Текст книги "Книга поколений. Нижегородским троцкистам посвящается"

Банов Алексей Васильевич

Банов Алексей Васильевич родился в 1901 году в селе Красная Слобода Воронежской губернии. На момент ареста 10 апреля 1936 года занимал должность декана физико-математического факультета Горьковского пединститута и имел научное звание профессора.

Обвинялся по статьям 58—8 и 58—11 (в терроризме и организационной контрреволюционной деятельности). Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение 3 октября 1936 года. Похоронен Алексей Васильевич в Москве на Донском кладбище.

Бочаров Ефрем Михайлович

Бочаров Ефрем Михайлович родился в Санкт-Петербурге в 1903 году. На момент первого ареста 30 января 1935 года работал преподавателем в Горьковском пединституте, занимал должность декана исторического факультета и доцента кафедры политической экономии. Обвинялся в антисоветской агитации и пропаганде. Особым совещанием был приговорен к 3 (или к 5) годам исправительно-трудовых лагерей.

Второй раз был арестован 20 февраля 1936 года. Обвинялся в контрреволюционной террористической деятельности. Военной коллегией Верховного суда СССР приговор был заменен на высшую меру наказания. Расстрелян 3 октября 1936 г. Похоронен в Москве на Донском кладбище. Ефрем Михайлович реабилитирован в 1956 году.

Лактионов Анатолий Викторович

Лактионов Анатолий Викторович родился в 1911 году в селе Кумья Горномарийского р-на Марийской автономной области. Беспартийный. На дату ареста 26.02.1936 года был студентом Горьковского пединститута, членом ВЛКСМ.

Обвинялся в контрреволюционной террористической деятельности. Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 2.10.1936 года к ВМН. Анатолий Викторович расстрелян на следующий день. Он похоронен на Донском кладбище в Москве. Реабилитирован в 1956 году.

Масленников Иван Алексеевич

Масленников Иван Алексеевич родился в деревне Ивашенка Орловского уезда Вятской губернии. На дату ареста 10 апреля 1936 года исполнял обязанности доцента кафедры химии Горьковского пединститута. Беспартийный.

Обвинялся в контрреволюционной террористической деятельности. Осужден Военной коллегии Верховного суда СССР 2 октября 1936 года. Расстрелян на следующий день. Прах похоронен на Донском кладбище в Москве. Реабилитирован в 1956 году.

Нилендер Николай Евгеньевич

Нилендер Николай Евгеньевич родился в 1903 году в Таганроге. Беспартийный. На дату ареста 10 апреля 1936 года занимал должность декана естественного факультета Горьковского пединститута.

Обвинялся в контрреволюционной террористической деятельности. Приговорен 2 октября 1936 года к ВМН. Расстрелян 3 октября. Реабилитирован в 1956 году. Захоронен на Донском кладбище в Москве.

Нелидов Иван Юрьевич

Нелидов Иван Юрьевич родился в 1905 году в селе Новосильцевское Тульской области. Окончил физфак ЛГУ в 1929 году. Работал в лаборатории аморфного тела в Ленинградском Физико-технологическом институте. После 1-го ареста 1 марта 1935 года Военной коллегией Верховного суда СССР обвинялся по статьям 58—8, 58—11 в терроризме и организационная контрреволюционная деятельности. Был приговорен к высылке в Горький. Там работал в Горьковском пединституте доцентом кафедры физики и заведующим физической лабораторией.

Повторно арестован 10 апреля 1936 года и осужден по тем же статьям к высшей мере наказания 2 октября 1936 года тем же органом. Расстрелян на следующий день. Похоронен на Донском кладбище в Москве. Реабилитирован в 1956 году.

Фамилии многих из Горьковских преподавателей и партийных деятелей фигурируют в деле моей бабушки – Жестяниковой Розы Вульфовны (Елин, Кантор, Мергин, Фуртичев, Вольпе), но особое внимание стоит уделить Махмудбекову Шамилю Габибовичу, так как знакомство с ним особенно ставилось ей в вину.

Махмудбеков Шамиль Габибович

Махмудбеков (Махмутбеков) Шамиль Габибович (Габиб-оглы) родился в 1898 году в г. Баку, по национальности азербайджанец (тюрок). Дворянского происхождения (из беков). Получил образование в Киевском Политехническом институте и Институте Красной Профессуры. На момент ареста 23 марта 1936 года был студентом Горьковского института Марксизма-Ленинизма, преподавателем Истории ВКП (б) в ВЛКХШ (Высшей коммунистической ленинской сельскохозяйственной школе), руководителем курсов по переподготовке пропагандистов.

Махмудбеков прошел много различных этапов до того, как стал большевиком. В конце 1916 – начале 1917 года он состоял в студенческой организации социалистов-федералистов, в 1918—1919 годах, после учебы в Киевском Политехническом институте работал сначала там же писарем, а позже – в полиции в должности помощника начальника. В 1920 году возвращается в Азербайджан, где работает сначала два года 1-м секретарем Шушинского райкома партии, а с 1922 по 1923 год – вторым 1-м секретарем Нахичеванского обкома.

В 1924 году занимал должность инструктора и руководил политшколой, с 1925 по 1930 год по решению ЦК КП (б) Азербайджана возглавлял правление «Азкино», в 1930 году занимал должность заместителя директора Бакинского сельскохозяйственного института и принимал участие в коллективизации. В 1931 году направлен в московский Институт Красной профессуры, откуда через 3 месяца был направлен в Горький, где преподавал в разных учебных заведениях. В 1933 году стал слушателем Института Марксизма-Ленинизма.

Его арестовали одним из первых 23 марта 1936 года. Уже после ареста, в июле его исключили из партии по 4 причинам:

– за сокрытие службы у белых (в полиции гетмана в Киеве);

– за сокрытие службы в мусаватском правительстве в министерстве иностранных дел в Баку;

– за протаскивание троцкистских теорий в преподавании истории партии;

– за руководство антисоветской террористической организацией, существовавшей в Сормовском педтехникуме.

Попробуем разобраться по первым двум пунктам, так как именно они реально могли иметь место. Попутно попытаемся выяснить, с какого времени Махмудбеков стал членом ВКП (б). Если учесть, что в 1920 году он уже работал в Азербайджане секретарем райкома, значит, уже к этому времени состоял в партии большевиков.

Получается, что служба в правительствах киевского Гетмана Скоропадского и азербайджанской буржуазно-националистической партии «Мусават» («Равенство») в Баку относится к периоду 1917—1919 годов.

Вспомним, что до февраля 1917 года он состоял в студенческой организации социалистов-федералистов, скорее всего, в Киеве, так как в 1918 году уже работал там же после обучения в Политехническом институте. Буржуазно-националистическая партия «Мусават», иногда называвшая себя партией федералистов, пришла к власти 15 сентября 1918 года после свержения советской власти и изгнания англичан турками. 28 апреля 1928 года советская власть была восстановлена.

Получается, что либо в это время Махмудбекова не было в Киеве, так как он работал на правительство «Мусавата» в Азербайджане, либо его не было в Азербайджане, потому что он работал в Киеве в полиции гетмана Скоропадского. Получается, что одно из обвинений явно притянуто за уши. Скорее всего, речь идет о принадлежности к правительству партии «Мусават». Версия возникла из-за одного слова в биографии о членстве в студенческой организации социалистов-федералистов, а партия «Мусават» тоже иногда себя позиционировала как организация федералистов.

Тогда принимаем за правду службу в полиции правительства Скоропадского в Киеве. Павел Скоропадский (крупный помещик и офицер) правил в Киеве после свержения Центральной Рады с 29 апреля 1918 года после провозглашения его гетманом на Всеукраинском съезде хлеборобов и до 14 декабря 1918 года, когда Скоропадский подписал отречение и сбежал к своим хозяевам в Германию.

Получается, что теоретически в 1918 году Махмудбеков мог несколько месяцев проработать в полиции во времена правления гетмана Скоропадского. Но сейчас вопрос ставится иначе: где-то работать он должен был? А другого правительства в 1918 году в Киеве не было.

Получается, что именно примерно к 1919 году относится его вступление в ВКП (б), и с этого времени он посвящает свою жизнь работе на коммунистов.

По третьему пункту обвинения «протаскиванием троцкистских идей» в то время можно было считать любое упоминание мировой революции и прочих спорных моментов в идеологической борьбе между Сталиным и Троцким.

По четвертому пункту о руководстве антисоветской террористической организацией Сормовского педтехникума очевидно, что такой организации там и в помине не было, а существовала она только в доносе или выбитых показаниях у кого-то из арестованных. О том, что такой организации не существовало, ясно из того, что в 1957 году Военной Коллегией Верховного суда СССР дело прекращено за отсутствием состава преступления. Махмудбекова полностью реабилитировали.

Но тогда, 16 октября 1936 года та же коллегия (но, естественно, в другом составе) приговорила Ш. Г. Махмудбекова по статьям 58—8 и 58—11 (за терроризм, включая террористические намерения, и организационную контрреволюционную деятельность) к высшей мере – расстрелу. Приговор приведен в исполнения в тот же день.

Круг все сужался, кольцо сжималось. Роза Вульфовна была секретарем Парткома Института Марксизма-Ленинизма, когда там была вскрыта группа активных троцкистов и врагов партии и народа.

Жестяникова Роза Вульфовна

Биография

Перед нами 2 фотографии. На первом – фото с партбилета 1936 года (до ареста), а на второй – фото с партбилета 1956 года, выданного после реабилитации. Между фотографиями двадцать лет тюрем, лагерей, ссылки. Арестована была цветущая молодая женщина, а вернулась больная пожилая женщина с отбитой грудью, которую пришлось ампутировать. И все же назвать ее старушкой у меня не поворачивается язык: не было в ней старческого брюзжания, озлобленности, потухшего взгляда. Она оставалась умной, доброй, социально активной женщиной.

Эта глава избавит нас от необходимости описывать биографические данные, которые обязательно помещались в заглавной части каждого допроса.

Вопросы о биографии задавались Розе Вульфовне многократно, краткое ее изложение есть каждом протоколе допроса, но наиболее полное изложение биографических фактов приведено в личной учетной карточке, которая заполнялась при обмене партбилетов 4 апреля 1936 года. То есть в это время бабушка, тогда еще молодая женщина, прошла обмен партбилетов, то есть фактически – чистку партийных кадров.

А уже 10 апреля арестовывают Анну Вольпе и ее мужа, Александра Баташева. С этого события и начинается путешествие Розы Вульфовны по всем кругам ада, но пока в учетной карточке ее биография изложена наиболее полно. Кстати, в партийных документах ее фамилия написана с одной буквой «н».

Жестяникова Роза (Рахиля) Вульфовна родилась 10 февраля 1896 года в еврейской семье в местечке Усвяты бывшей Витебской губернии Белорусской ССР. Семья переехала в Петербург, когда Роза была маленьким ребенком. Отец ее был ремесленником – медником и жестянщиком, имел свою мастерскую без найма постоянной рабочей силы. Мать была домохозяйкой, занималась детьми, которых кроме Розы было еще трое: два брата (Яков и Лев) и сестра Эсфирь. С 1919 года родители жили на иждивении детей в Петрограде у дочери Эсфирь, врача.

Роза с 1905 по 1908 годы училась в еврейской религиозной школе, которую не окончила. С 1910 года училась в женской гимназии Могилянской, которую окончила в 1914 году. В 1922 году поступила в Московский Государственный университет на Факультет Общественных Наук, экономическое отделение, которое и окончила в 1925 году по специальности «экономист по труду».

По полученной специальности бабушка никогда не работала, так как всю жизнь посвятила партийной работе.

До получения высшего образования и вступления в партию Роза с 1915 года по март 1916 работала репетитором общеобразовательных предметов у частных лиц в Петербурге. После этого до ноября 1917 года служила конторщицей в частной газетной экспедиции. В 1918 году работала секретарем суда Василеостровского района и делопроизводителем в иностранном отделе Комиссариата внутренних дел.

С января по май 1919 года работала техническим секретарем в Губкоме РКП (б) города Казань, после чего была переведена на ту же должность в Чебоксары Казанской губернии в Уком РКП (б). Там она была принята в партию без прохождения кандидатского стажа в июле 1919 года. В Казань она вернулась уже коммунисткой в сентябре 1919 года, где снова работала техническим секретарем, но уже в Горкоме РКП (б) и снова в Губкоме до августа 1920 года. После этого Роза Вульфовна была направлена в Омск, где работала управделами в Сиббюро ЦК РКП (б).

С сентября 1922года обучалась в Москве в Первом Московском государственном университете. После его окончания в сентябре 1925 года в течение двух лет работала в Арзамасе Нижегородской губернии штатным лектором Укома ВКП (б). После этого почти год до августа 1928 года заведовала учебной частью Арзамасской Совпартшколы.

Из Арзамаса семья переехала в Сормово Нижегородской губернии (в дальнейшем – Горьковского края). Там Роза Вульфовна заведовала учебной частью и преподавала на вечернем Рабфаке до начала 1931 года, после чего почти год заведовала Культпропом в парткоме завода Красное Сормово.

С августа 1931 года по сентябрь 1932 работала заведующей парткабинетом в райкоме ВКП (б) в Сормово. Потом еще два года там же работала заведующей Культпропом и сектором пропаганды.

В сентябре 1934 года поступила на учебу в Институт Марксизма-Ленинизма г. Горький.

О дальнейшей работе мы уже узнаем из учетной карточки, заполненной при получении партбилета в 1956 году, который выдавался «в связи с изъятием перерыва в партийном стаже» по решению Горьковского обкома КПСС от 25 июля 1956 года. То есть ей был восстановлен партийный стаж, прерванный в 1936 году в связи с осуждением и отбытием наказания. В партбилете, выданном 27 августа 1956 года, датой вступления в партию значится 1919 год. Фактом восстановления партийного стажа бабушка очень гордилась, считая этого достаточным для восстановления справедливости.

В новой учетной карточке дальнейший трудовой стаж выглядит так:

С ноября 1936 года находилась в заключении в исправительно-трудовом лагере на станции Бельники Красноярского края по июль 1944 года. С этого времени и до октября 1946 года работала уже по найму в том же исправительно-трудовом лагере няней в доме ребенка. С этого времени и до октября 1947 года работала портнихой на станции Пукса Архангельской области в мастерской завода №1. После этого переехала на станцию Ерцево, где в течение года не работала.

Здесь допущена некоторая неточность. Она не сразу попала в лагерь, а сначала почти 3 года провела в тюрьмах – Горьковской, Ярославской и Владимирской.

Я могу только предполагать, что годовой перерыв в работе был вызван состоянием здоровья. Известно, что у бабушки была ампутирована грудь, но была ли это онкология или последствие побоев во время допросов, я точно не знаю. Возможно, она год мужественно боролась с болезнью, которую тогда не умели лечить иначе, чем ампутацией. Скорее всего, была и болезнь, но вызвана она могла быть и последствиями побоев. В любом случае, с болезнью она справилась и продолжала трудиться. Все перечисленные населенные пункты сейчас являются поселками.

С октября 1948 года там же в ст. Ерцево, работала инспектором техобучения и инженером-методистом центральной учебной базы исправительно-трудового лагеря до ноября 1953 года. После этого переехала в село Тумью-Мучаш Кужнерского района Марийской АССР, где работала счетоводом-кассиром в местной больнице.

В сентябре 1955 года вышла на пенсию и поселилась в селе Кужнер Кужнерского района Марийской АССР. Там ее и застало постановление о реабилитации, после чего, уже в 1956 году, она вернулась в г. Горький.

Насколько я помню, она и на пенсии не сидела на скамеечке с другими бабушками, а работала библиотекарем (по-моему, в детской библиотеке).

Начало репрессий

Я не могу охватить в одной книге процесс, охвативший весь Советский союз. Для этого у меня не достаточно материала, знаний и времени. Поэтому я постараюсь отследить хронологию репрессий, касающихся только моей семьи. Но даже и в этом ограниченном объеме информации вырисовывается судьба страны.

Из истории моей семьи становятся очевидным: в 30-е – 40-е годы самыми опасными профессиями были профессии партийного работника и преподавателя. Дело в том, что и у того, и у другого в лекциях, выступлениях или книгах придирчивый слушатель или читатель, преданный делу карающего меча революции, всегда мог найти подозрительную фразу, которую он и органы НКВД всегда трактовали по-своему.

Как же все это начиналось именно в Москве, Ленинграде и Горьком, где проживали члены семьи Жестяниковой Розы Вульфовны? Я постаралась свести в одну таблицу разрозненные данные об арестах тех «врагов народа», которые так или иначе, прямо или опосредованно, упоминаются в материалах дел моей бабушки и рассказах о судьбе моего дедушки.

В таблице цветом выделены две фамилии тех, кто активно сотрудничал со следствием, называя реальных и выдуманных членов террористических, троцкистских, зиновьевских оппозиционных организаций, существующих и вымышленных.

Фактически две линии репрессий – Ленинградская и Горьковская пересеклись:

– на Жестяникове Изолите Григорьевиче, двоюродном брате моей бабушки. И вот в чем парадокс: сам он был приговорен к 5 годам Исправительно-трудовых лагерей, а некоторые из тех, кто был с ним знаком – к большим срокам и даже расстрелу, например родной брат бабушки Яков;

– на Цейтлине Якове Семеновиче – первом муже Вольпе Анны Николаевны, подруге бабушки.

С Московской линией репрессий Горьковская линия через бабушку пересеклась с арестом Смирнова Ивана Никитича, о котором мы уже писали.

Горьковская серия репрессий началась с показаний Ольберга Валентина Павловича, который назвал в числе 15 горьковчан семерых знакомых Розы Вульфовны: Марка Львовича Елина, Александра Харитоновича Кантора, Ивана Кузьмича Федотова, Якова Абрамовича Фуртичева, Шамиля Габибовича Махмудбекова, Александра Тихоновича Полякова, Яна Карловича Мергина.

Конечно, арестованных было гораздо больше, но, поскольку книга посвящена моей бабушке, секретарю парткома института Марксизма-Ленинизма в Горьком, то большая часть книги содержит фактический материал, связанный именно с ее арестом.

Нужно еще отметить такой факт: в то время уже вынесенный приговор мог быть пересмотрен в сторону ужесточения, поэтому многие, осужденные к ссылкам или ИТЛ, во время отбывания наказания были заново этапированы в тюрьмы для пересмотра приговора. Новый приговор выносила «Тройка», обычно он был гораздо жестче предыдущего и заканчивался расстрелом.

Из таблицы видна и схожесть судеб многих репрессированных. Он были арестованы в течение одного месяца, расстреляны в один день, тела их сожжены в Донском крематории, а прах покоится в Москве, в общей могиле №1 Донского кладбища. Реабилитированы они были тоже часто в один год.

Хронология арестов

Большинство горьковчан было арестовано раньше, чем бабушка Роза. У всех пытались получить на нее компромат, но они, видимо, рассказывали только очевидные, известные всем факты. То же самое относится и к допросам бабушки, в то время молодой женщины Розы, матери двоих детей. К моменту ее ареста в начале ноября 1936 года большинство из перечисленных выше знакомых было осуждено, и она говорила о них только то, что было известно всем, и практически не запятнала ни одной фамилии непричастных к троцкистской, антисоветской или террористической деятельности.

В отношении себя и моего дедушки, ее мужа, Гришанина Николая Ивановича, она тоже называла только известные всем факты. Он, в свое время, делал то же в отношении нее. Иногда их показания настолько схожи, что создается впечатление, что они, зная о происшедших арестах, заранее договорились, что будут говорить, если, а точнее – когда их арестуют. Вполне возможно.

Но сеть и другое предположение: они просто были честны и говорили только то, что происходило в их жизни реально. Эта версия больше похожа на правду. Дело в том, что невозможно заранее предугадать все вопросы, которые им зададут на допросах. И поэтому есть только одна возможность не разойтись в показаниях – говорить правду.

И еще один важный момент нужно учесть. До того, как их арестовали, их исключили из партии. На собраниях партийных организаций и парткома Института Марксизма-Ленинизма Розе было задано множество вопросов об их жизни, поведении, отношении с ранее арестованными. И они отвечали на них честно и без утайки, признавая свои прошлые и настоящие «ошибки».

Протоколы этих собраний тоже вошли в дело Жестяниковой Розы Вульфовны, и мы можем сравнить информацию в них и ту, которую они раскрывали на допросах. Фактически они полностью совпадают. Ничего сверх нее выбить на допросах Розы не удалось.

Судя по допросам свидетелей обвинения и протоколам партийных собраний, все выступающие и дающие показания разделились на две группы:

– к первой относятся те, кто пытается снять с себя вину, так как они тоже были знакомы с арестованными, но при этом стараются не выходить за рамки фактического материала, представленного собранию самой Розой;

– ко второй группе относятся те, кто пытается снять с себя вину, при этом стараются вспомнить дополнительные факты, порочащие своего бывшего секретаря Парткома.

Желание выгородить себя в то время было естественным, поэтому все высказывали осуждение по любому поводу, а вот припоминать дополнительные, мельчайшие факты, говорящие не в пользу обсуждаемого, было совсем не обязательно. Именно такие старательные коммунисты и стали в дальнейшем свидетелями обвинения.

Итак, обратимся к заявлению Жестяниковой и протоколам собраний парторганизаций и Парткома Института Марксизма-Ленинизма.

Первым на аресты троцкистов должно было отреагировать партсобрание Института Марксизма-Ленинизма. Такой пьесы не напишет ни один талантливый драматург – такое кипение страстей заслуживает того, чтобы быть полностью приведенным в этой книге, ведь с этого все началось. Есть смысл вчитаться в эмоциональные речи участников собрания – в них дух времени, страхи и желание снять с себя вину любой ценой.

Важно продраться сквозь протоколы и еще с одной целью. Особо рьяные выступающие стали в дальнейшем свидетелями обвинения, а протоколы заседаний парторганизации и Парткома стали теми материалами, о которых следователь на допросах загадочно заявлял: следствию известно…

Кстати, позднее станет очевидным, что еще до ареста, до исключения из партии, до ареста НКВД уже начал собирать информацию на Жестяникову и ее мужа. Для этого на допрос был вызван Михельсон. Он еще до собрания был осведомлен о том, какие вопросы следует задать Розе Вульфовне, так как слышал их на допросе.

Те фразы, которые подчеркнуты в протоколах, выделены, по-видимому, позже, следователем НКВД и были положены в основу обвинения.