Электронная библиотека » Татьяна Беспалова » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 12 августа 2024, 14:40


Автор книги: Татьяна Беспалова


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

В ответ на замечание технорука вновь посыпались ироничные, а порой и саркастические комментарии:

– …капитан свое дело туго знает, товарищ технорук. Скольким лагпунктам дал название?..

– Бери выше! Колыма и Магадан – тоже дело рук капитана…

– Врёшь, братишка! Магадан товарищ Сталин придумал. В Кремле. Сам лично!..

– С Берией!

– А капитан придумал Усть-Неру…

– Эй, капитан! Выдай-ка нам одну из своих баек, как вы в Усть-Нере золотишко мыли…

– Двенадцать человек на сундук мертвеца! Ё-хо-хо!

– У Стивенсона было пятнадцать…

– А ну, тише вы, черти!

Архиереев ударил кулаком по столу и в мгновенно наступившей тишине снова обратился к техноруку:

– Таким образом, вы воздержались, Клавдий Васильевич? Вы ведь не против ссыльного демократа-революционера Чернышевского?

И технорук нехотя поднял руку.

* * *

Они вывалились из душной лаборатории под апрельские звёзды. Клавдий Васильевич с наслаждением вдохнул свежий воздух. С небес на землю медленно оседали мириады сверкающих кристаллов. Чистые, прекрасно огранённые алмазы, крошечные звёзды, вбирающиеся в себя свет, все ещё падавший из окон лаборатории. Через оттаявшие стёкла видно, как женщина из племени эвенков с русским именем Аграфена убирает со стола. Клавдий Васильевич поймал на себе внимательный взгляд Архиереева. Сейчас этот странный капитан подкинет очередную идейку, а потом потащит его ночевать в так называемый «коттедж», где ему в каком-нибудь углу отведена узкая, жесткая, одинокая койка. Койка наверняка неподалёку от нужника, сооруженного над выгребной ямой. Ах, эти ароматы спартанского быта! Но струганина была хороша.

– Где тут у вас… гам… туалет? – поинтересовался Клавдий Васильевич.

– А прям здесь! – оживлённо отозвался Архиереев. – И следов не останется. Жёлтые пятна тут же запорошит, никакой неряшливости.

Плечистый усач смотрел на Клавдия Васильевича с искренним задором хорошо подвыпившего холуя, словно ожидая дальнейших указаний. Или больше того: пытался предугадать желания.

А, возможно, и инициировать какие-нибудь непристойные приключения, проявления тайных страстишек, которые советскому руководителю не к лицу.

А потом потихоньку и наедине с собой насладиться их неприглядными последствиями, которые будут тут же доложены куда следует без приукрашивания, в обнажённом, так сказать, виде. О да! Такой, как Архиереев, всё выболтает, если потребуется. Такой, как Архиереев, сначала всех исповедует, а потом всех и заложит.

Так Клавдий Васильевич некоторое время стоял среди снегов, чувствуя себя коровой, которую мастеровитая рука щупает за вымя.

Архиереев тоже не двигался с места, словно выжидая какого-то сигнала, чтобы подать заранее заготовленную пакость, как «дежурное блюдо» на подносе.

– А что, есть ли в этих местах алмазы? – внезапно для самого себя спросил Клавдий Васильевич.

Первый вопрос – затравочный. Задан наобум.

– Да кто их знает. Мы же не геологи. К геологам – это через реку. По прямой совсем близко – километров семьдесят. Однако в наших краях прямые пути не в чести.

– А что-то они толковали о золоте. Якобы вы мыли и намыли целый сундук.

– О! Это длинный рассказ, а нам надо двигаться к дому. Тут километра полтора, но по такому-то морозу да без привычки… Там и привычного вам вида уборная имеется. Впрочем, что я говорю? Вы и сами всё уже видели…

Сказав так, Архиереев даже позволил себе слегка подтолкнуть Клавдия Васильевича в нужном направлении.

– Много вы знаете про мои привычки! – бубнил Клавдий Васильевич, вышагивая меж снеговыми брустверами в указанном направлении.

Над высоченными сугробами кое-где маячили слабые огонёчки, воздетые к тёмному небу на высоких сосновых лесинах. Этот свет несказанно радовал технорука – электростанция работала, исправно снабжая палаточный городок энергией. Богатый стол и общий благополучный вид гидрологов и гидростроителей свидетельствовал об исправной работе зимника Мирный – Эрберийский створ. Чего же ещё желать? Несколько удручала глухая снежная тишина. Ни звука, только скрип снега под ногами и ровное, и шумное дыхание Архиереева, грудь у которого, что твой кузнечный мех.

– Так что там относительно алмазов? – спросил Клавдий Васильевич, чтобы просто услышать звук собственного голоса.

– Радиоточки и тем более телевидения у нас нет. Так, байками пробавляемся. За алмазы у геологов спрашивайте. Я же по байкам ЗК специализируюсь. Это могу рассказать.

– А вы действительно…

– Говорю же: предыдущее место работы – управление «Дальстроя». Но относительно Калымы и Магадана – это ребята мельтешат. Я от первого дня и до последнего часа строил дорогу. Усть-Нера. Слышали о таком месте?

– Нет…

– Хорошее место. Посёлок на трассе Якутск – Колыма. Капуста, морковь и картошка там растут прекрасно, так что голодомора не бывало. А в тамошних речках золота полным-полно.

– Вы действительно мыли золото?

Клавдий Васильевич даже приостановился, рассчитывая на самый подробный ответ, и он его получил.

Архиереев говорил о беззаветном труде по освоению пустых и малопригодных для проживания обычного человека земель, о самоотверженности и взаимовыручке, о поразительной способности к выживанию в нечеловеческих условиях, о том, что счастье заключается в самых простых вещах: пусть самой простой, но горячей и свежеприготовленной пище, тёплом ночлеге, относительной безопасности, даруемой плечом надёжного товарища. И никаких гуманистических вывертов: трудится каждый и каждый получает по потребности. И никакого разврата души и тела: право на любовь имеет каждый, но право на размножение ещё надо завоевать. Пассажи о человеческих костях, которыми выстилались гати в каких-то иномирных болотах, коробили Клавдия Васильевича, но что он мог возразить, если эти самые гати, по словам Архиереева, служили дорогами в коммунистическое светлое будущее?

– Многие работали, не щадя себя. Буквально жизни отдали работе. Буквально собственными костями выстилали гати в болотах, чтобы товарищи могли по ним свободно пройти. И это, я вам скажу доподлинно, касается и ЗК, и конвойных команд. А как же иначе, если цель впереди – коммунизм?

Архиереев разогнался, как паровоз, спешащий нагнать расписание на маршруте от станции В к станции С.

– Сколько людей погибло! Безвестно павшие безымянные страдальцы… Вы не читали материалы двадцатого съезда? Впрочем, их публиковали в «Washington post», и вы не могли… – Клавдий Васильевич сбросил долой купленную женой в ЦУМе пыжиковую ушанку и опустил подбородок к груди.

– Почему же безвестно павшие и безымянные? – Как ему показалось, Архиереев даже несколько обиделся. Во всяком случае, его преисполненный угодливости взгляд переменился, сделавшись каким-то пустым, неуважительным, что ли.

– Говорили про братские могилы… – вздохнул Клавдий Васильевич.

– А где их нет? Среди наших здесь, на Эрберийском створе, есть ленинградцы, блокадники. Вот уж кто навидался братских могил. А Ленинград ГУЛАГу не подчинялся.

Пытливый взгляд Архиереева вцепился в технорука, как сторожевой пёс в портянку нерадивого ЗК.

– Перестаньте. Я сыт по горло антисоветчиной. У вас тут…

– У нас всё в порядке. Самоотверженно трудимся. Как видите, достигли успехов. А что до безвестно павших, то имя ЗК, намывшего сундук золота, мне прекрасно известно. Могу назвать.

Клавдий Васильевич стушевался, смущенный внезапным напором Архиереева. Ему уже не хотелось знать ни имён, ни фамилий, ни названий, ни координат географических пунктов. Он замахал руками, приказывая Архиерееву замолчать, но того уж было не остановить: Станция С осталась позади, а перед бампером паровоза уже маячили огоньки станции D. И они двинулись, подобно сцепленным друг с другом вагонам, один за другим, след в след по узкой, проторенной в сугробах стёжке.

– Юдель Генсбург! Из ваших, из московских. Учёный. Кстати, кажется, тоже геолог. Только в наших местах, став доходягой после нескольких лет работы на лесоповале, он работал овощеводом, водовозом и на всяких иных лёгких работах. Так, в перерывах между поездками за водой и прополками капустных грядок, он мыл золотишко в ближайшем ручье. Благодаря лояльности лагерного начальства к доходягам на это у Юделя Генсбурга хватало сил. Вот он и мыл, и прятал. Мыл и прятал. Ему долго удавалось скрывать ото всех это своё хобби. Курочка по зёрнышку клюёт. Он, как придёт на речку, ковшом воду черпает, в бак сливает, а на дне ковша вместе с песчинками кремнезёма золотые чешуйки. Он их где-то прятал. В портянки увязывал или где-то ещё. А потом выпросил у нас железный ящик. Приличного размера ящик вот такой, из-под китайского чая.

Клавдий Васильевич обернулся, и Архиерей показал ему, раздвинув руки, размеры ящика. При этом отставной капитан неотрывно смотрел в лицо собеседнику. Но что можно разглядеть в неверном свете апрельских звёзд, особенно, если на лоб и глаза собеседника надвинута мохнатая шапка? Разочарованный, Архиереев продолжал:

– Красивая вещь и, по калымским меркам, ценная – расписанная вручную масляными красками жесть. Помню, он отдал за этот ящик половину своей месячной зарплаты. Помню, я ещё удивился: зачем такому доходяге расписанный жестяной ящик? Что в него складывать будет? Свои сопревшие портянки? Однако, удивившись, мы за ним следить не стали. Полоумный он был, знаете ли. В тех местах каждому, и конвоиру, и ЗК, непросто сохранить ясность духа. А наш золотодобытчик и вовсе подвинутый был. Всё до справедливости доискивался. Никак не мог понять, отчего и почему люди стучат друг на друга и вообще предают. Всех работавших на трассе политзаключённых он считал невинными страдальцами. Бред, правда? Вы верите в то, что в СССР возможно обвинить человека, отправить его принудительно на Крайний Север, обречь на жизнь в ужасных условиях и всё это по ложному обвинению? Вот то-то же! Однако вернёмся к Генсбургу. Вскоре после приобретения ящика ЗК Генсбург умер, но не безвестно, а на руках очень кстати прибывшего друга Гамлета Тер-Оганяна. Не слышали о таком? Не припоминаете?

Клавдий Васильевич молчал, хоть, возможно, ему и следовало что-нибудь ответить. По крайней мере пресечь столь крамольные разговоры. Но, главное, не выдать себя, не показать внезапного, обессиливающего ужаса. Ноги его налились ледяным свинцом, и, казалось, примёрзли к хорошо утоптанной тропе. Приятное опьянение улетучилось. Звёздная ночь обернулась ледяным мраком. Казалось бы, куда уж хуже, но его мучитель продолжал пытку.

– Вы вот забыли меня, а я вас помню, товарищ Цейхмистер. Одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Зимовка на Эрберийском створе. Вернее, створ тогда ещё не был выбран. Вы с бригадой вели разведку. Замеры скорости течения, бурение… Я в этом слабо разбираюсь. Моя задача состояла и состоит в сохранении именно жизней. Чтобы не замёрзли, чтобы звери дикие не сожрали и так далее… То есть как раз обеспечить отсутствие братских могил.

Они остановились под фонарём, уже в виду пресловутого «коттеджа» – странной архитектуры, небольшого двухэтажного здания с огромным количеством окон, окошек и оконец, каждое из которых в этот поздний час было ярко освещено. На снегу перед домом лежали разноцветные световые пятна. Настоящая иллюминация. Порой в освещённых квадратах мелькали чьи-то тени, слышались звуки музыки – кто-то крутил на проигрывателе пластинку модной группы АВВА. Из торчащих над крышей труб туманными облачками на фоне тёмных небес вились, переплетаясь, дымы. Их вид и аромат придавали тонущему в сугробах жилищу особенно уютный вид. Клавдий Васильевич уставился на окна. В сравнительно небольшом доме – пять или шесть комнат – обитает довольно много народу. Возможно, даже человек двадцать. Возможно, кто-то тоже слышит россказни Архиереева. Возможно, в свете ярких окон самому Архиерееву стал заметен испуг Клавдия Васильевича. В таком случае следует крепиться, не подавать виду. Во что бы то ни стало казаться равнодушным. В конце концов Клавдию Васильевичу Цейхмистеру нет никакого дела до Гамлета Тер-Оганяна и его друга Юделя Генсбурна, как бы богат этот Юдель Генсбург ни был.

– Прошу к нашему, как говорится, шалашу! – проговорил Архиереев, делая приглашающий жест. – Ваши вещи уже доставлены сюда, а моя жена – уверяю вас, она прекрасная хозяйка! – уже приготовила для вас койку. Мы живём пока тесновато. Ютимся по две семьи в одной комнате. Но, уверен, под вашим руководством всё станет по-другому!

– Вы что-то говорили о Гамлете Тер-Оганяне. Он точно умер?

– Тер-Оганян? Об обстоятельствах смерти этого ЗК история умалчивает. Этот, в отличие от Юделя Генсбурга, нестарый ещё человек, доходягой не был и мог бы побороться за свою жизнь. Наверное, поэтому именно ему Генсбург и завещал свой сундук. А может, дело в жадности или свойственном всем евреям чадолюбии? Может быть, Генсбург надеялся, что его лучший друг, освободившись, доставит богатство семейству. У золотоискателя на воле осталось трое детишек. Возможно, Генсбург просто любил Тер-Оганяна как друга. Это я тоже могу понять. Сам полюбил Осипа, хоть Осип и эвенк. У самого Генсбурга – к тому времени, когда он попал на лёгкие работы, ему было не более сорока лет – сердце оказалось изношенным, как у глубокого старика. Так что сами уж решайте, стар он был или молод, а Тер-Оганян, хоть и работал на лесоповале, но был лет на пятнадцать моложе. Короче. Совсем коротко. Ходили слухи, будто Юдель Генсбург за минуту перед смертью от сердечного приступа сообщил Гамлету Тер-Оганяну место, где закопал ящик.

– И что?!! – сам не свой от волнения вскричал Клавдий Васильевич. – Ящик нашли? А золото? Оно, конечно же, досталось вам?.. То есть нет, конечно… – Клавдий Васильевич осёкся, наткнувшись на насмешливый взгляд Архиереева. – Вы, конечно же, сдали золото куда полагается.

Последовала мучительная в своей многозначительности пауза. Архиереев шевелил усами, мялся, причмокивал, переступал с ноги на ногу, словно и вправду замёрз.

– Вот так лежит в земле железный ящик, полный золота. Безо всякого дела, без пользы лежит, – закатив глаза в притворной мечтательности, произнёс он наконец. – Да и что можно приобрети во всём СССР на это золото? А в Усть-Нере? Поясняю: Усть-Нера чем-то похожа на ту же Нюрбу. Те же бараки, только зимой холоднее и снабжения вообще никакого, даже по зимнику. Натуральное хозяйство. На тысячи километров вокруг только поселения бесконвойных ЗК. Бежать-то некуда. Иными словами, на трассе золото совершенно бесполезно, потому что на трассе коммунизм уже построен.

– То есть как это «лежит»?!! Выходит, Тер-Оганян не забрал золото? Так он тоже умер?!! Или… Как он поступил с золотом?!! – сам не свой от нарастающего волнения, проговорил Клавдий Васильевич.

– Кто?

– Тер-Оганян! Вы говорите, что золото лежит в земле. Значит, Гамлет Тер-Оганян не нашёл клада. А если он клада не нашёл, то клад всё ещё лежит в земле.

– Конечно. А почему вы так разволновались? Там умирали многие. Товарищи правы – хоронили в братских могилах. Туберкулёз повальный, знаете ли. Случались и эпидемии тифа. Но Гамлет умер не от заразной болезни.

– В каком году это было?

– Не помню. Впрочем, кажется, в 1949‑м. Тер-Оганян вам не сродни?

– Почему вы так подумали? Нет, конечно…

– Вы так о нём переживаете. Больше, чем о золоте.

– Нет, что вы! Нет! Нет!

И Клавдий Васильевич прошмыгнул мимо Архиереева к крыльцу. Оскальзываясь на каждой ступеньке, он добрался до входной двери, попытался её открыть и, потерпев неудачу, он беспомощно обернулся к смеющемуся Архиерееву.

– Вы, Архиереев… – Клавдий Васильевич поперхнулся словами, долго кашлял, прежде чем произнёс окончание фразы. – …И фамилия у вас неприличная: Архиереев!

Глава 1
Тринадцать лет спустя. У истока безымянной речки

Старик Архиереев остановил моторку недалеко от устья безымянного притока Вилюя. Здесь, в прибрежных кустах, пряталась небольшая пристань, сложенная из полудюжины распиленных на плахи брёвен. Архиереев привязал лодку к торчащей из воды жердине, но не спешил выбираться на берег.

В густых ветвях колокольчиком звенела невидимая птаха. Ветерок шелестел подрастающей береговой осокой. Плескалась тихая в этом месте речная вода. Над зарослями прибрежного ивняка возвышались острые кроны лиственниц, отбрасывая густую тень на стеклянную поверхность воды. Архиереев притих, наслаждаясь музыкой тишины. Совсем немного благостного покоя требовалось вкусить ему перед тем, как отправиться дальше, в лиственничную рощу, вставшую над мёртвым посёлком геофизиков. Когда-то не так уж давно эту речушку считали перспективной в плане добычи алмазов. В начале пятидесятых годов, незадолго до того времени, когда сам Архиереев появился в этих местах, геологи и геофизики Амакинской экспедиции обшарили эту речку от истока до устья в надежде найти богатую алмазами кимберлитовую трубку. На берегу, в тихом месте между невысокими сопками отстроили поселок с геофизической лабораторией. Россыпи на речке, которой, как и посёлку на её берегу, позабыли дать имя, действительно оказались богатейшими. Кроме гаммы обманчивых «спутников» – красного пиропа, бутылочно-зеленого оливина, изумрудно-зелёного хромдиопсида, смоляно-черного пикроильменита – в речке находили и кристаллы алмаза, но кимберлитовая трубка оказалась пустой. Геологи ушли с безымянной речки ни с чем.

Оставленный посёлок бывшей Амакинской экспедиции прятался под кронами подросшей за двадцать лет лиственичной рощи. Тощеватые, болезненного вида деревца десятилетиями устилали землю под собой слоями опадающей хвои. Кое-где на рыжем её фоне белели пятна не растаявшего ещё снега. Домишки посёлка, словно компания подгулявших пьяниц, кособокие со съехавшими на стороны крышами и разломанными рамами чернеющих окон рассыпались под сенью рощи. Сколько их всего? Архиереев несколько раз пытался пересчитать их, но, как ни старался, ничего у него не получалось. Он шагал по мягкой хвойной подстилке к крайнему исправному на вид домику с новеньким крыльцом и свежеокрашенными рамами оконных переплётов. В этом домике жили сёстры Лотис. Младшая из двоих, Мира, уже встречала его на пороге – наверное, услышала жужжание лодочного мотора.

Ах, этот домик, ветшающее жилище двух стареющих девственниц, осенённое невидимым, но надёжным крылом удочерившей их некогда Аграфены Поводырёвой. Архиереев уверен: тут не обошлось без колдовства. Вероятно, кто-то усомнится, а самые ретивые скажут, дескать, тут антисоветчиной попахивает. Однако эти сомневающиеся недалёкие и не ответят на запросто снимаемые с языка вопросы.

Почему в самую гнусную пору, когда роятся и жалят ненасытные кровососы, вблизи домика девственных сестёр не слышно их жужжания, и всякий, кто оказывается здесь, не испытывает не малейшего беспокойство от оводов, комаров и вездесущей мошки?

Почему в пору особо крепких морозов, когда по обоим берегам Госпожи Бабушки Вилюя у деревьев от холода лопается кора, здесь, между сопками в лиственичной роще, окрашенный красной краской спиртовой столбик термометра не опускается ниже двадцати градусов по Цельсию?

Почему, несмотря на очевидные богатства безымянной речки, высокое начальство интересуется ею только как местом более или менее веселого времяпрепровождения с ещё более высоким начальством?

Нет ни у старика Архиереева, ни у кого другого ответов на эти краеугольные вопросы. И на иные мелкие вопросишки тоже ответов ни у кого нет.

– Дядя Архиереев! – прокричала Мира, отрывая старика от его окаянных раздумий. – Шагай быстрее! Чай стынет!

Ах, вот ещё один, не менее значимый вопрос об этом самом чае. Травы и листья, заваренные на воде безымянной речки, обладают особыми, не до конца постигнутыми Архиереевым свойствами…

– Дядя Архиереев!!! Ну ты-ы-ы!!!

В отличие от старшей сестры, Изольды, Миру можно было бы назвать красивой той броской цыганской красотой, которую в старину так любили воспевать авторы романсов. Архиереев залюбовался Мирой: соболиные брови вразлёт, бездонные омуты черных глаз, на лбу и щеках нежный румянец, лебединая шея, из-под платка выбиваются тёмные волнистые пряди уже с искорками ранней седины. Волосы – главное богатство Миры. Обычно Аграфена плетёт ей косы, которые потом сбегают по спине или груди едва ли не до самой земли. Но сейчас буйные пряди струятся вольно, морскими штормовыми волнами. Так бывает в те дни, когда Аграфена моет своей воспитаннице голову, добавляя в корыто с водой отвары ароматных трав.

Мира стоит на пороге домишки, цепляясь за дверной косяк костлявой, похожей на птичью лапу ручкой. Другая её рука тяжело опирается на трость. Но даже в таком положении заметно, с каким трудом она держится на ногах. Общую картину девичьей привлекательности портит угловатая, скованная поза и как следствие напряженное, более похожее на судорогу, чем на гримасу, выражение красивого лица.

– Как дела, сказительница? Сколько сказок насочиняла за время моего отсутствия?

– Тебя не было две недели…

– Две недели! Как летит время! А кажется, ещё в конце прошлой седмицы я ловил линьков возле пристани. Помнишь? За неполный день два ведра наловил.

– Помню… Ты сказал: седмица?

– Так в старину называли неделю. Это тебе на вооружение.

– Я вооружена смирением. Единственное моё оружие. А пока тебя не было, мы с Госпожой Бабушкой ели тех линьков и Господина Дедушку угощали. Ах, и сказок я насочиняла! Только кто их на бумагу запишет?

– Тебе нужна не бумага, а магнитофон с микрофоном. Так можно писать твой голосок на плёнку.

– Магнитофон? Да у нас и электричества нет. На плёнку? Зачем?

– Чтобы люди услышали твой голосок.

– Пусть так слушают. Без плёнки. Только кто же явится в нашу глухомань? Тут не бывает никого, кроме дедушки с бабушкой, брата и сестры. Ах, ещё ты!

– Голос, записанный на плёнку будет сохраняться много лет, и даже после твоей смерти твои внуки услышат его…

Архиереев умолк, осёкся, заметив, как изменилось лицо Миры: вот-вот заплачет. Пришлось исправляться со всей мыслимой поспешностью.

– Ты так же красива, как твой брат. Отличие лишь в цвете глаз. У Гоши они почему-то голубые, – проговорил Архиереев, гладя девушку по костлявой ручке.

– Не хвали, не жалей меня. Я нынче даже гуляла. Дошла до пристани и обратно. Сама, – отозвалась Мира.

– Ты одна?

Она кивнула.

– Зачем же тогда гуляла? А если б упала, что тогда? Май месяц на дворе. Мерзлота вытянула б из тебя последние силы.

– Упала – лежи отдыхай. Жора обещал вернуться к обеду, так что недолго б… не вытянула б…

Она устало вздохнула, сделала движение, будто хочет сесть. Архиереев суетливо подвинул ей стоявшую тут же скамейку, помог усесться, рукавом отёр со лба испарину. Спросил виновато:

– Аграфена у себя?

– Там!.. – Мира махнула рукой, показывая куда-то в сторону возвышающейся над верхушками лиственниц сопки.

– Уединилась в келье? Колдует?

– Ну ты! Оставь! Твоя брехня о колдовстве… Услышит кто чужой, подумает – правда.

Жест тонкой руки – изящество птицы-лебедя.

Архиереев вздохнул: тело слабое, больное, но сколько в нём изысканной красоты! А сколько силы! И такая-то красота заперта в самой серёдке непроглядной глуши.

– Как думаешь, можно ли побеспокоить Бабушку или дождаться, когда сама придёт? – спросил Архиереев.

– Вокруг нас Госпожа Бабушка Тайга. Здесь умелому человеку всё можно, а ты, дядя Савва, человек умелый. Я-то думала, ты со мной чаёвничать станешь, а ты до Бабушки приехал.

– Прежде позволь, милая, я отведу тебя в дом. Будешь сидеть на крыльце долго – озябнешь.

– Иди же. Тебе не терпится повидать Бабушку. А я здесь посижу. Зима в этом году была особенно длинной. Насиделась я дома. Хочется света и неба. А как пойдёшь обратно, ко мне не заворачивай. Я устала и спать лягу. А подарки свои сейчас не доставай. Всё отдай Бабушке. Пусть она ими распорядится.

Мира прикрыла глаза, давая понять, что разговор окончен. Губы её искривились болью.

– Ты врёшь, Архиереев! – грянуло у них над головой оглушительное эхо. – Врёшь! Врёшь!!!

Из-под опущенных век девушки покатились обильные слёзы. И Архиереев отступил, словно и вправду испугался внезапной вспышки ярости, поразившей Миру Лотис.

Его путь лежал к подножию сопки, где в неглубоком распадке, в затишке, как Господин Эhэкээн[2]2
  Дедушка (якутск.).


[Закрыть]
в своей берлоге, жила подлинная хозяйка здешних мест.

Ступая по бурой мягкой хвойной подстилке, Архиереев тем не менее смотрел под ноги. Опытный таёжник, шагая даже по хорошо знакомой тропе, памятовал о законах выживания в Богатой Чёрной тайге, где замаскированные слоями хвои щели – следствия разломов скальных пород или ямы, оставшиеся от выворотней, могли стать причиной падения. К тому же старшая из сестёр Лотис, Изольда, такая же умелая, как и сам Архиереев, ставила в окрестностях бывшего посёлка Амакинской экспедиции силки на разную мелкую дичь. Вот Архиереев и высматривал теперь то ли петли силков – самому бы не попасться! – то ли скрытые хвоей ямы – не упасть бы! – то ли что-то ещё… Ах, вот и оно! Архиереев присел на корточки. Прикоснулся ладонью к неглубокой неправильной формы вмятине. Хвоя оказалась колкой и очень сухой. Он ещё раз огляделся, и тут же взгляд его вцепился, вычленил на пестроватом фоне хвойной подстилки цепочку таких же следов. «Неужто Господин Дедушка?» – пробормотал Архиереев и прибавил шагу. Многое повидав, старик научился верить в самые невероятные вещи. Например, Мира Лотис, частенько впадая в болезненное забытьё, поминает в своих сказках огромного порыжевшего от старости зверя – верного и старого друга Аграфены Поводырёвой. Имя зверя в Богатой Чёрной Тайге поминать вслух не разрешается. Сама Мира величает его «Господином Дедушкой». И сама Аграфена, и старшая её воспитанница Изольда носят зверю подношения – свежую рыбу, добытую охотой дичь, орехи, ягоды. Не брезгует зверь и снедью из продмага. Архиереев знает: подобная всеядность присуща лишь медведю и росомахе, и, зная это, опасается нечаянной встречи с другом Аграфены и её воспитанниц. В сказочках Миры, в лепете слабой здоровьем женщины таилось слишком много правды. Да и младший её брат, вполне здравомыслящий и практичный человек, именуемый самой Аграфеной тойоном[3]3
  Тойон (якутск.) – предводитель, вожак.


[Закрыть]
, отнюдь не отрицал факта существования Господина Дедушки.

* * *

Аграфена называла свою келью тордохом. Видом и убранством тордох действительно походил на жилище жителей приполярья: обтянутый оленьими шкурами каркас из тонкоствольных лиственниц с земляным полом, застланным поверх слоя лапника теми же шкурами. И долгой зимой, и в летнее время тордох обогревается круглым, выложенным булыжниками очагом. В хозяйстве Аграфены имеется и низкая лежанка с хорошим стёганым одеялом и несколькими подушками, и небольшая этажерка, на которой Аграфена хранит необходимую в хозяйстве утварь и столовые приборы. Холодильника или иных электроприборов в тордохе, конечно же, нет. Запасов еды Аграфена не делает. Съестное ей доставляет охотничий и рыбачий промысел её мужа, Осипа, да Изольда Лотис привозит самое необходимое из Ч. Некоторое количество скоропортящихся продуктов хранится неподалёку от тордоха в неглубокой заваленной камнями яме, на льду.

Превыше иных доступных благ Аграфена ценит уединение, которое готова разделить только с двумя своими собаками. Щенков породы хаски помог раздобыть её мужу Осипу Поводырёву сам Архиереев лично. Щенки выросли балованными и для охотничьих нужд Осипа не годились, зато сделались отличными компаньонами для своей престарелой хозяйки.

Архиереев застал Аграфену у тордоха. Она сидела на низенькой скамейке, опираясь обеими руками на посох. Тонкие запястья унизаны браслетами. На пальцах массивные кольца из белого и красного металла с разноцветными камнями. Шея тоже обременена тяжёлыми украшениями. Голова покрыта пышной лисьей шапкой, скрывающей лоб и брови. Во рту Аграфены зажата обычная крошечная костяная трубочка. Подол замшевой туники расшит причудливыми узорами. На ногах вышитые же торбасы[4]4
  Торбасы – мягкие сапоги из оленьих шкур шерстью наружу.


[Закрыть]
. Собаки притулились на мягкой хвойной подстилке у ног хозяйки. Разглядывая Аграфену, Архиереев изумился, до чего же повадки старой эвенкийки схожи с повадками её воспитанницы Миры. Та же поза, то же выражение лица.

– Русская она, моя лапушка! – проговорила Аграфена, и костяная трубочка задвигалась в её губах. – На этой земле всяк русский, кто не саха и не тунгус! Но всё же моя Мира немного тунгуска.

Женщина говорит тихо, смотрит куда-то поверх головы Архиереева, но внятная её речь будто речная вода, втекает в уши так, что потом не вдруг и выбьешь её оттуда. Архиереев вздохнул и прибавил шагу. До тордоха оставалось ещё не менее тридцати шагов.

– А вот и неправда твоя, Аграфенушка! – прокричал он в ответ. – На этой земле нет ни русских, ни якутов, ни иных каких-либо народов, кроме одного народа – советского. Не низковата ли тебе скамейка? В твои-то годы. Ты только пожелай, и я смастерю тебе другую.

Архиереев сделал вид, будто смеётся. Аграфена повернула голову и уставилась на него ясными, яркого фиалкового оттенка глазами.

– С низкой скамейки труднее подняться, зато не так опасно падать, – проговорила она и поднялась на ноги, вовсе не опираясь на свой замысловато изогнутый посох.

Металл её украшений мелодично зазвенел. Оба пса так же поднялись и направились к Архиерееву, виляя пышными хвостами.

О посохе Аграфены отдельная речь. Впечатлительная и замкнутая Изольда, старшая из сестёр Лотис, всерьёз считает, будто посох Аграфены изготовлен из берцовой кости гигантского человека, некогда обитавшего в Якутском приполярье.

– Что смотришь?

– Любуюсь. Глаза у тебя голубые. Разве у якутов бывают такие глаза?

– Моя мать была из племени тунгусов.

– У эвенков и эвенов не может быть голубых глаз. Я вот думаю…

– Не думай, капитан.

– Почему?

– Пакость какую-нибудь надумаешь.

– Я вот думаю, не мамаша ли ты нашего Георгия? Уж больно не похож он на своих сестёр. У обеих глаза чёрные, цыганские, а у него такие ж, как у тебя – голубые.

– Пакость подумал. Пакость сказал!

Тщательно обнюхав обе штанины и обувь гостя, псы удалились за полог тордоха.

– Зима минула. Весна настала. До следующей зимы не жди новостей, – строго произнесла Аграфена.

– Принесла, – обречённо отозвался Архиереев.

Несколько мгновений женщина внимательно смотрела ему в глаза, а потом отвернулась, разочарованная.

– Плохие у тебя новости. Скучные.

– Новости из самой Москвы, – на всякий случай пояснил Архиереев.

– У меня две русские дочери на руках. Обеим нужны мужья. Я ищу. Тут работы много. Осипу трудно со всем справляться. Сушняк валить. Дрова пилить. Воду носить. Охота. Рыбалка. Всё он один. Нужны помощники, а ты «Москва, Москва»!

– Жить в верховьях безымянной речки? Да ни один мужик на такое не согласится, если только он не природный тунгус, как ты.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации