наливая колу в стаканы, полные льда.

– Да, точно! А бабушку Надю?

– Мне снится повторяющийся сон: добрая седая арабка наклоняется надо мной и целует. Она пахнет пижмой и старостью.

– Девочки, идите к нам! Поболтаем вместе! – зовет мать из зала.

– Чем ты занималась все эти годы? – обращается она к Марысе. – Я знаю от Самиры, что вы были в Гане.

– Да. Там погибла тетя Малика. Потом мы возвратились в Триполи, где жили с бабушкой в таком прелестном маленьком домике в округе Фашлум.

– Но я тебя нашла на Гурджи!

– Мы переехали. – Женщины стараются не упоминать о том, что Марыся отказалась тогда вернуться с матерью в Польшу.

– И что дальше? Мой детектив потерял вас из виду.

– Позже был Йемен. Я пробыла там два чудесных года. Жила в большой семье, познакомилась с друзьями, узнала любовь…

– Саудовца в Йемене? Он должен быть бедным, как церковная мышь, а может, что-то натворил в своей собственной стране, что оттуда переехал? Многие так делают.

Дорота не может совладать со своим острым языком и неосознанно ранит девушку.

– Wallahi! Хамид – хороший человек! – Марыся, взывая к имени Бога и поднимая при этом руку вверх, реагирует типично по-арабски. В то же время она благодарит в душе Кингу, что не сказала матери о богатстве и положении ее мужа. Порядочная все же девушка и знает жизнь.

– А чем он занимается?

– Он бизнесмен.

– Как каждый араб, это, в конце концов, народ торгашей.

– Если ты так ненавидишь эту нацию, что же делаешь в такой стране, как Саудовская Аравия? – Марыся уже не выдерживает.

– А тебе здесь нравится?

– Конечно нет, ja’ani[4]4
  Ja’ani – значит; связка, часто употребляемая в разговорной речи (араб.).


[Закрыть]… но не жалуюсь и не критикую, – говорит Марыся, повышая голос, кривя при этом губы и неодобрительно цокая языком. Поминутно она вынимает бумажную салфетку и вытирает ею то руки, то лоб, то губы. Перед ней их уже целая горка.

– Я все время это твержу, – вмешивается в разговор Лукаш. – Больше позитива. Ты останешься у нас обедать, Марыся? – меняет он тему. – Приглашаем.

– Не хочу мешать.

У девушки нет ни малейшего желания больше находиться в обществе острой на язык и негативно настроенной против нее матери.

– Что ты! Не уходи! – Дарья поддерживает отчима. – Позвони мужу, чтобы он тоже пришел.

– Может, в другой раз. Нужно привыкнуть друг к другу, – холодно заявляет Дорота. – Ты прямо из Йемена сюда приехала? – допытывается она.

– Да.

– Сколько тебе было лет, когда тебя выдали замуж? Пятнадцать?

– Дорота, что с тобой происходит? Так по ней тосковала, столько ночей проплакала, а сейчас так ведешь себя?! – Лукаш, вообще не понимая агрессии жены, не выдерживает.

– Просто я знаю арабские реалии. Это не ее вина, а только их чертовой традиции и старого исламского закона, которым они по-прежнему руководствуются.

– Мне было почти двадцать, – отвечает девушка, со злостью поджимая губы. – Бабушка старалась выбить у меня из головы замужество, говоря, что я слишком молода, а йеменской семье вообще было все равно.

– Так почему так рано?

– А тебе сколько было лет, когда ты вышла замуж за моего отца? И почему это сделала? Ага, скорее всего, была беременна, а я, представь себе, нет. Я вышла замуж по любви.

У Дороты искривилось лицо после словесного выпада дочери.

– Просто такое окружение тебя устраивает, впитала эту культуру до мозга костей, – продолжает мать, не обращая внимания на колкости.

– Вместе с мужем и двоюродной сестрой мы участвовали в Сане в манифестации против того, чтобы замуж выдавали девочек, – бросает Марыся очередной аргумент.

– А какую школу ты закончила? Арабскую, для будущих жен?

– Английскую. – Молодая женщина заканчивает беседу, поднимается с дивана и быстрым шагом направляется к выходу. – Если ты так ненавидишь арабов, почему у тебя был арабский муж?! Нужно было сделать аборт, меньше бы тогда мы обе мучились! – выкрикивает она под конец, оглядываясь, чтобы найти свою абайю. – С арабским парнем можно иметь только арабского вылупка, отлично чувствуя себя в арабских реалиях и соблюдая арабские законы!

Выведенная из равновесия, Марыся дрожит всем телом, ее голос ломается, и чувствуется, что через минуту она взорвется истерическим плачем.

– Марыся! Прошу тебя! – Дорота наклоняет голову, закрывает лицо обеими ладонями и начинает всхлипывать, выливая из своих больших голубых глаз потоки слез. Они протекают между ее худыми пальцами и льются просто до запястий. Все в коридоре застывают. Даже маленький Адаш перестает лепетать, сидит на полу и грустно смотрит на маму, кривя маленькие губки.

– Чувство ненависти к арабам появилось у меня только тогда, когда твой отец глубоко меня ранил и страшно обидел. Это чудо, что я пережила ад, который он мне устроил.

Мать подбегает к взрослой дочери, крепко ее обнимает и притягивает к себе против ее воли. Девушка будто одеревенела, как кол проглотила.

– Извини меня, но когда я вижу, что моя дочь такая… арабка, то считаю, что этот прохвост выиграл.

– Никогда не считала себя типичным примером арабской девушки. Всегда протестовала против глупых шовинистических законов. А в Йемен выехала, скрываясь, собственно, от отца, который хотел сделать из меня прислугу для своей новой канадской жены и множества вылупков.

– Извини, извини! Я стала обобщать, это страшное, непростительное заблуждение. Один подлый араб не значит ведь, что все они такие.

Дорота берет дочь за руку и осторожно тянет девушку в направлении зала.

– Если бы ты тогда со мной возвратилась в Польшу, не случилось бы всего этого… – грустно повышает голос она, моргая полными слез глазами и хлюпая носом.

– Мы с Дарьей идем в кухню готовить обед, а вы или миритесь, или деритесь, – с улыбкой и вздохом облегчения говорит Лукаш, оставляя женщин вдвоем.

– Как там было? – Не дождавшись никакого отчета о встрече с матерью, Хамид с интересом наблюдает за своей красивой женой. Ее лицо еще белее, чем обычно, на нем читаются злость и ожесточение.

– Не хочешь об этом говорить? – Уже у самого дома муж снова пробует о чем-либо узнать.

– Если захочу поговорить, все сама расскажу, – отвечает Марыся повышенным тоном, сразу же после этого поворачивается и вбегает, прыгая через ступеньки, на лестничную площадку. Полы атласной абайи развеваются во все стороны.

Услышав, как хлопнули большие деревянные дверные створки, Хамид решает не набрасываться на жену. Он усаживается в любимый «бентли» и отправляется за город. Девяносто процентов саудовских мужчин проводят таким образом свое свободное время. Гоняют на быстрых автомобилях, просиживают в кафе, выпивая целый океан кофе, или идут с приятелями в кальянную, где скрашивают вечер беседой и игрой в бильярд. Хамиду это кажется скучным, но в последнее время он старается избегать общества жены. Сегодня что-то пошло не так, он узна́ет об этом раньше или позже. Он все меньше нуждается в разговорах и признаниях этой женщины. Он приходит к выводу, что, очевидно, так уж случается в каждой арабской семье.

Марыся (все еще в выходной одежде) лежит в спальне на большом супружеском ложе. Сегодняшний визит и свидание с матерью после стольких лет разлуки полностью ее доконали. Она чувствует себя совершенно обессиленной и расстроена до такой степени, что дрожит всем телом. Свернувшись клубочком, она обнимает колени длинными худыми руками, прячет лицо. Так она чувствует себя значительно лучше и более защищенно. У нее прошли спазмы в животе и судороги в мышцах. Молодая женщина закрывает глаза, и в памяти всплывают все острые слова, которые говорила ей мать и которые так ее уели. Каждая фраза в устах матери звучала подобно оскорблению. Да, Марыся должна признать, что чувствует себя больше арабкой, чем полькой. Но как же иначе? Ведь бо́льшую часть жизни она провела в ливийской семье, доброй, терпимой, любящей и современной. А эта женщина приписывала ей наихудшую, примитивную ментальность. Отец был, и где-то наверняка есть, сволочью, но это не дает никому права обобщать и утверждать, что все арабы такие. Какой дурак может считать, что все они фундаменталисты, террористы, все обижают женщин и маленьких девочек и являются необразованными мракобесами? Это же нонсенс! Марыся думает о Хамиде, своем очень мусульманском, но необыкновенном муже, кузине Фалиле, не очень умном, но добром Ашрафе из Йемена, бедняге с мягким характером, и Аббасе, дяде с голубиным сердцем. И еще о других, обычных порядочных арабских мужчинах. Женщины Востока в жизни бы никогда так себя не повели, как ее мать. Сколько же тепла и любви Марыся получила от своей бабушки, какое терпение и понимание та выказывала и каким была добрым человеком! А Малика! Девушка, едва вспомнив ее имя, чувствует приступ печали, боли и стискивающей грудь тоски. Она была для нее не только теткой – она дала ей больше, чем какая-либо мать. «Она меня любила, и я об этом знаю, – думает Марыся, вздыхая. – Это самый большой дар, который я от кого-либо получала. Наверняка поэтому она и не рассказывала мне о матери, потому что боялась меня утратить. Может, и хорошо, что так случилось». Марыся расслабляется, представляя облик тетки и шутливую улыбку на ее лице. После вспоминает выражение лица Малики, когда Марыся в возрасте четырнадцати лет сообщила ей об изнасиловании и беременности. Другая женщина кричала бы, в чем-то упрекала, может, даже ударила бы, а та посочувствовала и помогла решить позорную проблему. Она понимала, что это не вина Марыси. Малика, Самира, бабушка Надя, Лейла, Хадиджа были для нее ближе, чем эта высохшая светловолосая дылда. Марыся, измученная воспоминаниями, засыпает почти с первыми лучами солнца, вслушиваясь в утренний призыв муэдзина к молитве.

Дорота тоже не спит до рассвета. Размышляет. Она так долго тосковала, так стремилась отыскать дочь, но ту, свою малютку Марысю, которая говорила ей «мамочка». Ее разочаровал тот факт, что вдруг в ее жизни появилась взрослая, сформированная окружающим обществом девушка, с которой, кроме уз крови, вообще ничего Дороту не связывает. Женщина отдает себе отчет, что собственное отвратительное поведение было вызвано глупыми романтическими представлениями. Она сдуру вылила свою нелюбовь к арабам и горечь на ни в чем не повинную девушку. «Я нашла ее и потеряла, – сжав голову руками, думает Дорота, которая сидит у стола в кухне. – Но кто же после таких испытаний, как у меня, может нормально реагировать? Марыся ни о чем не догадывается и наверняка никогда не узнает, потому что больше не захочет меня видеть», – с горечью подытоживает она.