Текст книги "Усадьба ожившего мрака"

– Вы про ту бедную девочку, уважаемый? – спросил Тимофей Иванович.

– Да, я про девочку. Как ее звали?

– Не знаю. Мне ее не представили. Да и, сказать по правде, мне тогда было не до того. Вопрос жизни и смерти. Счет шел на минуты. Он приехал за мной поздним вечером, велел собираться.

– Кто?

– Штольц. Ему нужен был ассистент, а его врач слег с аппендицитом. Оставался я. – Доктор развел руками. – Я предупредил его, что ассистент из меня может оказаться никудышным, а он сказал, что я должен очень постараться, потому что в случае гибели пациентки, меня тоже убьют.

Тимофей Иванович говорил ровным, лишенным страха и прочих эмоций голосом, а склонившийся над ним Гриня молча кивал в такт его словам.

– Что там случилось? – спросил Влас и тут же испугался, что его голос мог нарушить их невидимую связь. Не разрушил, доктор просто не обратил на него никакого внимания.

– Что случилось с девочкой? – спросил Гриня.

– Автомобильная авария, как мне объяснили. Резкое торможение, удар головой и, как следствие, субдуральная гематома.

– Это как? – спросил Гриня шепотом.

– Это когда кровь изливается из поврежденного сосуда, скапливается между мозговыми оболочками и сдавливает мозг.

– К чему это может привести? – снова не выдержал Влас.

На сей раз доктор ответил. Отвечал ему, но смотрел только на Гриню.

– Без трепанации черепа велика вероятность смерти. Поэтому Штольц так спешил, боялся опоздать.

– У вас получилось, доктор? – спросил Гриня осипшим от волнения голосом. – Вы спасли ту… девочку.

– Получилось. Несмотря на то, что ходу операции все время что-то мешало. То электричество гасло, что пациентка просыпалась прямо посреди операции… И еще это странное чувство… словно бы за нами кто-то наблюдает.

Влас с Гриней переглянулись. Получалось, что Митяй не врал. В отличие от Тимофея Ивановича, который сознался только под… ну почти под пытками.

– Что было дальше? Куда подевалась эта девочка? – спросил Гриня.

– Куда подевалась? – Доктор беспомощно заморгал, снова принялся протирать стекла очков. – Я не знаю, уважаемые. У меня вообще такое чувство, что я все…

– Что вы все забыли. – Гриня не спрашивал, Гриня утверждал. Теперь уже Тимофей Иванович кивал в такт каждому его слову.

– Да, я все забыл. И если бы не ваши настойчивые расспросы, наверное, никогда бы и не вспомнил. Что же это такое, господа?! Какая-то разновидность суггестии?

– Не понимаю, о чем вы. – Гриня покачал головой.

– Гипноз. Я о гипнотическом внушении. Такое чувство, что меня заставили забыть.

– Штольц?

Нет. – Старик покачал головой, поморщился, словно от боли.

– А кто тогда? – спросил Влас, уже заранее зная ответ.

– Немецкий офицер. Я не помню его имя… Нет, помню! – Тимофей Иванович дернулся вперед и, если бы не отменная реакция, Гриня бы уже лежал на полу, сбитый с ног его порывистым движением. Но Гриня был упырем, а потому устоял на ногах. – Отто фон Клейст! Это был Отто фон Клейст…

Теперь они стояли друг напротив друга, и старик раскачивался из стороны в сторону, как загипнотизированная флейтой факира кобра. В который раз Влас порадовался, что задернул занавески.

– Что стало с девочкой? – спросил Гриня. – Ее оставили в больнице?

– Не знаю. Я в самом деле ничего больше не знаю. Думаю, на пару дней, до окончательной стабилизации ее состояния. Меня не посвящали… Так странно… Я все забыл.

– Ну вот, теперь вы вспомнили, уважаемый. – Гриня тронул старика за плечо и улыбнулся теплой сыновней улыбкой. Улыбки у Грини всегда получались хорошо, еще в те времена, когда он был человеком. – Вы оперировали нашу девочку. – На слове «наша» он сделала ударение. – Спасибо, доктор, что спасли ей жизнь. Теперь я ваш должник.

Подумалось вдруг, а каково это – иметь в должниках упыря? Благо это или зло?

А Гриня уже почтительно проводил Тимофея Ивановича к креслу, помог усесться, приладил очки на нос и снова улыбнулся.

– Вы уже сделали все, о чем я и мечтать не смел. – Доктор тоже улыбнулся. – Медикаменты в наше время на вес золота. А теперь позовите своего сына, пожалуйста. Я бы хотел его осмотреть.

Прежде, чем впустить в дом пацанов, Гриня вышел во двор сам и, наверное, провел с ними разъяснительную беседу, потому что в комнату пацаны вернулись притихшие и покладистые. Митяй даже позволил Тимофею Ивановичу себя осмотреть. По всему видать, осмотр доктора удовлетворил.

– Молодой организм, – сказал он с нотками легкой зависти в голосе, а потом, словно бы вспомнив что-то важное, добавил: – А в городе неспокойно. Боюсь, из-за вашей вылазки в больницу. Мне кажется, будет лучше, если вы уйдете.

Он говорил ровным голосом, чувствовалось, что боится он не за себя, а за них. Боится и понимает, что тут уже не до политесов.

– Мы уйдем, – сказал Влас. – Вот прямо сейчас и уйдем. – Он посмотрел на Митяя, спросил: – Идти сможешь?

Тот молча кивнул. Он и выглядел уже значительно лучше.

– Лекарства я вам с собой дам, расскажу, как пользоваться. Курс лечения ни в коем случае нельзя прерывать. Вы меня понимаете?

Они все разом закивали. По лицам парней было видно, что они уже рвутся в бой. Или скорее на поиски этой своей Танюшки.

* * *

Уходили по темноте. С некоторых пор Григорий начал любить темноту. Не так жарко, не так ярко. А главное – шкура не зудит.

Митяй шел хоть и медленно, но сам. Сева держался рядом, то и дело поглядывал на Митяя. Григорий его понимал, парню хочется подробностей, как можно больше хочется узнать про Танюшку. Особенно сейчас, когда стало ясно, что девочка жива. Когда доктор подтвердил, что ее не пытали в той операционной, а наоборот спасали. Путь по приказу фон Клейста, но ведь спасали!

А Григорий думал о другом. И даже не о том, из-за чего упырина оставил девочку в живых. Он думал о том, что может сделать с Танюшкой фон Клейст ради этих своих экспериментов. А в том, что эксперименты будут, он даже не сомневался, шкурой чуял. Уж не потому ли, что под шкурой этой теперь текла и удивительная кровь мертворожденных. Эх, разбираться с этим всем еще и разбираться! Изучать самого себя как великую диковину! Но это уже потом, когда разберется с врагами. Со всеми своими врагами…

И еще одно плохо: нет у них никакого плана. Идут они, считай, куда глаза глядят. Упырь, бывший следователь и два несмышленых пацана. Хорош отряд, ничего не скажешь. Пацаны, ясное дело, рвутся в Гремучий ручей. Да только Григорий их туда ни за что не отпустит. Хватит с него самодеятельности! Без плана в усадьбу соваться нельзя.

И без информации. Влас тогда правильный вопрос задал. Откуда взялось столько упырей? Ирминых они уже давным-давно перебили. Фон Клейст всегда был осторожен. Башка Клауса у Власа в вещмешке. Кто тогда?

В животе заурчало, но есть пока не хотелось. Ни обычной еды, ни… упыриной. Интересно, надолго ли его хватит? И что потом, когда голод припрет к стенке? Конечно, можно охотиться на фрицев. Этих жалко ровно так же, как и зайцев. Пожалуй, зайцев даже жальче. А когда закончится война? Что с ним станет?

Григорий усмехнулся. До конца войны еще нужно дожить. Он конечно фартовый, вот только фарт у него какой-то странный в последнее время. Нечеловеческий какой-то фарт…

Лай собак он услышал раньше остальных. Сначала лай, а потом и немецкую речь. Патрули! Прав был Тимофей Иванович, за убийство своего фрицы будут мстить. В городе их много, если захотят, перекроют все ходы и выходы. Может быть, уже перекрыли.

– Плохо дело. – Похоже, Влас думал о том же. – Если поднимется шум, нам не уйти.

Он многозначительно посмотрел на Митяя. Тот брел, едва переставляя ноги. Эх, переоценили они и его, и свои силы…

А голоса и собачий лай приближались. Вскоре тревожную тишину вспорола автоматная очередь. Да уж, плохо дело. Один бы Григорий ушел. И вдвоем с Власом они бы ушли. Возможно, даже с Севой. Но Митяй сейчас не боец, хоть и тянется за автоматом.

– Не вздумай, – процедил сквозь стиснутые зубы Влас.

Немецкая речь уже слышалась с другой стороны. По крайней мере, Григорий ее уже слышал.

– Окружают, товарищ командир, – сказал он спокойно и сам удивился этому своему спокойствию.

– Что будем делать? – Сева тоже нетерпеливо оглаживал приклад автомата.

– И ты не вздумай, – зыркнул на него Влас. Он, как и сам Григорий, выглядел спокойным и сосредоточенным. – Шум нам сейчас ни к чему.

– Я могу попробовать без шума, – сказал Григорий так, что расслышал его только Влас.

– Давай это в крайнем случае, а? – так же шепотом ответил он.

Григорию думалось, что крайний случай как раз и наступил, но Влас не оставил ему шанса высказаться, он уже тянул его за рукав в ближайшую подворотню.

– Парни, за мной! – велел замешкавшимся пацанам. – Времени у нас осталось пару минут.

Никого не пришлось просить дважды. Григорий с Севой молча подхватили Митяя под руки, поволокли вслед за Власом. Теперь они уже не шли, а бежали. Почти не таясь. Наверное, бежать было недалеко, если Влас так рисковал.

Так и вышло. Влас юркнул в ближайший переулок, нырнул в пролом в заборе. Они нырнули следом и оказались в уютном, поросшем старыми липами дворе. Дом был небольшой, с лепниной и буржуазными вензелечками на фасаде. По крайней мере, таким его запомнил Григорий по своей прежней довоенной жизни. А запомнил потому, что однажды чуть не обнес квартиру в этом самом домике. Квартир, к слову, было всего две на весь дом. Невиданная роскошь по тем временам.

Почему «чуть»? А потому, что его поймали! Вот товарищ Головин и поймал, считай, за руку схватил, когда Григорий поперся сбывать краденное в область. Он же не дурак был, понимал, что в родном городе сбывать краденное опасно. Оказалось, что и в области опасно. Вот таким хорошим сыщиком был Влас Петрович Головин. Не хуже Шерлока Холмса.

И вот сейчас Влас тащит их к той самой обнесенной квартире. Кто в ней тогда жил? Кажется, какой-то городской чинуша. Вальяжный, брюхатый, что тот боров. Такого не грех и пощипать.

Дом казался нежилым. Он отгородился от мира плотными шторами, не пропускающими свет. Одно из окон пересекала трещина, заклеенная чем-то хлипким, ненадежным. Жить в комнате с таким окном невозможно. Лучше бы уже досками забили. Это всяко разумнее и теплее.

Влас потянул на себя ручку входной двери и растворился в темной утробе дома. Григорий и парни шмыгнули следом. Дверь за их спинами закрылась почти беззвучно, будто кто-то специально озаботился тем, чтобы петли не скрипели.

Щелкнула зажигалка, и в руке у Власа заплясал робкий огонек. Света от него едва хватало лишь на то, чтобы осветить дверь с медной табличкой. На табличке была выгравирована цифра «1». Влас приложил палец к губам и не постучался, а буквально поскребся в дверной косяк.

Очень долго ничего не происходило. Григорий слышал немецкие голоса, доносящиеся с улицы, но ни слышал ни звука из-за закрытой двери. Он тронул Власа за плечо, и тот нетерпеливым движением сбросил его руку. Хорошо, что всего лишь нетерпеливым, а не испуганным или, к примеру, брезгливым. Наконец с той стороны послышались шаги – легкие, почти невесомые, а женский голос с бархатной сипотцой раздраженно спросил:

– Кто там?

– Стелла… Стелла Витольдовна, это я, Влас Головин.

В голосе Власа тоже послышалась сипотца, только не бархатисто-приятна, а какая-то взволнованная. Будто бы собирался товарищ командир сдавать какой-то важный экзамен.

– Влас?.. – А в женском голосе теперь появилось удивление пополам с радостью. Интересные дела.

– Стелла Витольдовна, впустите нас, пожалуйста.

Она, эта Стелла Витольдовна, оказалась отчаянной женщиной, потому что не стала спрашивать, с кем он приперся. Или просто настолько доверяла Власу? Как бы то ни было, а дверь бесшумно распахнулась. С той стороны со свечой в руке стояла изящная молодая женщина.

– Поздновато для визитов, – сказала она тем самым бархатистым голосом и вытянула вперед руку со свечей, чтобы получше разглядеть незваных гостей. – Входите! Да прикройте скорее дверь, сквозит!

Влас послушно закрыл дверь, повернул ключ в замке.

– Стелла Витольдовна, я понимаю, что наш визит несколько… – замямлил он.

– Неожиданный? – дама не дала ему договорить, махнула свободной рукой. – Не толкитесь в пороге, молодые люди! Пройдемте в гостиную. И разуйтесь, прошу вас! Только сегодня помыла полы.

По лицу Власа было понятно, как не хочется ему злить дивноголосую Стеллу. Однако, и разуваться в нынешних условиях было неразумно, поэтому Григорий взял инициативу на себя.

– Несравненная Стелла Витольдовна, – сказал он, глядя в ее прямую спину. Лучше бы конечно в глаза, но и так сойдет. – Мы бы предпочли не разуваться. В силу некоторых обстоятельств.

– Так уж и несравненная? – Она остановилась, но оборачиваться не стала. – Кстати, мне знаком ваш голос. Мы встречались раньше?

Встречались. В кабинете у Головина пару лет назад. Стелла Витольдовна тогда забегала подписать какие-то бумаги – легкая, как весенний ветерок и изящная, как лань. Тогда Григорий с ней всего лишь поздоровался. Такой уж он был воспитанный человек. Она кивнула ему вежливо-равнодушно, чуть менее равнодушно, чем Головину. Но мгновения этого хватило, чтобы Григорий успел ее разглядеть.

Не красивая, но, как это принято говорить, с изюминкой. Высокая, стройная, с каштановыми волосами, уложенными с замысловатую прическу. Тонкокостная, бледнолицая, черноглазая, большеротая, с ироничной, не свойственной дамочкам такого типа усмешкой. Одним словом – интересная. Тогда Влас не посчитал нужным представить их друг другу. Да и какой интерес такой вот штучке знакомиться с уголовником? Но Григорий ее запомнил, как запоминал картины в альбоме, украденном у одного старого антиквара. Тот альбом он оставил себе, не смог расстаться с этакой красотой. Названия картин и имена художников выучил наизусть. Даже биографии выучил. Он бы и про эту черноглазую все разузнал, если бы не сел. Просто так разузнал бы, ради интереса. Не дрогнуло в его сердце ничего такого, просто стало любопытно, кто такая, откуда, чем занимается. Тогда не узнал, а сейчас, кажется, все узнает.

– Вам показалось, Стелла Витольдовна, – сказал Влас поспешно. – Вы не знакомы.

Молодец! Не стал подставлять и позорить старого знакомца перед прекрасной Стеллой. Да и перед детишками тоже.

– Странно. – Стелла дернула острыми плечами и направилась в гостиную. – У меня хорошая память на голоса.

У нее на голоса, а у Григория на лица. И вот этого мордастого дядьку на фотографии он очень хорошо помнит. Тот самый боров, хозяин квартиры. А еще, похоже, муженек несравненной Стеллы. Потому что вот она рядом с ним на фотографии, держит под руку, улыбается. На ней элегантное платье, так сразу и не скажешь, что свадебное, но колечко на безымянном пальце и влюбленный взгляд борова красноречивы. Новобрачные. Счастливые или нет – это уже второй вопрос. Вот, значит, чьи побрякушки он тогда вынес и пытался продать. Вот, значит, ради кого землю рыл Влас Петрович Головин. Да-да, не только из-за служебного рвения, имелся у товарища следователя и свой личный интерес. Вот этот черноглазый, большеротый, насмешливый.

– Не зажигайте, пожалуйста, свет, – попросил Влас шепотом. И Стелла, которая уже потянулась к стоящему на старинном немецком пианино канделябру, замерла с протянутой рукой и вопросительным взглядом.

– Нас ищут, – сказал Влас виновато.

– Значит, вас. – Она кивнула, словно бы не услышала ничего для себя удивительного. – Портьеры достаточно плотные, они не пропускают свет, но если вы настаиваете.

– Я вынужден настаивать. – Лицо Власа тонуло в темноте, но по голосу было слышно, как сильно он смущен. Надо же!

– Как скажете. – Стелла запахнула на груди наброшенную поверх шелкового халата шаль. – Может быть, кофе? У меня есть чудесный кофе.

Говорила она совершенно спокойно, без страха и без жеманства, словно для нее такие вот ночные визиты были самым обычным делом. А может и были?

Григорий окинул комнату быстрым взглядом. Хорошая мебель, дорогой инструмент, на круглом столе вазочка с конфетами. Очевидно, что хозяйка не нуждается, потому что те, кто нуждаются, первым делом продают или выменивают на еду все самое ценное. Вот эти сережки с изумрудами, например. Барыга предлагал за серьги совершенно смешную цену, Григорий уже собирался прочитать ему лекцию о классификации изумрудов, когда их накрыл Влас Головин.

– Не надо кофе, спасибо. – Влас неуклюже присел за стол. – Мы побудем у вас. Позволите? Уйдем сразу, как только появится такая возможность.

– Ваш мальчик ранен? – Она, казалось, его не слушала. Или не слышала.

– Я не мальчик! – Тут же огрызнулся Митяй, и Григорий дернул его за рукав. Как закончится вот это все, непременно надо заняться его воспитанием.

– Да, теперь я вижу. – Стелла не смутилась и не обиделась. – Но вы ранены, поэтому вам лучше прилечь. Вон туда! – Она кивнула в сторону обтянутой полосатым атласом оттоманки.

И больше ни слова про грязную обувь и свежевымытые полы!

Митяй кивнул, сначала присел, а потом и прилег на оттоманку. Ноги пристроил так, чтобы не испачкать обивку. Молодец, не все еще потеряно.

Сева присел к столу рядом с Власом. Сам Григорий остался стоять в дверях. Так ему было удобнее и спокойнее. Так он слышал то, что происходило и за окнами, и за дверью. За дверью пока было тихо.

– Ходят слухи, ограбили госпиталь. – Стелла тоже осталась стоять, прислонившись поясницей к пианино.

– Не исключено. – Влас кивнул.

– А часового зверски убили. Буквально растерзали… – В бархатном сопрано Стеллы послышалось напряжение. Очевидно, она была готова принять мысль об ограблении, но не о зверском убийстве.

– Да, ночью на улицах стало неспокойно, Стелла Витольдовна. – Влас достал папиросу, с сожалением покрутил ее в пальцах и прятал обратно.

– Прекратите, Влас Петрович, – сказала Стелла, не повышая голоса, но как-то так, что всем сразу стало ясно, что она раздражена. – Город полнится слухами. Дикими слухами про… – она сделала паузу, словно собираясь с духом, – про упырей! Софочка, наш костюмер, рассказывала про деревню. Кажется, Видово.

Парни тут же встрепенулись, Григорий тоже навострил уши. Что там рассказывала костюмерша Софочка?

– Деревню сожгли. Вы ведь и сами знаете, Влас? – Теперь Стелла смотрела только на Головина, взгляд ее был прямой и требовательный. – Сразу же после того, что случилось в той усадьбе. Сначала усадьба. Потом деревня. Говорили, что жителям удалось спастись. Говорили про партизан… – Взгляд смягчился.

Григорий усмехнулся. Этой необычной черноглазой хотелось видеть в Головине героя. Ну что ж, кто он такой, чтобы отнимать у прекрасной дамы иллюзии? Но Влас от чужой славы отказался, помотал косматой башкой.

– Не партизаны? – Стелла приподняла соболиную бровь.

– Батя мой, – прохрипел с оттоманки Митяй. – Это батя мой их всех спас.

Стелла перевела взгляд на Григория. Смотрела долго, не мигая. Если бы он сам не был упырем, решил бы, что упырь – это она, такой пронзительный у нее был взгляд.

– А потом начали появляться эти… ожившие мертвецы, – сказала она, словно бы сама себе. – Сначала мы думали, что это слухи, какие-то фашистские происки, но потом об оживших мертвецах заговорили офицеры…

– Какие офицеры? – тут же вскинулся Митяй.

– Немецкие. – Стелла усмехнулась. – Немецкие офицеры, мой… – Наверное, она чуть было не сказала «мой мальчик», но вовремя вспомнила Митяеву реакцию, и закончила: – Мой юный друг. Сначала это было похоже на сказки. Знаете, страшные сказки, которые дети придумывают от скуки. Никто не верил. До сегодняшнего дня.

Она отошла от пианино, уперлась ладонями в стол, посмотрела прямо в глаза Власу. Наверное, Влас бы нашел, что ей ответить, но Григорий помешал. Он приложил палец к губам, призывая всех к тишине, а сам прокрался к двери. За дверью было четверо. Четверо и собака. Собака – это плохо. Очень плохо.

Григорий вернулся в комнату в тот самый момент, как в дверь громко постучали.

– Сколько? – спросил Влас одними губами. Он уже встал из-за стола и вытащил свой пистолет.

Парни тоже вскочили. Хорошо, что тихо, без лишнего шума.

Григорий показал четыре пальца. Про собаку можно было не говорить, она уже сама дала о себе знать заливистым лаем. Парни схватились за оружие. И только Стелла, кажется, оставалась спокойна.

– Туда, – сказала она едва слышно и указала подбородком на прикрытую дверь, за которой, как помнил Григорий, находилась спальня.

– А вы? – спросил Влас так же едва слышно.

– Разберусь! – Она уже сбрасывала с себя шаль, развязывала пояс на шелковом халате, ерошила руками свои роскошные волосы. – Убирайтесь…

Они быстро рассредоточились по квартире. Парни – в спальню, Влас – в кабинет. Григорий остался в коридоре, спрятался за огромным шифоньером так, чтобы видеть происходящее в коридоре. Гневный взгляд Стеллы он проигнорировал. Если понадобится, действовать придется очень быстро. Как говорится, кто, если не он?

– Иду! Да иду я, господи! – Выкрикнула Стелла полным раздражения голосом.

– Фрау Стелла! – Послышалось из-за двери. Говорили по-немецки. Кто бы сомневался?

– Я! Что, черт возьми, происходит?! – Стелла тоже перешла на немецкий. Выглядела она сногсшибательно: растрепанная, полуобнаженная, злая. Григорий помимо воли восхитился ее актерским талантом.

Теперь он точно знал, что актерским. Теперь он вспомнил, где еще видел Стеллу. На расклеенных по городу театральных афишах. Несравненная фрау Стелла была актрисой. Или певицей. Или и тем, и другим сразу.

– Фрау Стелла откройте! – Голос из-за двери сделался настойчивее.

– Что происходит, господа?! – Стелла приоткрыла дверь полным драматизма жестом. – Я требую объяснений!

С той стороны стояли четверо: офицерик и три солдата, один из которых двумя руками удерживал за ошейник заходящегося сиплым лаем пса.

– Мы ищем партизан, фрау Стелла. – Офицерик не сводил взгляда с продуманно распахнутого на Стеллиной груди халата. Грудь эта взволнованно колыхалась, а лицо офицерика заливал нездоровый румянец.

– Вы ищете партизан в моей квартире? – Стелла раздраженным жестом запахнула халат, пригладила кудри. – Вы уверены?

– Вольф взял след… – прохрипел солдат, удерживающий пса. – Он взял след и привел нас к вашей двери.

– Дичь! – Стелла подняла глаза к потолку. – Какая несусветная дичь, господа!

– Мы получили приказ. – Офицерик вдруг перестал пялиться на грудь Стеллы. – Было совершено преступление, и мы получили четкий приказ обыскивать все подозрительные квартиры.

– Моя квартира кажется вам достаточно подозрительной?

Она все еще держалась молодцом, но Григорий уже чуял ее отчаяние. Если эти четверо ворвутся, разобраться с ними без шума не получится. Кого-то одного он бы, наверное, сумел убедить в тщетности затеи. Может быть, даже двоих. Но с четырьмя сразу ему не справиться, не хватит на то его упыриных сил.

А если на одну? На одну конкретную дамочку? Она актриса, тонко чувствующая натура. Вдруг получится, и она почувствует? Конечно, глаза в глаза было бы проще, но кто мешает попробовать?

Получилось неожиданно легко. Стелла, которая уже закатила фрицам истерику, вдруг замерла, словно к чему-то прислушиваясь. К нему прислушиваясь, если уж начистоту. А офицерик уже заподозрил неладное, рука его тянулась к кобуре.

– Хорошо! – сказала Стелла. Не пойми кому сказала: себе, Григорию или фрицам. – Хорошо! Раз ваш пес почуял, пусть он и заходит! Спускайте своего зверя с цепи, господа! Надеюсь, у него чистые лапы?

Они растерялись. Солдаты вопросительно глянули на офицера, тот убрал руку от кобуры. Стелла ждала, подбоченившись. Железная женщина! Из нержавеющей стали!

– Ну? – спросила она. – Ваш песик готов к обыску?

Офицер кивнул, и солдат отпустил ошейник. Пес молча ринулся в квартиру. Стелла осталась стоять недвижимой оскорбленной статуей. На самом деле она боялась. Но Григорию было не до ее страхов, он успел перехватить пса до того, как тот бросился в гостиную. Схватил за загривок, сдавил с такой силой, что зверь не мог не то что скулить, даже дышать, притянул к себе, заглянул в глаза.

Управиться с псом оказалось до скучного легко. В примитивных песьих мозгах не было ничего сложного, ничего опасного. Григорий разжал пальцы, потрепал зверя по холке. Тот попятился, а потом потрусил обратно к входной двери.

– Убедились, господа? – спросила Стелла таким капризным голосом, что Григорий снова восхитился ее актерским талантом. – Вот она, ваша собачка! Вы все еще будете настаивать на том, что она взяла правильный след?

Стелла говорила, а сама все надвигалась и надвигалась грудью на растерявшегося офицерика.

– А теперь прошу покинуть мой дом! У меня завтра важный день, я должна выспаться!

Громко хлопнула дверь, щелкнул замок, а Стелла без сил прислонилась спиной к стене, закрыла глаза. На лбу ее выступили вены, сердце билось с такой силой, что звук этот заглушал все прочие звуки. Григорий вздохнул, облизал пересохшие губы. Это был еще не голод, но уже его предвестники. Придется что-то решать. И лучше бы пораньше, пока у него есть силы себя контролировать.

– Что это было? – спросила Стелла злым шепотом. – Что это, черт возьми, такое было?!

Нужно было спешить, опередить если не Власа, то ребят. Григорий шагнул из темноты. Он шагнул, а Стелла вдруг сжалась, сердце ее перестало биться.

– Все хорошо, Стелла Витольдовна, – сказал он ласково. – Нам очень повезло, что я умею ладить с собаками.

Она поверила. Нет, это он заставил ее поверить. В голове у Стеллы звучала органная музыка, торжественная и красивая, никак не соответствующая ее нынешнему фривольному виду. Григорий аккуратно запахнул полы ее халата, успел как раз к появлению парней. Нечего смущать такой красотой неокрепшие умы! Власа тоже незачем смущать, этот и сам рад смущаться. И то, как близко к Стелле стоял Григорий, ему очень не понравилось. Тут и мысли читать не нужно. Вон как лицом потемнел! Григорий отступил, устало потер глаза.

На самом деле он не устал ни капли, но голод делался сильнее вблизи вот этой трепетной и страстной дамочки. Хоть бы сдержаться.

– Что? – Спросил Влас так же требовательно и зло, как до этого Стелла.

– Все, товарищ командир! – Григорий легкомысленно усмехнулся. – Стелла Витольдовна проявила удивительную силу духа, позволила вражескому псу обыскать квартиру.

– А ты? – Влас уже понимал, к чему он клонит, но не прекращал хмуриться.

– А я умею ладить со всяким зверьем. Договорились мы с собачкой!

– Хорошо, что договорились, – сказал Влас мрачно, – а то я уже собирался договариваться с фрицами по-своему.

– Это были бы очень громкие переговоры, Влас Петрович. – Стелла усмехнулась своей прежней снисходительной усмешкой, а потом сказала: – Ладно, обыск мы уже пережили. Давайте я накормлю вас ужином!

* * *

Как же Влас не хотел вести свой маленький отряд к этой удивительной женщине! И как же был рад подвернувшейся возможности! Это если на чистоту, положа руку на сердце.

Стелла была из подполья. Нет, не так! Стелла была из тех редких и полезных людей, которые боролись с фашистской властью по-своему. Как умели, так и боролись, но в откровенное противостояние не вступали никогда. Собственно, о том, что Стелла Милевская, прима городского театра, сотрудничает с подпольем, знали единицы. Руководитель городского подполья Зинон Лосик, сам Влас и Тимофей Иванович. До кого-то менее значимого Стелла бы не снизошла, а Тимофей Иванович долгие годы был лечащим врачом ее семьи.

Обращались к Стелле крайне редко. Сам Влас за помощью не обращался ни разу, хоть и входил в ближний круг. Иногда ему даже казалось, что Стелла ему благоволит. Или не благоволит, а просто благодарна за найденные некогда безделушки. Те самые, что спер у нее Гриня. Безделушками этими Стелла очень дорожила. Поначалу Влас решил, что все это подарки ее муженька, чинуши из городского совета, но во время беседы, которой и допросом нельзя было назвать, Стелла рассказала, что это фамильные драгоценности, доставшиеся ей от маменьки, польской аристократки. Про маменьку-аристократку она рассказывала, дерзко вздернув подбородок, взгляд ее черных глаз был надменен. И вот этим взглядом она как-то сразу ставила на место любого, кто бы посмел упрекнуть ее в буржуазном происхождении.

Влас даже не пытался. Он, закостенелый холостяк, вмиг влюбился в эту аристократическую бестию. Да, понимал, что не по Сеньке шапка. Да, понимал, что мужняя жена, и муж не простой работяга. Все прекрасно понимал, а поделать с собой ничего не мог.

Догадывалась ли она? Наверняка, догадывалась. Помимо дьявольской красоты она обладала еще и дьявольским умом. Что уже говорить про интуицию? Но ни словом, ни делом, ни взглядом Стелла не дала понять, что знает о его душевных терзаниях. Даже тогда, когда ее муженек внезапно преставился, оставив скорбящей супруге все свое состояние. Вот только скорбящей ли? На кладбище Стелла не проронила ни слезинки. Влас специально наблюдал. С этакой затаенной надеждой.

Оправдалась ли надежда, он тогда так и не понял. Он, как и многие в городе, был уверен, что Стелла жила с мужем исключительно из меркантильных соображений, но при этом никто не смог бы упрекнуть ее в том, что она изменяла нелюбимому супругу. Слухи, конечно, ходили. Но вокруг красивой женщины всегда ходят грязные слухи и вьются сомнительные типы, навроде Грини, норовящие если не соблазнить, так хотя бы обнести ее квартиру. Власу и самому было стыдно от этаких непрофессиональных и несерьезных мыслей, но поделать с собой он ничего не мог. Влюбился как последний пацан! Влюбился и, наверное, разом поглупел. Верно, оттого и пришел в ярость, когда увидел, что Гриня стоит рядом со Стеллой. Не просто рядом, а непростительно близко. К ярости добавился еще и страх. Он мигом вспомнил, что Гриня нынче не просто обаятельный прохиндей, а упырь. Смертельно опасный упырь.

Гриня, если и не прочел его мысли, то все равно сразу же обо всем догадался, отступил от Стеллы, усмехнулся белозубой ухмылкой. Влас, как ни старался, а клыков разглядеть не сумел. Если они вообще имелись, эти клыки.

Как бы то ни было, а Гриня своими новыми талантами спас их от верной гибели. Договориться с натасканным на поиски людей псом обычный человек бы не смог, а у Грини получилось. Развернул собачку, не впустил в квартиру, спас и хозяйку, и ее незваных гостей. Уже за одно это Влас мог бы простить ему многое. Мог бы, но не спешил, присматривался.

Он уже собирался объявить об уходе, когда Стелла внезапно предложила им поужинать. Сказать по правде, есть хотелось им всем. Возможно, даже Грине. Вероятнее всего, Грине как раз сильнее остальных. Есть хотелось, а выходить на улицу было опасно. Собачий лай все еще доносился со двора.

Стеллу не интересовало ни их желание, ни их ответ, она уже зажгла керогаз и принялась накрывать на стол. Нет, она не просто расставила тарелки и разложила столовые приборы. Стол она сервировала, как в ресторане! Вилочки, ножики, салфеточки… Аристократка, что ты скажешь!