Текст книги "Один сон на двоих"

Глава 33

До чего же глубокий, почти бездонный был этот чертов овраг! Он словно противился чужому вторжению, не пускал и выталкивал Мирона обратно на старую дорогу. А там, внизу, на самом дне, дико выло какое-то существо и поверженным Левиафаном лежала опрокинутая «Скорая». А в «Скорой» была его Лера. Живая или мертвая…

Где-то вверху завизжали тормоза, послышались голоса: один женский, второй мужской. Харон, как и обещал, пришел на помощь. А Милочка, вопреки обещаниям, не осталась в безопасности. Мирон больше ничего не слушал и не слышал. Он спускался по крутому склон оврага, как альпинист, спускающийся в жерло претворяющегося спящим вулкана. В солнечном сплетении полыхал пожар дурного предчувствия, за спиной болтался рюкзак. А потом раздался жуткий, нечеловеческий какой-то голос:

– Ты здесь, мертворожденная! Ты здесь, я тебя чую!

А Мирон не чуял! Не чуял, не слышал и не видел! Он не мог помочь! Он мог только скользить по этому бесконечному склону и надеяться, что все еще можно исправить.

…На него напали снизу, схватили за ногу, закогтили с радостным урчанием, рванули с такой силой, что он не устоял, кубарем полетел вниз в непроглядную черную пропасть. Он летел, а голодная, клацающая челюстями, визжащая тварь летела рядом, полосовала когтями и Миронову одежду, и кожу. В ворох прошлогодних листьев они упали вместе, почти в обнимку. У Мирона не было времени ни на передышку, ни на раздумья. И даже осиновый кол он выронил, когда падал в овраг. Он был не готов к битве с нежитью, но деваться ему было некуда – приходилось вертеться волчком, отскакивая и уклоняясь, приходилось представить, что это спарринг. Такой вот экзотический спарринг с соперником, который в конце боя не руку тебе пожмет, а вцепится в глотку. Приходилось думать уже на ходу, во время этого муторного, бесконечного боя.

Это чахлое деревце могло быть чем угодно: хоть березой, хоть рябиной. Когда Мирон врезал по нему ногой, перешибая пополам, он рассчитывал исключительно на чудо и собственную удачу. У него не было времени даже обломать торчащие во все стороны ветки. Времени хватило лишь на то, чтобы перехватить это лохматое копье поудобнее, замахнуться и со всей силы ткнуть в грудь твари. Копье пропороло синюю медицинскую робу в самом центре вышитой золотом эмблемы, царапнуло ребро и провалилось в плоть почти без сопротивления, как в кисель. Упырь перестал урчать, замер, обеими руками ухватился за торчащее из груди древко, попытался вытянуть, но почти сразу же потерял к этому делу всякий интерес. К Мирону он тоже потерял интерес, потому что чахлое деревце оказалось-таки осиной, потому что Мирон оказался-таки счастливчиком.

Дальше было еще два упыря: худая тетка в костюме обслуживающего персонала и крепкий мужик в униформе охранника. Константин рекрутировал в свою упыриную армию всех подряд, без разбора. И сколько их таких еще бродит по лощине, Мирон боялся себе даже представить. С теткой и охранником он справился уже быстрее, чем с первым упырем. Наверное, он справился бы еще с парочкой, но вот беда: эта ночная битва ни на сантиметр не приближала его к Лере.

До тех пор, пока на поле боя не появился Харон со своей винтажной шпагой. С Хароном все пошло веселее и динамичнее. С Хароном они, наконец, начали прорубать себе дорогу к «Скорой», но все равно опоздали…

…Лера лежала ничком на земле, прижав левую ладонь к правому боку. Ее белая футболка насквозь пропиталась кровью. И земля под ней тоже. Ее бледное лицо было спокойно, только длинные ресницы вздрагивали, как будто она смотрела сон. Увлекательный, предсмертный сон…

В этот момент Мирон запретил себе думать о ней, как о любимой женщине. В этом момент он стал думать о ней, как о пациентке. Осмотр, оценка состояния, реанимационные мероприятия. Вот такая последовательность! Это всего лишь борьба за пациента, и никаких сантиментов!

Он сбросил на землю рюкзак, в котором что-то тихо брякнуло, задрал на Лере футболку, осмотрел рану. Света от луны хватало, чтобы понять характер раны, крови хватало, чтобы понять ее летальность…

Из темноты к Мирону кто-то сунулся, но тут же отлетел в сторону с размозженной башкой. Краем глаза Мирон успел заметить Милочку с дробовиком Харона в руках. Милочка с дробовиком! Это было бы эпично и достойно быть воспетым, если бы прямо в этот момент на руках у него не умирала Лера. Прямо сейчас!

Тихий то ли свист, то ли стон Мирон услышал сразу, как только развеялся дым и грохот от выстрела. Свист этот отозвался болью и вибрацией в костях, захотелось встать и идти. Вот прямо на этот требовательный призыв! Он и встал, выпрямился во весь рост, осмотрелся.

Существо, не похожее ни на зверя, ни на человека, стояло чуть в отдалении и улыбалось, и манило Мирона когтистым пальцем, и свистело так призывно…

Кажется, он даже шагнул на этот зов. Нет, точно шагнул, равнодушно переступил через тело лежащей на земле Леры. Зов был важнее.

Зов был важнее ровно до тех пор, пока кто-то не врезал ему в челюсть с такой силой, что дернулась в сторону голова. Голова дернулась, и зов пропал, растворился в клубящемся на дне лощины тумане.

– Прости, парень! По-другому с их мороком не справиться, – сказал Григорий.

Он стоял напротив Мирона и обеими руками держал его за плечи, не давая ни двинуться вперед, ни свалиться на землю. – Я думал, что на тебя их зов уже не имеет силы. Ошибался!

– Грегори!!! – Послышался откуда-то из темноты голос Астры. И оттуда же, из темноты и тумана, выпало агонизирующее тело упыря. Наверняка, с аккуратной дырочкой от китайской шпильки в районе сердца.

– Секунду! – крикнул Григорий и посмотрел на Мирона: – Парень, мы вас пока прикроем. Помоги ей!

«Помоги ей» прозвучало как «спаси ее», и Мирон просто молча кивнул в ответ.

То ли от упыриного свиста, то ли от оплеухи Григория земля под ногами раскачивалась и, кажется, проседала. Она раскачивалась и проседала не только у него под ногами, но и вокруг, раскачивала тело Леры, как на волнах.

А потом земля начала осыпаться в стремительно образующуюся воронку, из которой на поверхность выбирался монстр. Монстр не просто выбирался, он собирался по частям, как жуткий конструктор из костей и ошметков плоти. Он обрастал этой плотью прямо на глазах. Сначала плотью, а потом черной с металлическим блеском шерстью, которая вздыбливалась острыми шипами на хребте и переходила в длинный чешуйчатый хвост. Когда чудовищный конструктор, наконец, собрался полностью, когда посмотрел на них с Григорием тремя парами красных глаз, когда мотнул сразу тремя головами – одной песьей и двумя черепастыми, – Мирон понял, кто перед ним.

– Ошейник, – сказал Григорий одновременно спокойно и восторженно. – Мирон, надень на него ошейник!

Это было проще сказать, чем сделать, потому что в красных глазах не было узнавания, в них были адские сполохи и лютая злоба. Но Лера истекала кровью, жертвуя жизнью ради них всех, ради того, чтобы Темный пес, наконец, исполнил свое предназначение.

Мирон вытащил ошейник из рюкзака, шагнул к монстру.

– Привет, Цербер, – сказал он, глядя в глаза одной конкретной черепастой голове. – Это я. Узнаешь меня?

– Привет, Горыныч, – сказал Григорий, глядя на три головы сразу. – Это я. Помнишь меня?

Темный пес рыкнул, ткнулся средней головой в лежащую на земле Леру, а потом улегся рядом, подставляя Мирону могучую, пышущую нездешним жаром шею. Мирон надел на нее ошейник, сказал:

– Давай, дружок, разбирайся! А я попытаюсь тут… – Он не договорил, вернулся к Лере, прижался ухом к ее груди.

Сердце не билось. Можно было сколько угодно обманывать себя, что он просто не слышит, но Мирон был профессионалом. Сердце больше не билось…

Ад разверзся в первый же миг этого страшного осознания. Он бушевал вокруг Мирона, завывал десятками голосов, щерился клыками, цеплялся когтями, вспарывался холодным металлом китайской шпильки и яркими огненными вспышками выстрелов, рвался как ветхое сукно от щелканья чешуйчатого хвоста. Ад был добр и милосерден, он оставил Мирона наедине с любимой женщиной.

Ненадолго… Сквозь грохот и визг к Мирону прорвался Харон, посмотрел сначала на Леру, потом на него.

– Она мертва, – сказал Мирон, а потом добавил с какой-то дикой надеждой: – Харон, посмотри! Может быть я ошибаюсь…

– Она мертва, – ответил Харон, а потом сказал с такой же дикой и радостной уверенностью: – Но это еще не конец! Реанимобиль!

Реанимобиль! Как он мог забыть?! Навороченный, нашпигованный всем необходимым реанимобиль! Дефибриллятор, солевые и высокомолекулярные растворы, кислород, сосудистые зажимы и перевязочные материалы!

К реанимобилю они бежали вместе. Харон впереди, Мирон с Лерой на руках следом. Проделав страшный путь до дна оврага, машина кувыркнулась в воздухе несколько раз, но приземлилась на колеса. Хоть бы им повезло, хоть бы оборудование осталось целым!

Им повезло! В хаосе и разгроме они нашли все, что необходимо. Они работали быстро и слаженно. Наверное, впервые Харон изменил смерти, спасая чью-то жизнь, отбирая и выцарапывая ее из ревнивых лап. Что он там обещал, когда они проводили реанимационные мероприятия? Каким богам молился, заряжая дефибриллятор? Какие обеты давал, зажимая рану в то время, когда Мирон подключал капельницу?

Мирон тоже молился и давал обеты. Все, что угодно, лишь бы вместе с Хароном вытащить Леру из темных вод Стикса на берег, восстановить сердечный ритм, остановить кровотечение, восполнить объем циркулирующей крови. Все что угодно, только бы она осталась с ним на этом берегу!

– Все, – сказал Харон, трогая его за плечо. – Мирон, все! Она вернулась.

Она вернулась, но без экстренной операции продолжала балансировать на тонкой грани между тем миром и этим.

– Нам нужно в больницу! В катафалке есть носилки.

Да, им нужно в больницу. Да, у них есть катафалк и носилки! Но как вытащить ее из этого проклятого оврага, как прорваться сквозь творящийся вокруг ад?!

– Жива? – В кузов «Скорой» забрался Григорий. Он был расхристан, в разорванной и окровавленной рубахе, с растрепанными волосами, с яростным блеском походных костров в глазах.

– Ей нужна операция.

– Раз нужна, значит, будет! Ты позволишь? – Григорий подошел к Лере, легко, как пушинку, подхватил ее на руки, сказал: – Жду вас наверху, поспешите!

И исчез! Вывалился в темноту вместе с Лерой на руках. Мирон тоже вывалился, но не увидел ничего, кроме догорающего побоища. Это было зрелище, которое заставило его замереть и потерять дар речи. Это было то, о чем принято слагать легенды. Сначала он увидел Астру и Милочку. Они стояли, обнявшись, и завороженно наблюдали за тем, как огромный трехглавый пес прижимает к земле извивающееся, окровавленное тело, как рвет его когтями и клыками и забивает в землю все глубже и глубже. А тело воет и выкрикивает что-то то на русском, то на немецком, то и вовсе на каком-то непонятном языке. И в этой агонии видится уже не одно существо, а целая череда сменяющих друг друга, безуспешно рвущихся из ада тварей. Но все эти визги, рыки и стоны глушит успокаивающий и победный шепот Гремучей лощины. А потом откуда-то сверху послышался громкий голос Григория:

– Ребята, поспешите! Мы вас ждем!

– Идите! – Обернулась и помахала им рукой Астра. – Дальше будет неинтересно!

– Да что вы встали, как истуканы! – крикнула им Милочка и воинственно махнула дробовиком.

– Амазонка, – с гордостью сказал Харон и помчался вверх по склону оврага.

Глава 34

В камине полыхал огонь, в хрустальных вазах благоухали розы, ковер на каменном полу был пушист и цветист, босые Мироновы ноги утопали в нем по самые щиколотки. Наверное, поэтому та, что сидела в викторианском кресле, не услышала его шаги.

– Эй! – позвал Мирон, обходя кресло. – Я тут мимо проходил…

Она не дала ему договорить, вскочила на ноги, с тихим то ли стоном, то ли всхлипом повисла у него на шее, прижалась щекой к его груди.

– Ты пришел, – сказала шепотом и тут же отстранилась, с тревогой заглянула ему в глаза, спросила: – Раз я снова здесь, значит я опять…

Наверное, она хотела сказать «в коме» или даже «умерла», но Мирон ей не позволил, притянул к себе, поцеловал в стриженую макушку.

– Ты отходишь от наркоза, – сказал быстро и решительно. – У тебя медикаментозный сон. Операция закончилась пару часов назад, прошла успешно, ни одного жизненно важного органа ты не потеряла, я специально все пересчитал. Пару литров крови тебе уже восполнили, но первое время тебя будет штормить, а рана будет болеть. Потерпишь?

– А ты? – спросила Лера, игнорируя это его «потерпишь». – Что с тобой, почему ты здесь?

– У меня тоже медикаментозный сон! – сказал Мирон гордо. – Впервые в жизни воспользовался служебным положением и засандалил себе снотворное.

– Зачем?

– Ну ты даешь! – Он снова поцеловал ее в макушку. – А кто бы рассказал тебе о том, как все прошло? Сидела бы тут в неведении, напридумывала бы себе всякого!

– А как все прошло? – Она снова отстранилась и снова заглянула ему в глаза.

– Если кратко, то наши победили, – сказал Мирон, подхватывая ее на руки и усаживаясь в викторианское кресло. – Ты выжила. Цербер воплотился и развоплотил Константина. Кстати, подготовься к встрече со своим любимцем. Таки у него на самом деле три головы!

Лера улыбнулась, потерлась щекой о ворот Мироновосорочки. Сразу сделалось щекотно и радостно, и мысли в голову полезли какие-то совсем уж несерьезные, и организм встрепенулся, несмотря на принятое снотворное.

– Розалия и Марта, – продолжил он, пытаясь не думать о том, какая горячая у нее кожа, как вкусно от нее пахнет то ли розами, то ли жасмином, то ли вообще какими-то неведомыми цветочками, – они…

– Я знаю, – сказала Лера. – Я видела и помню.

– Значит, на сей раз обошлось без амнезии.

– На сей раз обошлось. А остальные? Харон и Мила? Григорий и Астра?

– О, с этими тоже полный порядок! Все живы-здоровы, отделались легкими порезами и царапинами. Собственно, после появления на сцене твоей дивной собачки бой закончился так стремительно, что лично я толком ничего не разглядел. Лера, ты бы видела Милу с дробовиком! Харон до сих пор не может прийти в себя от восторга и благоговения.

– Дробовик тоже был? – спросила она и улыбнулась.

– Лера! – сказал Мирон с укором и аккуратненько, незаметненько спустил с ее плеча тонкую бретельку то ли платья, то ли сарафана, то ли сорочки. – Там было всякое! Там было такое, что Голливуд отдыхает! Начало этого блокбастера ты застала, а ближе к середине вдруг решила умереть, отвлекла меня и от просмотра, и от участия. – Вторая бретелька упала с острого Лериного плеча сама, словно бы случайно. Или не случайно? Что он понимает в дамских бретельках? – А финал я увидел лишь краем глаза. Одним словом, не получилось у меня проявить в полной мере все свои рыцарские качества! – Мирон вздохнул, воззрился в вырез то ли платья, то ли сарафана, то ли сорочки. Раньше, всего пару минут назад, вырез этот был куда целомудреннее, а теперь поди ж ты! А теперь ему сплошные мучения, и страдания!

– Лера! – строго и требовательно сказал он.

– Мирон? – улыбнулась она такой улыбкой, что мучения и страдания тут же преумножились.

– Лера, я, конечно, могу ошибаться, но сдается мне, что ты меня сейчас коварно соблазняешь.

– Вообще не коварно, – сказала она, и от целомудрия в ее то ли платье, то ли сарафане, то ли сорочке не осталось ровным счетом ничего! Прозрачненькое все стало, тонюсенькое…

– Но соблазняешь? – спросил Мирон с надеждой.

– Определенно! – Лера снова улыбнулась.

– А кровать в твоем замке есть? – Не выпуская Леру из рук, он выбрался из кресла. – Я, знаешь ли, малость ушибленный на поле боя, а ты вообще воскрешенная. Нам бы на первый раз что-нибудь мягонькое.

Может Лера и организовала где-то в недрах замка кровать, но они до нее так и не добрались. Им вдруг как-то сразу стало не до поисков и сибаритства! Их вполне устроил пушистый персидский ковер.

Эпилог

Свадьбу Харона и Милочки решили отметить в загородном доме. Отмечали скромно, можно сказать, в кругу семьи. Но это не помешало Милочке выглядеть сногсшибательно в подвенечном платье цвета экрю. Про цвет экрю Мирон узнал от Астры, которая принимала самое непосредственное участие в выборе и платья, и цвета. Она даже специально летала на шопинг и какое-то там биеннале в Милан, искала «то самое платье» и вдохновение. Милочка и Лера летали вместе с ней. Ба, кстати, тоже! Потому что ни один шопинг, ни одно культурное мероприятие не могло обойтись без Ба! Она как-то поразительно быстро спелась с Астрой и Милочкой. А в Лере так и вовсе души не чаяла, называла ее «своей девочкой» и при каждом удобном и неудобном случае намекала Мирону, что пора бы уже остепениться и взяться за ум. Мирон обещал, Лера улыбалась, Ба хмурилась, но в целом была довольна тем, как развиваются события. Она даже к Харону стала относиться со сдержанным пониманием. Она даже разрешила Мирону брать с него пример. Особенно в вопросах, касающихся семейных ценностей!

В общем, девочки улетели на биеннале, что бы это ни значило, а мужики в лице счастливого жениха, Мирона и Григория на целых три дня были предоставлены сами себе. Темный пес, который с одинаковым энтузиазмом отзывался и на Горыныча, и на Цербера, и на Костяную башку, и на «моего сладкого мальчика», остался в суровом мужском кругу. После воплощения с Цербером время от времени случались некоторые проблемы: он был слишком велик и слишком инфернален для простой обывательской жизни. Решение проблемы подсказал Григорий, припомнив, что Темный пес умеет трансформироваться сразу в трех собак. Одну из них, ту, что с обычной головой, с очень большой натяжкой можно было выдать за представителя какой-нибудь редчайшей, свежевыведенной породы. А две другие оставались призрачными, до безобразия любопытными и пронырливыми. Мирону с Лерой даже пришлось устанавливать границы дозволенного для «сладкого мальчика», потому что мало приятного поутру обнаружить в своей кровати потягивающегося и хитро зыркающего красными глазюками призрачного, черепастого монстра. Или двух сразу!

Пока девочки летали на биеннале, мужики держали военный совет. Или, скорее сказать, подводили итоги минувшего года. Это был во всех отношениях хлопотный год. Городу он запомнился «жуткой резней в Гремучей лощине», а следственным органам – страшной головной болью и множеством уголовных дел, которые грозили навсегда перейти в разряд «висяков». Сошлись на самой безопасной и самой туманной версии произошедшего: в усадьбе Гремучий ручей орудовала некая международная секта, лидером которой являлась иностранная гражданка Марта Литте, а так же ее мать, Розалия Литте. В результате преступной деятельности этих гражданок был совершен ряд злодеяний и несколько жестоких убийств. В основном пострадал персонал клиники и кое-кто из гостей. Не самых медийных. В противном случае, дело приобрело бы совсем другие масштабы. Марта и Розалия Литте стали жертвами своих же последователей и собственного жестокого культа, промышлявшего похищением людей, кровавыми мессами и человеческими жертвоприношениями. На культ и мессы списать случившееся в усадьбе было проще всего, хотя сомнения оставались абсолютно у всех: как у следственных органов, так и у простых обывателей.

Больше всего вопросов было у тех, кому довелось лично присутствовать на месте преступления и осматривать тела погибших. Но на все аномалии и странности было велено закрыть глаза, дабы не выносить сор из избы. Мирон подозревал, что решение это было принято в высоких кабинетах не без участия Григория и Астры, которые почти на месяц пропали из виду, пытаясь замять и урегулировать то, что еще было возможно замять и урегулировать.

Харону тоже предложили замять и урегулировать: привести тела жертв в надлежащий вид перед тем, как вернуть их родственникам. Харон с присущей ему основательностью сделал все, что от него зависело. Он больше недели не выходил из конторы, возвращая человеческий вид тем, кто больше не принадлежал к человеческому роду.

Но самое главное – с Леры были сняты все обвинения, потому что стало достоверное известно, что она все это время находилась в коме и сама стала жертвой жестокого покушения. Подтверждением тому были слова многочисленных свидетелей и сиделки Семеновны. Но красноречивее всего была проникающая рана брюшной полости и следы Лериной крови на ноже с отпечатками Розалии Францевны.

Про то, что Леру привезли в больницу Харон и Мирон, все свидетели благополучно забыли благодаря Григорию и его дару внушения. Все, кто дежурил в больнице той ночью, твердо помнили, что пострадавшую привез кто-то из полицейских, но никто не помнил, кто именно. А Мирон оказался в больнице, потому что ему позвонил лично начмед Горовой. Горовой подтвердил, что звонил и просил уважаемого Мирона Сергеевича подъехать и помочь в сложившейся ситуации. Вот Мирон подъехал и помог, чем мог.

Милочка так и вовсе целый день не выходила из дома по причине плохого самочувствия. Начмед Горовой с готовностью подтвердил, что собственнолично настоял, чтобы уважаемая Людмила Васильевна оставалась дома. Пожалуй, эта подстраховка была лишней, потому что Астра предусмотрительно прихватила дробовик с поля боя, стерла с него все отпечатки, а потом и вовсе утопила в Гремучем ручье. Милочку никто ни в чем не подозревал, но Астра не хотела рисковать даже в мелочах.

Радиопередачу Карпуши Черного закрыли. На доме самого Карпуши повесили мемориальную доску. В городе его считали героем и правдорубом, отдавшим свою жизнь ради поиска истины. На открытии доски мэр города сказал несколько скупых благодарственных слов, а местное кабельное телевидение сняло репортаж. Если бы Карпуша остался жив, то наверняка был бы доволен оказанным почетом.

А у усадьбы неожиданно появился новый владелец, миллионер и меценат Грегори Сандпайпер, который твердо вознамерился сделать в ней музей. Разумеется, доверить управление музеем он мог только Софье Куликовой, Мироновой Ба. Мирон никогда не спрашивал у Григория, рассказал ли тот Ба всю правду о себе. Но по тому, как общались Ба и Григорий, чувствовалось: если Ба и не знает всего, то о многом точно догадывается. В конце концов, она всегда была очень умной и очень наблюдательной.

Сомнения развеялись, когда на комоде в гостиной Ба появилось сразу несколько фотографий. На одной из них были Мирон с Григорием. Этот снимок сделала Астра, когда подметила их удивительное сходство. А на второй – молодой дед Митя, стоящий между улыбающимся франтоватым мужчиной и ослепительной красоты брюнеткой. Григорий с тех пор заматерел и слегка поседел, но было очевидно, что на снимке именно он. А женщина… Астра была прекрасна хоть с черными, хоть с белыми волосами!

В общем, жизнь медленно и неуклонно возвращалась в привычное русло.

Лера после ранения и операции восстановилась очень быстро.

– Молодой организм. Высокий регенераторный потенциал. Своевременно оказанная медицинская помощь, – объяснял происходящее Харон.

– Чудо! – уверенно и безапелляционно заявляла Милочка.

– Особые способности, – усмехался Григорий.

– Девочка просто знает, как мы все ждем ее возвращения! – говорила Астра, передавая Мирону все новые и новые пакеты с какими-то дамскими штучками для Леры, которые должны были непременно повысить и ее боевой дух, и ее иммунитет.

А сам Мирон не искал никаких объяснений, он просто тихо радовался, что у них с Лерой есть один сон на двоих, а потом, очень скоро, будет и целая жизнь на двоих. И в этой жизни у них будет все: и семья, и верные друзья, и любимая работа, и даже весьма экзотический домашний питомец, который отзывается и на Горыныча, и на Костяную башку, и на Цербера, и на сладкого мальчика!

Конец