Текст книги "Арабская кровь"

– Красивый юноша, – шепчет мать.

Рядом с молодым мужчиной стоит несмело улыбающийся Усама, снова в белом саубе, тюрбане и американской военной куртке. Вдалеке виднеются какие-то скалы, грязь и вход в пещеру. Надпись по-арабски внизу даже Дарья в состоянии расшифровать: «Афганистан». Из-под снимка торчит уголок какого-то пожелтевшего листка. Дорота хватает его тонкими пальцами, и глазам женщин открывается публикация о розыске бен Ладена от июня 1999 года в связи с покушениями на посольство США в Танзании и Кении, совершенными «Аль-Каидой» годом ранее.

– Наверняка все это как-то можно объяснить… – На лице Марыси читается беспомощность, она разводит руками. – У него много тайн, а внешность обманчива.

– Он сам дал тебе эти альбомы? – удивляется мать.

– Может, забыл, какие в них фото, а может, хотел мне о чем-то рассказать. Не будем делать поспешные выводы.

– Одно можно сказать наверняка, – вмешивается Дарья. – Он не говорил тебе правду, и это давалось ему достаточно легко.

– Где твой паспорт, девочка? – Дорота возвращается к постоянно волнующему ее вопросу, потому что доверие к богатому зятю выскользнуло, как мыло из рук. – Он у тебя?

Марыся только отрицательно качает головой.

– Искала в доме? Может, он где-то спрятан?

– Должен быть в сейфе в нашей спальне! – восклицает дочь. – Пойдем проверим!

Она стремительно выбегает из спальни умершей свекрови и мчит что есть духу в свою.

– Знаешь шифр?

– Конечно, у меня записан.

Девушка с золотыми волосами тянется к замшевому футляру для бижутерии, который держит в ночном столике около кровати. Она высыпает содержимое и поднимает двойное дно. На разукрашенной подкладке лежат два старых снимка: один – с изображением матери, другой – двухлетней Дарьи со смешными мышиными хвостиками, а также комплект украшений с блестящими сапфирами, обычный кулон из желтого золота и красный потрепанный бантик. Все сокровища, с которыми Марыся издавна не расстается.

– Мам, помогите мне! Я никогда этого не делала, – обращается она к взволнованным родственницам.

Молодая женщина отодвигает от стены больших размеров картину, писанную маслом, которая закреплена на петлях и открывается, как дверца. За ней виден стальной бронированный сейф.

– Тринадцать вправо, тысяча сто одиннадцать влево и тринадцать вправо. Есть!

Перед тремя наклоненными женщинами открывается, словно сезам, внутренняя часть сейфа. С одной стороны лежат сложенные стопкой доллары. Марыся совершенно безразлично выкладывает пачки денег и какие-то сертификаты, ценные бумаги, свидетельства и пластиковые карточки. Паспорта, однако, нигде нет. Снизу доносится звук закрывающихся ворот. Женщина поспешно забрасывает все содержимое назад.

– Сложи все, как было, глупая! – шепчет, поучая ее, мать. – Потом он скажет, что ты у него что-то украла!

– Ты с ума сошла! Он сам дал мне шифр, и я могу из сейфа брать все, что мне нравится, в неограниченном количестве. Тебе, похоже, пора лечиться, мама!

– А ты должна была учиться до брака. Каждый мужчина взбесился бы, не только араб, – упрекает она дочь, все еще стоящую перед открытым сейфом.

– Мириам, могу я тебя попросить?! – Хамид влетает в спальню, как буря, задерживается в полушаге от жены и энергично машет рукой. Когда же видит, что она еще и в обществе родственниц, уткнувшихся носами в бронированный сейф, он округляет глаза и начинает метать громы и молнии.

– Fisa, fisa![23]23
  Fisa – быстро (араб.).


[Закрыть] – бросает он по-арабски и выходит. – Я все понимаю, но почему ты со своей семьей переворачиваешь все вверх дном в спальне моей покойной матери?! – кричит он срывающимся голосом. – И почему в грязной обуви топчешься по моему прошлому?! – Вначале он нервно швыряет альбом, который просматривали женщины, а потом трясущимися руками поднимает его и закрывает. – Не ожидал этого от тебя!

– Когда мы сюда приехали, ты сам дал мне эти фотографии, помнишь? – отвечает пораженная Марыся, впервые видя мужа в таком бешенстве.

– Эх! – Только такого ответа она и удостоилась.

Мужчина быстро поворачивается и почти выбегает из дома, громко хлопнув входной дверью. Вскоре до них доносится визг колес его спортивного «бентли».

Рамадан и паломничество в Мекку

От первой серьезной размолвки между супругами не осталось и следа. Хамид возвращается вечером домой, как будто ничего и не было, и засиживается с Марысей до позднего ужина. Она не обмолвилась с ним ни словом, он же без малейшего усилия ведет разговор, рассказывая ей о своем дне в семейной фирме и проблемах на работе. Потом смотрит фильм по кабельному телевидению и идет спать.

У Марыси не выходит из головы то, что Хамид утаил от нее связь с Усамой и такими высокопоставленными людьми, но она объясняет это тем, что в Йемене он тоже не сообщал ей о каждом своем шаге, но шаги были правильными и честными. Зачем ему было лгать ей о своей деятельности против «Аль-Каиды»? Или он на самом деле не работает против этой террористической организации?! По спине поползли противные мурашки. Она убеждает себя в том, что запечатленные на снимках встречи были незначительными инцидентами в жизни ее мужа, которые наверняка вылетели у него из головы. А о дружбе с дядей он не рассказывал по известным причинам. Но что он делал в Афганистане? Поехал к любимому родственнику на каникулы, а тот дал ему поиграть с автоматом? Боже мой! У нее в голове царит хаос, одна шальная мысль сменяется другой. Будучи, как всегда, любознательной, Марыся находит в Интернете информацию, что в восьмидесятых годах все привечали саудовского богача и очень охотно с ним сотрудничали, ведь он выступал против Советского Союза. ЦРУ само доставляло оружие и деньги в лагеря моджахедов, вышколенных бен Ладеном. «Именно война в Афганистане сделала Усаму таким, каким мир смог увидеть его 11 сентября 2001 года. Безжалостный террорист, отличный организатор и умеющий прятаться партизан, он, возможно, остался бы безвестным сыном мультимиллионера, живущим в достатке в богатой Саудовской Аравии, если бы не эта война. Доставленного ЦРУ современного оружия воинственные афганцы так и не выпустили из рук никогда, а в будущем использовали его против своих давних покровителей», – читает она статью в серьезной энциклопедии online и почти полностью успокаивается. Маме и Дарье она переслала ссылку к интернет-страницам, на которых нашла эту интересную информацию, чтобы им стало понятно общение Хамида с дядей. Они, должно быть, имели место тогда, когда тот был соратником больших держав и героем. Девушка не хочет, чтобы ее слишком впечатлительная мать беспокоилась, а экзальтированная сестра напридумывала шпионские сценарии. С этого времени столь щекотливая тема становится табу и никогда не затрагивается в разговорах. Пару других ответов на волнующие ее вопросы Марыся решила отложить на более удобное время. И вскоре его будет вдоволь, потому что во время каникул она останется одна как перст.

Лето в Эр-Рияде действительно нельзя вынести. Город все время окутывают тучи пыли и песка. Сопровождают их магнитные бури, снижение и повышение давления, и вдобавок к этому днями и ночами все заливает страшный зной. Проблемой становится дойти до автомобиля или к бассейну и саду. Движение напоминает шевеление в вате, которая окутывает руки и ноги и влезает в рот. Воздух обжигает. Сейчас Марыся жалеет, что не дала себя уговорить, не выехала с семьей или Кингой в Польшу. Если бы решительно взялась за дело, ее паспорт наверняка нашелся бы. Она в это свято верит. Не хочет впадать в паранойю, которая много лет тому назад овладела ее матерью.

Сейчас единственными приятными моментами являются те, которые Марыся проводит с сестрой в скайпе.

– Что делаешь все эти дни? – спрашивает Дарья.

– Говорила же тебе, ничего. Сижу дома, и только. Впервые в жизни нахожусь в такой ситуации, просто клаустрофобия. Я заключена в персональном гареме. У меня нет знакомых, семьи, подруг, никакой работы и причин выйти из дому.

– Выбирайся все же.

– Конечно. Раз в неделю еду с водителем в магазин, чтобы купить еду. Блуждание вечерами в торговых центрах, что предлагает Хамид, как-то мне не нравится. Выбраться на ужин в ресторан, где я должна сидеть в маленькой клетке в семейной секции, тоже меня не особенно развлекает, – жалуется она сестре.

– А ты уже открывала книги и учебники, которые я тебе принесла?

– Это не так просто, как может показаться. – Марыся берет книгу и машет ею перед камерой. – Это грамматика для детей в начальной школе, но они по меньшей мере умеют читать по-польски и понимают этот язык. Я же – нет! Будут сюрпризы.

– Не сдавайся так легко. У тебя все равно нет лучше работы, занимайся. Сделаешь маме приятное. Я тебе буду помогать, мне тоже скучно. На каникулах у меня слишком много времени. – И она доброжелательно смеется.

– Тебе скучно?! – удивленно восклицает Марыся. – Если бы я только могла выйти из дома, погулять и зайти в кафе, чтобы съесть мороженого! Это уже развлечение.

– Перестань жаловаться и составь план лекции. Я должна тебя встряхнуть, сестричка, а то ты совсем в этой Саудовской Аравии с ума сойдешь.

С этой минуты девушки вместе проходят материал, а Марыся бубнит в микрофон исковерканные польские слова. Дарья – добрая, терпеливая учительница, но при этом не дает ей спуску. Через месяц успехи уже заметны. Ученица набирает обороты, и ей снова хочется жить.

– Мы должны приготовиться к Рамадану, – сообщает Хамид жене в конце июля, когда она составляет список покупок перед выездом в супермаркет «Тамими».

– Это значит, что нам нужно купить меньше еды? – ехидно спрашивает Марыся.

– Конечно нет, наоборот! Неужели ты не знаешь, что если постишься весь день, то позже ешь за двоих?

– Ты хочешь придерживаться очень строгих правил? – спрашивает она, потому что, как ей помнится, в Йемене каждый что-то подъедал и украдкой попивал воду. – Ведь здесь не тот климат, который позволял бы не пить жидкость каждые три часа, не говоря уже о двенадцати. Заболеем!

– Что касается общественных мест, то здесь даже не пытайся выпить и капельки воды! Тебя могут за это линчевать или даже посадить в тюрьму и избить кнутом.

Марыся смотрит на мужа с недоверием.

– Мириам, я не шучу, – говорит Хамид, еще раз подтверждая свои слова.

– Шутишь?

– Фанатично верующие саудовцы даже выплевывают слюну, понимаешь, какие пытки они должны испытывать?

Хамид вздыхает.

– У тебя ситуация легче: ты сидишь дома. Не ешь и не пей только в присутствии прислуги: они могут донести в религиозную полицию.

– Успокойся! Я буду с тобой солидарна.

– Утром, перед рассветом, где-то около половины пятого, можно съесть какой-нибудь бигмак и обпиться колы, потом еще поспать до десяти, ведь все учреждения начинают работать позже. Около часа-двух я буду уже дома, и мы идем спать. Проснемся к вечерней молитве, съедим по финику, запивая это лебеном[24]24
  Лебен – вид йогурта или кислого молока (араб.).


[Закрыть], потом – в мечеть, а с девяти можно есть, пить и веселиться в городе до утра. Не так все плохо.

– Ну, все нужно поставить с ног на голову! – Марысе план Хамида как-то не по душе. – У нас дома все шло нормально. А в Сане, насколько мне не изменяет память, ты тоже перед выходом на работу пил кофе и ел тосты. Бабушка тебе готовила.

– Ну конечно, я ведь не хотел обижать ее. Но в нашем собственном доме, если уж мы мусульмане и в Саудовской Аравии, колыбели ислама, нам следует соблюдать старые добрые правила. Еще ни с кем ничего не случалось, если месяц он поголодает днем. Во время Рамадана люди даже толстеют! – добавляет он с улыбкой, видя, как лицо Марыси вытягивается.

– Ничего удивительного, если начинать день с «Макдональдса». – Молодая женщина опускает глаза, не желая выказывать свое неодобрение. – О’кей, сделаем как скажешь, только позволь мне самой составить утреннее меню, ладно?

Как и предупреждал Хамид, а Марыся опасалась, Рамадан проходит в соответствии с вечной схемой. Днем – голодовка, ночью – обжорство. Только в давние времена в распоряжении мусульман не было баров с фастфудом и доставки домой. «Макдональдс», «Пицца Хат» и другие компании вроде «Хардис» или «Бургер Кинг» в этом месяце имеют самые большие обороты в году. Множество молодых людей спасается от голода, заказывая на рассвете большие бутерброды и литры напитков, в которых уже столько калорий, что хватит на весь день. Газеты гремят, диетологи и доктора предостерегают, но все напрасно. Более зрелые и рассудительные саудовцы с семьями проводят вечера в ресторанах, что тоже Марысе не нравится.

– Рамадан – это семейный праздник, – жалуется она матери по скайпу. – Помнишь, как когда-то в Ливии?

– Конечно! Я тогда на нашей фирме впервые устроила большой прием, – растроганно вздыхает Дорота. – Я очень любила это место и была там необычайно счастлива. А какой воздух! Твой отец даже обустроил наш маленький домик.

В ее глазах читается нескрываемая грусть.

«Может, она тосковала по нему и сожалела, что их брак распался?» – думает Марыся, с сочувствием глядя на худое лицо матери. Сердце женщины не понять, а первая любовь никогда не забывается, даже если была разрушительна и убийственна.

– Я тоже должна что-то приготовить для коллег Хамида по работе. На фирме осталось несколько человек, работающих в летний сезон, а двух идиотов пригласили к себе жены, – удивляется девушка. – Хотелось бы мне от них избавиться, – разрывается она от смеха.

– Это хорошо, что к тебе придут немусульмане! Будешь чувствовать себя свободнее. Встретишься с людьми, может, с кем-нибудь подружишься.

– Я с трудом иду на контакт, а на дружбу в особенности. Жизнь меня много раз учила… – Она прерывается на полуслове, не желая вдаваться в подробности.

Дорота меняет тему разговора:

– А как там твои отношения с семьей Хамида? Поддерживаете связь?

– Да. – Марыся поджимает губы и крутит головой. – Если бы хотели, то каждый вечер могли бы с ними есть ифтар[25]25
  Ифтар – вечерний прием пищи в месяц Рамадан (араб.).


[Закрыть]. У нас уже был первый общий ужин на Рамадан.

– Это очень хорошо. – Мать довольна, что кто-то в ее отсутствие опекает старшую дочь. – Они милые?

– Ой, мама! Я знаю, что они стараются, добродушно улыбаются, но они все для меня чужие. Они какие-то холодные, неискренние, бесстрастные. Такого общества ты еще не видела и наверняка не сидела с такими людьми за одним столом более трех часов. Хочешь, я тебе расскажу, насколько это была веселая вечеринка? – смеется она иронично.

– Ну разумеется, очень интересно.

Дорота радуется, что ее замкнутая до этого времени дочь хочет поделиться с ней своими переживаниями.

– Мы были там вчера, поэтому все еще свежо в памяти после прекрасных ощущений. Расскажу все до малейших подробностей. Значит… – Она повышает голос, стараясь вспомнить детали. – Гости, разумеется, все до одного были мусульманами. Дядя и почти все взрослые мужчины носят, конечно, сауб, а головы накрывают белыми или в бело-красную клеточку платками, которые скрепляют черным околышем. Они все время поправляют их свешивающиеся концы, забрасывая их накрест вверх, строя неустойчивую пирамидку, которая через минуту падает. И так по кругу. Пара бунтующих подростков выделяется тем, что они облачились в джинсы и цветные рубашки с надписями. Маленькие мальчики подражают в одежде отцам, только у них не покрыты головы. Зрелые женщины, конечно, носят абайи, часто расстегнутые, и небольшие черные платки или шали, закрывающие только волосы. Девушки дома могли надеть блузки с длинными рукавами, брюки, большинство – с открытыми волосами, хотя некоторые носят цветные хиджабы, такие же, как верующие в Ливии. Детвора гоняет как сумасшедшая, хотя для них есть отдельная столовая с множеством филиппинских нянек. Этот ужин для меня – ад, – признается девушка.

– Не преувеличивай, Марыся.

– Было почти так же скучно, как на приветственной вечеринке, которую они организовали в честь нашего приезда в Саудовскую Аравию. Казалось бы, что-то должно было измениться. Какие-то неизвестные женщины обнимали меня, одна, приятная и кругленькая, схватила за руку и затянула в кухню. Довольный Хамид сразу направился к мужчинам, только я его и видела. Все по-прежнему подъедали только финики и попивали маленькими глоточками лебен, чтобы подготовить желудок к основательному обеду, а у меня в животе так урчало от голода, что я думала, что вот-вот потеряю сознание.

– Ты же строго не придерживаешься Рамадана? Пей воду, а то почки посадишь!

– Не бойся, – успокаивает Марыся мать. – Слушай, что было еще интересно. Во дворце дяди кухни величиной с наш зал. Как в хорошем ресторане. Так вот, вчера за столом было, пожалуй, человек пятьдесят, а еще приготовили еду для прислуги и бедняков, которую вынесли к палаткам, разбитым перед их домом на улице. Они очень хотят подлизаться к Аллаху.

– Марыся, не критикуй! Этот хороший обычай зародился во всех мусульманских странах многие века назад. Я читала в газете, что король оплачивает ифтар в Мекке, Медине и во всех больших мечетях страны для пяти миллионов человек ежедневно! Посчитай, сколько это миллионов долларов!

– Бедному не попадет, я по этому поводу беспокоиться не буду. – Девушка трезво смотрит на эту ситуацию. – За день в Саудовской Аравии добывается нефти в среднем на сто шестьдесят миллионов американских долларов, и, разумеется, все в руках правительства, считай королевской семьи, значит… – она снова повышает голос, – желая удержать власть, они делают гражданам маленькие презентики, а глупый плебс радуется. Помнишь, как в Древнем Риме? Хлеба и зрелищ, а саудовские бедняки хотят только напихать желудки рисом.

– А что подавали на стол на семейном ужине? – Дорота улыбается, не комментируя острых шуток дочери.

– Фу! Здесь еда убийственная, мне не нравится. Я заставила себя хоть что-нибудь проглотить. После замечательной, полной ароматных приправ ливийской и йеменской кухонь – в Сане у нас был собственный магазин трав – саудовские блюда кажутся тошнотворными. Суп на вкус как отвар из кухонного полотенца. Вместо замечательного кускуса тут едят твердый недоваренный рис басмати, а к нему – высушенное мясо. Баранина почти вся сгорела, и зубы в нее вонзить невозможно, цыплята величиной с перепелок, а о говядине лучше вообще не вспоминать. Как будто ее приготовили вместе с волосатой шкурой. К тому же поданы были овощи в виде разваренного месива, которое все из одной миски набирают тонкими плоскими хлебцами пита, забывая вообще об эксклюзивных столовых приборах фирмы «Баум энд Бош», лежащих на столе. У них здоровенные глотки и манеры слона в посудной лавке. Ты не имеешь понятия, насколько они не выносят ливийцев, как критикуют их, называя примитивными, глупыми, коммунистами… Они даже вздрагивают, когда слышат о ливийцах!

– А ты патриотка, – смеется мать, жалея, что у дочери нет таких глубоких чувств к Польше.

– Ну, знаешь, я просто помню, как было заведено у нас дома. Даже в самом худшем случае мы ели на скатерти и, по крайней мере, ложкой. И никогда – из одной миски, потому что бабушка твердила, что это негигиенично.

Марыся задумалась на минуту, видя перед глазами, как живую, свою любимую бабушку Надю.

– Когда вы приезжаете, мама? – спрашивает, соскучившись, Марыся, а Дорота расплывается от счастья, понимая, что постепенно возвращает себе утраченную дочь.

– У меня для тебя сюрприз, – сообщает Хамид в конце Рамадана, когда уже очень тяжело выдержать дневной пост, а в особенности жажду. Организм требует вернуться к извечно установленному ритму.

– И что это? Очередной ужин с семейкой и знакомыми? Или выезд вечером в торговый центр? – спрашивает Марыся, не скрывая сарказма.

– Не будь такой ядовитой, а то я тебя брошу.

Мужчина треплет ее спутанные волосы, и видно, что он с трудом ждет окончания Рамадана, чтобы иметь возможность начать близкие отношения с женой.

– А может, закроем окна на пару часов и предадимся сексу? – Страждущая женщина соблазнительно придвигается к своему мужчине и ощущает его набухшее мужское достоинство. – Аллах закроет глаза на такое маленькое нарушение, гм… – мурлычет она соблазняюще.

– Успокойся! Мы столько выдержали и на последней неделе сорвемся? – Хамид отскакивает от нее как ошпаренный. – Когда придешь в себя, я буду внизу, в зале.

Он поворачивается и исчезает за дверью.

«О, черт! – Марыся в бешенстве. – Этого еще не хватало! Неужели все так скрупулезно придерживаются этих запретов? Как-то не могу в это поверить. В Йемене у нас все было иначе. Хамид говорил, что ночью Аллах спит. Почему он тут так изменился?»

– Так что ты хотел мне сообщить? – спрашивает она официальным тоном, через пять минут спустившись к мужу.

– Думаю, что, может, в качестве развлечения в конце поста навестим моих родственников, живущих в Джидде, а потом посетим мечеть пророка Мухаммеда в Медине и совершим небольшое паломничество в Мекку. Может быть, если осуществим умру[26]26
  Умра – небольшое паломничество (араб.).


[Закрыть] в Рамадан, то будем вознаграждены, как если бы это был хадж.

– В самом деле? – Марыся удивляется тому, как переменился ее муж. Еще год тому назад, когда он что-нибудь вспоминал о паломничестве в Мекку, его разбирал смех. Но тогда они жили в Йемене, жива еще была любимая и толерантная бабушка Надя, а они, молодые, считались современными, отнюдь не фанатичными мусульманами.

– Ты же знаешь, что меня окрестили, – пробует защищаться она, чувствуя какой-то неосознанный страх перед местом культа миллионов правоверных.

– Твой отец был мусульманином, значит, и ты тоже. Ты ведь знаешь, что вера наследуется по мужской линии.

– На сегодняшний день я не знаю, смогу ли обрести там себя, хочу ли этого, или…

– Тебе невозможно угодить, Мириам! Ни за что на свете! Я уже забронировал места в прекрасном отеле в Мекке, из окна зала видна Кааба[27]27
  Кааба – шестигранник, куб; святыня и алтарь в Мекке, самое священное место ислама (араб.).


[Закрыть], уже договорился в Джидде с двоюродным братом, он моих лет. Мы могли бы жить в их поместье, расположенном на берегу Красного моря. Женщины не носят там абайи, а иностранки загорают у бассейна или на пляже в бикини. – Рисуя такую заманчивую картину, он смотрит на жену в ожидании. – Во-первых, хоть немного отдыха, а потом – пища для души? А?

– Звучит заманчиво, – признается Марыся. – Если бы не Рамадан и потом – паломничество.

– В лагере живут только иностранцы, значит, сможешь есть и пить сколько захочешь. Пожалуй, даже сейчас днем там работают кафе и рестораны. А путешествие в Мекку тоже может быть интересным. Не исключено, что Аллах увидит наши старания и в конце концов мы дождемся потомка. – Хамид повышает голос, а Марыся в шоке от того, что современный человек в двадцать первом веке полон таких суеверий.

– Чтобы до этого дошло, прежде всего нужен телесный контакт, – язвит она, задетая за живое сегодняшним отказом мужа. – Я не опыляюсь ветром!

Она поворачивается и с гордо поднятой головой шагает по лестнице к своему компьютеру и Интернету, действительно единственному месту общения с внешним миром.

– Привет, девушки! – Марыся намеревается обсудить дело с семьей по скайпу. – Что там у вас?

«Как хорошо, что мы нашли друг друга, – думает она. – Без них я была бы страшно беспомощна и одинока».

– Паломничество?! – Дарья от ужаса орет во все горло. – Женщина! Тебя затопчут в этой дикой толпе! Раздавят! Спать будешь в палатке?! И это в Рамадан, без капли воды во рту?! Умрешь! – подытоживает она, театрально хватаясь за голову.

– Доченька, опомнись! – Дорота осторожно похлопывает девочку по плечу. – Живем не в средневековье, – добродушно смеется она. – Наверняка Хамид забронировал уже неплохой отель, правда?

– Еще бы! – Марыся кривит губы. – Ночь стоит тысячу пятьсот долларов в апартаментах площадью семьдесят квадратных метров с видом на Каабу.

– Вот видишь. – У матери глаза вылезают на лоб от мысли о таком транжирстве. – И с остальным так же будет.

– Но я никогда не была глубоко верующей и не придерживалась мусульманских законов, – признается Марыся. – Кроме того, я дочь христианки. Никто никогда меня не заставлял соблюдать законы ислама. Разумеется, я их знаю, это уж бабушка постаралась. Но Ливия не была и, пожалуй, впредь никогда не будет консервативной страной. Как Тунис и Египет.

– Я это очень хорошо помню. – Дорота улыбается, возвращаясь к воспоминаниям почти двадцатилетней давности. – Мы, польки, вообще ни о чем не беспокоились, загорали в бикини, а Баська щеголяла по центру города в белых леггинсах, куда она впихнула свою большую задницу! Хотя, с другой стороны, ваш отец был такой же ревнивый, как все арабские мужчины. – Она поджимает губы, вспомнив его деспотизм.

– Ты бы поехала в Мекку, мама? – хочет убедиться Марыся.

– Детка, а что здесь такого?! Бог один, а когда-то в порыве искренности Малика, твоя любимая ливийская эмансипированная женщина, рассказывала мне, что, может, даже общий для всех людей. Она прекрасно знала не только Коран, но и Библию. Бери с нее пример, Марыся. Открой сердце, потому что ни одна монотеистическая религия не несет зла.

Перелет из Эр-Рияда в Джидду проходит необычайно комфортно, потому что Хамид, разумеется, выкупил билеты бизнес-класса. Такое транжирство не имело бы ни малейшего смысла в Рамадан, если бы ловкий мужчина не заказал билеты на девять вечера. Блюда, которые подают стюардессы, как в самом лучшем отеле в столице. Копченый лосось с каперсами сменяется омаром, лангустом, тигровыми креветками и икрой. Горячее представляет собой французскую кухню, значит, ti-ti, но красиво поданные. Все пассажиры так проголодались, что даже приятно смотреть, с каким аппетитом они это великолепие поедают: могли бы смело рекламировать продукты на телевидении. После полуторачасового перелета все жалеют, что он длился так недолго. Марысю и Хамида ждет «лимузин».

– Разумеется, мы приглашены на ифтар, значит, в гостеприимном лагере поселимся немного позже, – сообщает счастливый Хамид.

– Но я сплю. – Марысю здорово укачало, да еще подействовала чересчур обильная еда.

– Не будь ребенком! – обрушивается на жену Хамид и смотрит на нее с вызовом.

Почти два часа водитель, не спрашивая, возит пару приезжих по артериям города. Хамид за всю дорогу не произносит ни слова. Марыся в конце концов приходит в себя и с интересом рассматривает феерию огней. Джидда ничем не напоминает запыленный и холодный Эр-Рияд. Здания такие же современные, как и в столице, но их конструкция легче и выше. Свет заливает улицы и движущихся по ним пешеходов. Много женщин носят только абайю, не накрывая голову. Кафе у моря и рестораны полны приезжих обоих полов. Марыся взволнована и удивлена, что в Саудовской Аравии может быть такой приятный город, современный и дружественный, и пару раз хотела схватить мужа за рукав сауба, который он в Рамадан надел уже принципиально, но в последнюю секунду остановилась. Она никогда не идет на примирение первой и не будет терпеть перемены в его настроении. Ей и в голову не приходит, что парень может капризничать! Это исключительно привилегия женщин.

Еще некоторое время тому назад у Марыси отвалилась бы челюсть при виде дворца двоюродного брата, который живет в спокойном районе вилл. Но после того, что она видела в Эр-Рияде, принимает факт огромного богатства спокойно и с достоинством. «Лимузин» подъезжает к большой стоянке, окруженной стенами, и останавливается рядом с десятком других автомобилей. Их молниеносно обступают улыбающиеся домочадцы, одетые полностью по-европейски.

– Привет, как ваши дела? Как поездка? Надеюсь, что вы не так измучены, потому что все ждут вас, будет отличный ужин.

Фатима, хозяйка дома, целует прибывших.

– Мириам. – Марыся слегка сжимает теплую ладонь молодой, несколько пышнотелой женщины, на первый взгляд ровесницы. – Очень приятно. Красивый город и красивая вилла. – Она старается сказать приятное хозяйке.

– Что ты! Это не наша, – смеется молодая женщина. – Такая нам еще не по карману, мы просто по службе выехали в Штаты и через шесть лет учебы в Нью-Йорке только недавно вернулись. Мой муж получил от отца небольшой домик в саду, вот сегодня и гуляем у него. Свекру не нравится проводить Рамадан в Саудовской Аравии, он сейчас мерзнет и мокнет в дождливом Лондоне.

– Фахад.

Молодой мужчина после того, как обнял и похлопал Хамида, обращается к его жене, протягивая ей ухоженную руку. Марыся колеблется, зная, что в Саудовской Аравии пожатие рук между представителями разных полов не приветствуется.

– Давай граблю, не дури! Может, она вспотела и грязная, но мне это не мешает.

– Вот именно, идите освежиться и переодеться. – Фатима проводит родственников по боковой дорожке к одноэтажному домику.

– Думаю, что сегодня бросите якорь здесь, ну, по крайней мере, на одну ночь, – говорит она, открывая дверь. – А может, захотите пожить по соседству с нами. Зачем ютиться в каком-то чужом жилье, когда у нас есть помещение для гостей? Может, не такое комфортное, к которому вы привыкли, но свое.

– Супер, мне очень нравится! – Марыся искренне восторгается. – Мне ничего больше для счастья не нужно.

Она хочет быть поближе к этой энергичной женщине, потому что полюбила ее с первой минуты.

– Ну, так набрасывайте на себя что-нибудь удобное и подключайтесь к нам.

Она удаляется, оставляя прибывших в прохладном залике с пристроенной кухней.

– Хочешь жить почти неделю в таком курятнике? – Хамид явно не в восторге и не находит слов.

– Вот именно.

Марыся критически смотрит на избалованного и испорченного богатством мужа.

– Мне это подходит, – говорит она, открывая большой, как шкаф, холодильник, набитый соками, водой и разного сорта сыром, копченостями, фруктами и овощами. – Тут все есть, а как для домика для отдыха, он даже чересчур комфортабельный.

После этих слов она входит в большую супружескую спальню, рядом с которой, конечно, находится полностью оборудованная ванная. Она быстро сбрасывает с себя абайю, принимает душ и переодевается в белые бермуды и широкую тельняшку. В конце концов, они на морском курорте. Когда она снова входит в зал, то не застает там мужа. Девушка недовольно сопит и сама отправляется в большую виллу, из которой, с самого высокого этажа, доносится громкая арабская музыка. Самое прелестное место во всем доме – терраса на третьем этаже, с которой открывается ошеломляющий вид на освещенный город, набережную и черное, поблескивающее в лунном свете море. Там все и собрались. Ночь жаркая, а от акватории веет прохладным бризом. «Тут есть чем дышать, не то что в Эр-Рияде», – думает Марыся.

– Ты уже здесь! – восклицает Фатима, которая, увидев Марысю, сразу же подскакивает к ней. – Это наш первый прием после возвращения, поэтому собралось немного людей, – поясняет она гостье. – Я сама половины не знаю и не буду тебе всех представлять. Большинство моих школьных подруг вышло замуж и выехало из Джидды в другие города Саудовской Аравии или за границу. Многие пошли учиться, но уж если они получили правительственные стипендии, то не спешат заканчивать учение. Мы сами все оплатили, чтобы сберечь деньги для бедных и дать им шанс обучиться за границей, поэтому нам нужно было как можно быстрее закончить учебу. Кроме того, мы хотим независимости.