Текст книги "Другая реальность"

Глава 9

Репетиция. Продолжение

Май 1973

Разрываясь между работой и учебой, я совсем потеряла контроль над жизнью Семена. А контроль ему был просто необходим. Он стал пить намного больше, чем раньше, но, по словам друзей, не больше, чем до меня. Он пил по несколько дней с приятелями, то с одним, то с другим. Если раньше я думала, что учиться ему мешают стихи, то сейчас поняла, что из-за пьянки он пропускает не меньше. Это уже не было извинительным в моих глазах, и я злилась и расстраивалась. Мать плакала и умоляла меня найти его и привести в себя. Потом он появлялся с виноватым видом, я ругала его, а он обещал, что больше не будет. У него всегда находились оправдания, он прощал себя и требовал от меня того же. И я прощала.

Мама считала, что во всем виноваты друзья, а они даже, в большинстве своем и не подозревали, как много Семен пьет. Он мог дня два пропить с Юркой, но потом тот говорил:

– Стоп, у меня проект.

Потом Семен шел к Игорю, они выпивали, и Игорь говорил:

– Стоп. Мне завтра на работу.

Потом они пили с Женькой, но приходила его жена и выгоняла Семена. Потом они пили с Антоном, новым другом Семена, интересным взрослым мужиком, прошедшим и огонь, и воду, а теперь посвятившим себя медицине. И тот говорил:

– Стоп, извини, старик. У меня завтра эксперимент.

Тогда он шел к нашему изгою Лехе, который был рад любому собутыльнику, потом пил с кем попало. Так было каждую весну. Он и в остальное время года не был ангелом, но весной у него просто отказывали тормоза.

На лето у нас были грандиозные планы. Мы с девчонками договорились через горком комсомола о работе в пионерском лагере в Крыму. Шуренок должен был ехать от кафедры педагогики в Артек вместе с парторгом факультета, Генкой. Шуренок понемногу становился полиглотом: в школе он учил немецкий, в университете – английский и французский. Такие ребята были в Артеке нарасхват. Семен тоже собирался в Артек, но спасателем. Расстояние между нашими лагерями было несколько километров, так что при желании мы могли видеться. Все ждали лета с нетерпением, но нужно было сначала сдать сессию, и, желательно, досрочно. И, конечно, Семен запил.

Сдав зачеты, я сидела на дежурстве и готовилась к первому экзамену. Я хотела закурить, но после первой же затяжки что-то неприятное стало подниматься от желудка к горлу. Я решила, что это – от голода, и достала бутерброд. От одного запаха ветчины мне стало еще хуже, и я решила, что отравилась. Около недели я ждала, что все пройдет само, как всегда. Не тут-то было. Ночные дежурства превратились в пытку, все время хотелось спать, но мешали бесконечные звонки: мой пост был центральным, и каждые два часа мне отзванивались сторожа с других постов. Хотелось есть, но организм гордо отвергал еду, хотелось курить, но попытки вызывали только тошноту. Через неделю сомнений не осталось. Случилось то, что должно было случиться.

Семен напомнил мне, что я сама была против спешки с разводом, и теперь он не знает, чем мне помочь. Да я и не ждала от него помощи, я уже знала, чего можно от него ждать, а чего нет. И больше мы на эту тему не разговаривали. Несколько дней мы не виделись, так как я работала, а он пил. Потом он встретил меня в сквере у факультета. Я, как всегда, снабдила его лекциями, объясняя на ходу, где что искать. Он плохо меня понимал, как всегда бывало с похмелья. Я спросила обреченно:

– С кем же это ты вчера так надрался?

– Одноклассник из армии пришел, занятный мужик, еще Санька был, таксист, длинный такой, ты его знаешь, я вас знакомил.

Я кивнула. Семен немного помолчал, потом спросил:

– Слушай, как ты думаешь, я могу переспать с женщиной, которой я нравлюсь?

– А она тебе?

– Да, так себе. Но мне было бы интересно, она, видимо, женщина темпераментная. Говорят, я уже однажды спал с ней, но был настолько пьян, что ничего не помню. А вчера она там тоже была и начала со мной по старой памяти играть. И даже пригласила сегодня к себе, она сегодня одна. Как ты думаешь, пойти или нет?

Я чуть не задохнулась от обиды и возмущения, но сдержалась. Он говорит мне это, чтобы я не питала на его счет никаких иллюзий, а делает, чтобы доказать самому себе, что он – вольная птица. Но я никаких иллюзий и не питала:

– А чего не пойти? Глупо отказываться, если тебя так упрашивают. Купи бутылочку, и иди. Хочешь, я тебе денег дам?

Он явно не понимал, что я над ним издеваюсь. На следующий день он ругал ее на чем свет стоит, за то, что она не отдалась ему просто так, ей хотелось «поиграть в любовь», а он не собирался напрягаться, говоря ей ласковые слова и даря несбыточные надежды. Это разозлило и раззадорило его:

– Это она все врет, что не может так. Я же видел, что ей хотелось. Надо было взять ее силой, такие женщины это любят. Но я выпил, и мне было лень. Ничего, она сама мне завтра позвонит, никуда не денется.

Но на следующий день Юрка смешал все наши планы. Он ждал нас у факультета с портфелем сухого вина, чтобы отметить последний экзамен. Дом у Семена пустовал, все разъехались, и он был вынужден пригласить нас к себе. Девчонки пили сухое, я сидела на диване и подремывала. Семен был очень предупредителен, он укутал мне ноги пледом и принес морсу. Я уже подумала, а не вошел ли он в мое положение, но вскоре раздался телефонный звонок, он вышел в гостиную, а когда вернулся, пригласил меня выйти с ним на кухню. Блудливо отводя глаза, он поставил меня перед фактом:

– Через час здесь будет Лариска.

– Понятно, сейчас смотаемся. А Юрка тебе не помешает?

Он опять не уловил иронии, ему казалось, что я проявляю естественную озабоченность его капризом:

– В том-то и дело. А ты не могла бы что-нибудь придумать, чтобы Багира ушла с тобой, а Мышка осталась?

– А это еще зачем?

– Да, Юрка на нее давно глаз положил, она бы его отвлекла.

– Ага. Ты же знаешь, я для тебя не пожалею ни последнего куска хлеба, ни последнего патрона. Даже Мышку. Позови сюда Багиру, нужно посовещаться.

Когда она вошла, а Семен трусливо смылся, я изложила ей суть проблемы:

– Понимаешь, я хочу доказать Семену, что мне на него наплевать. К нему сейчас шалава какая-то приедет, нам нужно уйти, а Мышку оставить с Юркой.

– Ты что, спятила, Мышку втемную использовать?

– Я за Юрку ручаюсь, он классный парень, Мышки не обидит.

Багира была шокирована, но лишних вопросов не задавала. Она объявила Мышке, что звонил Семин друг, у него есть для нас адрес, где можно снять квартиру. Мы должны идти, а Мышке придется остаться.

– А почему без меня?

– Катька пойдет, потому что его знает, я – потому, что трезвая. А у тебя щеки горят, ты нам всю картину испортишь.

– Тогда я поеду домой.

– Ты что, завтра у Семена родители вернутся, кто-то же должен последствия ликвидировать!

Чувство долга заставило Мышку остаться, а мы отправились домой, хотя это уже не было нашим домом. У хозяйки через месяц из тюрьмы должен был вернуться сын, и мы доживали здесь последние дни. Сидели молча. Багира переживала за меня, я – за Мышку.

Мышка вернулась около полуночи, вся в грязи. Лил проливной дождь, и местность вокруг дома превратилась в болото. Подруга была в ужасном состоянии. Их угораздило выйти с Юркой на веранду целоваться как раз в тот момент, когда к Семену пришла Лариска. Мышка рассказывала все с таким видом, будто ждала, что я упаду замертво, но я не упала, и она продолжала:

– Я возмутилась, схватила сумочку и убежала. Юрка догнал меня, боялся отпускать одну. Он просил меня подождать, пока вернется и набьет Семену морду, но я ждать отказалась.

Дальше они гуляли, жалели меня, и Юрка уговаривал Мышку ничего мне не говорить. Они были так возмущены, что больше уже не целовались. Мышка была страшно расстроена, но я не поняла, что ее расстроило больше: что они с Юркой больше не целовались, или то, что она узнала.

Ситуация, и впрямь, была паршивая. Не имея прописки, я даже не могла попасть на прием к врачу, а когда все-таки попала, то врач сказала, что срок еще очень маленький, аборт делать рано, да и не советует она. Не все так гладко в датском королевстве. Последствия могут быть любые. И она пока не может сказать, что опаснее – рожать или не рожать. Задушевные подруги ничего мне посоветовать не могли, но немного трухнули.

Через несколько дней мы должны были ехать в Крым, билеты куплены, отступать было некуда в прямом смысле – квартиру нужно было освободить.

На следующий день позвонил Семен и попросил срочно приехать для серьезного разговора. Я приехала. У него уже сидел Юрка. Сердце екнуло: просто так Юрка не прикатил бы с утра пораньше на другой конец города. Я осмотрела обоих. Видимых следов на лице Семена я не обнаружила и слегка разочаровалась.

Мы вышли на кухню. Я боялась предстоящего разговора и стала увиливать:

– Ну, как Лариска?

Он недовольно пробурчал:

– Ломалась долго, пришлось ее напоить. Потом она облевала мне родительскую постель, я заставил ее стирать, она немного протрезвела, только дошло до дела – приехал отец, начал стучаться к нам в комнату. Она – вещи в охапку, и в окно. Ну, и черт с ней. С тобой-то, что делать будем?

– В Крым поедем, билеты куплены, оставаться все равно негде. Или ты передумал?

– Нет, я не передумал. А ты-то как поедешь?

– Если ты о моем положении, то тебя это не касается.

– Как это не касается?

– А вот так. Тебе же главное, чтобы я не родила и не доставила тебе хлопот. Первое не обещаю, а второе выполню, не беспокойся.

Ему стало немного стыдно, и он замялся:

– Я не об этом.

– Не ври, об этом. Не бойся, я тебя не подведу, останешься ни при чем. Говори скорее, что вы там с Юркой придумали?

– Юрка был у Шурика, тот сейчас пошел к Антону за лекарством. Нужно перехватить Шурика у консерватории.

– Ловко вы все порешали. А что за лекарство?

– Какие-то таблетки и уколы. У Шурки жена пользуется, помогает.

– Ага, ей помогает. Она вон какая хилая, а я баба молодая, здоровая, меня этим не возьмешь. Но, может, и попробую.

Перехватили Тагирова, он все принес, даже шприц. Объяснил схему: две таблетки запить водкой с йодом, и в горячую ванну. Через полчаса укол, и в постель на час. Повторить четыре раза. Мне было страшно, я еще не успела полюбить своего малыша, но и причинять ему вред не хотелось. О себе я не думала. То, что в решение моей проблемы оказалось вовлечено столько народа, злило и унижало. Я рассказала о предложении Багире, она долго причитала, но обещала помочь. Мышку за длинный язык решили выпроводить искать квартиру.

С утра перевезли вещи в пригород, к Багириным дальним родственникам. Оставили только то, что возьмем с собой. После этого сделали вид, что разъехались прочесывать город. С Багирой встретились дома. Хозяев, к счастью, не было. Процедура заняла почти весь день. Под вечер я повалилась на кровать, вся в поту. Сердце бешено стучало, с языка, как у собаки, текла слюна.

Мышка вернулась неожиданно, мы не успели все убрать. Она сделала обиженное лицо:

– Зря прятались, я еще вчера поняла, что вы будете делать, шприц видела. Специально весь день по городу моталась. А квартиру я еще днем нашла.

Даже у меня это вызвало бурный интерес, и мы с Багирой хором спросили:

– Где?

– В самом центре, на Моховой. Отдельная, однокомнатная, почти без хозяев.

– Как это – почти?

– Хозяин – шофер на дальних рейсах. Ездит в Симферополь. Приезжает редко, на несколько дней. Останавливается у матери. Она неподалеку живет. Все удобства, только ванной нет. Но вода горячая есть. Завтра пойдем к матери, нужно дать за лето задаток, чтобы никого другого не пустила.

Я засомневалась:

– Ой, девчонки, аж не верится. Вспомните, только узнаем хороший адрес, размечтаемся, а придем – уже поздно. Как бы опять чего не вышло!

– Не каркай, я договорилась. Хозяйка – женщина интеллигентная, врач. А сын запойный, а ему нельзя, работа такая. Вот ему одному жить и не дают.

Багира вздохнула:

– Везет же нам на алкоголиков!

Май 1973 в мае 2006

Бедная моя! Униженная, никому не нужная, сильная и беспомощная, растоптанная и гордая, мудрая и растерянная, испуганная и бесстрашная! Готовая идти на поиски любви босыми ногами по битым стеклам. Ты уже нашла свою любовь, хотя и не знаешь об этом. По крайней мере, один человек любит тебя такой, какая ты есть. И прощает. И верит в тебя. Я сегодняшняя.

Глава 10

Новая реальность. Продолжение

Май 2006

16-го у меня умерла мама. Не думала, что такое ожидаемое событие может быть таким тяжелым. Последние два месяца она не вставала, кричала криком сутки напролет, измучилась сама, замучила сестренку, и мучения ее были выше человеческих сил. Я благодарила Господа, что послал ей избавление от мучений плоти. Но все равно я чувствовала свою вину. Как я посмела просить… Как у поэта, по-моему, Симонова: «Я знаю, никакой моей вины, в том, что другие не пришли с войны. В том, что они, кто старше, кто моложе, остались там, но не о том же речь, что я их мог, но не хотел сберечь. Речь не о том, но все же, все же, все же…» В конечном счете, вся их жизнь была исковеркана войной. (Мама оказалась на оккупированной территории одна с десятью младшими братьями и сестрами, хороня их одного за другим, но все же сберегла троих).

В день похорон пошел снег с дождем, было мрачно и тоскливо. Обряд отпевания был неожиданно сдержан и красив, с потрясающим пением. Выносили под колокольный звон, и вдруг в этот момент тучи разошлись, и выглянуло солнце, ровно на минуту, и на душе посветлело. Я подумала, что Господь принял мамину душу.

Так я стала старшей в семье. В субботу искала мамину фотографию на памятник. Нашла фото, на котором мы сфотографированы вчетвером: я – октябренок, старшая сестра – пионерка, отец и мать. Младшей еще не было. Я смотрела на фото с горечью: из всех четверых осталась я одна. Хорошо, что есть младшая сестра. Рассматриваю мамино фото, и вдруг мысленно произношу: «Мамочка!», и – слезы. Никогда ее так не звала. Видимо, душа моя простила все, и она меня, надеюсь, тоже. Сознание ее было не таково, чтобы исполнить последнюю обязанность человека на этой земле – попросить прощения у близких и принять его, и простить всех. Надеюсь, что это все-таки произошло.

Июнь 2006

Я с завтрашнего дня в отпуске. Наконец-то, мне удалось продать

свою квартиру (это было ужасно, три месяца страшного напряжения), взять кредиты, продать дачу и пр. В пятницу мы переезжаем. Место необычайно красивое. Работы – непочатый край. Когда я решилась на эту аферу, никто не верил. Сейчас все за меня рады и поют песню «безумству храбрых». Мы пьем водку и радуемся за меня.

Июль 2006

Всего три недели, и они уже ушли безвозвратно! Два дня на работе не могла головы поднять, некоторый завал грозил меня придавить, но сегодня поняла, что успеваю, и расслабилась. Моя жизнь в последнее время дальше от философии и ближе к природе, а, значит, ближе к себе. И пилу, топор, лопату, шпатель и кисти я держу в руках чаще, чем книгу. Никогда не думала, что обустройство жилья – тоже творческий процесс, только гораздо более тяжелый физически. Дочка «гнездится» с такой радостью! Вокруг – море работы и долгов, и океан счастья: нет загаженного подъезда с экскрементами и шприцами, есть, где принять друзей, квакают лягушки и поют птицы, в пяти минутах ходьбы – лес и река. И покой. До сих пор не верится! Все говорят: «Какие вы смелые!». А мы с дочкой отвечаем: мы не смелые, мы отчаянные. Смелые ничего не боятся, а отчаянные – боятся, но делают! Весь отпуск пахала, как лошадь, но с такой радостью! А еще лечили собаку. У дочки (а теперь, значит, и у меня) английская бульдожка Дася. Медицина залечила ее глазик до бельма. Дочка ее повезла к собачьему профессору, молодому мужчине. И тот велел первым делом – привязать бантик «от сглаза», лечить ее энергетикой, как сможем, и выводить из организма антибиотики. Вот такой продвинутый врач. Фантастика, но собаке энергетические сеансы понравились. Более того, я попыталась направить энергию собаке, но не знала, как это сделать, и просто стала умолять энергию спасти ей глазик, при этом очень ярко представила, как пелена сходит с глаза. На следующий день начали отходить пленочки, и через два дня глаз очистился. Самой не верится.

Но умения мне явно не хватает. Произошло то, что я представила, а не то, что полностью вылечило бы болезнь. То есть, бельма нет, но нет и полного выздоровления.

За отпуск прочитала только «Код Давинчи». Такая же мура, как их «Титаник». Тащиться от нее могут только полуграмотные, возросшие на детективах. А все, что касается Леонардо, наполовину надумано и притянуто за уши. До нашего Мережковского («Воскресшие Боги») Брауну, как до Луны. Сакральность математических построений после Мельхиседека просто примитивна. Мысли о возможных потомках Христа не слишком новы, например у Анхеля Куатье в «Воскресшем Христосе» эту мысль пытается провести Сатана. Тем не менее, книга для меня оказалась важна некоторым созвучным моему разуму (не Душе!) отношением современного западного человека к религии. Возможно, мое проживание на свежем воздухе и изрядная физическая нагрузка сильно упростили мое отношение к жизни. И к смерти. Только преодолев страх смерти, человек может жить «на полную». По-моему, у Шварца: «Слава безумцам, которые живут, как будто они бессмертны!».

Последнее время, мне кажется, я преодолела этот страх, по крайней мере, мысль о смерти вызывает у меня только сожаление, что будут расстроены дочери, и нездоровое любопытство. Я создала в своем воображении картину, еще более прекрасную, чем та замечательная жизнь, которой я живу сейчас. Смерть – всего лишь очередной шаг на пути познании Истины, а стремление к ней – одно из главных стремлений человека. Только не нужно ставь знак равенства между отсутствием страха смерти и стремлением к ней. Это не так. Еще не все шаги по пути к Истине пройдены здесь, еще не все инструменты опробованы, еще не все Любови отлюблены…

Хорошо, если бы человек мог сам управлять своим уходом, когда почувствует, что все пути познания здесь уже пройдены и он утратил интерес к жизни. У меня есть смутное ощущение, что так и есть, только человек делает это неосознанно. Надоело жить – включается программа самоуничтожения. Все, пребывание на Земле бессмысленно, так как утрачен интерес, и нет Любви. Раньше, в деревнях, старцы, абсолютно здоровые, говорили детям: завтра я умру. Ложились и умирали. Вот так надо прожить, чтобы Бог принял твою душу в момент, когда ты сам почувствуешь, что «программа пребывания» окончена. Монотонная физическая работа на свежем воздухе способствует размышлениям. О Вечном. О добре и зле, о Боге и дьяволе.

Скажем так: в каждом человеке столько Бога, сколько его во Вселенной, то есть он заполняет весь объем без остатка. Вопрос только в том, хочет ли человек увидеть его в себе (а значит, умеет ли любить себя), в других (умеет ли отдавать Любовь) и в мире. Это так трудно – любить себя! Такого, какой есть, со всеми недостаткам и болезнями. Любить себя – ощущать в себе Бога и себя Богом, любить других – чувствовать в них Бога, и это – путь к Всеединству. А сатаны в каждом столько, сколько он в себя пускает, понемногу вытесняя из себя Бога, то есть, закрывая свою душу на замок, чтобы ее, дескать, не залапали грязными руками, чтобы в нее не наплевали. А она там, под замком, чахнет и рвется на свободу, и плачет, и скукоживается, и уже не занимает так много места, и не может побороть наше искаженное обществом сознание. И уже стремление к единению кажется нам продуктом размышлений, и уже сатана находит место в сознании как удобное оправдание своему нежеланию расстаться с привычными стереотипами. Это так удобно, так уютно считать, что во всем виноват кто-то: сатана, близкие, друзья, общество, государство, правительство. И это мы, Люди, в каждом из которых – Вселенная, величественная и прекрасная, как в голограмме. И еще: любить себя – значит прощать. Просто однажды посмотреть на себя иначе, вспомнить все моменты судьбы, где отступил, предал себя, поступил не по душе, обидел другого, а мог не обидеть, где мог простить – и не простил. И попросить прощения у Бога и у себя, и пережить эти мгновения заново с высоты своего опыта, и не осудить себя, а просто простить. У меня иногда складывается впечатление, что мы научились так искусно закрываться от других, что уже закрываемся и лукавим перед собой. Нет оружия сильнее, чем искренность. Нет лекарства мощнее, чем Любовь, но в закрытый сосуд вода не течет. Это и обо мне, и обо всех. Я пытаюсь работать над собой. И не боюсь, что жизни не хватит.

Может быть, смерть – это и есть победа в борьбе с сатаной внутри себя? Очистил душу до той чистоты, с которой вступил в этот мир – пора возвращаться? И, конечно, человека непременно кто-то должен иногда гладить по головке (или он кого-то), чтобы душа не закрывалась, кто-то должен жалеть (это вовсе не обидно, только сильные позволяют жалеть себя).

С годами открываю в себе много нового. Начала делать своими руками мебель (по необходимости, конечно). Получается! Уже сделан и наполнен книгами стеллаж (у меня треугольная стена и, соответственно, треугольный стеллаж). Затем сделала сундучок для инструментов (нет ни кладовки, ни сарая), затем – стеллаж для обуви. Всем нравится, говорят, что удалось сохранить идею деревянного дома. Устаю очень, но получаю огромное удовлетворение. Ну, как мне себя не любить? И не любить Господа, наделившего меня такой огромной степенью выживаемости, адаптации к любым жизненным условиям и ситуациям, работоспособностью! Да еще и способностью получать от этого удовольствие! Любя себя, я фактически люблю Его в себе, и, возможно, наоборот.

И мой ангел понимает меня и поддерживает во всем, заботится обо мне. Когда ощущаешь это впервые, чувствуешь Любовь Бога и Вселенной, это – такой шок и такое счастье, что интеллектуальные игры, секс, и пр. удовольствия просто меркнут. Чувство внутренней гармонии заполняет меня. Наконец-то я научилась слушать музыку. И слышать себя в музыке.