Текст книги "Арабская кровь"

Дорота наливает себе очередной бокал домашнего вина и осушает его, цедя сквозь зубы: «Сегодня мне остается только напиться», – констатирует она с иронией и вспоминает маленькую доченьку, которая отлично чувствовала себя в доме ливийской семьи, носилась по саду и играла с ровесниками. В памяти всплывают воспоминания о том времени, когда они жили на ферме, облик доченьки, загоревшей до коричневого цвета, с распущенными, вьющимися, непослушными волосами. И все время в голове у Дороты звучат слова: «мамочка это, мамочка то, мамочка сё…». А потом тот последний ужасный момент, когда в испуге Дорота прижимала ее к своему бешено бьющемуся сердцу. Это страшное воспоминание больше пятнадцати лет Дорота старалась стереть из своей памяти. Она никогда к нему не возвращалась, но сейчас кошмар снова оживает.

Видение столь реалистично и так болезненно, как будто все произошло вчера. Она видит себя в испуге сидящей у окна большой спальни на их вилле в Триполи. Она ударяет себя по лбу молчащей черной трубкой телефона. Кому еще она может позвонить, кто захочет помочь измученной женщине с двумя маленькими детьми, кто захочет с ней разговаривать? Тогда она чувствовала себя страшно одинокой. С надеждой Дорота смотрела на опустевший дом свекрови по другую сторону узкой улицы, на увядшие листья, кружащиеся в сером от пыли воздухе. Уже чувствовалась зима. От страха она так крепко прижимала ничего не понимающую Дарью, которая сладко чмокала молоко из ее груди, щуря глаза от удовольствия. Сердце Дороты болезненно сжималось, а глаза наполнялись слезами. Как и сейчас, когда она вспоминает самые трагические минуты своей жизни. К ней возвращается образ старшей доченьки, шестилетней Марыси, которая тихо, на цыпочках, вошла в спальню и прижалась к маминой спине. Дорота посадила ее тогда к себе на колени и обняла. «Мамочка…» – Доченька для смелости произнесла это волшебное для нее слово. Какая же она тогда была грустная! Шестое чувство подсказывало ребенку, что происходит что-то плохое. Дорота в конце концов позвонила к единственной родной душе в Триполи, которая у нее осталась. Это была Баська – наилучшая польская подруга. Еще минута – и Дороте удалось бы сбежать и спрятаться в безопасности в посольстве. Но не это ей было суждено. «Мне был уготован самый ужасный сценарий, который смог придумать Бог», – скептически подытоживает свою жизнь Дорота, забывая, что уже столько лет счастлива. Она бередит старые, уже давно зажившие раны. Она помнит, как подхватилась, как бегала, будто сумасшедшая, пакуя как попало самые необходимые вещи. Должна же она была взять с собой хотя бы пару трусов! Через пятнадцать минут она была готова, но опоздала, может, минуты на две. Вдруг она услышала, как внизу хлопнула входная дверь и раздались громкие мужские голоса. Мурашки побежали у нее по спине. Даже сейчас ее охватывает дрожь при воспоминании о той минуте. В ужасе она осмотрелась вокруг в поисках пути к спасению. Но беспомощно замерла, держа на руке Дарью и прикрыв собой Марысю. Она не могла ступить ни шагу. Дорота приложила палец к губам и жестом велела Марысе не издавать ни звука. В ужасе поправила соску Дарьи и, повернувшись, на цыпочках вышла в спальню.

Дорота по-прежнему помнит все подробности, как будто просматривает в памяти заезженный фильм. Неизвестно, что произошло, может, от страха она чересчур крепко стиснула маленькую доченьку, а может, ее колотящееся сердце разбудило малютку. Дарья вдруг открыла глаза, скривила рожицу и издала вначале тихий писк, а через минуту уже выла, как сирена. Дорота закрыла дверь на ключ и забаррикадировала ее тяжелым комодом. Откуда взялись только силы, чтобы его передвинуть! К тому же сделала она это в сумасшедшем темпе. Метнулась в самый дальний угол спальни, потащив за собой испуганную Марысю. Они уселись на пол и, как цыплята, прижались друг к другу, но Дарья не прекращала своего концерта. Дорота, услышав шаги на лестнице, от страха стиснула зубы.

В эту минуту, спустя столько лет, сидя у кухонного стола и видя перед глазами давние образы и картины, Дорота натягивается, как струна. У нее перехватывает дыхание. Закрыв глаза, женщина вспоминает, как кто-то дернул дверную ручку, потом начал колотить в тяжелую деревянную дверь, которая должна выдержать. Но через минуту мощный удар ноги сорвал замок и она поняла, что уже ничто не может их спасти. Сорванная с петель дверь перевернула тяжелый шкаф. У кого столько сил, чтобы такое сделать? Может быть, только у фурий? Тогда девочки начали голосить уже вдвоем, прижимаясь к матери, как маленькие беззащитные цыплята.

– А-а-а, какие цветочки ты здесь прячешь, хитрюга! – Какой-то огромный подонок, ввалившийся в спальню, повернулся к Ахмеду, который стоял, шатаясь, у входа, и отвесил ему страшную оплеуху. – Ну, показывай, что тут.

Два прыжка – и вот он уже оказался около Дороты и начал тянуть ее за волосы.

– Какую блондинку себе отхватил! Ну-ну! – отвратительно засмеялся он, скаля при этом пожелтевшие неровные зубы.

Взяв Дороту за волосы и за юбку, он бросил ее на большое супружеское ложе. Марысю он ударом руки отшвырнул к лежащей на полу Дарье. Еще раз оценил добычу взглядом, сжал потрескавшиеся губы, а потом медленно направился к покорному Ахмеду – мужу и отцу семьи.

– Ну, – сказал он наконец, как бы преодолевая сопротивление, – может, еще договоримся, приятель.

Когда громила отпустил светлые волосы Дороты, она, как львица, защищающая львят, бросилась к заплаканным и расстроенным доченькам. Сейчас, когда Дорота это вспоминает, она поджимает губы и с остервенением смотрит перед собой. Женщина полностью погрузилась в свое трагическое прошлое. Она помнит, как мужчины вышли из комнаты, оставив их в страхе и слезах. Ахмед не сделал ни единого шага в сторону своей жены и детей. Из коридора доносился шепот, а потом раздался противный горловой смех бандита. Позже к остальным присоединился еще один голос, полный веселья.

Через минуту чьи-то тяжелые шаги послышались на лестнице, доносились какие-то разговоры, чувствовалась вонь дешевых сигарет. Дорота с дочерьми сидела на полу неподвижно, словно происходящее не имело к ней никакого отношения. Ахмед вбежал в спальню. Не глядя на жену, он вырвал у нее кричащих детей, взял их, как котят, под мышки и, не оглядываясь, вышел.

В комнату с откупоренной бутылкой виски в руке вошел главарь, и Дорота уже тогда поняла, на чем строилось соглашение между мужчинами. Любимый муж без зазрения совести обменял ее на свою фундаменталистскую шкуру, а представитель ливийской полиции по борьбе с терроризмом получил за его свободу плату натурой.

Что ж, для одной короткой ночи этих воспоминаний чрезмерно много. Дорота трет глаза рукой, промокает бумажной салфеткой холодный пот со лба, доливает себе вина и выходит в сад. Воздух охватывает ее жаром, но она не обращает на это внимания. Ее бросает в пот от страшных воспоминаний прошлого. Она ложится на пластиковый шезлонг у бассейна и впервые с незапамятных времен закуривает сигарету. Широко открытыми глазами она смотрит в запыленное беззвездное саудовское небо. Словно на экране Дорота видит события того вечера и ночи.

В меру своих возможностей женщина старалась сопротивляться, но сила противного бандита огромна. Дорота не продержалась и минуты, почувствовав его лапы у себя внутри.

– О, какая тепленькая цыпочка, – дышал здоровяк ей в ухо, и от вони из его рта перехватывало дыхание в груди. – О, если б у меня дома была такая, я бы никуда по ночам не таскался и мне было бы плевать на тех, которые вешаются на меня, как груши.

– Ублюдок, дерьмо! – выкрикивала оскорбления Дорота, едва дыша под тяжестью огромного, навалившегося на нее туловища.

– Твоя правда, – смеялся насильник, срывая с нее одежду. – Святая правда, идиот этот твой парень.

После этих слов мир померк перед глазами Дороты и она почти потеряла сознание. Через несколько минут главарь, довольный собой, одним глотком опорожнил полбутылки водки.

– Эй, шеф! Не будь таким жадным, дай другим попользоваться! – услышала она настойчивые мужские голоса, доносящиеся из коридора.

– Пусть попробует кто-нибудь сейчас войти, застрелю, как собаку, – угрожающе произнес главарь банды и добавил: – Успеете еще позабавиться.

Дороте было уже все равно. Тогда она лишь искренне надеялась, что не переживет этого.

– Ну что, куколка, продолжим? – спросил насильник противным голосом.

Из последних сил и остатков сознания она бросилась тогда царапать ногтями отвратительную носатую морду мучителя и с удовлетворением вспомнила, как из надбровья насильника хлынули струйки крови. А потом он сильно ударил ее и перед глазами у нее оказался разноцветный плед, который они с Ахмедом получили в подарок от его матери на седьмую годовщину свадьбы.

Даже сейчас, в темноте саудовской ночи, Дорота при воспоминании о страшном изнасиловании, жертвой которого она стала, чувствует боль внизу живота и обнимает его обеими руками. У нее сбивается дыхание, она поворачивается на бок и со стоном свивается клубочком.

– Пора в кровать. – Лукаш в пижаме наклоняется над женой и вытирает обратной стороной ладони ее лицо, мокрое от слез. – Не возвращайся в прошлое, любимая, а то порядком завязнешь в нем.

Дорота молниеносно поворачивается к любимому мужчине и изо всех сил прижимается к его руке, притягивая его как можно ближе. Она взрывается истерическим плачем.

– Я отыскала ее и потеряла! – вскрикивает она, и голос ее прерывается от слез. – Остались мне вместо нее только страшные воспоминания.

– Когда поспишь, мир снова наполнится красками. Завтра тоже будет день, и мы постараемся его прожить лучше, чем сегодняшний. Все поправимо.

– Я хотела просто отыскать мою маленькую Марысю, которая будет забрасывать мне ручки на шею и говорить мне «мамочка». До меня в тот момент не дошло, что после стольких лет она уже стала взрослой женщиной, совершенно мне незнакомой, которая слово «мамочка» не в состоянии будет даже выговорить.

– Марыся? – Молодая женщина слышит голос матери в телефонной трубке. – Как ты поживаешь? Как дела? – неуверенно спрашивает Дорота.

– Все о’кей, без перемен, – холодно отвечает дочь, нервно сжимая губы. – А у тебя? Как дети? Как дела у мужа? – машинально задает она традиционные арабские вопросы для поддержания беседы.

– Тоже хорошо. Дарья уже скучает по тебе и хочет, чтобы вы наконец-то снова увиделись.

– Знаю. Мы постоянно переписываемся в Фейсбуке. – Марыся хочет показать матери, что не нуждается в ней, чтобы поддерживать связь с сестрой. – Мы выберемся когда-нибудь с малышкой на пиццу.

– А может быть, придешь к нам в ближайший четверг с мужем?

– Он в командировке, – врет, даже не покраснев, она и выразительно смотрит на Хамида, который лежит рядом с ней в постели. Она прикладывает палец к его губам, приказывая молчать. Тот с недовольством вертит головой. – Договоримся, когда вернется.

– Уточни, когда именно? – не сдается мать, но ее голос становится глуше, и Марыся, конечно, сразу выпаливает:

– Вскоре позвоню. – Все же ей жаль женщину, и она добавляет: – Но на этот раз вы приедете к нам.

– Не стоит беспокоиться, доченька! – восклицает Дорота. – У меня больше опыта. Что ты будешь морочить себе голову какой-то готовкой?

– Это для меня не проблема. Дам тебе знать, о’кей?

– Хорошо. Тогда до свидания, – заканчивает разговор мать.

– Марыся, у тебя нет сердца! – недовольно говорит жене Хамид. – Она бедная, соскучившаяся и растерянная женщина. Не знает, как к тебе приспособиться, как разговаривать. Ведь ты ее почти не помнишь, всю жизнь провела в арабской семье, которая ее страшно обидела. Постарайся ее понять.

– Она считает меня типичной забитой арабкой, представляешь? – возмущенно восклицает Марыся.

– В этом она частично права. – Мужчина нежно гладит ее по волосам. – Большую часть жизни ты провела в нашей культуре и напиталась ею. А гены по отцу тоже никуда не денешь.

– Только не говори мне, что я на него похожа! – Марыся нервно вскинулась. – Может, только длинные ноги и этот чертов семитский нос.

– Носик красивый, малюсенький. Посмотри на других арабок, любимая.

– Хорошо, но пусть сначала откроют лицо, – смеется она. – Может, саудовки нарочно так плотно заслоняют лица, потому что такие страшные?

– Ты ничего не должна прятать, ты идеальна. – Муж прижимается к ней и обнимает ее.

В спальне он прежний и не чувствует перед женщиной никакого стеснения. За закрытыми дверями Хамид – тот же мужчина, которого Марыся полюбила в Йемене. Из-за стресса и бури последних месяцев, постоянных изменений в их жизни они давно не занимались любовью. А ведь Марыся любила с ним это делать. Она чувствует на шее его горячее дыхание и нежные, осторожные поцелуи. Его утонченность и чувствительность приводят ее в дрожь. Молодая женщина кокетливо улыбается, страстно смотрит в черные как уголь глаза и поглаживает его покрытые двухдневной щетиной щеки, проводя по ним обратной стороной ладони… Позже они долго лежат, тесно сплетясь и молча наслаждаясь близостью. После непродолжительной дремы пробуждаются расслабленными и вспотевшими. У Марыси теперь совсем другое отношение к миру и к ее отыскавшейся матери – оптимистическое и почти радужное.

– У меня идея, – говорит она, весело улыбаясь мужу.

– Я должен бояться или радоваться? – шутит он.

– Посмотрим. Во-первых, они приходят на ужин к нам. Пусть у них отпадет челюсть.

– Ой, кто-то хочет прихвастнуть богатством… А говорила, что ты в нем не заинтересована.

– Потому что так и есть, но ведь мать, едва узнав, что мой муж – араб, сразу же принялась жалеть меня!

Черты лица Хамида становятся строгими.

– А позже пришла к выводу, что если ты был в Йемене, то должен быть страшно бедным, – продолжает Марыся, – или же саудовским преступником, или прямо террористом, если выехал в эту страну.

– О черт, почему ей это пришло в голову? Или она знает мою фамилию?

– Скорее нет, а если даже знает, то к убогим твою семейку причислить нельзя. Не имею понятия, откуда она все это взяла. А может, снова стереотипы, ведь постоянно пишут, что Йемен – это самая бедная страна в регионе. В прессе даже печатаются письма террористов из Саудовской Аравии, которые там прятались, скрываясь от местного правосудия. Так она и насочиняла себе в своей блондинистой голове.

– Только без публичной критики блондинок. Они не всегда такие глупые, какими кажутся. Стереотипы! – Он показывает на нее пальцем, довольный, что поймал на том, что Марыся сама критикует.

– Хорошо, возвращаемся к сути дела. Когда они придут к нам, то их жаба задавит от зависти. Может, наберутся немного почтения к вонючим, грязным арабам, то есть к нашей паре, – смеется она, представляя выражение лиц семейки.

– А сейчас поддерживаю, но не согласен по поводу «грязных».

Марыся бросает в него подушкой, при этом ее голые увесистые груди кокетливо колышутся.

– Может, еще раз чем-нибудь бросишь? – Хамид протягивает к ней руки.

– Эй, не отвлекай меня! Сейчас самое главное. Мы не выдержим с ними беседы с глазу на глаз, а значит, было бы неплохо пригласить Кингу и Амира. Они не такие занудные, как казалось вначале, только у нее немного грязный язык, но ведь никто не идеален.

– Ты пару раз с ней даже о чем-то договаривалась, – вспоминает Хамид. – Помню, как-то отправилась с ней к гинекологу. Кстати, вместо того, чтобы, как положено, пойти туда со своим мужем.

Он вдруг становится серьезным.

– Что касается вопроса нашей плодовитости или, скорее, бесплодности, она, как мне кажется, лучше осведомлена, чем я.

– Это бабские дела! – упрямо заявляет Марыся. – Здесь даже если захочешь в туалет, то должен сделать это с махрамом[5]5
  Махрам – мужчина-опекун (араб.).


[Закрыть]. Это очень стесняет и просто ненормально! – злится она.

– Не будем возвращаться к этой теме, у меня, по всей вероятности, совершенно другое представление. Я, в конце концов, стопроцентный паршивый араб, и у меня примитивное отношение к этой материи, – язвительно говорит Хамид и поджимает губы.

– В следующий раз пойдем вдвоем, обещаю.

Марыся примирительно приближается к мужу и прижимается к нему стройным телом.

– Не злись, хорошо?

– Ты знаешь, как меня задобрить.

Мужчина снова тянется к жене, и его глаза светятся любовью и нежностью.

– Обо всем уже договорились, значит, предлагаю остаток вечера посвятить себе, – искушает его Марыся.

– Я – за.

Хамид неотрывно смотрит на жену, и слюна наполняет его рот, как при виде пирожного.

– Кинга, как дела? – Марыся с самого утра решает связаться с приятельницей. – Можешь говорить? Никто тебе не свернет шею в посольстве?

– Свободна! Шеф вышел, у него какая-то важная встреча в министерстве. Ближайшие два часа отдыхаю. Подожди, сейчас тебе перезвоню со служебного. Почему мы должны платить за важные польские разговоры? – смеется она.

– Ты ничего не рассказывала Дороте о Хамиде, о его семье, фамилии и тому подобных вещах? – продолжает Марыся, сняв трубку.

– Конечно нет! Если захочешь, сама ей признаешься при случае.

– Прекрасно! Она считает, что мой муж какой-то старьевщик, бедный араб или даже еще хуже.

– Это значит, что ты ее посетила и meeting прошла не так уж гладко, – грустно смеется подруга.

– Да, собственно, так и есть.

– Не беспокойся. Свидания после долгих лет обычно проходят очень трудно. Вы должны заново узнать друг друга, понять перемены, которые с вами произошли. Она, по всей вероятности, надеялась увидеть свою маленькую доченьку, которой тебя помнит. А ты ее вообще не помнишь – значит, тебе легче.

– Скажи мне, моя умница, я очень похожа на арабку? А может, вообще арабка? – Марыся задает волнующий ее вопрос, зная, что подруга ответит ей искренне.

– Сейчас подумаю… – Кинга повышает голос. – Как по мне, то, возможно, есть немного. Когда я на тебя смотрю, видно, что ты метиска.

– А по манере вести себя, поведению, разговору, способу жизни, ментальности?

– Ты не говоришь ни ja’ani через слово, только через два, – смеется она, – ни IBM…

– Что это? – прерывает ее Марыся.

– Не пользуешься правилами Insz Allah, bukra, mazal, по крайней мере не слишком часто.

Кинга хохочет, радуясь, что отловила хоть кого-то, кто не знает заезженной шутки.

– И ты!

– А что, мамочка упрекнула тебя в том, что ты арабка? Видели глаза, что покупали, то есть твоего папашу. Неужели смуглый брюнет, похожий на итальянца или испанца, сразу же разонравился кукле-блондинке, как только она сориентировалась, что это все же немножко другая нация и культура? Или было уже слишком поздно? У меня тоже муж араб, и я себя хвалю. Нужно выбирать человека по характеру, а не ориентироваться на смуглое тело, черные вьющиеся космы и кое-что еще.

– Ну, у тебя и острый язык! – Марыся даже краснеет от таких фраз. – С моей мамой – другое дело. Была молодая, неопытная и глупая, как гусыня. Кажется, она с самого начала была в проигрышной ситуации. Залетела мной и, конечно, не сделала аборт!

– И это говорит арабка?! – Кинга не на шутку оскорбляется. – В этот момент ты судишь, как какая-то распутная европейка или американская цыпа. Как можно прервать беременность?! Знаешь, сколько лет мы с Амиром старались завести ребенка?!

– Sorry…

– Ты должна быть ей благодарна, что она этого не сделала. Благодаря этому ты существуешь. А она пережила из-за этого настоящий ад. Я ею восхищаюсь. И за то, что не опустила руки и долгие годы старалась тебя отыскать.

– Хорошо, я уже чувствую себя подлой и злой! Хватит! Глупость ляпнула.

– Думай, прежде чем что-то сказать, девочка! А если еще раз такое при мне брякнешь, то я тебе еще больше накидаю!

– Не нервничай, сменим тему. Хорошо?

– Хорошо. – В раздражении Кинга даже сопит в трубку.

– Мать предложила совместный ужин у них, пригласила меня с мужем. Но я хочу ей немного отплатить за последнюю встречу и пригласить к нам. Мы нуждаемся в душевной поддержке и хотели бы, чтобы вы тоже пришли. И это было бы око за око.

– Что ж, они будут шокированы, а ты единым махом без излишних объяснений выбросишь весь негатив из головы. No comments.

– Ну конечно. Итак, в ближайший четверг. Около восьми, подходит?

– Наверняка, но в этот раз ты дашь мне возможность более основательно осмотреть твой дворец.

– Обещаю.

Марыся, понимая, что должна действовать быстро, пока еще есть задор и она не пала духом, звонит к матери.

– Ahlan wa sahlan[6]6
  Ahlan wa sahlan – привет (араб.).


[Закрыть], – злорадно здоровается она по-арабски. – Keifa haleki?[7]7
  Keifa haleki? – Как дела? (араб.)


[Закрыть] Kullu quejs, tamam?[8]8
  Kullu quejs, tamam? – Все в порядке, хорошо? (араб. лив.)


[Закрыть]

– Thank you, very well. – Дорота не поддерживает игру. – Как ты чувствуешь себя, доченька?

– Great. Звоню насчет нашей встречи. Вы свободны на уик-энд? Может, в четверг? Мы приглашаем к себе. Пришли мне свой e-mail эсэмэской, я сброшу тебе карту.

– А в каком районе вы живете, может, я знаю? – спрашивает Дорота, разрываясь от любопытства.

– Муаджамма Нахил.

– Это пятнадцать минут от нас. На Лас-Пальмерас-виллидж? Наши знакомые там живут, были у них пару раз, смотри-ка! – восклицает она радостно.

– У нас вилла, а охраняемые поселки предназначены для иностранцев, не для саудовцев, хотя, в принципе, и те, и другие – на прицеле у «Аль-Каиды». Кроме того, у местных есть еще другие противники, например шииты, группировки враждебных племен. Но они не так важны, как иностранцы, значит, об охране должны заботиться сами.

– Грустно. Что творится с нашим миром, правда?

– Согласна, я знаю об этом довольно много из обзоров и в политике разбираюсь совсем неплохо. Сейчас начались волнения в арабских странах, а в Йемене уже давно опасно. Регионы Северной Африки и Ближнего Востока подобны спящему вулкану. Интересно, когда взорвется. Я рада, что наконец мы поселились в спокойной Саудовской Аравии. С господствующими религиозными ограничениями нужно попросту смириться и соблюдать их. Бывает хуже, когда нет никакого закона.

– Да, да, безопасность важнее всего. Но слушай, чуть не забыла! – Дорота меняет тему. – Я хотела, чтобы ты познакомилась у нас на ужине с новым-старым консулом, и уже пригласила его. Две недели назад он с женой прибыл в Эр-Рияд, но мы знакомы давно. Это он сто лет тому назад помог мне найти тебя в Гурджи. Мы ездили тогда с Лукашем в его автомобиле, и он во время всего нашего пребывания в Триполи сердечно заботился о нас. Это очень симпатичный и добродушный человек.

– Нет проблем, я вышлю приглашение в посольство. Думаю, за столом все поместимся.

Марыся слишком поздно прикусила язык и слышит с противоположной стороны линии вздох матери.

– Охотно примем его у себя, – поправилась она вежливо. – С женой, конечно. У нас немного знакомых, как-то не сошлись с теми, кого до сих пор встречали. Или чересчур арабы, или чересчур поляки, – смеется Марыся. – Самое время познакомиться с кем-нибудь интернациональным.

– Кроме того, он был в Ливии, сможете вместе вспомнить. Ты любишь эту страну?

– Очень сильно! – Марыся говорит с тоской в голосе. – А ты, скорее всего, нет?

– Знаешь, трудно так однозначно сказать, потому что она тоже у меня вызывает приятное чувство. У меня там остались хорошие приятельницы и преданные подруги. Поездки к морю были прекрасны, и сам город Триполи необычен.

– Я люблю его, вонь выхлопных газов и гниющего мусора смешивается с одуряющим запахом жасмина, свежезаваренного кофе, тепленького хлеба прямо из пекарни. – Марыся оттаяла, вспоминая свое беззаботное детство. – Кое-кто надо мной посмеется, но у этого города своя атмосфера. Правда, не знаю, как там сейчас. Я поехала бы посмотреть на старые развалины. И в переносном, и в прямом смысле.

– В общем, я тоже, – признается Дорота. – Может, когда-нибудь вместе организуем такую поездку. Возвращение в прошлое…

Она умолкла, задумавшись.

– Надеюсь, без ущерба для себя, – после паузы вносит она поправку. – Навестили бы Самирку.

– Хорошая мысль! – Марыся даже подпрыгивает при мысли о пребывании в старом доме, пусть и кратковременном. Женщины замечают, что, вспоминая Ливию, они нашли общий язык.

– Что ж, увидимся в четверг, доченька. Очень хочу познакомиться с твоим мужем. Я слышала от Кинги, что это весьма современный саудовец. Вероятно, не носит сауб?[9]9
  Сауб – вид длинной, до пят, мужской рубашки, с традиционным воротничком или стойкой и манжетами, застегивается на пуговицы только до пояса (араб.).


[Закрыть]

– Отбивается от нее руками и ногами. – Марыся не уточняет, что так было вначале, сразу же после их приезда из Йемена. Теперь в общественных местах Хамид всегда носит белую, длинную до земли рубашку, что доводит ее до бешенства.

– Ходят слухи, что он также очень красивый, – смеется Дорота.

Марыся садится на софу в зале и начинает размышлять о разговоре с матерью. О чудо, надо признать, что им с матерью очень хорошо говорилось и, в принципе, ей вообще не хотелось заканчивать разговор. Может, Кинга права и со временем они найдут общий язык. В конце концов, они той же крови, а Дорота столько пережила и не отчаялась, разыскивая ее по всему миру. Действительно, ею нужно восхищаться.

Когда Марыся пригласила всех гостей, она вдруг сообразила, что вообще не имеет понятия, как приготовить праздничный ужин. Руби дерево по себе. Единственное, что у нее было, – это большая столовая с огромным столом, за которым могут поместиться до шестнадцати человек. И ничего больше.

– Пригодилась бы нарядная скатерть, фарфоровый сервиз и плаке, – звонит она Хамиду, потому что тот может устранить любую проблему. – Нужно ехать по магазинам, ничего не поделаешь. Ведь не буду же я сервировать гостям блюда на антиквариате! – восклицает она в ужасе.

– Воздержись от покупок. Все, что тебе необходимо, осталось от моей матери. Она устраивала приемы по меньшей мере раз в неделю.

– Значит, она умела прекрасно готовить, а я не умею, да и повар наш так себе. Не могу на него положиться: нет ни малейшего шанса, что он приготовит изысканный ужин. Я умею готовить только ливийскую шорбу[10]10
  Шорба ливийская – ливийский суп; бараний бульон с макаронами в виде риса и чечевицей (араб.).


[Закрыть] и кускус.

– Мама пользовалась услугами «Пэлэс-отель» в Эр-Рияде. У меня еще есть номер знакомого шефа по доставке. Наверняка он не уехал из Саудовской Аравии, слишком ему здесь хорошо. Пригласим его сюда сегодня на ланч, познакомлю тебя с ним, и все сами обговорите.

– В качестве дополнительного блюда предлагаю морепродукты: омар, лосось и креветки.

После отличного обеда в роскошном ресторане отеля, который супругам предложил его менеджер, он приступает к делу:

– К этому можно подать по половинке яйца вкрутую с черной икрой. Суп должен быть изысканный, например французский луковый с гренками. В качестве основного блюда вы хотите говядину или белое мясо?

– Лучше всего цыпленок, – шепчет в восхищении Марыся.

– Хорошо, значит, грудка цыпленка гриль, фаршированная шпинатом и сыром фета в сметанном соусе с луком-пореем. К этому – овощи на пару́: спаржа, брюссельская капуста и, конечно же, для цвета, морковка. На десерт – горячие французские блинчики с шоколадом и шариком ванильного мороженого, посыпанным дроблеными фисташками. Кофе и чай, может быть?

– Господин Икбал, вас мне послал Бог! – восклицает молодая красивая женщина с румянцем на лице. – Сейчас я уверена, что мой первый прием в Эр-Рияде будет прекрасным!

– Но наверняка не последним, моя новая клиентка.

Индус сладострастно смотрит на нее, услужливо кланяется и отходит от столика.

– Сколько они платят за аренду виллы в таком престижном районе? – Дорота осматривает особняки, все больше округляя глаза.

– А ты рассказывала ей, не имея ни о чем понятия, какой у нее убогий йеменский саудовец с джамбией[11]11
  Джамбия – нож, который традиционно носят за поясом мужчины в Йемене (араб.).


[Закрыть] у пояса и грязными босыми ступнями. – Дарья после многочисленных разговоров с Марысей по скайпу уже знает о каждом слове, которое ранило ее сестру во время первой встречи.

– Неправда! Я не то имела в виду!

– Но ты это сказала, а твои мысли ни я, ни Марыся не можем читать. Они слишком запутанные, – дерзит девочка-подросток.

– Не ссорьтесь, девушки! Я вижу номер, который мы ищем, – прерывает Лукаш ненужный спор.

Резиденции в дипломатическом районе, где живет Дорота с семьей, по сравнению с этими, в Муаджамма Нахил, просто деревенские избы. Тут стоят дворцы со стрельчатыми крышами, временами даже из стекла, с витражами в окнах, отгороженные от остального мира высокими стенами в три-четыре, а то и более метров. Въездные ворота – это настоящие шедевры столярно-кузнечного искусства. Все это освещено стольким количеством ламп, что даже ночью светло как днем. У фронтона каждого дома – сторожка, в которой круглосуточно сидит охрана.

Они останавливаются перед красивым зданием из желтого песчаника и таращат глаза на номер дома, который, однако, совпадает с тем, что указан в приглашении. Ворота открываются автоматически, и сейчас же сбегается обслуга, кланяясь гостям в пояс. Лакей в ливрее указывает рукой, чтобы они ехали к огромному подъезду, где припаркованы несколько автомобилей, в том числе красный «бентли» и два черных «Джи-Эм-Си Юкон» XL, принадлежащие владельцам виллы.

Дорота хватает ртом воздух, а через минуту выглядит так, будто перестала дышать.

– Только не падай в обморок от впечатлений, мамочка, – шутит Дарья и в момент, когда азиатский слуга открывает ей дверь автомобиля, грациозно высаживается.

Они идут по мягкой красной дорожке, расстеленной на мраморной лестнице вплоть до зала на первом этаже.

– Ох! – Дорота самопроизвольно вскрикнула от восхищения, а Хамид взрывается веселым смехом.

– Мириам точно так же отреагировала, когда впервые переступила порог этого дома. – Он подходит к своей незнакомой до этого теще и галантно целует ей руку. – Мне приятно и радостно, что одновременно с чудесной женой я отыскал такую красивую мать.

Женщины при этих словах садятся на ближайшую софу, потому что у них подкашиваются ноги.

Все гости уже собрались и реагируют точно так же, как Дорота. Та не может успокоиться и таращит глаза на роскошно обставленный зал. В центре его успокаивающе плещет фонтан в виде небольшого водопада. Вокруг него растут зеленые папирусы, а в его прозрачных водах плавают разноцветные рыбки. Диваны и кресла разбросаны на большой, пожалуй, восьмидесятиметровой площади. Они сделаны из наилучшей мягкой кожи и смотрятся модернистски, авангардно. Посередине – большая невысокая скамья и подставки под лампы, представляющие собой предметы народного саудовского искусства. На солидных резных ножках закреплены деревянные рамы, в которых помещены традиционные резные косяки, украшенные латунной ковкой. Все это прикрыто каленым стеклом. В одном конце зала стоит высокая, в полтора метра, медная лампа в виде кальяна. Из узких щелочек в креплении струятся тонкие золотые лучи, мягко расходящиеся по всей комнате. У стен расставлены буфеты, библиотечки и шкафы с резными дверцами и нишами. Все, разумеется, из цельного дерева и ручной работы. В них находятся драгоценные безделушки: китайский полупрозрачный фарфор, серебряные подсвечники, сахарницы и кинжалы, фотографии в рамках из перламутра и серебряный сервиз для кофе, инкрустированный блестящими драгоценными камнями. Библиотечки же наполнены томами в кожаных переплетах, украшенных золотым арабским тиснением. Некоторые выглядят очень старыми. В центре потолка – большая хрустальная каскадная люстра, льющая из своих специальных светильников свет, имитирующий дневной. Он прямо отражается от блестящих тюлевых гардин, вышитых растительными узорами, и тяжелых шифоновых штор, украшенных оборками. Как в королевском замке. «А я думала, что семья Ахмеда купалась в роскоши и богатстве, а салон в их вилле до сих пор остается самым красивым и эксклюзивным местом, в котором я бывала», – мелькнула мысль в голове Дороты.