Текст книги "Свидание вслепую"

«Помочь» – это к Рите, со всеми вытекающими, наглядно демонстрируемыми в данный момент потерпевшим Саньком.

«Скорая помощь» приехала довольно быстро, минут через пятнадцать, и подрулила прямо к скамейке по широкой парковой дорожке. Направление и место назначения указывала Рита, дожидавшаяся машину на углу.

Вот такая добрая, хорошая девочка…

– Ну що, таки перелом руки, наверняка, миленький, со смещением! Перелом челюсти, ушиб обеих коленных чашечек, а можит, и таки перелом правой, – вынес вердикт доктор, – загружаем пострадавшего у машину, нежно и, по возможности, ласково!

– Я помогу! – по-пионерски радостно пообещала Ритуля, сделав движение к носилкам.

– М-м-м-м!!! – в ужасе замычал Санек и задергался всем телом, что Зинаида идентифицировала как попытку побега.

– По-моему, Ритуля, он не хочет, чтобы ты ему помогала, – поделилась она своими выводами с подругой.

– М-м! – подтвердил юноша и попытался утвердительно кивнуть головой, но взвыл повторно, на сей раз от боли:

– М-м-м!..

– Ну, що, барышни, – улыбался бодрый доктор, – таки ближайшее время он будет говорить мало, но говорить смачно!

При помощи друга и фельдшера из «Скорой» Сашу уложили на каталку, которую затолкали в машину. Рита подошла к распахнутым дверцам. Попрощаться. Все-таки она добрая девушка. И сердобольная.

– Как все ужасно нелепо получилось! – посетовала она, поглаживая больного по голой ступне, единственно досягаемой. – Поправляйтесь, Саша! Мы навестим вас в больнице!

– М-м-м-м!!! – замычал тот с интенсивностью необычайной, аж глазки выкатил.

Зина подошла поближе и встала рядом с подругой. Саша мычал и вращал выпученными глазами. Зиночка удивилась точности определения «вращать глазами», раньше ей казалось, что, во-первых, это невозможно, а во-вторых, что это не самое удачное литературное выражение.

Она ошибалась! Смотри-ка – очень верно определяющее процесс словосочетание.

– Ничего, ничего! – успокаивала пострадавшего Рита. – Мы обязательно придем, арбузик вам принесем, вам же теперь жевать нельзя!

Сердечная такая…

– М-м-м-м!!! – затрясло Сашулю, и он с еще большей интенсивностью изобразил вращение выпученными глазами, чем несказанно порадовал любознательную Зину.

– По-моему, Риточка, он не хочет, чтобы ты навещала его в больнице, – с сарказмом пояснила она.

– Ум-м! – обрадовался страдалец пониманию и кивнул головой.

– Больно? – расстроилась Рита.

– М-м-м! – пустил слезу Сашок.

– Ну, тогда езжайте! – разрешила Рита и захлопнула одну створку задних дверей «Скорой помощи».

Буквально за секунду до ее «разрешения» внутрь машины поднялся фельдшер, и захлопнувшаяся с силой дверка в аккурат пришлась ему по пятой точке!

– Ой! – произнесла свое сакраментальное Риточка.

– Барышня, та ви що?! – сунулся в открытую створку возмущенный фельдшер.

– Та езжайте таки! – устало сказала Зина. – А то будет, как у вашего пациента!

Фельдшер заценил ситуацию, быстренько захлопнул вторую створку, и машина отчалила.

– Ну, що, Ритуля, домой? – провожая ее взглядом, предложила Зина.

– Да, кажется, я уже нагулялась, – вздохнула подруга.

– Та ты що?! – подивилась Зинуля.

И начала безудержно хохотать, так, что пришлось согнуться пополам, упершись на коленки ладонями. Ритка посмотрела на подругу и тоже захохотала, хлопая себя по бедрам.

– Отойди… на бе-езопасное… расстояние… и не… делай… телесных… дви-и-ижений! – сквозь смех не забыла приказать Зинаида.

Ритка послушно отскочила в сторону и оттуда прокричала:

– А как он мычал!

Минут двадцать они не могли остановиться и ржали, как молодые кобылицы, вспоминая сценки из трагического падения незнакомого Саши.

Захар тоже громко хохотал, распугивая загадочных сущностей темноты по углам, вытирая навернувшиеся от смеха слезы.

– И что, так всегда?

– Та нибожеупаси! – заверила Зина. – Так, по мелочи, в основном – синяки, шишки, легкие переломы, немножко рваных ран и гибель личного имущества. Один мальчик, в которого Ритка влюбилась в десять лет, не дал ей покататься на велике, после чего она его резко разлюбила. Со словами: «Ну, и ладно!» – величественным жестом руки она отпустила фраера, которого жадность таки сгубила. Жест был театрально красив, хорош по драматургии, но случайно (а как еще!) она задела пацана по носу. Мальчику стало больно, он непроизвольно схватился за нос, отпустив руль любимого транспортного средства, и велик стал заваливаться. Спрыгнуть с него мальчонка не успел, нога застряла в раме, и они вдвоем – он и велик – рухнули в ближайший к месту событий куст шиповника. Итог: перелом правой ноги, вся попа и ноги в шипах, разбитый нос.

– Не слабо! – смеялся Захар. – И часто так случается?

– Постоянно, с разной степенью травматизма и ущерба для попавших под раздачу.

– Тяжело ей, наверное, живется с такой фатальной невезучестью? – искренне посочувствовал Захар Игнатьевич.

– Да что ты! Ритка считает себя самым везучим человеком на земле. На каждое сетование и переживание родных о ее невезучести она начинает цитировать книгу рекордов Гиннесса, раздел самых нелепых смертей или самых нелепых травм. Например, случай с одним путешественником, совершавшим кругосветное одиночное плавание. Вот представь: плывет себе мужик, один в бескрайнем океане, погода чудная, никаких штормов – и ему прямо в темечко попадает метеорит! И – насмерть. А Ритке всего лишь приходится участвовать в ликвидации последствий спровоцированных ею же несчастий с другими, и то не в одиночку, а со всей семьей.

– Зина, ты не обижайся, но звучит это неправдоподобно, – осторожно высказал свое мнение Захар, – комично, не спорю, но гротесково, как рассказы Зощенко или Ильфа и Петрова.

– А представь, как мы все хохочем, когда вспоминаем разные подобные случаи. Потом, конечно, после всех переживаний и экстренных мер по устранению. Вот так и живем: попадаем с Риткиной нелегкой руки, потом ликвидируем, а потом хохочем часами до слез и икоты. Да у Риты вся жизнь – сплошной гротеск!

– А у тебя? – неожиданно спросил он.

– У меня…

Зинаида задумалась: как бы сформулировать…

А какая у нее жизнь?

Она не задумывалась раньше над таким, казалось бы, простым вопросом.

И надолго замолчала. Захар не торопил – тоже молчал.

И там, в полной темноте и тишине, обострившей все чувства, неожиданно для себя она осознала и поняла: какая у нее жизнь.

– Не поверишь! – веселым, но совсем тихим шепотом, поделилась с ним выводами она. – Радостно-свободная! Не в смысле полной свободы от всего. Для такой свободы надо на острове каком-нибудь жить, и то полно ограничений: и в передвижении, и в рационе, и в общении, да и в образе жизни. Я о другом, я – о свободе выбора решений. Всякая жизнь была, и трудная, и хорошая, но всегда – свободная. Наверное, меня этому невольно Ритка научила.

Когда она в семь лет сделала первый осознанный выбор, сев за парту с Риточкой, и почувствовала (нет, не поняла, она тогда еще не могла этого понять – маленькая была, а именно почувствовала), что ничьи мнения, навязываемые даже из самых благих намерений, не могут повлиять на ее решение – она стала свободной!

Но силу привычки и годами внушаемые «аксиомы» поведения не так-то легко перебороть. Порой, когда Зиночка по привычке старалась делать все правильно, как учили, «как положено», Ритка одним замечанием, каким-нибудь незначительным высказыванием или действием, сама не осознавая того, возвращала ее в это состояние свободы – свободы от мнения других.

У всех людей на земле, у каждого из нас, есть основная, главенствующая, жизненно насущная потребность – быть любимыми.

Быть любимыми всеми!

И каждый ищет для себя путь к этой недосягаемой любви.

Не будем брать крайности, когда люди готовы на любые жертвы: «Вот я какая: все стерплю, перенесу, ради вас – любите меня за это!» Или противоположность – палач, скажем, маньяк-убийца: «Я заставлю вас меня любить!»

Это все извращенные формы требования и ожидания любви.

По большей части, обыкновенные нормальные люди свое желание и потребность быть любимыми проявляют по-другому – изо всех сил стараются стать хорошими для всех, в той мере, в которой каждый индивидуум научен пониманию слова «хороший».

Мы так сильно стараемся соответствовать образу правильного во всех отношениях, идеального человека – образу, который придумал, закрепил и навязывает нам социум! Этот самый социум уж точно, до запятой, знает, как именно надо правильно жить, поступать, действовать, говорить. Вот мы и стараемся изо всех своих сил, тужимся, чтобы нас хвалили, в пример ставили, уважение выказывали и любили!

Много любили. Все!

И забываем: а чего и как хотим мы сами? И позволяем себе только изредка побыть самими собой – втайне, за закрытыми дверями и, желательно, в темноте, чтобы никто не узнал! А то вдруг разлюбят?..

И детей учим тому же: чтобы тебя любили и принимали, ты должен поступать по принятым правилам, ты должен это, и это, и это… учись, запоминай, повторяй, как мы!

И будешь хорошим и всеми любимым!

В один момент маленькая Зиночка познала это счастье – свободу от мнения других, от навязываемых стереотипов поведения, и жила с этим дальше, а если забывала, Ритка ей напоминала. Всенепременно!

Ну, например. Как-то зимой, во втором классе, девчонки шли к Рите домой после школы. К ним подошел какой-то пожилой дядечка. Про чужих дядечек и тетечек, которые заговаривают с маленькими девочками на улицах, им давно и подробно объяснили родные, но без особых страшилок, предполагая, что Риткин дар и сам девчонок защитит лучше всякой милиции, но объяснили и инструкции дали.

Дядечка был любезен, улыбался приветливо.

– Таким двум симпатичным девочкам – по конфете! – радостно сообщил он и протянул девочкам по большой вафельно-шоколадной конфетке в бумажном фантике.

И начал радостно смеяться, когда недоумевающие дети развернули пустые обертки.

Пошутил так…

– Дядечка, вы дурак! – сообщила ему Ритка.

– Ритуля, так нельзя говорить со взрослыми! – тут же припомнила «правила хорошего поведения» Зиночка.

– А почему? – искренне удивилась Риточка.

Зина призадумалась. А действительно: почему?

Если он на самом деле – дурак? Потому что взрослых надо уважать, они всегда правы? Правило такое. И кто его придумал, это правило? Взрослые, чтобы наказывать детей?

Она подумала-подумала – и поняла, что это неправильное правило, глупое! Если взрослый плохой, которого в тюрьму сажают, или дурной, как вот этот дядечка, то и уважать его нечего и слушаться тоже! Осмыслив свои выводы под продолжающийся хохот дядьки, Зиночка ответила подруге:

– Наверное, взрослым так легче, когда дети их всех должны считать правыми.

– А почему это им должно быть легче, а нам труднее? – спросила Ритуля.

– Не знаю, они так придумали…

– Знаешь, что я тебе скажу, Зиночка, – вынесла свой вердикт жизни Ритка. – Они придумали – вот пусть они с этим и носятся, а дядька этот дурак!

– Да! – радостно согласилась подруга простоте решения. – Не очень умный!

Они вдвоем посмотрели критически на дядьку, в тот момент вытиравшего с глаза слезу, выступившую от смеха.

– Девочки, это же шутка такая! – разъяснил он, увидев их серьезные мордашки, и пояснил добавочно:

– Это смешно!

– Кому? – спросила Зинуля. Она взяла Риту за ладошку и распорядилась:

– Идем, Ритуля, нечего нам разговаривать с глупыми дядьками!

Девчонки развернулись уходить.

– Подождите, девочки! Так разговаривать со взрослыми нельзя! – решил их повоспитывать мужчина.

И, протянув руку, чтобы ухватить Риту за плечико, шагнул ботинком на припорошенный снежком раскатанный лед. Он заскользил-заскользил, суетливо перебирая ногами, смешно размахивая руками, но не удержался, а как-то странно подлетел в воздух и плашмя, со всей силы грохнулся на тротуар, с тупым арбузным звуком ударившись головой об землю.

И остался лежать.

Девчонки посмотрели на лежавшего, махнули одновременно ручками, как на неинтересный предмет, и пошли дальше по своим важным девчоночьим делам.

Или вот еще один пример.

В шестнадцать лет Ритка «наставила» подругу на свободу от чужого мнения, в который раз кардинально изменив ее жизнь.

У их класса намечалась экскурсия в музей уголовного розыска – это было одно из немногих общественных мероприятий, до участия в котором допустили Риту с Зиной. Правда, классный руководитель перед выездом из школы подозвала к себе Зиночку и попросила тоном, больше напоминавшим приказ:

– Зинаида, ты там присматривай за Ритой, останавливай, а то сама знаешь: не оберемся, если что…

Зина недовольно кивнула.

«А кто же еще за ней будет присматривать? – поворчала она про себя. – Можно подумать, вы – всем преподавательским составом, с директором во главе!»

Она терпеть не могла, когда кто-нибудь со стороны, не из числа семьи, подчеркивал Риткину «особенность». Хотя классная права, присматривать надо! А то пара взмахов руками – и масштабы разрушений непредсказуемы, да такие, что ни один уголовный розыск не разгребет!

Несколько раз напомнив Рите про шарики и строгую необходимость «не делать телесных движений», держаться на приличном расстоянии от экспонатов, а главное – от экскурсовода, Зинаида забыла обо всем, в том числе – и о правилах безопасности. Она была до глубины души потрясена экспозицией!

Она слушала внимательнее всех, смотрела, задавала экскурсоводу множество вопросов и чувствовала небывалый подъем, радость, близкую к восторгу, от того, что узнавала. Ритка старалась не мешать, заметив увлеченность подруги, держалась ото всех на приличном расстоянии и не вытаскивала рук из карманов.

Зинаида два дня после экскурсии ходила задумчивая, тихая, погруженная в свои мысли и размышления, а Ритка ее теребила, спрашивала, в чем дело, но та отмахивалась – не созрела пока для разговора.

Этого Ритка стерпеть не могла, разволновалась за подругу:

– Зинуля, хватит! Давай, выкладывай, что случилось.

И Зинуля выложила – да как!

– Ритка, это потрясающе интересно! Понимаешь, благодаря науке, научной экспертизе, раскрываются самые запутанные преступления! Преступник пришел, совершил действие и ушел, и ему кажется, что он все предусмотрел – перчатки надел, следы запутал! Но приезжают на место криминальные эксперты и, шаг за шагом, собирают мельчайшие улики, волоски, пылинки, изучают их в лаборатории и выстраивают целиком картину преступления. Это как чудо! Как машина времени! Словно они сняли фильм по секундам! А наука развивается очень быстро: экскурсовод сказала, что в будущем эксперты смогут по анализу воздуха определять, какой человек присутствовал на месте преступления! Мне так это интересно! Вот чем бы я хотела заниматься. Раскрывать с помощью экспертизы преступления!

– Ну так и занимайся! – поддержала выбор подруги Рита.

Они разговаривали, как привыкли, не боясь быть подслушанными, по обыкновению, сидя в столовой за индивидуальным столом.

То есть одни.

Ритуля жевала пирожок, запивала его чайком и, пребывая в полной благости, никак не могла понять, чего это так Зиночка разволновалась, да еще два дня молчала, мучилась мыслями. Хочешь – так вперед! Что рассуждать-то, нервничать?!

– Да что ты, Ритка! – кипятилась Зина, забыв про свой полдник. – Ты представляешь, что родители скажут, если я им объявлю, что собираюсь стать экспертом-криминалистом!

– Ну, так и что с ними будет? – не впечатлилась перспективой ожидаемого потрясения родни Ритуля, с аппетитом откусывая от пирожка. – С моста у реку кинутся? Какая им разница – кем ты станешь? А преподавателем в школе веселее, что ли, или, скажем, бухгалтером каким? Это же твоя профессия – главное, чтобы она тебе нравилась, а не кому-то, – и, запив чайком пирожок, подвела итог: – Тебе же в ней жить.

Ритка произнесла речь легко и просто, как про завтрашний урок алгебры говорила, не задумываясь особо, больше сосредоточившись на пирожке с чаем и получая вкусовое удовольствие. А Зина замерла, осознав глубинную правдивость Риткиных слов и переживая внутреннее освобождение.

Что она себе напридумывала?!

Будут родители против или не будут – да хоть кто ей что говори! Она хочет заниматься именно этим, и только этим.

– Ритка, я тебя обожаю! – в порыве чувств заверещала Зина, обняла двумя руками подругу за шею и расцеловала.

– Таки есть за що! – согласилась Ритка, быстренько запихав остатки пирожка в рот.

Официально уведомленные дочкой о выбранной профессии родители, разумеется, слегка обалдели, но ни отговаривать, ни оспаривать ее решение не стали. За годы близкого общения они стали родными людьми с Ритой и ее семьей, и их уже мало что могло удивить.

И действительно – почему она решила, что они станут возражать?!

«Криминалист – так криминалист», – решили родители и принялись активно помогать. А помощь требовалась, поскольку для получения желанной профессии необходимо было, для начала, поступить в Академию милиции на экспертно-криминалистический факультет. И было это не так чтобы просто, а очень даже сложно. И не по случаю немыслимого конкурса, хотя и конкурс серьезный имелся, а потому что условия приема выставлялись о-о-очень непростые.

Во-первых, в Академию принимали в основном после школы милиции, а парней после армии или двух лет, отработанных в той же милиции. Во-вторых, исключения делались, в частности, именно на этот факультет, но – при наличии отличного аттестата, углубленных знаний, гораздо более обширных, чем в школьной программе, по химии и физике, плюс еще несколько труднопроходимых условий.

Словом: «Вход только вундеркиндам!»

«Надо – будем!» – сказала решительно настроенная Зинуля.

Когда есть целеустремленное желание ребенка, готового лбом стены прошибать для достижения цели, и поддержка двух таких семей, все препятствия нипочем!

Через знакомых бабушки Симы Зинаиду пристроили на курсы того самого углубленного изучения химии и физики при МГУ и в спортивную секцию по стрельбе из пистолета.

Теперь Зиночкин день начинался в шесть утра с часовой пробежки, в любую погоду, и заканчивался часов около десяти вечера возвращением с различных занятий. До двенадцати ночи она делала уроки и отрубалась частенько прямо за письменным столом. Папа тяжко вздыхал над замученной дочуркой и переносил ее на кровать, мама раздевала-переодевала, и они шли переживать на кухню.

– Светка, она себя угробит такими занятиями! – роптал возмущенным шепотом любящий отец. – А стрельба! Я ее на соревнованиях посмотрел: слезы! Она такая маленькая, худенькая, тонюсенькой ручкой держит этот пистолетище! Такое ощущение, что это он ее держит, а не она его!

– Ген, ну что возмущаться! Ты же знаешь, какая она у нас, вроде покладистая, спокойная, а когда дела касается – кремень! Вот же характер! И потом – да, она миниатюрная, но ведь побеждает на этих чертовых соревнованиях! Все в «десятку» лупит, я поражаюсь!

– Ладно, решили так решили, отговаривать не станем! – наверное, в миллионный раз повторял папа одну и ту же фразу, больше уговаривая себя. – Разонравится – сама бросит!

– Эта не бросит! – покачала головой мама. – И не разонравится ей, Ген.

И Зиночка поступила – с первого раза в «десятку», как стреляла! Кстати, к моменту поступления она стала мастером спорта по стрельбе и победила во множестве соревнований.

– То есть ты – эксперт-криминалист? – уточнил Захар.

– Ну да, – подтвердила Зинаида.

– Да уж, удивила! – восхитился Захар. – Кажется, тут кто-то говорил о моей необычной профессии?

– А в моей профессии нет ничего необычного. Лабораторные опыты и исследования, много компьютера, много микроскопа, колб, реактивов, аппаратуры и очень много отчетов.

– А выезды на место преступления?

– Бывали, а как без них. Но только в первые пять лет после института, когда я в районном отделении работала и немного – в Центральном. А сейчас я – ведущий специалист экспертно-криминальной лаборатории Главного управления и на место преступления не езжу, в лаборатории отсиживаюсь.

– Да, Зинаида, ты меня восхитила, честно! – признался Захар. – Прости, если я правильно понимаю, то твоя работа – это сплошной ненормированный график, а как семья, муж, дети к этому относятся?

– Вообще-то ничего необычного – как у любого служащего, с девяти до шести, но когда аврал и срочные экспертизы, бывает, и сутками работаем.

– И часто аврал-то?

– Да почти всегда! – тихо рассмеялась Зинаида. – А мужа и детей у меня нет, если ты хотел выяснить мое семейное положение.

– Хотел, – не стал скрывать Захар.

– Обычно таким заходом про наличие семьи барышни выясняют, вроде бы намеком, далеко не тонким…

– А я не намеком, я прямиком, – усмехнулся Захар.

– Ну, тогда и я прямиком, – предупредила Зинаида, – у тебя, судя по тому, что ты рассказал, совсем уж жизнь ненормированная, и дома ты не бываешь, как твоя семья с этим живет?

– Да уже никак. Развелись мы с Ириной.

– Мне жаль, – искренне посочувствовала Зинаида. – Извини.

– Да ничего страшного и трагичного. А сын в этом году оканчивает школу, а потом приедет ко мне в Москву, поступать и жить.

На самом деле – ничего страшного и трагичного.

Так, бытовуха, разновидности банальной, подотряда житейской. Захара всегда не было, по совокупности отъездов – по девять-десять месяцев в году.

А куда денешься? Он выбрал себе такую работу!

Но Ирина не жаловалась, не роптала, знала все о его профессии: ее отец тоже был нефтяником. И про вахты, трудности и какими потом-кровью доставались деньги – она тоже знала. И полностью отдавала отчет, за кого вышла замуж, реально представляя себе их будущую семейную жизнь.

Наверное, за эту мудрость, терпение, легкий, оптимистичный характер Захар и полюбил ее.

И откровенно удивлялся, когда мужики жаловались, что жены их пилят, ругаются: мол, постоянно тебя нет дома и приходится тащить хозяйство и детей одной! Список претензий одинаков у всех женщин, живущих с хронически отсутствующими, загруженными работой мужьями.

Через год после свадьбы у них родился Никитка. Точная копия деда Игната, один в один, даже ямочка на щечке появлялась, когда он улыбался, – как у деда. А улыбался ребенок постоянно и крайне редко плакал, а если хотел есть-пить, то просто издавал недовольные звуки.

Словом, мальчик был золотой.

А это – начало девяностых! Какие памперсы?! И пеленок-то особо не достать. Тогда как-то сразу стало трудно жить – и с продуктами, и с ценами, да и с заработками беда. Захар вкалывал как каторжный, за любые сверхсверхурочные брался, за любую дополнительную работу. Через пару лет ему это аукнулось – что-то там надорвалось в организме, и если бы не шаман, к которому друзья отвезли его полумертвым, наверняка так и помер бы, неизвестно отчего…

Но это другая история. Отдельная.

А тут еще на фоне резкого обнищания дети в городе стали повально болеть. Тогда две семьи – его и Иринина – собрались и решили: чай, дети – не сироты обездоленные, и не в поле обсевки, семьи имеют. Справимся, все вместе поможем!

Иринку с Никиткой и мамой Захара временно отправили пожить к деду Захарию, подальше от болезней и продуктового дефицита. У деда хозяйство справное, серьезное, дом двухэтажный и электричество имеется, водопровода, правда, нет, но водоснабжение и канализационные отводы сделаны индивидуальные. Они втроем – дед, отец и Захар – делали, и трубы прокладывали, и очистку отстойника установили. Так что в холодный деревянный туалет бегать не придется. И огород огромный, и куры-утки, и корова – полный достаток!

Иринины родители остались в городе – зарабатывать на всех, и Захар свою долю вносил, разумеется, мотаясь по командировкам и дополнительным работам.

Общеизвестно, что нет ничего более постоянного, чем временное, и предполагаемые полгодочка обернулись тремя годами раздельного проживания.

Квартирой своей Захар и не пользовался, опломбировал, так и стояла пустая. Думали поначалу сдавать, но за те копейки, которые могли тогда заплатить люди, заиметь себе лишние проблемы не захотели. Захар на все выходные и отпуска ехал сразу к деду, а если работал в городе, то жил у родителей.

А Никитка в дедовом доме да на натуральной продукте не то что не болел – не чихнул ни разу.

Да и Ирина расцвела…

Три года промчались, как один день!

За работой непомерной, отсыпаниями, отдыхом и снова работой он ничего не замечал.

Часто потом Захар пытался вспомнить: какие запоминающиеся события происходили в те три года, ну хоть что-то, за что бы зацепилась память – и ничего. Как в пропасть ухнули дни, месяцы, года. Будто и не было их!

Жизнь переменилась, когда Ирине подруга предложила интересную работу: порекомендовала ее на освободившееся место заведующей магазином одежды в нововылупившейся коммерческой структуре.

Ее взяли, Ирина с Никиткой и мамой вернулись в город. Ребенка – в садик или к бабушке, Ирина – на работу, Захар – в очередную командировку.

И хорошо ведь жили!

Когда он приезжал – любились до изнеможения, при любой возможности, смеялись над этим, секретничали, рассказывая друг другу, как жили порознь, делились новостями, обсуждали дела и работу, решали проблемы.

Ирине работа нравилась. Пришлось, разумеется, многому научиться и курсы специальные заканчивать, но директор магазина из нее вышел хороший. Интересно ей было, да и сама коммерческая структура и устояла и выжила – в те-то времена, а это о многом говорит! Иринку поставили заведующей уже двумя магазинами – еще не Европа, но уже «предтечи бутиков».

И у Захара дела налаживались. Хотя отрасль еще лихорадили перемены и борьба за власть, но то территориальное объединение нефтяной промышленности, в котором он работал, обрело более-менее стабильных хозяев. И гораздо более дальновидных, чем предыдущие. Это были не временщики, а люди, понимающие необходимость обновления отрасли, и главное – увлеченные освоением новых программ и территорий, не ограниченных родной страной. Пришлось Захару побывать за границей, ездить в другие страны, на континенты и острова, в длительные и не очень командировки. Главное – заниматься своим непосредственным делом: строить!

– Честно признаюсь: я не ангел, Иринке изменял. Не расчетливо-целенаправленно, вроде как – вырвался от жены, и скорее, вперед! Нет. Редко, но отдавая себе отчет, что делаю. Это, когда зашлют тебя, скажем… ну, назовем нейтральную страну, к примеру, в Малайзию. И ты сидишь там шесть, семь, а бывало – и восемь месяцев, на территории стройки. Твои бригады раза по три сменились, а ты не можешь, потому что только ты отвечаешь за каждую гайку и только ты, единственный, имеешь представление о процессе в целом. Вот и торчишь бессменной главной уткой – от первого вбитого клина и до красной ленточки. А в целях безопасности – документ подписываешь о том, что не имеешь права общения с местным населением, только с нанятыми рабочими, и то в одном ключе: «Я – начальник, ты – подчиненный». А в город – группой и под присмотром охраны. И тут приезжает кто-нибудь из представительства родной страны, или не менее родной фирмы, а сопровождает его такая русская переводчица, во-о-от в такой коротюсенькой юбчонке и томно-обещающе тебе воркует: «Я тоже одинока вдали от любимого…»

Тут у любого устойчивого и убежденного партийца долг и преданность партии заткнутся, пока гормоны свое не отыграют маршем победным… Такого рода леваки случались, и не единожды. Я не каюсь, и не оправдываюсь, и не вижу своей неправоты. Это не на буровой в тундре на бесчеловечных просторах – вой на луну, не вой, а женщина с неба не свалится. Ирина – умница, уверен, она это понимала и подозревала, но никогда своих подозрений не озвучивала.

Зинаида промолчала. А что говорить?

«Просто жизнь?»

А что она про такую жизнь знает?

Одно – когда муж, с которым постоянно вместе, в отпуск один рванул, и ему ажо припекло, как левого сексу хочется, это один расклад, а то, о чем рассказывает Захар – со-о-овсем другая песня. Когда мужик по полгода, а то и больше – без жены, пусть и горячо любимой? Многие ли мужчины способны справляться с такой вынужденной аскезой? А бог их знает!

Она усмехнулась своим мыслям.

– Ты что, смеешься? – спросил из темноты Захар.

– Представила единственное верное радикальное средство мужской верности, – призналась Зина.

– На судьбу евнуха намекаешь? Ай-яй-яй, Зинаида! – попенял Захар Игнатьевич. – А средство для женской верности тогда какое?

– А никакого! Любовь до гроба!

– Осторожней с определениями, Зинаида Геннадьевна, у некоторых неверных жен этот временной промежуток – от любви до гроба – бывает весьма коротким!

– Что-то там Шекспир намудрил, не иначе! – посетовала Зинаида. – А что это ты про женскую неверность – к слову али как?

– Да нет, не «али». До этого не дошло, правда.

Он, разумеется, все понимал: и каково Иринке ждать его месяцами, заново привыкать к его присутствию в доме, в постели, в жизни, пусть на пару недель, месяц, редко – пару месяцев. И Никитке – заново каждый раз с отцом знакомиться…

И каково это для женского здоровья – по столько времени жить без секса и тащить на себе решения проблем семейных, житейских, бытовых. Понимать-то он понимал – только изменить ничего не мог!

Только-только работа, зарплата и карьера начали свое становление…

Тут хоть сальто-мортале сделай, хоть наизнанку вывернись – ничего не изменишь.

Да и зачем? Это его работа – трудная, капризная, тяжеленная, но единственно любимая, то, что он умел делать по-настоящему классно, профессионально.

Да о чем вообще разговор?!

А о жизни – обычной, разновидности банальной, подкласса бытовой.

Каж-до-днев-ной!

И в этой самой каждодневно-бытовой жизни влюбился в Иринку коммерческий директор ее фирмы. Опаньки!

И не в примитивном смысле – мол, хочу, хочу именно эту красотулю, а в самом что ни на есть прямом, высшем – полюбил!

И было в кого влюбляться, если честно.

Иринка – умница, мудрая глубинной родовой женской мудростью, веселая, с великолепным чувством юмора, симпатичная, даже красивая. Высокая, стройная, точеная фигурка, офигенные ножки, грудь – плюс терпение и трудолюбие. Очень интересная, сексуально привлекательная. И контрольным выстрелом в голову – неприступная!

И мужик так влюбился – понесло его вразнос!

Первым делом развелся с женой. Хорошо, хоть у них детей не было, не пострадали. Вторым делом – пригласил Ирину в ресторан и объявил без расшаркиваний:

– Ирина, я тебя люблю и хочу на тебе жениться!

Ирка что-то в этом роде подозревала – сделала выводы из его участившихся наездов в магазины, которыми она заведовала, преувеличенного внимания, выказываемого ей начальником на корпоративных вечеринках и вне их, и по презентованному на день рождения дорогущему букету цветов. Она подозревала, что он влюблен, но не до такой же степени!

– Вообще-то, я замужем, – только и смогла ответить она.

– Я знаю. Но я – лучше, чем ваш муж. Потому что я рядом, а он неизвестно где.