Текст книги "Лехаим, бояре, или Мельпомена смеется. Актерские байки"

Богатырёв посмотрел на актёра и сказал:

– Ты знаешь… потом будет похож.

* * *

Солист Большого театра Артур Эйзен, обладатель роскошного баса и замечательный актер, в свое время был назначен официальным исполнителем песни «Широка страна моя родная!». Песня эта, как известно, после «Гимна Советского Союза» и «Интернационала» была третьей в коммунистической иерархии. Конечно, в другое время ее мог спеть всякий, кто захочет, но на правительственных концертах – только Эйзен. За каждое исполнение ему была назначена персональная ставка в 120 (сто двадцать!) рублей – по тем временам огромные деньги. Так вот, говорят, что приятель Эйзена, первая скрипка оркестра Большого театра, всякий раз «раскалывал» его одним и тем же образом. «Шир-ро-ка-а стр-ра-на моя р-родна-я-аа!» – выводил Эйзен, и сидящий за его спиной скрипач тут же громко сообщал оркестру: «Пять рублей!» «Много в не-ей лесов, полей и ре-ек!» – продолжал Эйзен, и скрипач тут же ему в спину подсчитывал: «Де-сять рублей!»

Оркестр давился от смеха, но труднее всего было Эйзену: до возгласа «Сто двадцать рублей!» он еле допевал…

* * *

Одно время композиторы Никита Богословский и Сигизмунд Кац выступали в различных городах с совместными авторскими концертами, где каждому из них давалось по отделению. Однажды два концерта должны были состояться в одно и то же время, но в разных местах. Выход был только один: во время антракта каждый из авторов должен был успеть на машине добраться к месту другого концерта. И вот начинается концерт. На эстраду бодро выходит Богословский (который очень любил над всеми подшучивать) и отвешивает поклон:

– Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац. В зале раздаются дружные аплодисменты: авторов знают только лишь по фамилиям. Затем композитор рассказывает о «себе», о «своем» творчестве, блестяще имитируя манеры, жесты, мимику, интонации голоса, излюбленные словечки своего коллеги. С тем же удивительным мастерством перевоплощения он исполняет под собственный аккомпанемент популярные песни Каца «Сирень цветёт», «Шумел сурово Брянский лес» и другие.

Первое отделение заканчивается под гром аплодисментов. Богословский сразу же садится в машину и уезжает на другой концерт. А здесь после антракта начинается второе отделение. На эстраду выходит Кац и отвешивает поклон:

– Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац.

В зале недоуменное молчание, слышится чей-то смешок. Несколько смущенный автор, не понимая, в чем дело, всячески стремится наладить контакт с аудиторией: он слово в слово повторяет уже известный публике рассказ о себе, о своем творчестве. Наконец, он садится за рояль и начинает петь свои песни. Но чем дальше, тем больше в зале нарастает веселое оживление, и, в конце концов, начинается гомерический хохот…

* * *

Конферансье Алексеев как-то представлял публике артиста Театра Сатиры Владимира Хенкина – любимца Москвы.

Реприза, с которой он вышел, получилась такой:

– А сейчас, дорогие зрители, перед вами выступит артист Владимир Хренкин… ой, простите, Херкин… ой, простите… ну, вы же меня поняли!

Хенкин выбежал на сцену, как всегда сияя улыбкой, и сообщил залу:

– Дорогие друзья, моя фамилия не Херкин и не Хренкин, а Хенкин! Товарищ конфедераст ошибся!

* * *

Одна довольно известная певица много гастролировала: приедет в город, споет в местном Оперном театре и едет дальше. Все возила с собой: и костюмы, и оркестровые партии… Как-то раз после дневной репетиции подходит к ней симпатичный парень:

– Здравствуйте, – говорит, – меня зовут Володя, я в оркестре вторым тромбоном сижу. Не хотите ли пива?

– С удовольствием, – соглашается певица, – очень люблю пиво! Только после спектакля, да?

Вечером они встретились, попили пиво, случилась между ними любовь, и певица поехала в следующий город. В этом городе после дневной репетиции подошел к ней мужчина:

– Здравствуйте, я – Коля, второй тромбон в оркестре театра. Мне хотелось бы угостить вас пивом…

– Конечно, – согласилась певица, – только, если можно, после спектакля…

Всё повторилось: и пиво вечером, и любовь, и певица с утра поехала дальше. В конце концов, она стала задумываться: почему в каждом городе происходит одно и то же? Долго мучилась, пока случайно не обнаружила в партии второго тромбона надпись поперек нот: «Певица любит пиво и очень хороша в постели!!!»

Вот такой казус

Каждый актер питает естественную антипатию ко всякому другому актеру, присутствующему или отсутствующему, живущему или умершему

Луиза Брукс

Режиссёр Леонид Гайдай и его жена – актриса Нина Гребешкова ехали в переполненном вагоне метро. На одной из станций зашла очень эффектная женщина. Режиссёр не мог не обратить на неё внимание:

– Нина, посмотри на ту женщину! Вот это называется классическая русская красота!

– Где? Где? – начала оглядываться Гребешкова, которая была на две головы ниже супруга.

– Да вон же стоит!

– Да не вижу я никого!

– Ну, вон же, у дверей… Почему не видишь? – удивился режиссёр.

Потом присел так, чтобы его голова оказалась на уровне головы жены, посмотрел на спины вокруг и огорчился:

– Нина! Как же ты так живёшь?!

* * *

Лев Дуров рассказывал, как однажды они с товарищем по театру выступали на новогодней «ёлке» в Кремле. В тот день у каждого было ещё по несколько своих «ёлок», а вечером они должны были встретиться в кремлёвской гримёрке.

И вот уже вечер, актёры в костюмах и готовятся начинать представление, а приятеля Дурова всё нет. Появился он за несколько минут до спектакля в сопровождении двух милиционеров. Дуров посмотрел на него и чуть не упал – из-под длинного темного пальто торчали петушиные лапы с когтями!

Оказалось, что товарищ на предыдущей «ёлке» тоже играл петуха, и так как очень опаздывал – не переодеваясь сел в такси, выскочил у Красной площади и вприпрыжку побежал к Кремлёвскому Дворцу. Бегущего мужика на куриных ногах тут же заметили милиционеры! Он чудом уговорил не везти его в отделение, а пойти вместе с ним и удостовериться, что он не псих и не шпион, а правда очень спешит на «ёлку»…

* * *

После съёмок в комедии «Деловые люди» Юрий Никулин сдружился с Ростиславом Пляттом. Они жили по соседству и часто засиживались глубоко за полночь друг у друга в гостях.

Как-то зимним вечером жена Никулина попросила сына Максима погулять с собакой, а на обратном пути забрать отца из квартиры Пляттов. Но дело закончилось тем, что Максим присоединился к интересной компании, а уже ночью пошёл с актёрами прогуляться… Плятту к тому времени было чуть за 60 лет, Никулину – почти 50, но куража у них не убавилось. Знаменитые артисты, обладатели государственных премий схватили ограждения, которые стояли по обочинам, и перекрыли ими ночной Суворовский бульвар. Отошли в сторону и очень веселились, глядя на разворачивающиеся машины, а когда приехал экипаж ГАИ – Ростислав Плятт как раз заканчивал писать тростью нецензурное слово на свежевыпавшем снегу.

В милицию уважаемых актёров, конечно, не забрали, но веселье закончилось во дворе дома, где актёры увидели разъяренных жён. Максим Никулин потом рассказывал, что мать встретила их словами: «Как вам не стыдно?! Ведь вы же с собакой!».

* * *

На гастролях Театра сатиры в Севастополе сложилась компания – Георгий Менглет, Евгений Весник и Анатолий Папанов. Они вместе ходили на море, но так как Менглет плавать не умел, то оставался на берегу и смотрел, как друзья заплывали за буйки и уплывали куда-то вдаль. Однажды он спросил Папанова:

– А чего это вы так далеко всё время заплываете?

– Так там единственное место, где можно спокойно поговорить о политике.

* * *

На прослушивании в Московскую экспериментальную театральную студию Евгений Леонов читал одно из произведений Александра Блока.

Стихотворение было про безответную любовь, и актёр понял, что должен читать его не как токарь Леонов, а как роковой красавец-мужчина. Очень красивый и очень-очень роковой… Вошел в роль, даже побледнел от переживаний, начал читать…

Члены экзаменационной комиссии сползли на пол от смеха – настолько контрастными были внешность абитуриента, произведение и манера подачи.

Леонов решил, что провалился, ещё больше побледнел и дрожащим голосом дочитал до конца. И узнал, что принят без дальнейших экзаменов как отличный комедийный актёр и очень искренний человек.

* * *

В фильме «Ловушка для одинокого мужчины» у Иннокентия Смоктуновского была маленькая роль французского клошара. Несмотря на то, что работы было на полтора съёмочных дня, актёр очень ответственно подошёл к работе и целиком придумал образ своего героя. Для того, чтобы сделать персонажа более несчастным и измождённым, Смоктуновский решил играть без вставной челюсти. Всю съёмку он переживал, что с ней что-то случится и рассказал один случай.

Снимался он как-то в Крыму – лето, жара, в перерывах вся съёмочная группа бросалась в море. И вот после одного из заплывов Смоктуновский пошёл на грим, сел в кресло и понял, что потерял зубной протез! Побежал к режиссёру, режиссёр – к директору, директор – в бутафорский цех, но ничего похожего на зубы у них не нашлось, а продолжать съёмки в таком виде актёр не мог. Тогда директор объявил, что выставит пять бутылок коньяка тому, кто найдет челюсть. Искали всем пляжем, но нашли! Обрадованный Смоктуновский схватил пропажу, ополоснул в море, вставил в рот… И тут в рассказе он перешёл на трагический шёпот: «А она… представляете… не моя…»

К. Куско. Иннокентий Смоктуновский

* * *

В середине 60-х уже узнаваемого актёра Владимира Басова пригласила на день рождения дочка одного из чиновников. Басов был очень занят в театре и поэтому приехал уже в разгар вечеринки. Дверь в квартиру была приоткрыта – кто-то из гостей курил на лестнице, а оттуда доносились музыка и смех. Он зашёл, огляделся, увидел швабру и у него тут же возник план весёлого появления перед гостями в качестве извинения за опоздание.

Актёр вывернул пиджак наизнанку, надел попавшуюся под руку женскую шляпку, оседлал швабру и с воплями ворвался в комнату. Проскакал вокруг стола и вдруг понял, что в комнате воцарилась гробовая тишина, а он не видит ни одного знакомого лица… С ужасом он осознал, что попал не в ту квартиру! «И тут, – вспоминал Басов, – я скинул шляпу с перьями, бросил швабру и, пользуясь тем, что хозяева не опомнились, опрометью кинулся вон, сбежал по лестнице и навсегда покинул этот дом. Страшно представить, что подумали про меня все эти люди!».

* * *

Третьей женой Владимира Басова стала актриса Валентина Титова.

С её родителями Басов познакомился только через год, когда им была отправлена телеграмма о рождении внука и приглашение приехать в гости.

Когда тёща увидела за кого вышла замуж её дочь, то просто опешила. Окинув взглядом нескладную фигуру и не самое красивое лицо зятя, который к тому же был почти на 20 лет старше Титовой, она схватила дочь за рукав и прошипела: «Валя! Немедленно разводиться!».

Басов был готов к такому повороту событий, поэтому сделав вид, что не расслышал, бросился к тёще с криком: «Марья Ивановна! О боже, как жаль, что я не встретил вас раньше, чем Валю! Я бы непременно женился именно на вас!».

В эту же минуту Басов обрел в лице тёщи лучшего друга – во всех семейных ссорах она была на его стороне.

* * *

В послевоенные годы молодые актёры театра им. Станиславского в свободное время подрабатывали монтировщиками сценического оборудования, помощниками декораторов и создателями шумовых эффектов – изображали за кулисами свист ветра, выстрелы, цокот копыт, грохот телеги… За эту работу платили пять рублей, что было неплохой прибавкой к актерской ставке. Однажды Евгений Леонов задремал в гримёрке, а на улице мимо театра процокала копытами лошадь и загрохотала какая-то повозка.

– О, пять рублей проехали… – пробормотал сквозь сон Леонов.

* * *

Савелий Крамаров с детства любил театр. Он видел, что у администратора часто лежат приготовленные пропуска «для своих» и однажды провернул аферу. Его друг прочитал незнакомую фамилию на пропуске, передал Савелию и спрятался. Мальчик подошёл к администратору и назвал эту фамилию. Администратор подозрительно посмотрел на школьника, но всё-таки отдал пропуск на два лица. Спектакль они с другом успешно посмотрели, а потом Савелий начал проворачивать этот трюк в других театрах, пока в театре Маяковского не прокололся на фамилии человека, которого администратор знал в лицо.

К. Куско. Савелий Крамаров

Позвонили его маме, рассказали о случившемся и попросили забрать сына и провести воспитательную работу. Мама приехала, выслушала выговор администратора и уже уходя сказала:

– Мой сын будет артистом!

– Ты что, мама! – вздрогнул Савелий. – Я больше не буду! Честное слово, не буду!

* * *

В 70-х годах театр «Современник» поехал с гастролями в Латвию. Актёров поселили в приморской Юрмале, в районе, где работал единственный ночной клуб с рестораном и дискотекой. Именно там они решили собраться после спектакля и отметить начало гастролей. В компании взрослых пошли приехавшие с родителями Антон Табаков и Денис Евстигнеев, которым было тогда лет по 11-12. На входе компанию остановил швейцар и, показывая на мальчиков, категорично отрезал: «Детям нельзя!» – и перекрыл руками вход. Все остановились в растерянности, и только Олег Табаков начал громко отчитывать швейцара: «Как вы можете! Вам не стыдно?! Вы же их оскорбили! Лилипуты тоже люди и имеют право отдохнуть в ресторане!». Шокированный швейцар решил не вдаваться в подробности и пропустил всю компанию – всё-таки актёры, всякое может быть…

* * *

Лев Дуров приехал на гастроли в Томск и поселился в гостинице, которая оказалась «с сервисом». Поздним вечером в номере раздался звонок, и администратор поинтересовалась не хочет ли он провести время с очаровательной девушкой. «Хочу. Только учтите, что я очень дорого беру…» – устало сказал актёр и положил трубку.

* * *

Перед Новым годом у актёров всегда много работы, и вот 31 декабря Лев Дуров спохватился, что не купил ёлку. Оббежал уже опустевшие базары, махнул рукой и пошёл через тёмный сквер на остановку. И тут его окликнули:

– Мужик! Ёлка нужна?

Дуров увидел подвыпившего мужчину, державшего под мышкой ёлочную верхушку.

– Нужна!

– Иди, забирай за трояк!

Дуров отдал деньги, мужик сунул ему верхушку и зигзагами убежал. Актёр собрался идти – ёлка не тронулась с места. Он решил, что она за что-то зацепилась, нагнулся и понял, что ему продали растущее в сквере дерево…

* * *

Артист Михаил Державин в свое время был зятем прославленного красного маршала Буденного. Рассказывает он как-то высокопоставленному тестю анекдоты про Василия Иваныча Чапаева. Маршал слушал, слушал… А потом вздохнул тяжело: «Эх, говорил я ему, дураку, учись!»

* * *

Павел Луспекаев очень плохо запоминал тексты и на спектаклях часто говорил отсебятину, впрочем, всегда попадая в сюжет пьесы. Однажды драматург Игнатий Дворецкий обратился к актёру:

– Павел, пожалуйста, выучи эту роль, очень тебя прошу. Это очень важно!

– Извини, Игнат, – вздохнул Луспекаев. – Я не то, что тебя, я даже Чехова своими словами играю…

* * *

В автобиографической книге режиссёр Алла Сурикова дословно приводит одно из полученных писем. Актёр Тобольского театра драмы предлагал ей заняться фильмами по его киносценариям:

«В моих комедиях которые я пишу есть все требующие для комедий качества. Это прежде всего простата и легкость, а главное юмор. Поверте это не моя точька зрения, а спецыалистов…».

К письму прилагалась фотография, и с каким же удивлением спустя несколько лет Сурикова увидела это лицо в телевизоре! Письмо ей писал Владимир Пермяков, ставший знаменитым Лёней Голубковым из рекламы «МММ».

* * *

Обычно в театрах важная информация, рецензии, интервью артистов, объявления и тому подобное вывешивают на специальную доску.

Как-то в театре им. Моссовета заведующий литературной частью повесил там интервью Валентины Талызиной, которое она дала газете «Вечерняя Москва». Статья называлась: «Я – Талызина».

Мимо доски проходила другая актриса с мужем. Остановилась и говорит:

– Ну, посмотри, что это такое! Что это значит: «Я – Талызина»? Просто верх нескромности!.

– Не расстраивайся, дорогая. Дай интервью «Московскому комсомольцу» и назови его «И я – Талызина!» – посоветовал муж.

* * *

В жизни режиссёр лёгких комедий Леонид Гайдай любил сатирические и даже мрачные шутки. Однажды они с приятелем шли вечером в Останкино по территории нынешнего ВДНХ в компании молодой сотрудницы ВГИКа. В особо глухом месте Гайдай остановился, повернулся к девушке и серьёзно сказал: «А ну-ка, снимай шубу!». Девушка растерялась, Гайдай напирал: «Что стоишь? Тебе помочь?»… И когда бедная попутчица начала расстёгивать пуговицы – они с приятелем расхохотались.

Говорили, что за такое поведение его невзлюбили преподаватели ВГИКа, и после первого полугодия отчислили якобы за профнепригодность. Восстановиться ему помог Григорий Александров, над которым Гайдай не шутил…

* * *

Дело было в середине 60-х годов, когда плёнки с записями песен Владимира Высоцкого ходили по рукам, но мало кто имел представление о его внешности. И вот в поезде мой приятель увидел, как один из пассажиров с неброской внешностью достал с третьей полки гитару и вдруг запел одну военную песню, затем другую. Через несколько минут вокруг исполнителя сгрудились пассажиры. Принимали очень тепло. Кто-то из зрителей воскликнул:

– Это же песни Высоцкого!

Исполнитель будто только этого и ждал. То, что он произнёс в ответ, заставило всех охнуть:

– А я и есть тот самый Володька Высоцкий!

Люди на радостях несли ему угощения, просили спеть шуточные песни.

Но главный сюрприз всех ожидал позднее.

– Пропустите меня к этому Высоцкому! – потребовал кто-то из толпы.

Новый персонаж под неодобрительные реплики пассажиров взял в руки гитару и с лёгкостью исполнил «Скалолазку», хитро подмигивая девушке, заворожённо наблюдавшей за происходящим со второй полки. Затем гость вернул гитару внезапно побледневшему хозяину, достал из нагрудного кармана рубахи паспорт и, раскрыв его перед новоиспечённым «бардом», спросил в возникшей тишине:

– Если ты – Высоцкий, то кто тогда я?!

После этой фразы парня как ветром сдуло из вагона.

* * *

Актриса, участвующая в спектакле, обращается к режиссеру:

– Я хочу, чтобы в первом действии бриллианты на мне были настоящие.

– Все будет настоящее, – успокаивает ее режиссер. – И бриллианты в первом действии, и яд – в последнем!

* * *

Когда-то много лет назад актриса театра им. Моссовета Галина Дашевская вышла замуж за нападающего футбольной сборной ЦСКА Николая Маношина. В один из первых дней семейной жизни они оказались в ресторане Дома актера, и Галя увидела за одним из столов великого актера Леонида Маркова. «Пошли, – потащила она Маношина, – мы с Леней в одном театре работаем, я вас познакомлю!». Маношин упирался изо всех сил: «Да что я пойду, он меня знать не знает!..». Но Дашевская все-таки дотащила супруга до Маркова: «Вот, Ленечка, знакомься: это мой муж!». Уже сильно к тому моменту принявший Марков оглядел Маношина из-под тяжелых век и мрачно спросил: «Шестой, что ль?». Николай, всю жизнь игравший под шестым номером, чуть не прослезился: «Гляди-ка, знает!!!»

* * *

Конкурс самодеятельного творчества в Доме культуры медиков. Ведущий объявляет: «„Знаете, каким он парнем был!“ Поет врач-реаниматор Иван Зарубин!»

* * *

В истории советской эстрады было много хороших конферансье, но три фамилии торчат над прочими: Алексеев, Менделевич и Гаркави. Михаил Наумович Гаркави был необыкновенно толст. Он прожил на свете почти семьдесят лет, жена его была лет на двадцать моложе. Рассказывают, как-то на концерте она забежала к нему в гримуборную и радостно сообщила:

– Мишенька, сейчас была в гостях, сказали, что мне больше тридцати пяти лет ни за что не дашь!

Гаркави тут же ответил:

– Деточка, а пока тебя не было, тут зашел ко мне какой-то мужик и спрашивает: «Мальчик, взрослые есть кто?»

* * *

История показывает, что интерес к театру в обществе развивается волнообразно. То народ валом валит, очереди за билетами и запись по ночам, а то вдруг месяцами никого. А жить-то надо каждый день, и театральное руководство пускалось, бывало, во все тяжкие, лишь бы заманить людей в театр. Директор одного городского театра в Грузии организовал в фойе хинкальную. Приходя в театр, зрители делали заказ, а уж потом, во время спектакля, хинкальщик в белом колпаке заходил в зал и, приглушив, конечно, голос, сообщал:

– Щистой-сэдмой ряд – хынкали готов!

* * *

Композитор театра им. Моссовета Александр Чевский взял с собой на гастроли в Киев пятилетнюю дочь Катю. Как-то, зная, что вечер свободен, Саша пригласил в номер актера Игоря Старыгина, и они хорошо «посидели»… А тут, откуда ни возьмись, концерт всплыл (а, может, и раньше был выписан, да забыли они). Короче, сидят все артисты в автобусе, а этих двоих нет как нет. Звонят в номер: «Где Старыгин, где Чевский?!»

– Не кричите, пожалуйста, – сурово отвечает театральный ребенок Катя.

– Они здесь, но подойти не могут! Дядя Игорь пьяный, а папа отдыхает…

* * *

Льва Дурова пригласили на фильм про Хрущева «Серые волки» (причем, к его собственному удивлению, на роль Микояна). Один из эпизодов снимался в охотном хозяйстве, где с тридцатых годов охотились генсеки. Там Дуров подружился со старым егерем, служившим еще при Сталине. Егерь рассказал такую историю.

«Однажды, позвонили нам от Хрущева: едет, мол, сам, а с ним Хоннекер, который на зайцев охотник, а у нас за день до этого зайцы под забор загончика подрылись да и в лес ушли все! Хрущев приезжает, я ему: так, мол, и так. Он в крик: «Политику мне портить! Всех посажу-изничтожу!».

Я с перепугу и придумал.

– Давайте, – говорю, – возьмем шкурку заячью, что на стенке с прошлого разу висит, зашьем в нее кота нашего Ваську, да на Хоннекера и выпустим! Он не заметит, пальнет, пойдет в баньку, а мы тем временем ему кролика рыночного зажарим!

Никита вдруг засмеялся:

– А давай, – говорит, – точно не заметит, немчура!

Вот стоит Хоннекер «на номере», загонщики на него котяру нашего в заячьей шкуре выгоняют. Немец: «Ба-бах!» – да и промахнулся. А «заяц» – то как заорет: «Мя-а-у-у!» – и с этим диким криком – на дерево, одним махом аж до самой верхушки! Хоннекер ружье выронил, за сердце взялся, на землю сел. Тут прям на месте инфаркт у него сделался. Его, конечное дело, в Москву повезли, а Никита наш все же в баню пошел.

* * *

Андрей Абрикосов одно время был директором Вахтанговского театра. Как артист он был поведения далеко не примерного, но, став директором, сделался ярым поборником производственной дисциплины. Вот однажды он на сборе труппы громогласно обличает нарушителей: «Есть у нас такие молодые артисты, которые порочат честь театра! Вот буквально на днях они, не поставив в известность дирекцию, выехали за пределы Москвы на халтуру, играли какие-то там отрывки, не утвердив на худсовете программу! Это позор. Мне стали известны фамилии этих халтурщиков: Воронцов, Шалевич, Добронравов!.. Я ставлю вопрос о немедленном увольнении их из театра!» В это время Григорий Абрикосов отчаянно шепчет на ухо директору: «Пап, пап, я там тоже был!..» Абрикосов-отец мгновенно, без перехода, меняет громовой бас на бархатный баритон: «Впрочем увольнять не обязательно – можно оставить…»

* * *

В провинциальном театре ставили «Горе от ума». Долго репетировали, наконец – премьера! Народу битком, всё городское руководство в зале, вся пресса. А надо сказать, что обычно театр посещался слабенько, и для привлечения зрителей дирекция повесила объявление, что перед началом спектакля и в антракте зрители могут сфотографироваться с любимыми артистами. Так вот, минут за пятнадцать до начала премьеры бежит к исполнителю роли Чацкого молодой актерик, стоящий в спектакле в толпе гостей в доме Фамусова, и просит: «Володь, будь другом, дай мне костюм Чацкого из второго акта – с мамой сфотографироваться!». Тот, весь в предпремьерном волнении, отмахнулся: мол, возьми.

Прозвенел третий звонок, начался спектакль, подошел момент выхода героя. Слуга произнес: «К вам Александр Андреич Чацкий!..», и тут мимо стоящего «на выходе» главного героя вихрем пронесся молодой в костюме из второго акта. Он, как положено, упал перед Софьей на колено, произнес: «Чуть свет – уж на ногах, и я у ваших ног!» Обалдевшая Софья ответила, и спектакль покатился дальше. За кулисами творилась дикая паника, прибежали главный режиссер и директор, убеждали Чацкого не поднимать скандала в присутствии всего города. Самозванец доиграл до антракта, худо ли, хорошо – об этом история умалчивает, и скрылся, как провалился куда. После антракта главный режиссер объяснил публике что-то невразумительное насчет болезни и замены, и все стало на свои места. Нарушитель спокойствия больше в театре не появился. Костюм из второго акта в театр принесла его мама, сообщившая, что роль Чацкого была голубой мечтой ее мальчика с самого детства, поэтому она нисколько его не осуждает. А мальчик теперь уехал работать в другой театр, в какой – она не скажет даже под пыткой…

* * *

Режиссер Андрей Житинкин рассказывает:

Первого января играют детский спектакль «Пчелка». Состояние артистов – эльфов и гномов – представить несложно.

В середине спектакля есть мизансцена: гномы окружают умирающую пчелку, и один из них говорит: «Давайте подышим на нее». Гномы согревают пчелку своим дыханием, и она оживает.

Понятно, что в новогоднее утро фраза «Давайте на нее подышим» приобретает сакраментальный смысл. Героиня, на которую дышат гномы «после вчерашнего», не выдерживает и медленно отползает в кулису.

Когда же один из гномов воскликнул: «Я все-таки должен подышать на нее!» – ей ничего не оставалось, как ответить с угрозой в голосе: «Я, между прочим, тоже могу подышать на тебя».

* * *

В самом начале актерской карьеры Евгения Моргунова неоднократно пытались выгнать из театра киноактера, где он работал. После очередной такой попытки Моргунов обратился к режиссеру Александру Довженко, у которого он однажды снимался в массовке, с просьбой дать ему характеристику. Александр Довженко написал:

«Талантлив ли Моргунов? Этого я не знаю, но если в экспедиции застрянет машина, Моргунов тут же ее вытащит. Талантлив ли Моргунов? Этого я не знаю, но Моргунов прекрасно переносит жару и холод, и если надо – неприхотлив в еде. Талантлив ли Моргунов? Этого я не знаю, но он прекрасно умеет доить корову и переносит на ногах грипп. Такой, как Моргунов, в экспедиции незаменим. Талантлив ли Моргунов? Этого я не знаю, но вы-то знаете, талантлив ли Моргунов». Дирекция театра не очень поняла, на что намекает маститый режиссер, но оставила в покое шутника, который чуть не довел руководство до инфаркта.

* * *

Андрей Миронов – сын популярных эстрадных артистов – поступил в театральное училище совершенно самостоятельно и вопреки воле родителей. Он не только никогда не прикрывался их славой, но даже склонен был скрывать свое родство со знаменитыми Мироновой и Менакером. Лишь товарищи Андрея это знали.

Однажды в Баку на съемках «Бриллиантовой руки» всю киногруппу пригласили в гости артисты местного драматического театра и устроили им вечер. Все сидели за столом, и вдруг поднимается Юрий Никулин и торжественно произносит: «Товарищи! Вы все знаете, что есть такие замечательные артисты – Миронова и Менакер. Так вот, здесь присутствует (Миронов весь позеленел, замер)… артист Анатолий Папанов, за которого я и поднимаю этот тост!» Миронов показал Никулину кулак, а бакинские актеры долго не могли понять, отчего москвичи так хохочут…

* * *

Рассказывает Евгений Весник:

Как-то в Москве, не рассчитав в гостях своих возможностей за столом, еле-еле добрались с Папановым до такси. Едем.

– Ты кто?

– Весник.

– Как зовут?

– Женя.

– Не ври! Он мой друг! (Пауза). Ты кто?

– Весник…

И так до самого дома…

Назавтра я напоминаю Папанову приведенный текст.

Папанов (на лице – возмущение):

– Не ври! А еще друг! Болтун!

* * *

Представление о жизнерадостности и чувстве юмора Осипа Наумовича Абдулова дает отрывок из записей о нем Фаины Георгиевны Раневской, с которой его связывала многолетняя дружба и творческая совместная работа.

«Однажды, после окончания ночной съемки в фильме „Свадьба“ по Чехову, нам объявили, что машины не будет и что нам придется домой добираться пешком. Осип Наумович сердился, протестовал, долго объяснялся с администратором, но, тут же успокоившись, решил отправиться домой, как был: в гриме с черными усами и огромными черными бровями, в черном парике и турецкой красной феске. Меня он попросил пройтись с ним, тоже не снимая грима и моего костюма – допотопной мантильи и капора. На улице он взял меня под руку и стал рассказывать какую-то историю на тут же им придуманном языке от лица своего грека. При этом он свирепо вращал глазами, отчаянно жестикулировал и вскрикивал фальцетом. Идущие нам навстречу домохозяйки с авоськами в ужасе бежали от нас, не оборачиваясь. И это была не только озорная шутка, это тоже было творчество, неуемный темперамент, щедрость истинного таланта. И это было после труднейшей ночной съемки…»

* * *

Юрий Никулин рассказывал мне, как во время зарубежной поездки артистам устроили автобусную экскурсию, и гид вдруг сказал в микрофон: «А сейчас будьте внимательны: мы подъезжаем к месту, где все бросили пить и курить!» Автобус повернул за поворот, и все увидели большую надпись: «Городское кладбище».

* * *

Блистательная балерина, замечательная актриса и милейший человек Екатерина Максимова – очень маленького росточка. Однажды ночью неслась она по Москве на своей большой машине, вдруг на середину дороги выскочил гаишник, засвистел и замахал палкой! Катя остановилась. Милиционер подошел, заглянул, как-то хмыкнул и козырнул: «Проезжайте!»

– А что я такого нарушила? – поинтересовалась балерина.

– Да… ничего, – смущенно сказал милиционер, – я смотрю, что такое: машина сама едет, а за рулем не сидит никто!

* * *

Было время, когда Евгений Симонов еще не был ни главным режиссером, ни народным артистом, ни профессором, а был совсем молодым режиссером, пришедшим в Вахтанговский театр, который возглавлял его отец, Рубен Симонов. Как-то он решил пробежать с этажа на этаж по задней лестнице театра, которой обычно мало пользовались, выскочил на площадку и остолбенел. У лестничных перил один из видных деятелей театра и училища… как бы это помягче сказать… совершал любовный акт с молодой актрисой. Симонов ойкнул, резко дал задний ход и побежал к другой лестнице. А через десять минут наткнулся на пылкого любовника в фойе театра. Тот остановил его и сурово сказал: «Женя, я делаю вам замечание! Вы почему не поздоровались с педагогом?!»