Текст книги "Он тебя недостоин"

Таня Винк
Он тебя недостоин

Олексій став для Наташі спорідненою душею, опорою і найдорожчою людиною. Ще трохи, і вони будуть заручені, назавжди поєднають свої серця, присягнувши у вічному коханні. Проте Наташа отримує дивного листа, в якому йдеться про страшну таємницю з минулого Олексія. «Він тебе не гідний!» – цими словами закінчується послання. Наташа розгублена. Її світ, сповнений щастя і гармонії, похитнувся. Невже той, кого вона так любить, приховує моторошну правду про себе? Вона готова розірвати заручини… Але що, як це брехня на благо? Брехня в ім’я любові? Наташа стражденно шукає вихід і стикається з іще жахливішою брехнею…

© Винник Т. К., 2019

© Depositphotos.com / AZphoto85, обложка, 2019

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2019

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2019

Часть первая

Глава 1

Папин подарок накануне помолвки оказался чудесным – дома сугробы, давящее свинцовое небо, забирающийся под пуховик холод, и вдруг посреди всего этого десять дней под ярким до одурения солнцем. А к этому солнцу – пронизывающая до дрожи, непривычная беззаботность, написанная на смуглых улыбчивых лицах хозяев крошечного кораллового острова, который, похоже, можно обойти за час. Но они никуда не ходили – у них было свое бунгало, свой бассейн и свой выход к океану. Они наслаждались друг другом и дикой любовью – на берегу Индийского океана она была действительно дикой. А вот остановка на обратном пути в Дубае впечатление от отдыха подпортила. Нет, все было прекрасно – и номер, и еда, и экскурсии, и шопинг, конечно. Но! Но все это оставило на зубах оскомину. Почему? Да потому что, положа руку на сердце, Наташе не нравится… хм… дух мусульманских стран. Вернее, стран, где господствуют законы шариата.

Ну как можно спокойно смотреть на женщину, спрятанную в тряпичный бесформенный кокон, пусть даже она выходит из «ламборджини» с сумочкой «шанель» в изящной руке, украшенной кольцами с такими бриллиантами, что солнце от зависти к их блеску прячется за горизонт? Она поделилась этим с Лешей, а он:

– Это их культура.

– Да какая еще культура? – возмутилась Наташа. – Это проявление всего самого низкого, что только может быть в мужчинах. Тоже мне культура – относиться к женщине хуже, чем к скотине! Я читала в книжке какого-то их автора… не помню фамилию… Там мужик на жизнь жалуется, знаешь как? Лошадь умерла, а жена сдохла! Для них забить женщину камнями – раз плюнуть.

– Но это же не просто так, – возразил Леша, – это за измену.

– Ах, за измену?! – возмутилась Наташа. – Да кто вам дал право так рассуждать?!

Она легонько ткнула его кулачком в плечо.

– Ой, а я при чем? – удивился Леша.

– Зачем говоришь так? Так нельзя! Это… – Она всплеснула руками. – Это… Ты же цивилизованный человек, умный, добрый…

– Да, я цивилизованный, но когда речь идет об измене любимой женщины, то не знаю, как бы я поступил, – задумчиво произнес Леша.

Наташа круглыми глазами уставилась на него:

– Ты что, смог бы убить?

– Ну…

Леша пожал плечами, но вдруг расплылся в улыбке.

– Ах ты… – Наташка рассерженно толкнула его ногой под столом.

– Ой! – Он скривился. – Ну за что мне такое наказание?

– Лешенька, я тебя больно ударила?

Наташа приподняла длинную, до пола скатерть и заглянула под стол. Парень потер голень и застонал.

– Лешка, любимый… – Она присела на корточки и погладила его по ноге. – Леша, прости меня! – Ее сердце бешено колотилось от испуга. – Дай посмотрю. – Она потянула льняную штанину вверх. – Где болит?

– Ой… – стонал Леша, – везде…

Наташа подняла голову – Лешка с трудом сдерживал смех. Она вскочила и уперлась руками в бока.

– Ах ты…

Ее распирало от смеха и негодования.

Леша навалился грудью на стол и засмеялся. Наташа окинула взглядом зал ресторана – на них было направлено немало глаз. Она фыркнула и, чувствуя, как краска заливает лицо, села на место. Леша перестал смеяться и взял в руки бокал.

– Я хочу выпить за тебя… – Он пригубил манговый сок и скривился. – Как они тут живут? – Он поставил стакан на стол. – В полном запрете спиртного есть что-то ненормальное… Уверен, все эти эмиры и шейхи дома хлещут и виски, и вино.

– Конечно хлещут, – хмыкнула Наташа, из-под ресниц наблюдая за шумной компанией мужчин, одетых в бежевые и светло-зеленые кандуры. – Уверена, у каждого из этих… – она брезгливо скривилась, – дома десяток жен и они лупят их смертным боем, а потом как ни в чем не бывало идут к проституткам.

– Наташка, замолчи, – прошептал Алексей, – они могут услышать… Они могут понимать наш язык. Ты слишком близко принимаешь все это к сердцу. – Он недоуменно пожал плечами.

– Я не могу иначе! Две мои сокурсницы серьезно пострадали от таких… – Наташа бросила взгляд в сторону мужской компании.

– А что с ними случилось?

– С ними случилось ужасное…

Леша скривился:

– Давай без подробностей, я догадываюсь, о чем речь. Скажу так: нечего было лезть к арабам.

– Они не лезли, они любили.

– Да брось ты! – фыркнул Леха. – Они просто член обрезанный не видели, вот им и захотелось.

– Лешка, ты нахал! – фыркнула Наталья и на этом, как девушка образованная и вдобавок с дипломом юриста, дискуссию с женихом прекратила, а вот диалог с собой продолжила, потому что неприемлемое ее душой всегда застревало костью в горле, гвоздем в голове и бревном в глазу.

И ничто из этой троицы не покидало Наташу до той минуты, пока она все непонятное не «пережевывала» и не «распределяла» по понятным только ей полочкам и уголкам мало с чем мирящейся души. Папа за такое свойство характера называл ее «одноканальная» и хвалил: мол, с подобной въедливостью она станет успешным адвокатом, таких в американских фильмах показывают. Безусловно, станет – она обожает бороться за справедливость! – но в данный момент Наташа пребывала в смешанном состоянии недоумения, негодования и обескураженности, потому как их окружала несправедливость во всех ее проявлениях: сюда женщине категорически нельзя, а сюда можно, но только с мужчиной. Но чему она была несказанно удивлена – ее сочувствие и жалость к «коконам» каждый день претерпевали изменения. Возможно, необратимые. А на исходе третьего дня, перед вылетом, покрылись ледяной коркой: не видя глаз, скрытых сетками паранджи, она кожей ощущала сочившееся из них неприятие и – о, это даже в пьяном бреду не поймешь! – превосходство.

– Да что за идиотизм ты вбила себе в голову? – сердился Леша. – Ты этим бабам не нужна! Слушай, а когда у тебя месячные? Может, попринимай успокоительное, а то ты какой-то бред несешь.

Наташа не дискутировала – Лешка мужчина, он шестого чувства не имеет. Вот папа бы ее понял. Он ее лучше всех понимает и всегда поддерживает. Он удивительно чуткий. Не то что этот гусь, проплывающий мимо. Наталья изо всех сил старается не рассмеяться. Ой, мама дорогая! Плывет, мать его, лебедем, пузо вперед, ножки навыворот, за ним семенят три «кокона», а он так и елозит по Наташке глазами, так и елозит! А Наташу разбирает нешуточный смех. Но она сдерживается: нельзя! Чужая держава. Чуждая культура. Не наши порядки.

Глава 2

Еще во время учебы в юридическом институте она столкнулась с отвратительной стороной отношения мужчин к женщинам – ее сокурсница, вполне умная девчонка, влюбилась в сирийца из медицинского. Наташа понимала, что не только сирийцы, палестинцы или еще какие-то иностранцы так себя ведут, а и вполне пристойные украинцы измываются над женами, но тот случай шокировал ее, потому как все произошло на ее глазах и она к девушке в больницу ездила… Сириец был из культурной семьи: отец врач, мама, естественно, не работала, даже хиджаб никогда не носила, а исключительно европейскую одежду, на всех фото выглядела вполне счастливой и беззаботной. Отношения зашли далеко – девушка забеременела. И тут случилось самое непонятное: возлюбленный избил ее до полусмерти за то, что пошла с девчонками в кафе без его разрешения. Ей даже в голову не пришло спрашивать у него разрешения, она просто рассказала: «Я ела обалденное мороженое!» Сириец забрал у девушки мобильный телефон и держал ее в запертой комнате на съемной квартире почти двое суток без воды и еды. Этот горе-любовник кричал, что она проститутка, как и ее подружки, мама, бабушка и вообще все не-сирийки. В придачу сломал ей два ребра, нос, выбил несколько зубов, порвал ухо – это он снимал подаренные ей сережки. В общем, «воспитывал» всеми возможными способами, пока не довоспитывался до маточного кровотечения. Понимая всю опасность случившегося – в смысле, опасность для себя! – он выволок девушку на площадку и сбежал к друзьям, строго-настрого приказав говорить, что она упала с лестницы и вообще его не видела. Она так и говорила. И это больше всего сбило Наташку с толку: избитая и оскорбленная девушка лгала в пользу нелюдя! Ребенка она, конечно, потеряла. Ее отец, прокурор, добился того, что эту сволочь выдворили из страны. Но эта история не отрезвила других девчонок, и буквально через полгода еще одна их сокурсница попала в подобную ситуацию с очень вежливым и воспитанным парнем из Афганистана. Наташа больше не повторяла бездумно знаменитую фразу «Восток – дело тонкое», а вкладывала в нее определенный смысл: понять, что творится в голове человека, выросшего в другой культуре и религии, невозможно. Может быть, где-то и были «не такие» мусульмане, но она в это не верила. Больше всего ее бесили соотечественницы, принявшие мусульманство: они били себя кулаками в грудь и кричали, будто на родине их мужей столько прав и свобод для женщин, что христианкам и не снилось. А особо зомбированные козыряли тем, что у ваших мужей, мол, будут любовницы, это обязательно, и они вас бросят, и еще квартиру будут делить и шкаф распиливать, а вот мусульманин жену не бросает, он просто приводит в дом другую законную жену…

После такой аргументации голова будущего юриста пылала от негодования, а мозг, впитавший оба кодекса, гражданский и криминальный, потихоньку плавился. Но Наташка, как истинная дочь бизнесмена, славящегося своим хладнокровием, вовремя встряхивалась, приводила мозг в надлежащее состояние и четко следовала нормам культуры, впитанной с молоком мамы. И предпочитала не посещать государства, в которых правят законы шариата, – ну, не принимала ее душа эти законы. А ее мозг не понимал, как можно поднять руку на женщину только потому, что она слабее и не ответит. Было во всем этом что-то бесчеловечное, основанное на яростном унижении женщины, и от этого унижения, настойчиво, с воодушевлением и безапелляционной наглостью поддерживаемого мужчинами, плохо пахло. А для Наташки даже не пахло, а воняло тупым мужским отчаянием и бессилием – тем, что она больше всего презирала в мужчинах. Но понять, откуда «растут ноги» этого отчаяния и бессилия, она не пыталась, потому как за пять минут во всем этом не разберешься, а ей не хотелось отдавать этой гадости даже мгновение своей жизни.

Глава 3

Вот ее Лешка самый удивительный, самый настоящий! Самый лучший во всей необъятной Вселенной, нежный и ласковый. Они знакомы три года. Жаль, что два из них присматривались друг к другу, так бы уже давно поженились.

– Принюхивались, – так определила этот период домработница Люба.

Хорошо, пусть принюхивались. Тогда… Тогда Лешкин запах самый обворожительный. Наверное, все из-за запаха. Да-да… Мы ведь тоже зверюшки, только шерсти на нас меньше. Ну, мы еще говорить умеем и думать – но когда Леша рядом, она думать не может и язык у нее отнимается. Долгое время она старательно скрывала свои чувства, потому как не хотела быть одной из многих у этого красавца, похожего на американского актера Киану Ривза. А красавиц у Лешки предостаточно, считала Наташа, даже ее сокурсницы на выпускном висели на нем гроздьями, а Ленка Рева бесстыдно лезла целоваться на глазах у всех, и своих родителей в том числе.

Но любовь таки накрыла Наташу… Это случилось в теплый летний вечер, когда Лешка с дядей Колей, своим отцом, пришел к ее папе и сообщил, что хочет открыть ночной клуб-ресторан. Это не было неожиданностью – у дяди Коли в Киеве два ресторана и пять кафе, и вдруг оказалось, что Лешка в ресторанном бизнесе очень даже хорошо разбирается.

– Что требуется от меня? – деловито спросил папа.

– Дядя Нестор, у меня есть деньги, но их не хватит. Я уже все просчитал, – Лешка протянул тоненький скоросшиватель, – ремонт, аренда, набор персонала, закупка оборудования… В общем, я не хочу брать деньги у папы…

Он бросил взгляд на отца, и тот воздел руки:

– Нестор, ты представляешь, он не хочет брать деньги у собственного отца! Он хочет взять у него в долг под проценты либо приглашает меня в качестве инвестора! – Дядя Коля округлил глаза и поднял вверх указательный палец. – Ты понимаешь, кого я вырастил? – спросил он с одесским акцентом, и Наташа заметила в его глазах гордость.

– Ты вырастил настоящего мужчину, – сказал папа, и Наташа посмотрела на Лешку, будто увидела его впервые.

До этого она видела в нем этакого баловня судьбы – красавчика на дорогой машине, не умеющего ничего, кроме как сидеть на чужой шее и сползать с нее исключительно ради развлечений. По правде говоря, Леша на шее отца не сидел, он работал в управляющей компании, но Наташа не верила, что он занят чем-то толковым, и за глаза придумала ему кличку «пустышка».

И вот «пустышка» говорит такие слова… И оказывается, не сидит он на шее папы, а работает в поте лица. Наташа опустила ресницы и вздрогнула – краем глаза она поймала взгляд парня, и этот взгляд заставил ее сердечко екнуть. В следующее мгновение она почувствовала, как лицо залила краска, хотела встать и уйти, но не смогла. Да и как уйти, если папа уже повернулся к ней и говорит, что она два дня как дипломированный юрист и может помочь Леше с оформлением лицензий, договоров, ну и всего остального.

– Наташа, я буду очень благодарен тебе… – начал Леша, и с каждым словом румянец на его щеках становился все ярче.

– Благодарность на хлеб не намажешь, – перебил его дядя Коля, – ты скажи, сколько девочке платить будешь. Она пять лет грызла чертовщину, в которой я до сих пор ничего не смыслю. Да и ты тоже.

Леша покраснел окончательно, платье Наташи прилипло к спине, хотя в гостиной работал кондиционер, и тут папа разрядил обстановку:

– Коля, это не наше с тобой дело… Молодые сами разберутся.

При слове «молодые» Наташа и Леша посмотрели друг на друга широко открытыми глазами и плотину, из последних сил сдерживаемую, прорвало…

Наташа улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям и посмотрела в иллюминатор – увы, ничего, кроме белых облаков. На большом экране в центре салона тоже облака – время от времени пассажирам показывали то, что можно увидеть из кабины пилота. Лешка дремал, откинувшись на спинку кресла. Волна нежности накрыла Наташку, и она поцеловала его в щеку. Он распахнул глаза, улыбнулся, и время остановилось – так было всегда, стоило им посмотреть друг на друга. Он взял ее руку в свою, и мир исчез – так было всегда, стоило им коснуться друг друга.

– Я люблю тебя, – прошептал он, поворачиваясь к ней.

Мимо прошмыгнула стюардесса.

– Я люблю тебя, – прошептала она, зажмурилась и тихонько застонала. – Лешка… не смотри на меня так… я… я сойду с ума…

До Лешки она не любила. Влюблялась – это да, несколько раз и ненадолго, до того момента, пока становилось неинтересно, или до первой ссоры. А с Лешкой всегда интересно, потому что в нем до сих пор живет маленький мальчик с тысячей «почему» и «зачем». И еще он не стесняется говорить о том, что чувствует, – это редкое качество для мужчины.

– Поехали сегодня ко мне, – сказал он таким тоном, что у Наташи в животе запорхали бабочки. – Я не могу без тебя ни минуты. Ты мое счастье… Оставайся у меня… Навсегда.

Что она могла сказать?

– Я… Я не знаю… Я соскучилась по папе… Он места себе не находит, я по голосу слышу…

Конечно, она поедет к Леше, и папа ее поймет, хотя частенько бубнит, мол, скоро она совсем бросит старика-отца. Да не бросит она его. Никогда не бросит! Просто она не может жить без Лешки. Он, как и папа, ее защита от всего. И от самого большого горя в ее жизни, которым она может делиться только с Лешкой, – папа не может говорить об этом.

Глава 4

У нее нет мамы. Она не знает, как мама выглядела, не сохранилось ни одной ее фотографии, они сгорели при пожаре, который она не помнит, – вся квартира выгорела из-за телевизора. Она знает только имя – Юлия – и что маме было двадцать три года, когда она исчезла. Пропала без вести. Пошла в магазин и пропала. В детстве все смотрели на Наташу, как на странное существо, которое надо жалеть: у нее нет мамы! А мамы подружек между собой называли ее сироткой, и в их отношении к ней было что-то слащаво-жалостливое и вместе с тем настороженное. Это бесило Наташу, она плакала, негодовала, но папе ничего не говорила – в потаенных уголках ее непримиримой души пряталось испуганное существо, больше всего на свете боящееся жалости. И так получилось, что к окончанию института она оказалась не только без подруг, но и единственной незамужней девчонкой в группе. А также единственной не живущей в гражданском браке. Почему? Наверное, потому, что она не доверяла парням и всех сравнивала с папой. Сравнение было не в их пользу, а вот Лешка смог поселиться в ее сердце. И немудрено, ведь их отцы из одного поселка, дружат с пеленок, значит, и между ними существует какая-то связь – неуловимая, но затрагивающая самые нежные струны души… Наташа в том поселке не была, а Лешка рассказывал, что лучше туда не ездить, там сейчас полный мрак, потому как шахту закрыли в конце девяностых годов прошлого века и неизвестно, как люди выживают. Кто решил не выживать, а жить, побросали дома, квартиры и уехали. Наташа слышала про такие поселки, даже по телевизору их видела, и желание побывать на родине предков у нее никогда не возникало, да папа и не настаивал.

Денис, папин приемный сын, помнит ее маму, но плохо, ему было всего восемь лет, когда ее не стало.

– Я понимаю, почему отец не может говорить о твоей маме, – сказал Денис однажды, – ему тяжело. Невыносимо тяжело. Знаешь, я ведь больше никогда не был на том пляже… И на могилы родителей не могу ездить. Они живут в моем сердце, а это самое главное.

Мама тоже жила в ее сердце, и иногда во сне Наташа слышала ее голос – тихий, нежный, неповторимый голос женщины, подарившей жизнь ее душе. Иногда приходили сны, в которых над ней склонялась золотоволосая женщина, и она трогала ее длинные, прохладные на ощупь локоны и счастливо смеялась. А вот ее лица она не видела. Или видела, но потом не могла вспомнить. Она просыпалась с бешено колотящимся сердцем и, стиснув руки, пыталась прокрутить сон во всех подробностях и запомнить. Запомнить все – плечи незнакомки, грудь, шею, голос, каждый его оттенок, каждую вибрацию. Потом она долго хранила этот образ в памяти, пыталась перенести его на бумагу и однажды сунула неумелый детский рисунок отцу:

– Она похожа на маму?

Его подбородок стал жестким, будто вырезанным из камня, между бровей пролегли две глубокие складки.

– По-моему, это ты… – хрипло ответил папа и шумно глотнул.

– Я? – Наташа посмотрела на рисунок. – А я похожа на маму?

– Да…

Дальше она не спрашивала, боясь усилить боль, струившуюся из потемневшего взгляда, читавшуюся в опущенных плечах отца и всей его фигуре в глубоком кожаном кресле. Казалось, даже его седые волосы, блестящие и густые, в один миг потускнели.

– Папочка, – она подалась вперед и коснулась его руки, – я не хотела.

– Все нормально. – Он с трудом улыбнулся. – Когда-то ты должна была об этом спросить.

Отец стремительно поднялся из кресла и вышел из комнаты.

Много раз Наташа приставала к Денису – вдруг он вспомнит какую-то забытую подробность, но он повторял уже сказанное: «У нее были длинные светлые волосы, как у тебя, и большие глаза». Это он точно помнит, а вот цвет глаз… Нет, не помнит. И еще он помнит, что она была такая же худенькая, как Наташа, и ростом ниже папы. Первую встречу с ней он помнит отчетливо, будто это было вчера… Зима. Много-много снега и яркого солнца, даже в окно смотреть больно. Старый дом, все белое – стены, низкий потолок и печь, казавшаяся пузатой, как в мультике про «Золотую рыбку», короткие ажурные гардины на маленьких окнах, он таких окон больше никогда не видел, узкие подоконники – даже локти не поставишь. А за окном, чуть не посреди двора, чудо – толстое-претолстое дерево, корявыми ветвями упирающееся в небо. Денису казалось, что это дерево он уже видел на картинке в книге. На той картинке снега на дереве не было, а были огромные листья, русалка на ветке и кот внизу, цепью к дереву прикованный. Хозяин этого белого домика, розовощекий старик с такой же белой, округло постриженной бородой и реденьким пушком седых волос, колышущихся при каждом, даже едва заметном движении, сидит на краю старого вытертого дивана, улыбается и смотрит на Дениса. Пальцами, похожими на лапки паучка, обхватил острые колени, выпирающие из-под толстой ткани штанов, заправленных в высокие вязаные носки, и Денису кажется, что ног у него нет, настолько они тонкие, а вместо ног у него палочки. За его спиной громоздятся пестрые подушечки с вышивкой, и между этими подушечками втиснут большой серый заяц с двумя белыми зубками, торчащими из-под раздвоенной губы. Денис смотрит на игрушку, но она его интересует меньше, чем скрип половиц. Он просит старика, чтобы тот прошелся по комнате. Старик смеется, встает, и пол скрипит под его ногами. Он подходит к окну и всплескивает большими, как лопаты, ладонями: «Ой, твой папка идет!» Мальчик лезет под короткую занавеску и прилипает носом к стеклу, а там папа и тетя в пальто и без шапки, ее волосы переливаются на солнышке золотом. Они уже на крыльце, и сердечко Дениса вот-вот выскочит из груди: папа вернулся! С криком «Папа!» он бросается к двери и повисает на мужчине. Тот берет его на руки, и лицо женщины оказывается напротив лица Дениса.

– Здравствуй, – говорит она.

– Здравствуй.

Мальчик во все глаза смотрит на нее.

Папа опускает его на пол, тетя присаживается на корточки, и снова их лица напротив друг друга. Она протягивает руку:

– Меня зовут Юля.

Он смотрит на отца, тот одобрительно кивает. Денис пожимает ее руку, теплую и мягкую. Такая рука была у его мамы.

– Я Денис. А ты моя новая мама?

Женщина удивлена. Папа смеется, снова берет его на руки, целует в щеку…

Она была в его жизни почти четыре года. Денис припоминает это время урывками, зато хорошо помнит ощущение свалившегося на него оглушающего счастья. А потом, когда она исчезла, оглушительного горя и ощущения, что его обманули. Второй раз.