Текст книги "Свидание вслепую"

Татьяна Алюшина
Свидание вслепую

Моей большой, прекрасной, любимой семье,

и, в частности, замечательным тетушкам

Октябрине Ильиничне и Марии Ильиничне,

посвящается.

© Алюшина Т., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

* * *

Зинаида в полной мере прочувствовала точность определения «кромешная тьма»: да потому она и «кромешная», что кроме тьмы этой жуткой нет ничего – вообще ничего!! Первозданная, изначальная темень, с которой все началось – взрыв новой звезды, галактики, атомы – жизнь, которой все и закончится – наступит небытие!

И такой это, оказывается, «кромешный» ужас! Господи, как с этим предки-то дикие справлялись?! Оказаться в такой чудовищной темнотище, к которой ни глаз человеческий, ни организм в целом – ни привыкнуть, ни адаптироваться категорически не могут!

А еще, что самое поразительное…

Мистическим, сверхъестественным образом проснулись-всколыхнулись все задавленные, практически уничтоженные за ненадобностью комфортом цивилизации первобытные инстинкты и скрытые резервы организма, обострив мгновенно во сто крат, а может, и поболе, все органы чувств и ощущений!

Зинаида чувствовала этого мужчину всеми вот этими самыми пугающе обострившимися инстинктами. И, не видя, ощущала его в метре от себя, на расстоянии вытянутой руки – слышала его дыхание, стук сердца, впитывала запах, чувствовала тепло, исходившее от его кожи даже через одежду, и, как ей казалось, даже мысли его слышала…

– Вы меня боитесь? – тихо спросил он, не тревожа понапрасну громкостью темноту.

Она услышала недосказанное, подуманное им: боится ли она его желания, которое чувствовала всей кожей, боится возможности воспользоваться странной ситуацией или даже нападения…

– Нет, – в тон ему, тихо ответила Зинуля. – Не вас.

Они помолчали. Оба сквозь вязкость первозданной темени договаривали не словами, а чувствами и обострившимися рецепторами недосказанное.

Не его! Себя! Она боялась себя, своего странного, необъяснимого желания броситься к этому незнакомому мужику в объятия – к нему, в него, позабыв обо всем на свете, – желания, от которого звенела кожа на всем теле…

– Я тоже, – еще тише признался он.

Помолчал и пояснил:

– Не вас.

И что-то надо было немедленно – нет, еще быстрее, чем немедленно! – говорить, делать, словами, действиями, чем угодно, сбить, нарушить эту странную, неожиданную пугающе-оглушающую невероятную тягу друг к другу!

Они оба, сразу, почувствовали взаимное желание-интерес, и нечто больше простого желания-интереса, как только встретились взглядом, а когда официально здоровались, пожимая друг другу руки при знакомстве, их так шибануло молнией в ладони, что пришлось отдергивать руки и извиняюще улыбаться, изображая непонимание и испытывая обоюдную неловкость.

Но что бы там ни возникло между ними, удивив и слегка напугав, умело управлялось и загонялось куда подальше воспитанием и принятыми правилами поведения развитого социального общества. Подумаешь, кольнуло-шибануло! Подумаешь, от одного его взгляда голова закружилась – и что?!

Да ни-че-го!!

Вот именно! Как ему, так и ей. Два совершенно незнакомых человека, встретившихся по делу, скорее всего, первый и последний раз, и мирно благополучно расставшихся. И все правильно. Оба усиленно не придавали значения чему-то там, вроде повышенной заинтересованности, занявшись насущным деловым вопросом, из-за которого и встретились. И все.

Какие мансы?! Еще чего.

Оба прекрасно справлялись, демонстрируя хорошие манеры, умение управлять своими эмоциями… до того момента, пока не оказались в этой самой жуткой, бескомпромиссной «кромешной» тьме.

Наедине. Вдвоем. Запертыми!

Внезапно Зинуля перестала бояться – как отрезало! Себя, его, их обоюдного магнитно-непреодолимого влечения друг к другу, последствий возможных, запретов наистрожайших. Они внезапно обрели спокойное знание – в чем именно находили первобытные предки спасение от страхов первородной жуткой тьмы.

В единении!

Мужчина уловил, «считал» в ней эту перемену.

И протянул руку…

Жизнь – странная штука.

И эта ее всегда присутствующая странность пугает человечество всю его историю существования.

Непредсказуемость – самый страшный страх из всех людских страхов!

Нет, мы, конечно, заигрываем с судьбинушкой, втайне лелея надежды, что уж если и бахнет она этой своей непредсказуемостью, то уж верняк – в виде удачи, свалив на тебя счастье немереное, нежданное-негаданное!

А вот так вдруг – и ты в шоколаде.

Ну, бывает же так?! Бывает!

Ну, чтоб ни хрена не делать, всяческих трудностей, испытаний, потерь, лишений не проходить. Миновать, так сказать, стадию подхода: за тридевять земель не шастать, железных сапог не истаптывать, хлебом черствым не давиться, а – бац…

И сча-а-астье!

Скажем, богатство на голову свалилось, или там – принц на коне, и он тебя одну всю-то жизнь искал и любил – вот приехал, из навозу достал, помыл-накормил и приголубил. Или там, прынцесса к Емеле на печь – прыг! – и «люблю-не могу, и полцарства в придачу, а ты лежи-лежи, милый»!

Да, лелеем, лелеем такие мечты втихаря, а чо! Я ж вон какой хороший – заслужил!

Но подгаживает одно: что ни сказка, что ни история из жизни, что ни книжка какая захудалая, а все без бития жизненного, лишений и трудностей всяческих не обходится. И все вокруг твердят – а ты потерпи! И золото с неба не сыпется. Вот же гадость в чем…

А та-а-ак – нет. Так мы не согласные! Так мы не хотим, спасибо.

И с детским жгучим любопытством, замирая, слушаем рассказы, что у кого-то тако-о-о-ое произошло! После всяческих тревог, ужасов и испытаний, уж такое счастье небывалое на него свалилось – по сей день счастлив и благоденствует. И радуемся, как дети, потаенно, в душе, что случилось это не со мной, а с каким-то неизвестным Васей, а мне такое счастье и подавно не нать! Слава богу, что пронесло мимо! Я лучше здесь, в тишке отсижусь, зато без тревог и волнений. И посмеиваемся с гордостью отстраненного наблюдателя: «Ну, и дурак этот Вася, что вдряпался во все это! Вон ему как жизнь наподдавала! А я молодец, аккуратный, в истории не попадаю. И поговорочка дурацкая: «Не было бы счастья, да несчастье помогло» – это не про меня!»

А все-таки завидуем конечному результату приключений того самого Васи и надежду тайную сохраняем: а вдруг Боженька мне полный короб счастья-то отвалит – просто так!

Как в том старом анекдоте:

– Ты хотя бы билет купил! – возмутился Господь, уставший от бесконечных молитв и просьб старого еврея о большом выигрыше в лотерею.

А судьбинушка на все это тихо посмеивается, продолжает выкидывать свои кренделя, мало интересуясь нашими планами, желаниями и страхами.

Зиночка Ковальчук родилась в очень правильной, крепкой, полноценной семье, с правильными родителями, бабушками-дедушками, с правильными общественно-социальными устоями. И вся ее жизнь просматривалась, от рождения и до заката – прямолинейно, как Восточно-Сибирская магистраль со станциями-этапами становления: школа, институт, работа, замужество, двое детей, еще, и еще работа – есессено, все правильное до тошноты. А потом – пенсия, внуки, шесть соток, счастье тихого огородничества, почетная старость в кругу родных и близких.

Красота несказанная!

Добротно, прямолинейно, с неизменной уважухой и почтением окружающих за суперправильность общественного поведения и бытия. Такое вот полотно жизни в серо-белых тонах, без узелков и вкраплений.

Ну что поделаешь: в такое время она родилась, когда перспективы хорошей жизни раскладывались в стандартный ряд, и ее папа и мама, как всякие любящие родители, желали дочери только самого лучшего: жизнь без изломов, потерь и потрясений – счастья, одним словом.

Тогда счастье и стабильность виделись именно так: высшее образование, да по барабану – какое, главное высшее, лучше – не сильно напряженное, инженер, скажем, учитель, переводчик. Работа, само собой, как эквивалент стабильности и пятнадцати-двадцатилетней очереди на получение личной жилплощади, семья, дети. А что еще?!

Все как у всех.

– Ха! – хмыкнула судьбинушка. – Щас-с-с!!

У нее имелись свои планы на жизнь Зиночки Ковальчук и разнообразие оной жизни.

Первые семь младенческих лет Зиночка прожила, как и ожидалось от нее, очень правильной спокойной, послушной девочкой, четко зная, как хорошо себя надо вести, не имела поводов к каким-либо конфликтам, в нормальной и любящей семье. «Спокойная, уравновешенная, послушная, с большими способностями к учебе, усидчивая, добрая, неконфликтная… и так далее» – с такой характеристикой она перекочевала из садика в школу, порадовав необычайно учителей всем вышеперечисленным.

Чем не идеал?

Вот вы бы не мечтали, чтоб ваш ребенок был уравновешенным, неконфликтным, спокойным, очень умненьким, не создающим никаких трудностей и проблем? Ну, вот и они, Зиночкины родители и учителя, радовались.

Ну-ну…

Зиночка замечательно (а как же еще!) училась в первом классе, как вдруг в их семье случился переезд. История со сложным обменом-разменом жилплощади всей родни – двух бабушек-дедушек, и квартиры, в которой жила Зиночка с родителями – длилась долго, больше года.

Это не как сейчас вам: захотел – так на, пожалуйста! В любом риелторском агентстве подберут варианты, расселят в кратчайшие сроки, были бы деньги, квартиры и желание. А в те замшелые советские времена, когда всякое жилье находилось во владении одного хозяина, именуемого государство, за любыми пертурбациями с данной собственностью оно следило зорко и не очень-то поощряло. Найти подходящий вариант обмена, а главное – осуществить его было не просто делом нелегким, но приближавшимся к устойчивой невозможности. Однако законопослушная Зиночкина родня с убеждением: «Имеем право и необходимость» – долго и упорно занималась испортившим всех москвичей вопросом, старательно подбирая варианты и терпеливо обходя все инстанции.

Исходный посыл трудностей, созданных самими же обменивающимися сторонами, заключался в том, что оба родителя Зинули работали в центре, и добираться каждый день из спального района, где они проживали, на место трудовой деятельности было трудно и отнимало кучу времени, не добавляя радости к «светлым» будням.

Мама Зиночки, Светлана Николаевна, личность целеустремленная, упорная, уж если ставила перед собой какую-то задачу, то, как правило, добивалась желаемого результата, а папа и бабушки-дедушки за ней подтягивались, помогая и поддерживая. Посему, взявшись за обмен, мама своего добилась.

Но Зиночку проблемы взрослых не касались и не волновали, ее задача была – учиться, что она с успехом и делала.

А тут – переезд!

Весело! Интересно! Она ехала в грузовике и держала на коленках цветочный горшок со скрученной в моток длиннющей лианой, выполняя ответственное поручение.

И смотрела из окошка их новой квартиры, исполняя просьбу взрослых не мешаться под ногами, уткнувшись носом в стекло, как у подъезда из машины дядьки выгружают их вещи, и радовалась всему новому, и совсем чуть-чуть грустила, что пришлось расстаться со школьными друзьями.

Уже послезавтра, в понедельник, ей надо было идти совсем в другую школу. И теперь она всегда станет учиться в этой новой для нее школе, которая находится недалеко от их дома, по новому, неизвестному ей пока «месту прописки».

А мама все вздыхала вечером на кухне:

– Сорвали ребенка посреди учебного года, она только к коллективу начала привыкать!

– Ничего, Свет, – успокаивал папа, – и к этому привыкнет, адаптируется. Зато – центр, и квартира большая, как мы хотели!

Ну, не «центр-центр-центр» – Кремля из окошка не видно, но все-таки центр – рядом с Садовым кольцом, работой родителей и жильем маминых родителей, Зинулиных бабушки и дедушки.

– Да, Ген, ты прав! – веселела мама. – Сколько нервов потрачено и денег, но ведь не зря! Квартира замечательная – большая, просторная, а потолки! И родители рядом. И школа Зиночкина. Она умница, она со всеми уживется, и учиться хорошо будет, и подружек найдет. Да, Зиночка?

И Зиночка кивала, соглашаясь, обещая и учиться, и дружить, как ожидали от нее родители, а мама гладила ее умиленно по головке и целовала в макушку.

Ой, знала бы мама, что накликала на Зиночкину, а по ходу, и на их с папой головы…

В исторический понедельник, судьбоносный во всех глобальных жизненных масштабах для Зиночки, даже не подозревавшей о значимости наступающего момента, мама отвела ее в новую школу, передала с рук на руки учительнице и, напоследок поцеловав любимое чадо, ушла на работу.

Зинулю, по такому случаю одетую в форму, наглаженную с особой тщательностью, в новые колготки и туфельки, с туго заплетенными косичками в огромных бантах, новая учительница, Антонина Михайловна, поставила возле себя перед классом и представила:

– Дети, это наша новая ученица, Зиночка Ковальчук. Она переехала из другого района и теперь будет учиться с вами. Помогите ей освоиться, подружитесь с нею. А теперь давайте все с ней поздороваемся!

И продирижировала на счет «три» нестройное детское:

– Зра-а-аствуй!

– Молодцы! – похвалила неудавшееся хоровое чтение Антонина Михайловна. – Зиночка, садись за вторую парту, с Риточкой Ковалевой.

По классу ветерком пронеслось шепотливое «Ой!» и последовавшее за этим множественное хихиканье в кулачки.

– Тихо, дети! – негрозно призвала к порядку учительница.

Собственно, выбора свободных мест имелось немного – пустая парта на «галерке» в левом ряду, одно пустое место в правом, тоже «галерочном» – рядом с толстым мальчиком, и то, куда указала Зиночке учительница – вторая парта в центральном ряду, возле маленькой худенькой девочки.

Учительница почему-то сочувственно вздохнула и мягко подтолкнула Зиночку вперед ладонью в худосочную спинку к предназначенному месту. А дети смотрели на новенькую с откровенной жалостью, пока она усаживалась, доставала из портфельчика тетрадки, учебники, ручки, карандашики.

– Здравствуй! – поздоровалась ее соседка по парте. – Меня зовут Рита. Рита Ковалева.

– Здравствуй! – ответила хорошо воспитанная правильная девочка Зина. – А меня – Зина Ковальчук.

– Давай дружить! – с ходу предложила Рита Ковалева.

И улыбнулась!

И эта ее удивительная чудесная улыбка озарила весь класс, как солнышко, все помещение – парты, стулья, классную доску, детей, учительницу!

Девочка Рита была миниатюрной, как эльф, с очень белой, светящейся кожей, с веснушками на носу, с огромными, карими, искрящимися, совершенно невероятными глазами, с кучерявыми черными волосами, заплетенными в толстую косу, заканчивающуюся пышным бантом, и чарующей улыбкой. Зиночка тоже была совсем маленькой и миниатюрной – как эльф номер два, но светленький. Она улыбнулась в ответ и сразу согласилась:

– Давай! Давай дружить!

– Охо-хо! – услышала она тяжкий вздох Антонины Михайловны и, оторвавшись от созерцания новой подруги, повернулась к учительнице.

Оказалось, что весь класс и Антонина Михайловна, все вместе, затаив дыхание наблюдали за процессом знакомства девчонок. И смотрели как-то очень сочувственно – в основном на Зиночку. А у некоторых детей во взглядах стоял настоящий страх!

– Ну, ладно! – хлопнув ладонью по столу, оборвала обмен взглядами учительница. – Приступим к уроку!

Все эти жалостливые вздохи Антонины Михайловны, смешки, ойканья и хихикания одноклассников стали трагически понятны и ясны Зиночке в тот же день.

Маргарита Ковалева являла собой центр притяжения всех, каких только возможно и невозможно, невезений, неприятностей и разрушений. Причем достававшихся ни в коем случае не ей самой, а всем, кого угораздило оказаться рядом, всем, кто не успел унести вовремя ноги куда подальше. Самый наилучший и предпочтительный вариант – за горизонт: в другую школу, район, город, жизнь, в другое измерение!

Неприятности и напасти разного рода, которые аккумулировала вокруг себя девочка Рита, имели большую разрушительную силу и даже, как показала потом жизнь, носили порой глобальный характер, вплоть до вмешательства всяческих служб спасения. Но в полной мере поняла и прочувствовала это Зиночка потом, по нарастающей, по мере взросления стихийного ужаса под названием «Маргарита Аркадьевна Ковалева».

Пока шли уроки и короткие переменки между ними, ничто, как говорится, не предвещало. Разве что настораживало странное поведение новоявленных одноклассников, обходивших Зину стороной, не торопившихся общаться и знакомиться с ней, как призывала Антонина Михайловна. Риточка на переменки не выходила, оставалась сидеть за партой. Озарив Зиночку своей солнечной улыбкой, она сказала:

– Ты иди, познакомься там со всеми. Побегай, а я лучше посижу.

Зиночка, конечно, удивилась, но спорить и уговаривать не стала.

Оказалось – так оно было и лучше. Ой, как было лучше, когда Рита вот так сидела себе мирно за партой и не двигалась!

Все прояснилось окончательно и бесповоротно на большой переменке, когда Антонина Михайловна повела весь класс в столовую на полдник. Первой странностью, удивившей Зиночку, стало их с Риточкой полное одиночество за длинным столом. Все дети и учителя, находившиеся в столовой, предпочли рассесться за другими столами, плотными рядками, изрядно потеснив друг друга.

«Они почему-то не хотят с Риточкой дружить?» – подумала добрая девочка Зиночка.

Ну и пусть! Они не хотят, а она будет. Она с ней уже дружит, она слово дала. Вот!

На этом рассуждения правильного, честного и доброго ребенка были прерваны вступившей в действие основной жизненной миссией Риточки Ковалевой – нести неприятности всем, вовремя не увернувшимся!

– А ты где живешь? На какой улице? – спросила Риточка и потянулась за своим пирожком.

Заметьте – лежавшим на тарелочке, стоящей прямо напротив нее.

Но!

Задавая вопрос, Риточка сделала уточняющий жест ручкой и задела стакан с компотом, который не замедлил упасть, выплеснув в лицо Зиночке розовую жидкость, подразумевавшую некоторое содержание клюквы.

– Ой! Извини! – расстроилась необычайно Рита. Она предприняла попытку исправить содеянное и достала салфетку из подставки, которая стояла на столе в комплекте с солонкой и перечницей. Надо сказать, салфетки в советское время в местах общественного питания, включая и школьные столовые, нарезались малюсенькими треугольничками и имели наитончайшую структуру, что не позволяло им никоим образом исполнять свою основную гигиеническую задачу.

Первая эфирно-салфеточная субстанция скаталась на Зиночкином мокром личике руликом и куда-то исчезла. Риточка повыдергивала еще несколько салфеточных огрызков, не прекращая попыток помочь.

– Да ничего, – успокаивала новую подругу Зиночка. – Я сама.

И, по детской наивности, помня правила хорошего поведения и взрослых, и детей, мимолетно удивилась, почему ни учительница Антонина Михайловна, ни уборщица столовой – никто – не проявили особого внимания к случившейся с ученицей неприятности и не поспешили на помощь.

Ну, да и ладно!

Она обнаружила, что скрутившиеся в рулики салфеточные треугольники закатились за ворот формы и теперь неприятно липли к телу под одеждой.

Доставать их на глазах у всех, внимательно наблюдавших суету за их столом, было неудобно, и Зиночка решила, что она сходит в туалет и там все достанет потом.

Знало бы бедное дитя, что будет потом!

Которое не заставило себя ждать….

– Ну, вроде все! – осмотрев дело рук своих, порадовалась Ритуля.

Она подкрепила свои слова взмахом ладошек, на излете которого зацепила теперь уже Зиночкин стакан с компотом, поспешивший упасть, пролив содержимое прямехонько за отворот форменного фартука Зинаиды. Клюквенная красота мгновенно просочилась через одежду, как через промокашку, аж до самых трусишек, под наступившее полное молчание в помещении столовой.

– Ой! – еще раз расстроилась Риточка, приступив к новой спасательной операции. – Снимай фартук, скорее, пока не промок!

И поспешила расстегнуть пуговицу на пояске Зиночкиного фартучка. Пуговка никак не поддавалась, Риточка дернула, пуговка улетела куда-то под стол, а лямка фартучка с треском оторвалась.

– Девочки, я думаю, вам надо пойти домой и там исправить нанесенный Зиночке ущерб, – спокойно предложила Антонина Михайловна, подойдя к ним, но держась на безопасном, метра полтора, расстоянии от их стола.

– Да, да! – почему-то сильно обрадовалась Риточка. – Мы сейчас пойдем домой и все исправим!

Идти домой Зиночка не могла: во-первых, она еще не знала дороги, а во-вторых, ее должна была забрать из школы бабушка, девочке строго-настрого запретили покидать школу одной, и уж тем более – с посторонними. А Зиночка – девочка послушная и правильная.

– Да ты не бойся! – улыбалась Риточка, прочтя, как с листа, все сомнения подружки на ее лице. – Мы пойдем ко мне домой, и моя бабушка все исправит! Мы тут совсем рядом живем, сразу за школой, через один дом. И дорогу никакую переходить не надо. И Антонина Михайловна разрешает!

Зиночка с сомнением посмотрела на учительницу: как это она разрешает такое безобразие – ходить без приглашения, без родителей в гости к чужим людям?

– Да, да, Зиночка, я разрешаю. Я из окна прослежу, как вы дойдете, из окна виден весь путь и Риточкин подъезд, – устало и как-то печально-торопливо заверила девочку учительница.

Значит так, на этом ничего не закончилось!

В гардеробе Риточка, переодевая сменку, покачнулась и ухватилась для равновесия за первое, что попалось под руку. Попала под ее руку Зиночкина косичка и Рита пребольно ее дернула, вырвав из косицы бант и несколько волосинок.

Ежесекундно извиняясь, тарахтя без остановки, обещая все-все исправить, Риточка изо всех сил старалась загладить уже нанесенный ущерб. Она почему-то взялась застегивать курточку на новой подружке, да так резко дернула застежку-молнию вверх, что защемила кожу под подбородком не успевшей отдернуть голову Зины.

Молнию расцепили, подбородок высвободили, Ритуля чуть не плакала от огорчения, Зина стоически молчала.

По дороге Рита продолжила изливать поток извинительных речей и, не глядя, куда ступает, все забегала вперед, заглядывая Зиночке в глаза. Да так скакнула, не заметив лужу, козой шалопутной, что грязная весенняя жижа с удовольствием обдала новые беленькие Зиночкины колготки…

К тому моменту, когда девочки наконец оказались перед дверью квартиры, в которой проживала с родными Рита, Зина являла собой наглядный экспонат побывавшего в катастрофе ребенка – мокрая до трусиков, в подранном, перекособочившемся на один бок фартуке, с развязанным, свисающим, забрызганным черт-те чем бантом на одной косичке и полным отсутствием второго на распустившихся волосах, с наливающейся синевой царапиной под подбородком, в изгвазданных грязищей белых колготках и сапожках, и в куртке, карман которой был оторван с мясом, когда за него ухватилась Риточка, споткнувшись обо что-то у самого подъезда.

А Маргарита Ковалева сияла чистотой нетронутого одеяния, накрахмаленными, без единой лишней складочки бантами, начищенными до блеска сапожками и ослепительной улыбкой!

Ей не перепало ни единой компотной капли и ни единой капли из грязной лужи, ее никто не дергал, не застегивал, не вытирал салфетками, не теребил, за косы и карманы не хватал! Как отправили ребенка поутру в школу, таким же чистым и аккуратно-опрятным он и вернулся домой.

Дверь распахнулась, и остатки мыслительного процесса Зины Ковальчук, каким-то чудом не угробленные пока шоком от «общения» с новой подругой, были окончательно и победно уконтрапуплены невероятным зрелищем – пред ней предстала большая, монументальная, как Родина-мать, женщина! Большая – в смысле высокая-широкая, особенно по меркам малюсенькой Зины. Верхняя и нижняя части тела женщины потрясали необъятной широкомасштабностью, а между ними имелась талия, такая талия-талия, тоже необъятная, но не терявшаяся в объемах.

Зинуля впала в благоговейный ступор, раскрыв рот и уставившись во все глазенки на дивное видение. Пожалуй, если бы она узрела ежика, делающего сальто, это зрелище привело бы ее в го-о-ораздо меньшую – особенно на фоне сегодняшних событий – в никакую, нулевую, стадию обалдения!

– Лева! – спокойно и громко прокричала женщина, обозревая Зиночку с ног до головы. – Риточка привела новую потерпевшую! Проходите, девочки!

Так и не захлопнувшую рот Зинулю, неотрывно рассматривающую крупноуважаемую «Родину-мать», втащили в прихожую, в которой тем временем образовался не менее колоритный персонаж – высокий, худой мужчина, с седыми длинными кучеряшками, растущими во все стороны от круглой, правильной формы, лысинки на голове.

– Що у нас тут, Симочка? – весело поинтересовался мужчина.

Зина, повернув голову, посмотрела на него, вдруг почему-то подумала, что ее сейчас начнут готовить и есть, как в самых страшных сказках!

– Лева! – попеняла женщина. – Ты таки напугал ребенка!

– Зиночка! – затараторила Рита. – Ты не пугайся, это мои бабушка и дедушка, они сейчас все-все исправят!

Перепуганная, ничего уже не соображающая Зиночка кивнула, переводя затравленный взгляд с бабушки на дедушку, и почему-то выдавила из себя писклявым фальцетом:

– Не-е здрасте…

Она хотела поздороваться по-настоящему, как и положено воспитанным правильным девочкам, честно-честно! Она и предположить не могла, и знать не знала, что можно так взять и сказать вообще: «Не здрасте!» Да никто так не говорит, это совсем уж неправильно, и почему так скакнуло с языка…

У Зиночки стали наворачиваться слезы на глаза.

– Симочка, я так понимаю, що ми имеем особо тяжелый случай! – разволновался мужчина, видя Зиночкины мучения.

– Да уж, Лева! Що ми имеем – таки ми имеем у весь профиль! Риточка, ты що сделала с ребенком?! – сурово вопрошала у внучки бабушка.

– Это моя подруга! – защищалась Риточка, по ходу объявляя и громкий статус, присвоенный Зиночке. – Навсегда! Она – сама лучшая девочка в мире!

– Перспективка, скажу я тебе, моя дорогая, не из самых приятных для этой девочки! – остудила красноречие внучки бабушка, и совсем другим голосом, нежно-задушевным, взяв Зиночку за ладошку, заговорила с ней:

– Идем, маленькая, все будет хорошо. Сейчас мы тебя умоем, причешем, все вещи починим, постираем и накормим пирогом.

И Зиночка сразу передумала плакать, пугаться и расстраиваться, поверив всем обещаниям этой женщины. Ее раздели, помыли под душем, укутали в смешной махровый халатик (наверное, Риточкин), усадили за большой круглый стол на кухне, подальше от претендующей на роль подруги до скорого, с такими темпами, гроба Риточки и накормили вкусным-превкусным пирогом с малиновой начинкой. А еще – напоили чаем с лимоном и сахаром. И так ей стало спокойно, легко и радостно, словно она попала в дом родной.

– Зиночка, ты знаешь свой домашний адрес и телефон? – спросила бабушка со странным именем Сима.

Она сидела рядом с Зиночкой на стуле, надев очки на самый кончик носа – так смешно! – и зашивала карман ее курточки.

– Надо позвонить твоим родителям: сообщить, что с тобой все в полном порядке, чтобы они не волновались, – пояснила она.

Как все правильные дети, Зиночка знала свой адрес и телефон наизусть. Но поскольку они только что переехали, мама положила ей в портфель записку со всеми координатами, а также рабочими телефонами родителей и ближайших бабушки и дедушки, на всякий случай. Как оказалось, не замедливший случиться в первый же день учебы в новой школе.

Риточкина бабушка дозвонилась до Зиночкиной бабушки, деликатно объяснила ей ситуацию, продиктовала свой адрес и телефон и, быстро ликвидировав последствия всех катастроф, исправила и неприятное впечатление от сегодняшнего дня.

– А что, Зиночка, ты в классе новенькая? – спросил дедушка Лева, ласково улыбаясь девочке.

– Да, – кивнула та, принимаясь за второй кусок пирога, – сегодня пришла первый раз.

– Понятно! – вздохнул дедушка Лева. – Про Риточкины, скажем так, специфические способности знает уся школа, а тебя, детка, выходит, не предупредили?

– Нет, – призналась Зиночка и твердо заявила:

– Риточка – моя подруга, что ж теперь!

– Охо-хо! – посетовала на столь опрометчивое заявление бабушка Сима и мягко предупредила:

– Не спешила бы ты с дружбой, деточка. Риточка – хорошая и добрая девочка, но…

На следующий день, во вторник, еще более эпохальный и значимый для Зинули, как выяснилось, чем предыдущий, можно сказать, «черный понедельник», когда она вошла в класс… На нее смотрели в немом ожидании все – и одноклассники, и учительница Антонина Михайловна. Повисла такая напряженная тишина, что было слышно, как за стенкой, в соседнем помещении, учитель начал урок. Зинуля очень хорошо понимала, чего от нее ждут – решения, вот чего!

Накануне вечером родители и оба набора бабушек-дедушек, рассевшись за столом на кухне, призвали ребенка для серьезного разговора. Бабушка, мамина мама, которая забирала Зинулю из дома Риточки, в подробностях описала, что произошло с внучкой, не забыв упомянуть, что семья той девочки потери старательно исправила и компенсировала.

– Надо отдать должное порядочным людям, – заметила бабушка с большим сочувствием в голосе, – они честно рассказали о трудной участи внучки, имеющей такой недостаток, как притягивание всяческих несчастий и напастей на головы приближающихся к ней людей. Бедный ребенок!

– Зиночка, ты понимаешь, что дружить с этой девочкой просто опасно? – строго спросила мама.

– Доченька, мы понимаем, как это некрасиво и, наверное, неправильно – отказаться с ней дружить, – подхватил папа, – но даже ее родные признают, что девочка, сама не понимая и не желая того, наносит всяческий вред окружающим, вплоть до физических травм! Что мы, кстати, наблюдаем в виде синячищ у тебя под подбородком! Стоит прислушаться к взрослым и держаться от этой Риточки как можно дальше! И уж тем более ни в коем случае не дружить с ней!

– Категорически! – вставил дедушка, папин папа, подкрепив требование хлопаньем ладони по столу.

– И ничего в этом нет нечестного и несправедливого, – вступила в воспитательный процесс бабушка – мамина мама, – тем более, вы еще даже толком и не подружились! Всего-то один день знакомы!

– И уже такие напасти и несчастья на тебя! – дедушка – мамин папа – тоже не задержался с высказыванием.

– Нет-нет! Не надо с ней дружить, ни в коем случае, и немедленно пересесть за другую парту! – подала голос бабушка – папина мама (ну, а как же! Все ж участвуют!). – Найди другую подружку!

– Но я уже с ней дружу, – возразила Зинуля. – Она хорошая девочка!

– Никто и не спорит, хорошая, – согласилась мама.

– Но опасная! – повысила голос бабушка – мамина мама – и втихаря, чтоб не заметили, перекрестилась.

В тот момент, растянувшийся, как показалось маленькой Зиночке, до бесконечности, когда весь класс и учительница смотрели на нее в ожидании – какой выбор она сделает, все, кроме Риты – Риточка склонила к парте низко-низко головку, – Зинуля вспомнила все бесконечные требования, пояснения-наставления родственников и поняла, что ничего не боится.