Текст книги "Вранова погоня"

– С легким паром, – сказала, не глядя на Никиту.

– Спасибо. – Он сел напротив, подпер кулаком подбородок, спросил: – Хочешь есть?

Сейчас она скажет, что не голодна, что ей нужна доза, и вся магия этого почти домашнего, почти обывательского мгновения развеется как дым. Придется снова привязывать, капать и мониторить. А потом отчитываться другу Ильюхе о проделанной работе. Но она вдруг кивнула, сказала осипшим голосом:

– Не помню, когда ела.

– Давно. – Выпирающие ключицы и острые лопатки – лучшее тому подтверждение.

– Мне не хочется… – Дрожащий палец с обгрызенным ногтем рисовал на мраморной столешнице затейливые узоры, кажется, что-то кельтское. – Я боюсь, что меня снова вырвет.

– Начнем с малого. – В холодильнике он видел куриный бульон, то ли заботливо сваренный, то ли предусмотрительно заказанный адвокатом Никопольским.

Тихо тренькнула микроволновка, принимая в свое нутро тарелку с бульоном, тостер после недолгих раздумий выплюнул подрумяненный до нужного состояния тост.

– Вот, ешь! – Никита поставил перед Эльзой тарелку, положил тост.

Прежде чем взяться за ложку, она долго присматривалась, принюхивалась, прямо как кошка, а потом сказала:

– Я попробую.

– Пробуй.

– А потом кофе.

– Если съешь десять ложек.

Она съела. Давилась, морщилась, зеленела, но ела. Так хотела кофе? Или просто приняла решение стать человеком? Пусть бы второе!

А ему самому хотелось выпить. Нет, не так! Не выпить, а напиться до чертиков. Вот обрадовался бы Никопольский, обнаружив их утром никакущих, споткнувшись на пороге об мусорный мешок, полный дохлых птиц. Ну и про выпачканные кровью окна не стоит забывать. Картинка получится впечатляющая. Иероним Босх нервно курит в сторонке.

Будь Эльза в стабильном состоянии, доверяй он ей хоть немного, Никита, пожалуй, и напился бы. Наверняка в закромах этого гостеприимного дома найдется не только куриный бульон, но и бутылочка вискаря. Но пока придется ограничиться кофе с шоколадкой.

Кофе он сварил много, чтобы уж наверняка хватило им обоим. Он варил, а Эльза сидела, скукожившись, старалась удержать внутри бульон. Если не удержит, будет обидно, Никита уже как-то воодушевился этой их совместной маленькой победой.

– Ты как? – спросил уже, наверное, в двадцатый раз. Спросил и заглянул в бледное Эльзино лицо. Веснушек почти не видно, на лбу испарина, но глаза уже с явной прозеленью, а не мутно-болотные. Пошел процесс!

– Плохо. – Не соврала, и то хлеб. Пока плохо, потом станет полегче. – В физическом плане.

– А в эмоциональном? – Вообще-то спросить хотелось про психический статус, а не эмоциональный, но раз уж у них что-то стало налаживаться, лучше сгладить острые углы.

Эльза ответила не сразу, мешала горячий кофе мельхиоровой ложечкой и раздражающе громко бряцала ею по стенкам чашки.

– Раньше их никто не видел.

– Ты о чем?

– О птицах и этом… в маске. Их не видел никто, кроме меня. Ни Януся, ни соседи, ни врачи в психушке…

Услышать про психушку было больно. Почти так же больно, как узнать, что рыжая девочка Элли стала наркоманкой.

– Я им говорила про птиц, а они говорили мне про белую горячку и психоз. – Эльза поежилась, и кошка тут же встрепенулась, повела ушастой башкой. – Иногда они мне снились, иногда приходили наяву. Наверное… В какой-то момент я перестала понимать, где бред, а где реальность.

– Я их видел. – Никита посмотрел на свои разодранные руки. – И ты тоже можешь посмотреть. Возле двери стоит мусорный мешок.

– Я уже посмотрела, – сказала она без тени иронии. – Пока ты мылся.

– Надо выставить на крыльцо.

– Нет! – Она встрепенулась, и кошка сорвалась с подоконника, запрыгнула к ней на колени, заурчала успокаивающе. – Утром. Давай сделаем это утром.

Никита посмотрел сначала на часы, потом в окно. Утро было уже близко, еще час-другой, и наступит рассвет.

– Как скажешь. Может, тебе дать что-нибудь к кофе? Я видел в холодильнике пломбир.

Когда-то в прошлой жизни Эльза любила кофе с пломбиром и шоколадной крошкой. Может, до сих пор любит?

– Нет, спасибо. – Она мотнула головой и чуть не свалилась со стула. – Повело что-то, – сказала виновато.

Еще бы не повело, после всего, чем она закинулась.

– Что ты принимаешь? – спросил Никита. Сейчас, пока она относительно вменяема, нужно успеть собрать анамнез.

– Я не знаю. – Эльза пожала плечами, сделала осторожный глоток кофе. – Сначала это были таблетки, которые мне прописал психиатр. У меня начались галлюцинации. То есть тогда я подумала, что это галлюцинации, и испугалась. Януся тоже испугалась, потому что я чуть не выпала из окна. – Чашку она держала двумя руками, но та все равно дрожала. – Птица залетела в комнату, я пыталась ее выгнать, открыла окно, и как-то так получилось, что очнулась я уже на подоконнике от Янусиного крика. Я пыталась объяснить, что не нарочно, что птица была на самом деле, а Януся сказала, что я чокнутая, и отвела к психиатру. Не официально. Януся работает в психоневрологическом диспансере, она там всех знает.

А чашку она все-таки поставила, не справилась с ее тяжестью, прижалась взъерошенным затылком к стене, прикрыла глаза. Перенести бы ее обратно в кровать, но ведь сбор анамнеза еще не закончен.

– И что сказал психиатр? – спросил Никита осторожно.

Чувствовал он себя сейчас отвратительно. Ведь видел, как она уязвима, как ей плохо, но продолжал помнить про анамнез.

– Психиатр попросил подарить ему одну из моих картин, сказал, что Януся показывала ему фотографии, что коллекционирует рисунки пациентов, а мои – крайне занимательные. – Она улыбнулась самыми уголками губ, а глаза так и не открыла. – А взамен дал мне таблетки, сказал, что должно помочь.

– Помогло?

– В каком-то смысле. С таблетками я научилась прятаться.

– От птиц?

– От птиц и того человека. – Все-таки она открыла глаза, задышала часто и поверхностно. – Я не сразу поняла, что птицы настоящие, а он нет. От него спрятаться было сложнее всего, но я научилась.

– С помощью таблеток?

– Да. Те, что выписал психиатр, быстро закончились, и я запаниковала.

– А Януся принесла новую дозу. – Он уже понял всю эту схему с таблетками. И Янусины мотивы тоже понял. Ничего не изменилось за десять лет! Януся осталась прежней жадной тварью. Вот только методы воздействия сменила на более действенные. – Что она хотела взамен? Она ведь что-то от тебя хотела. Квартиру?

– Наверное. Олежка вырос, ему нужна своя жилплощадь. А еще картины. Я писала картины, а Януся их уносила. Сначала я думала, что отдавала психиатру в обмен на таблетки, но Олежка однажды обмолвился, что она их продает. Представляешь?! – В Эльзиных глазах прибавилось зелени, взгляд сделался живым, почти нормальным. – Она продавала мои картины! Это так удивительно!

– Ничего удивительного. Ты очень талантлива.

Она ведь и в самом деле талантлива. Во всяком случае, была. И взгляд на жизнь у нее всегда был специфический, словно бы на обыденные вещи она смотрела через разноцветные стекляшки, и от этого вещи становились удивительными и неузнаваемыми. Когда-то свет в ее квартиру тоже входил словно через разноцветные стекляшки, проникал сквозь яркий тюль, менял реальность. Это было давно. Тогда Эльза была еще совсем молодой и здоровой. Относительно здоровой. Кого он хочет обмануть?!

– Мне бы полежать немножко. – Про собственные таланты Эльза слушать не желала. Не верила? – Мне как-то не очень хорошо.

– Это абстиненция. – Наверняка она знает, что такое абстиненция. Или Януся не допускала, таблетками снабжала исправно? Пообщаться бы с этой Янусей по душам…

– Абстиненция. – Эльза согласно кивнула, посмотрела на свои дрожащие руки с отвращением. Кошка снова успокаивающе мурлыкнула, поднырнула под ладонь.

– Как ее зовут? – спросил Никита и кивнул в сторону кошки.

– Никак.

– Это плохо. У всех должно быть имя.

– Если должно, то придумай сам. – Впервые за все время она улыбнулась. Улыбнулась нормальной, человеческой улыбкой. – А нам и так хорошо.

– Зена, – сказал Никита, не задумываясь. Сначала сказал, а уже потом удивился.

– Почему Зена? – Эльза тоже удивилась.

– Потому что королева воинов. Ты же видела мешок с птичками. Какой еще кошке такое под силу? Только Зене, королеве кошачьего воинства.

Кошка слушала его очень внимательно, словно понимала, что речь идет именно о ней. Хорошая кошка, не бросает хозяйку в беде.

– Будешь Зеной? – спросил Никита со всем возможным пиететом. – Согласна?

Кошка одобрительно мяукнула в ответ. Или ему просто показалось, что одобрительно. А Эльзе было все равно, Эльза «уплывала», еще чего доброго свалится сейчас со стула.

– Позволишь? – сказал Никита кошке Зене, и та спрыгнула с Эльзиных коленей. Неужели и в самом деле понимает?

А он подхватил Эльзу на руки, уже в который раз дивясь ее маловесности, направился в спальню.

– Абстиненция, – сказала она шепотом. – Абстиненция есть, а птиц нет. Спасибо, Никита.

Он не стал спрашивать, за что она его благодарит – за отсутствующих птиц или за присутствующую абстиненцию, но на всякий случай сказал:

– Всегда пожалуйста!

Эльзе снился сон. Самый настоящий, самый обыкновенный сон без кошмаров и уже давно привычного, душу выстуживающего ужаса. Это был сон-воспоминание, немного грустный, немного горький, немного дымный, но не страшный. Эльзе снился Никита. Тот Никита, который дважды заставил ее верить в людей и один раз – ненавидеть.

В детдоме ей было тяжело и страшно. Если бы не Никита, она бы, наверное, сломалась еще на том этапе своей новой, еще детской, но уже по-взрослому сложной жизни. Но Никита тогда буквально поймал ее за шкирку, приволок в свой чердачный «кабинет» с серым от грязи окном, посадил на старый диван, сказал одновременно зло и смущенно:

– Только не вздумай реветь.

Она и не собиралась. Плакать она разучилась с папиных похорон. Наверное, выплакала тогда все слезы. А вместе со слезами и папой из ее жизни ушла надежда на то, что все еще может быть хорошо. Те крохи, которые еще оставались, отобрала нахрапистая и опасная Януся. И только Никита ничего не отбирал. Кажется, и не давал особо ничего, но с ним Эльзе было спокойно. И в его чердачном «кабинете» она чувствовала себя хорошо, почти как дома.

Нет, конечно, не как дома – по-другому! Дома у нее не замирало тревожно сердце, а потом не бросалось радостно в галоп от одной только нечаянной улыбки. Дома все было понятно и привычно.

Она ведь и к Никите привыкла! Привязалась даже, несмотря на отмеренный ей Янусей срок. В такие сроки нельзя привязываться к человеку и уж тем более нельзя влюбляться, но так уж вышло. Наверное, поэтому расставание было еще больнее, чем Эльза себе представляла. Потому что расставались они навсегда. Потому что город большой, потому что Эльза не оставила Никите своего адреса. Эльза не оставила, а Никита не попросил. Вот так…

Как ей жилось в семье Януси? Плохо жилось, почти невыносимо. Если бы не Марс и занятия в художественной школе, она бы, может, и не цеплялась за такую жизнь. Марса ненавидела вся Янусина семейка. Ненавидела, морила голодом, но все равно терпела. Почему терпела, Эльза поняла во время визита какой-то комиссии. Дородная тетка с намертво скрепленным лаком начесом и снулыми рыбьими глазами обошла квартиру, бесцеремонно заглянула в холодильник, поинтересовалась у Эльзы, где она спит, что ест и как ей вообще живется с опекунами.

Спала Эльза на раскладушке в кухне, спальню оккупировал Олежка, а диван в зале – Януся с Василием. Оставалась раскладушка, неудобная, скрипучая, дурно пахнущая сыростью. Раскладушку приволок с работы Василий, а до этого Эльза спала прямо на полу в обнимку с Марсом. А еда… Эльзе хватало того, чем кормили в школе. Почти хватало. В первый же день их совместного проживания Януся сказала:

– Хочешь оставить псину, жрать будете по очереди. Две глотки я кормить не собираюсь.

И не кормила. Иногда их с Марсом подкармливал Василий, украдкой совал Эльзе пачку печенья, кусок сала или вареной колбасы, смотрел виновато, вздыхал и уходил. Василий в этой семье мог бы, пожалуй, называться человеком. Если бы не боялся Януси почти так же сильно, как боялась ее Эльза, если бы не был тихим пьяницей и бесхребетником.

А Эльза научилась выживать. Можно сказать, им с Марсом сказочно повезло: Эльзу взяли подсобной рабочей в чебуречную. Взяли без документов и оформления, работой загружали по полной, платили копейки, но зато позволяли забирать объедки. С тех пор Марс больше не голодал. Он не голодал до самого последнего дня своей недолгой собачьей жизни. Эльза сделала так, чтобы к своему любимому хозяину пес ушел сытым и счастливым.

А тетке из комиссии она тогда соврала, что спит в спальне на собственной кровати и питается очень хорошо. Марс тоже питается, ему тоже хорошо у опекунов. И люди они замечательные, особенно тетя Яна. Потому что по змеиному Янусиному взгляду видела, что их с Марсом ждет, если она расскажет правду. Эльзу ждал детдом, и, возможно, это был далеко не самый худший вариант. А вот Марса ждала живодерня, а Эльза поклялась и себе, и папе, что Марс уйдет в собачий рай счастливым.

Школу она закончила хорошо, почти на одни пятерки. А с художкой пришлось расстаться. Художка никак не монтировалась с чебуречной, и выбор для Эльзы был очевиден. Хотя мечтать о том, чтобы когда-нибудь снова взять в руки кисти и краски, она не переставала ни на минуту. И об учебе в художественной академии мечтать она тоже не переставала. Когда-нибудь… Обязательно…

– Какая академия?! Ты что, сдурела? – Януся стояла, уперев кулаки в бока, своим массивным телом перекрывая все пути к отступлению. – Работать пойдешь! Санитаркой на «Скорую»! Я уже договорилась. Пришлось бутылку коньяка завхозу отнести, чтобы не забыл, уважил по старой памяти. Но это ничего, с первой зарплаты отдашь. – Януся задумалась всего на мгновение, а потом сказала, чеканя каждое слово: – Зарплату тоже отдашь. Хватит я вас тут с псиной кормила! Пора отрабатывать!

Эльза хотела было возразить, хоть что-нибудь сказать этой невыносимой женщине, но Януся знала все ее ходы наперед.

– Живодерня, – прошипела она и пнула лежащего в углу Марса. Марс устало вздохнул, посмотрел на Эльзу таким взглядом, словно бы это ее только что пнули, а не его. Единственный друг, старый и беспомощный…

Марс умер в день Эльзиного совершеннолетия, в то время, когда она была на работе. Единственный друг умер, а ей даже не дали его похоронить…

– Сдох, наконец! – сказала Януся, густо подводя брови черным карандашом и любуясь результатом.

– А тело?.. – Эльза опустилась на пуфик. Она ведь знала, что Марс скоро уйдет, но все равно оказалась не готовой.

– Какое тело? – Янусино отражение приподняло бровь. – Ты про псину свою, что ли? Так выкинули мы его на помойку. Вот утром, как сдох, так и выкинули. Или что ты прикажешь нам с ним делать, тебя, что ли, дожидаться?

Дослушивать Эльза не стала, выбежала за дверь, заметалась по лестничной клетке, слабо соображая, как поступить, что делать. Помойка… Януся сказала – выбросили на помойку…

И в самом деле выбросили… Мертвый и уже окаменевший Марс лежал на земле за мусорными баками, а черная, взъерошенная ворона присматривалась к нему жадным взглядом. Наверное, в тот самый момент Эльза возненавидела ворон.

Марса она похоронила в самом глухом уголке городского парка, под корнями старой сосны. Похоронила, погладила охряный от влаги песок.

– Все, Марс, здесь тебе будет хорошо, – сказала шепотом, глотая, не выпуская наружу, горькие слезы. – Тебе хорошо, и я тоже постараюсь…

У той сосны она просидела до самой темноты. Просто поняла, что не сможет вернуться домой. Поняла, что если вернется, то больше никогда не вырвется на волю, так и будет спать на раскладушке и питаться объедками, перестанет уважать в себе то, что еще можно было уважать.

Она брела по темной, освещенной лишь слабым лунным светом аллее и не думала вообще ни о чем. В голове не осталось ни мыслей, ни эмоций – только глухая застарелая усталость и, пожалуй, равнодушие ко всему, что ждало ее впереди.

А впереди ее ждал человек без лица. Тогда Эльзе показалось, что лицо она просто не разглядела из-за темноты. Она даже не особо испугалась. Сначала не испугалась – мало ли кто еще вышел на прогулку по ночному парку. Вот только инстинкты не обманешь. Сердце сначала замерло, а потом сорвалось в бешеный галоп. Эльза тоже сорвалась, в тот самый момент, когда за спиной человека без лица с тихим шорохом начали раскрываться крылья. Это сперва показалось, что крылья – черные, монолитные, словно вырубленные из гранита. А потом из крыльев посыпались перья. Нет, не перья – птицы. Черные птицы с грозным клекотом бросились вслед за Эльзой.

Она бежала, не разбирая в темноте дороги, цеплялась за корни, падала на землю, но тут же вскакивала. И откуда только силы взялись! Сил не хватало только на одно – на то, чтобы обернуться и посмотреть на человека, который привел птиц в старый городской парк. Впереди замаячил оранжевый свет фонарей, и у Эльзы открылось второе дыхание. Там, где свет, там люди и безопасность. Черным птицам и Черному человеку там не место. Только бы дотянуть, успеть добежать.

Добежала, вывалилась из кустов на выложенную потрескавшейся плиткой дорожку, едва не сшибла с ног стоящих в освещенном круге парней. Наверное, и сшибла бы, если бы один из парней не схватил ее за руку, не потянул в сторону.

– Это что такое? – спросил он не зло, а скорее растерянно. – Это кто у нас тут носится в темноте?

В темноте носились птицы, в темноте остался тот, кто их привел и натравил на Эльзу, но ведь не станешь рассказывать о таком совершенно незнакомым людям!

Или не совсем незнакомым?.. Сердце все еще готово было выскочить из груди, но видела Эльза очень хорошо. Видела и помнила. Да и как можно было его забыть, если он почти не изменился за эти три года?! Нет, изменился, конечно! Стал выше, шире в плечах, взрослее! Все эти годы Эльза ходила по городу с тайной надеждой, что, возможно, когда-нибудь повстречает Никиту. Или увидит хоть мельком! Она подходила к медицинскому университету, прижималась влажной от волнения спиной к афишной тумбе, ждала, не появится ли он в яркой и галдящей студенческой толпе. Вот только Никиты все не было и не было, и единственное место, где они могли бы с ним как будто случайно встретиться, со временем утратило свой сакральный смысл. Не поступил. Или просто передумал становиться врачом. Или ушел в армию. Или улетел на Крайний Север. Да мало ли как мог поступить такой человек, как Никита Быстров! Просто пришла пора смириться, что его больше нет и никогда не будет в ее жизни.

И в тот самый момент, когда Эльза смирилась, когда приняла решение не возвращаться к Янусе, он снова появился на ее пути. Или правильнее сказать, она свалилась ему под ноги? Ведь свалилась же…

– Эльза, это ты? – А он не отпускал, держал крепко, на вытянутых руках, словно она была опасной кусачей зверюшкой. Или блохастой. – Эльза, это ведь ты?! – повторил одновременно удивленно и, кажется, радостно.

А она была готова умереть от счастья лишь оттого, что Никита просто ее узнал, не прошел мимо, не разжал рук.

– Твоя знакомая, Никитос? – сунулся к ним второй парень, грузный, даже полный, с редкой козлиной бородкой. – Вот какое волшебное слово ты знаешь, что они падают тебе прямо под ноги?!

– Подожди, Ильюха, дай разобраться! Я пока и сам не уверен. – Он рассматривал Эльзу очень внимательно, даже поближе к фонарю подтащил, чтобы лучше видеть. А ей было так неловко, что хотелось провалиться сквозь землю. И Черный человек со своими не то крыльями, не то птицами потерял для нее всякую значимость. Она про него почти забыла.

– Это я, – сказала наконец она и сама не узнала свой голос, таким сиплым, таким испуганным он был. – Привет…

– Это она! – сказал Никита, обращаясь к тому, кого называл Ильюхой. – Это Эльза, я тебе про нее рассказывал!

Рассказывал… Он не только помнил про нее, но еще и рассказывал! Разве такое вообще возможно?

А Никита все рассматривал ее, поворачивал то одним боком к свету, то другим, а потом совершенно неожиданно спросил:

– Почему ты гуляешь ночью одна? И от кого ты бежала?

И что ему ответить, если ни на один из вопросов у нее нет вразумительного ответа? Бежала от черного человека с крыльями? Гуляет одна, потому что некуда идти?

– Все нормально, Никита! – Она решительно мотнула головой и даже улыбнулась. – Мне просто показалось, что в темноте кто-то есть.

– В темноте всегда кто-то есть! – сказал толстый Ильюха. – Именно поэтому хорошеньким барышням не следует шастать по парку без сопровождения сильных и смелых кавалеров. Кстати, я Илья, лучший друг Никитоса! – Он протянул широкую ладонь, и Эльза ее осторожно пожала.

Вот и все, все ритуалы соблюдены: встретились, вспомнили друг друга и, наверное, можно расходиться…

– Как ты? – Никита смотрел на нее сверху вниз, задумчиво смотрел, словно решал, как с ней быть.

– Я… хорошо. – Вранье далось тяжело. Не было в ее нынешней жизни ничего хорошего. Разве только вот он…

А он словно почуял это ее вранье, нахмурился, взъерошил свои коротко стриженные волосы, потом сказал:

– Ладно, пойдем. Мы тебя проводим, а по пути поговорим!

Эльзе хотелось спросить, по пути куда, но она не стала. Она ведь всего пару часов назад твердо решила начать новую жизнь. Так почему бы не начать ее рядом с Никитой? Почему бы не побыть рядом с ним хотя бы час? Наверное, поэтому на вопрос о том, где она живет, назвала самый дальний из известных ей адресов, как раз возле станции «Скорой помощи». Был там один дом, она помнила его номер. Вот и назвала его недрогнувшим голосом. Новая жизнь…

Им повезло, они успели на последний троллейбус. Думать о том, как парни станут возвращаться к себе и что будет делать она сама, Эльза не стала. Будь что будет! В троллейбусе, кроме них, не оказалось больше пассажиров, весь салон был в их полном распоряжении, но они уселись на задних сиденьях: Эльза в центре, парни по бокам. Говорил большей частью Илья. Болтал без умолку, а Эльза украдкой любовалась профилем Никиты и слушала очень внимательно.

Все-таки он осуществил свою мечту, поступил в медицинский! Поступил и учился сейчас в одной группе с Ильей. Они оба жили в общаге. Но что-то там такое случилось, в этой общаге, что-то очень серьезное…

– Ильюха, хватит! – Рассказать про серьезное Никита Илье не позволил. – Не грузи ее всякой ерундой!

Какой же он глупый! Это ведь никакая не ерунда, если у него проблемы!

– А ты как? Поступила в художественную академию?

Оказывается, он помнил не только ее саму, он помнил и про ее мечту тоже. Вот только мечты больше не было. Поэтому Эльза ничего не ответила, просто пожала плечами, а Никита не стал расспрашивать дальше, проявил деликатность. За них обоих продолжал говорить Илья. С одной стороны, это раздражало, а с другой – о чем им говорить, когда столько времени прошло?

– Конечная! – Хрипло прокаркал динамик, и Эльза вздрогнула от неожиданности. Она и в самом деле не ожидала, что все так быстро закончится.

Парни выпрыгнули из троллейбуса первыми, помогли выбраться Эльзе.

– Ну все, – сказала она смущенно. – Вот я и дома.

– Ты пока не дома, ты пока еще только на остановке. – Никита набросил ей на плечи свою ветровку. Небрежно так набросил, словно бы она была его младшей сестрой. – Пойдем, мы проводим тебя до дома.

Всю дорогу до «дома» Эльза переживала, что в подъезде может оказаться кодовый замок, и тогда она точно пропала, потому что откуда ей знать код? Но повезло, подъездная дверь была открыта нараспашку.

– На каком этаже ты живешь? – спросил Никита, явно намереваясь подняться с ней до самой квартиры.

– Не надо, дальше я сама. Спасибо.

– Это из-за Януси? – Он и Янусю помнил…

– Да, из-за нее… – Эльза постояла в нерешительности, а потом сказала: – Рада была тебя видеть, Никита.

– И я. – Он улыбнулся, а потом поцеловал ее в щеку. Это был мимолетный, почти призрачный поцелуй, но у Эльзы остановилось дыхание. – И спасибо за портрет. Я ведь тебя так и не поблагодарил. Теперь это мой счастливый билетик, я даже вступительные экзамены с ним сдавал. Видишь, как все здорово?

– Вижу. – Эльза радовалась изо всех сил. За него – не за себя. О себе она подумает потом, когда Никита с Ильей уйдут в свою нормальную жизнь. В ту жизнь, где мечты сбываются, а не покрываются густой сетью трещин. – Ну, я пойду?.. – Она стянула с плеч его ветровку.

– Ну, иди! – Никита улыбнулся, даже рукой на прощание помахал. Илья тоже помахал и подмигнул Эльзе по-свойски.

В темный, пахнущий сыростью подъезд Эльза вошла, едва сдерживая слезы. Нажала на кнопку вызова лифта, прислушалась к его мерному бряцанью где-то на самом верху. Лифт пришел, гостеприимно распахнул изрисованные граффити створки, но Эльза никуда не поехала, отступила в темноту. Так она и стояла – в темноте, в чужом подъезде, потерянная и забытая. И сдерживаемые слезы все-таки нашли выход, потекли по щекам горячими ручьями. Вот так, даже не начавшись, закончилась ее новая жизнь.

Из подъезда она вышла, как выходит из норы дикий зверь. Не вышла, а высунулась, понюхала пахнущий пылью и бензином воздух, села на скамейку, уронила лицо в ладони, разревелась уже почти в голос, как маленькая.

– … Я же тебе говорил, что с ней что-то не то, – послышался знакомый голос, и рядом на скамейку уселся Никита, снова набросив на вздрагивающие Эльзины плечи свою ветровку. И сказал строго: – А теперь расскажи мне все, как есть.

И она рассказала. Может, от неожиданности, а может, от невероятного облегчения из-за того, что Никита не ушел в свою классную жизнь, не бросил ее одну в чужом темном подъезде. А может, просто накипело. Оно ведь в самом деле накипело… Она рассказала и про Марса, и про раскладушку на кухне, и про чебуречную, и про свое решение уйти от Януси.

– Пошли, – сказал Никита и решительно потянул ее за руку.

– Куда? – спросила она, вытирая мокрое от слез лицо. – Мне некуда идти.

– Пойдем в общагу.

– Плохая идея, Никитос! – тут же вмешался Илья. – У тебя и так траблов хватает. Что комендант сказал, помнишь?

– Помню. Он сказал, чтобы к концу месяца ноги моей в общаге не было.

– Ну вот! – Теперь на Эльзу Илья смотрел уже сурово, а не весело, словно одно только ее присутствие в Никитиной жизни может стать причиной очень больших проблем. А она не хочет, чтобы у него были из-за нее проблемы!

– Никита, я не…

– Погоди, Элли! – Он взмахнул рукой, не давая ей договорить. – У меня есть план. Думаю, что мы с тобой можем помочь друг другу. Я потом объясню. Ильюха, кто там сегодня на вахте?

– Спиридонов.

– Со Спиридоновым я договорюсь, он ее пропустит. А завтра суббота, администрации в общаге не будет. Так что у нас в запасе еще несколько дней до выселения. Нам больше и не надо. Правда, Эльза? – Он посмотрел на нее весело, словно она была маленькой девочкой, а он добрым волшебником. Посмотрел и подергал за кончик косы. – Всегда хотел так сделать! Еще в детдоме, – добавил он заговорщицким шепотом. – Ну пойдем, Элли! Не скажу, что тебя ждет Изумрудный город, но спальное место мы тебе обеспечим.

Она все еще в нерешительности топталась на месте, когда он нагнулся к самому ее уху, сказал шепотом:

– Не бойся, тебя никто не обидит. Обещаю.

– Я не боюсь! – Получилось куда смелее и искреннее, чем это было на самом деле, но ведь ей совершенно нечего терять…

Вахтер Спиридонов, еще не старый, но какой-то блеклый и невыразительный мужичок, окинул Эльзу внимательным взглядом, подмигнул Никите.

– Только на одну ночь, – сказал Никита и что-то сунул Спиридонову в ладонь.

– На одну так на одну, – тот усмехнулся, подмигнул теперь уже готовой провалиться сквозь землю Эльзе. – Только чтобы тихо, чтобы не отсвечивали.

– Не будем, – пообещал Никита и потянул Эльзу за собой на полутемную лестницу. – Нам на четвертый этаж.

А Илья с ними не пошел. Сначала Эльза думала, что он просто отстал, задержался на вахте, но оказалось, не отстал и не задержался, просто не пошел.

– Он переночует у подружки, – сказал Никита, словно прочтя ее мысли. – В нашей комнате всего две кровати, так что сама понимаешь.

Эльза не понимала. Ровным счетом ничего она не понимала в том, что творилось в ее новой жизни, просто кивнула, переступив порог темной комнаты, замерла, прижавшись спиной к стене.

– Не бойся, – сказал Никита, расшнуровывая кроссовки. – Не надо ничего бояться, Эльза. – Тут тебе не отель «Риц», конечно, но ночь переночевать можно. А больше нам, надеюсь, и не понадобится.

Он просто не знает, он не понимает, что ее жизнь изменилась раз и навсегда, что одна-единственная спокойная ночь ничего не решит. Но он верит, что все будет хорошо, а значит, она тоже будет верить.

– Общага у нас блочного типа. – Никита толкнул одну из закрытых дверей. – Вот тут мы с Ильюхой живем. Вон там – наши соседи, они разъехались по домам на выходные. Здесь туалет и ванная. Видишь, как все удобно?

– Удобно, – согласилась Эльза.

– Тогда не стой на пороге, проходи!

Эльза не знала, как живут люди в общагах. Нет, догадывалась, конечно, но чтобы знать наверняка… Люди жили нормально: две кровати, две тумбочки, два стула, один письменный стол, один шкаф, телевизор и маленький холодильник. В ее жизни не было и такого набора вещей. Она села на один из стульев, сложила на коленях руки, снизу вверх посмотрела на Никиту.

– Есть хочешь? – спросил он, распахивая холодильник и изучая его содержимое.

– Нет, спасибо. – Она и в самом деле не хотела есть, но он не стал ее слушать, выложил на стол кусок колбасы, принялся нарезать хлеб.

– А я хочу. У меня такое чувство, что я вечно голодный. Так что давай, Эльза, составь мне компанию.

– Тогда, наверное, нужно помыть руки.

– Наверное, нужно. – Он посмотрел на свои ладони, усмехнулся. – Вот какой из меня получится врач, если я не соблюдаю личную гигиену?!

– Отличный из тебя получится врач, – сказала Эльза и вышла из комнаты, чтобы Никита не увидел, как она покраснела.

В ванной она вымыла руки и ополоснула лицо ледяной водой.

А Никита уже соорудил бутерброды и вскипятил чайник.

– Присаживайся! – Он придвинул стул поближе к столу. – Будем есть и думать, как жить дальше.

– У тебя какие-то проблемы? – Эльза взяла самый маленький бутерброд, откусила кусочек и только тогда поняла, что голодна.

– Не проблемы, а так… затруднения. – Никита махнул рукой. – Я тут подрался кое с кем.

– Кое с кем?

– С племянником коменданта. Тот еще урод, но племянник, – он поморщился.

– И теперь тебя выселяют?

– Вроде того. – Он ел с аппетитом, словно выселение – это и в самом деле лишь небольшое затруднение. – Но в принципе это все ерунда. Я подрабатываю на «Скорой». Деньги не бог весть какие, но если взять побольше ночных дежурств, то, наверное, можно будет снять комнату у какой-нибудь бабульки. Но у меня появился план получше. Если, конечно, ты согласишься.