Текст книги "Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать"

Из архивной справки

В документах архивного фонда Самойловской районной особой комиссии по раскулачиванию за 1930–1934 годы в списке раскулаченных хозяйств Самойловского района скрывшимися в полном составе за 1933 год значатся:

Шанины:

Василий Иванович, 51 г. – неизвестно где.

Ирина Игнатьевна, 50 л.

Николай Васильевич, 21 г.

Когда я получила и прочитала этот ответ, то не могла понять – говорится ли здесь о моих родственниках или об однофамильцах. Думала, что все-таки о родственниках, ведь они действительно сбежали. Позже получила еще одно подтверждение:

Из архивной справки

Отец Анны Васильевны, Василий Иванович Шанин, принимал участие в Первой мировой войне, был младшим унтер-офицером в составе 329-го пехотного Бузулукского полка. Василий Иванович был ранен в октябре 1914 года за рекой Вислой и находился на лечении в лазарете 83-й пехотной дивизии.

Значит, его действительно звали Василий Иванович. Отчество бабушки – Васильевна. Мать бабушки звали Ириной, это я знала. Поиск информации о родственниках – увлекательное занятие, вроде складывания пазлов. Где был бабушкин отец, профессиональный военный, в 1933 году? Мне известно, что на момент раскулачивания, когда семью прогнали из собственного дома, он уже давно не жил с ней, потому что ранее, в Гражданскую войну, был белым.

А мама выгоняла меня снова. Как-то я в очередной раз в чем-то провинилась, и она сказала: «Уходи из дома». Я поверила, что мама действительно меня выгоняет, и начала собираться. Взяла розовое детское одеяльце из своей кроватки с прутьями, сделала из него узелок, стала собирать вещи. У меня был плюшевый медведь Мишуля, и он не помещался в узелок. Я сидела на краю кровати (большой, родительской), прощалась с Мишулей, обнимала его и плакала. Мама говорила: «Целуйся со своим Мишулей, тебе все равно придется его оставить». И еще она говорила: «К бабушке с дедушкой не ходи, ты им не нужна. Будешь спать в канаве». А мне и не приходило в голову идти к дедушке Пете с бабушкой Ниной. Я готовилась спать в канаве, которая проходила по улице вдоль дороги. И даже позже, когда я школьницей мечтала уйти из дома, строила планы побега, складывала вещи в старый портфель и прятала его за дверью, у меня и в мыслях не было пойти к родителям папы, пожаловаться им. Почему? Мама всегда внушала, что они плохие люди и я им не нужна. Я фантазировала: потеряюсь, подберут меня, стану детдомовской. Даже когда в 11 лет ушла из дома, то пришла не к бабушке с дедом, а к своей классной руководительнице. Кстати, в том старом оранжевом портфельчике лежали фотографии родителей. Я воображала, как буду жить в детском доме и вспоминать их. Мне все время хотелось бежать из Заколдованного Дома. Позже я пойму, что не только мне… Когда я уехала из дома навсегда, убегать оттуда по вечерам стала мама.

Но это будет не скоро. А тогда я еще ходила в детский сад, где на прогулке всегда находила какой-нибудь закуток, чтобы посидеть там одной. Однажды во дворе детского сада зашла в деревянную избушку и села в ней на скамейку. И тут появился маленький мальчик. Он увидел, что я на него смотрю, и попытался выцарапать мне глаза. А я сидела и ждала, когда он это сделает! Нас нашли девочки и позвали воспитательницу. Помню, как они объясняли: «Это Карен из малышацкой группы». Из «малышацкой». Боже мой! Ведь я была намного старше, сильнее и крупнее. Ведь мне ничего не стоило его оттолкнуть. И вообще я могла просто встать на ноги. Сейчас мне страшно вспоминать об этом. Насколько я позволяла делать с собой все что угодно! Я вела себя как ребенок из абьюзивной семьи, усвоивший роль жертвы.

На том месте, где был мой детский сад «Малютка», потом построили новое здание КГБ. Папа любил шутить, что это те дети выросли.

Почти до семи лет я спала в кроватке с прутьями. Там давно уже было тесно, конечно. Дед Петя, папин отец, предлагал удлинить кроватку, сделав откидную платформу. Родители отказались. Мама боялась, что я скачусь и упаду на пол. Позже, когда у маленькой сестры тоже была кроватка с прутьями, она называла ее клеткой. А ведь в ней действительно находишься за решеткой. И тесно, как в клетке. В комнате, где мы жили, нормальная кровать для меня просто не поместилась бы. В дощатом полу были большие щели, а под полом жили мыши, много мышей. Папа сказал, что там живут Микки-Маус и его семья, и я бросала мышам в щели все, что могла: ломтики сыра, счетные палочки (говорила, что это будут их лыжи). Папа придумывал истории про мышей – насколько я помню, очень интеллектуальные. Так, Микки-Маус был ученым. Папа даже сочинил текст его доклада: «…И у нас тоже есть Академия наук, и тоже неизвестно зачем. Вывод: мы тоже произошли от обезьян».

Мама рассказывала об обычаях семьи отца с отвращением. Ее родители, то есть мама и отчим, не отпустили бы дочь из дома, не покормив завтраком. А папа утром уходил из дома, лишь попив кофе, потом, вернувшись, завтракал. Вечером у них был так называемый обед. «Апет», – говорила мама, передразнивая их произношение. Папа всегда произносил звонкие согласные глуховато. Я тоже так говорила. Помню, папа что-то нарисовал карандашом и дал мне. Я несу маме и говорю: «Смотри: напросок». Мама поправляет: «Набросок». Родители оба были преподавателями немецкого языка. В немецком вообще звонкие согласные произносятся глуховато. Мама объясняла: просто папу воспитывала бабушка, а она была немкой.

Сестра спросила у мамы: почему нашу тетю зовут Эмма? Мама ответила: «Ты что, идиотка? Они же немцы». Это были ее любимые слова: «Ты что, идиотка?» («Тебя нормальный человек не поймет, разве что такая же идиотка, как ты».)

На самом деле, когда папа и тетя были совсем маленькими, с ними была одна мать. Где тогда была прабабушка Катя – еще одна загадка. А произношение, скорее всего, связано не с национальностью. Просто дефект речи. У меня тоже было несколько речевых дефектов. Я не могла произносить «р» и «л», и в придачу вместо «з» говорила «с» («купили в магасине ресиновую Сину»). Папа тоже слегка картавил. Еще он начинал заикаться, когда волновался. Когда я уже была первоклассницей, к нам в класс приходила логопед и проверяла наше произношение. Проверяла не очень основательно, но, подойдя ко мне и посмотрев в глаза, сразу велела сказать: «Широка страна родная». Я очень старалась, но звук «р», конечно, не получился. О чем и сообщили моей маме. Мама меня очень стыдила за звук «р». Пугала логопедом, говорила: «Тебя никто не будет возить в Горячеводск, сама будешь ездить». Меня пугал не Горячеводск, а ее угрожающий тон. Все дефекты речи мама исправила мне лично. Из педучилища, где работала, она приносила пособия для логопедов и заставляла меня выполнять упражнения. Исправить недостатки папиной родни ей было не под силу, но моим она объявила настоящую войну. (Кстати, надо признать, сейчас дикция у меня отличная.) Кроме того, ни один зуб не выпал у меня сам. Мама периодически проверяла мои зубы, а если какой-нибудь шатался, она привязывала к нему нитку и выдергивала. Она говорила: иначе ребенок может его нечаянно проглотить. Еще она говорила, что зубы выросли бы кривые, если бы она вовремя не выдергивала каждый зашатавшийся. Точно так же решительно займется она моей фигурой. В детстве я была толстой, но тогда еще не знала об этом. Впоследствии мама часто повторяла, что шла со мной по улице и «ребенок был толще мамы». Конечно, это не соответствовало действительности, но я нередко повторяла ее фразу, рассказывая подругам как собственное воспоминание.

«На поселке» папа по ночам писал диссертацию и хранил ее в маленьком чемоданчике, чтобы не погрызли мыши. Он шутил: «Ночью из-под пола выходят мыши и грызут, грызут, грызут – папину диссертацию!» Еще помню маленький транзисторный приемник и как папа по ночам на кухне пытался в нем что-то «поймать». Ловил ли он «Голос Америки» или что-то подобное? Не исключено – такие приемники были как раз у тех, кто тайком слушал зарубежные радиостанции. И я помню, что папа ночью в кухне возился с приемником и слышались помехи.

На заборе у тети Нины были прибиты листы железа. Как-то папа нарисовал на них мелом много мышей и написал: «Не пищать!» Конечно, потом подул ветер и свалил эти листы прямо во двор дяди Яши. Может, папины слова и были адресованы дяде Яше, который их не видел. Их можно было видеть с нашей стороны и усмехаться потихоньку. Думаю, что папа дядю Яшу боялся. Когда дядя Яша подал на него в суд, папу выручил знакомый юрист, с которым он играл в шахматы. Полезно оказалось в шахматы играть. Папа сильно злился на дядю Яшу, было видно, что он просто дрожал от злости. Дядя Яша над ним смеялся: «Трусишься?» Вот папа его и ударил.

Помню, как я все время чего-то боялась. Когда мне было лет пять, я очень боялась песни «Я – Земля, я своих провожаю питомцев». Зыкина пела ее таким гулким голосом: «Долетайте до самого Солнца…» – я не знала, кто такие питомцы, зато видела в журнале огромную змею. Мне сказали, что это – питон и что он может задушить человека, обвившись вокруг него. И вот я представляла, как «питонцы» к солнцу летят и их так много, что даже темно от них. Конечно, страхи были и у взрослых. Страх жил в доме…

Рассказы бабушки Нюси о ее жизни я помню с тех самых пор. Каким-то низким голосом, почти шепотом, она говорила: «совхоз Бус». Я так и запомнила: этот «Бус» – страшное место. Бабушка Нюся хорошо помнила о набегах басмачей. Кажется, они убили местную девушку. Бабушка все время повторяла: «…и бутылку-четвертинку в … вбили». Кто это сделал: басмачи, совершавшие набеги на совхоз, или кто-то другой? Я в свои четыре-пять лет не понимала, о чем она говорит, но басмачей боялась. Кажется, они приезжали и нападали на работниц. Басмачи были против советской власти, а эти девчонки – они ведь из раскулаченных, сосланных советской властью. У басмачей, насколько я знаю, как и у семей тех девчонок, отнимали все имущество. Но, видно, для них российские крестьянки из совхоза олицетворяли эту самую власть.

У меня была книжка с картинками. Кажется, рифмовки на все буквы алфавита. Тогда я еще не умела читать и сама придумывала, что в книжке написано. Вслух придумывала, по картинкам. Взрослые удивлялись, что я сочиняю, а я не понимала, что тут удивительного. Я ведь читала, как они! Тогда мне казалось, что все так делают, что это и есть чтение. Например, на картинке была девочка со скакалкой, и я «читала»: «Прыгалка, прыгалка, загудела прыгалка…» Да, и про басмачей там тоже было, как мне казалось. Я листала ту самую книжку и нарисованным на каждой странице детям «читала»: «Убегайте, басмачи идут!» Значит, про совхоз Бус и басмачей я знала уже тогда…

Нестрашное тоже казалось мне страшным. Папе нравилась песенка Высоцкого «Вот если завтра победишь чуду-юду…» Мне почему-то запомнилось: «…то принцессу поведешь под стрелок». Потому что герой был стрелком. Я думала, что ему разрешат ее застрелить. На самом деле, конечно, «под венец»! А позже, когда мы жили в новой квартире, я уже умела читать по-настоящему. Помню, родители делали ремонт в одной из двух комнат, а в другой были сложены все вещи; я сидела одна с букварем и изучала эту первую в моей жизни книгу, которую по-настоящему прочитаю. Книга мне нравилась. Родители всегда что-то читали, и я, с тех пор как научилась читать, тоже.

В следующей главе мы поговорим о том, как не случайно люди находят друг друга. Так нашли друг друга мои родители, чьи семьи пережили репрессии. В их семейных историях на самом деле было много общего. И моя роль, конечно, тоже будет не случайной.

Время шло, и вскоре мы переехали. Новый район назывался Белая Ромашка. Люди говорили, что живут «на Ромашке». Теперь там, в новой квартире, предстояло обосноваться и нам, и духу Сталина.

Но прежде чем продолжить, предлагаю вам еще одно задание.

Задание для тех, кто хочет лучше понять полученный от предков опыт и правильно им распорядиться

Попробуйте сделать то же, что и я. Сначала подумайте, что́ вам известно о том, как ваши предки пережили крупные и трагические события в истории нашей страны – среди них Первая мировая война, Великая Октябрьская революция, Гражданская война, голод 1920-х и 1930-х, сталинские репрессии (раскулачивание, политические процессы, национальные операции, депортации народов), Вторая мировая (Великая Отечественная) война. Список можно дополнить и более поздними событиями.

Какие из этих событий оставили след в вашей семье? О чем вам рассказывали родственники (сознательная передача информации)? Какие привычки членов вашей семьи говорят о том, что́ им пришлось пережить? Приходилось ли вам быть свидетелем таких проявлений травмы, как страхи или ночные кошмары у кого-либо из членов семьи (бессознательная передача)? Сформировались ли у этих родственников особые привычки по отношению к еде/деньгам? (Вы можете добавить что-то еще.)

Глава 2
Белая Ромашка

По принципу пазла
Как люди дополняют друг друга

Сейчас, вспоминая, как мы жили, я уже могу многое понять и об отношениях родителей друг с другом, и об их отношениях со мной. Есть люди, для которых окружающие делятся лишь на хороших и плохих – других вариантов нет.

Невозможно представить, что один и тот же человек может быть в чем-то лучше, а в чем-то хуже. Психологический механизм, когда людей видят либо во всех отношениях хорошими, либо, наоборот, плохими, абсолютно достойными или абсолютно ничтожными, называется расщеплением (Мак-Вильямс, 2001). Вот и моя мама всегда расщепляла. И если она верила, что встретила хорошего человека, то потом однажды горько разочаровывалась. В этом контексте сходство или несходство их с папой родительских семей – вопрос весьма интересный. Совсем недавно я обнаружила, что их истории были во многом похожи. Случайно ли так вышло? Семья, с которой моей маме еще только предстояло познакомиться ближе, не просто так сразу привлекла ее и показалась прекрасной. А когда мама разочаровалась – папина семья, естественно, оказалась ужасной. Только так и может быть, если видеть во всем одни лишь крайности. Конечно, все участники тех событий были просто людьми. Но «черно-белое» мышление соблазняет своей простотой. Если признать, что у человека есть как достоинства, так и недостатки и что этот набор достоинств и недостатков у каждого свой, уникальный, – недолго и запутаться. И трудно будет понять, с «хорошим» ли человеком имеешь дело. А маме надо было знать наверняка.

Итак, отношения начались. Обычно будущие супруги еще очень мало знают друг друга, но на бессознательном уровне уже уловили много – все пары случайны и неслучайны. Извечный вопрос: притягиваются ли друг к другу противоположности или, наоборот, подобия? Ответить непросто. Партнеры находят друг друга одновременно по сходству значимого опыта родительских семей (чтобы сложилась та самая, главная общая картина отношений, понятная обоим) и по дополняющим друг друга ролям, которые они готовы играть. Как будто складываются идеально совпадающие элементы пазла, потому что эти люди были «созданы друг для друга». По этому бессознательному принципу в жизни человека появляются любые эмоционально насыщенные отношения: любимые люди (брачные партнеры), друзья и даже враги.

Как происходит это «совпадение деталей пазла»? Для создания пары люди ищут (сознательно или нет) того, кто их дополнит. Как будто ищут свою противоположность. Дающий находит берущего. Одному нужно о ком-то заботиться, другому – чтобы кто-то позаботился о нем самом. Один привык быть жертвой, другой агрессивен. Один поддается влиянию, другой предпочитает руководить и командовать. И каждому из них давно знакомо взаимодействие, в котором существовали обе роли. Именно в этом смысле можно сказать, что друг друга находят похожие люди: роли уже были заложены у них в голове.

Например, если один из партнеров в основном принимает решения и командует, а другой чаще всего подчиняется, то можно с большой вероятностью предположить, что оба выросли в авторитарных семьях, в которых кто-то повелевал, а кто-то подчинялся. Один из партнеров рос, идентифицируясь с командующим членом семьи, другой – с подчиненным. Так и получается авторитарная семья.

В парах супругов (как, впрочем, и в парах друзей) очень часто один человек оказывается инициативнее и тверже, а другой – уступчивее. И это нормально: все люди разные, каждый находит того, с кем сможет вести себя привычным образом. Некоторая иерархия в семье – тоже нормальное явление. Например, взрослые воспитывают несовершеннолетних детей, устанавливая для них некие правила. При этом семьи различаются по тому, насколько в них проявляется взаимоуважение, считаются ли члены семьи друг с другом и т. д. Бывают семьи крайне негибкие, с выраженным господством и подчинением, с выраженным насилием (эмоциональным, физическим). В таких негибких семьях насилие помогает удерживать власть, напоминая, «кто здесь главный» (например, когда муж «наказывает» жену); бывает, что в такой семье вспыхивает бунт, который непременно подавляется («мама снова меня ударила, а я дала ей сдачи, и теперь боюсь идти домой»). В результате мы видим тоталитарную семью, подобную тоталитарному государству, где порядок поддерживается разными видами насилия: эмоциональным, физическим, финансовым… Конечно, далеко не во всех случаях глава советской семьи правил как Сталин. Но тем не менее сталинское государство давало некий образец обращения с людьми – условия, в которых гибкие, демократичные отношения и свободомыслие отнюдь не приветствуются. Кстати, моя мама говорила, что она слишком «либеральна» в воспитании. Относительно тоталитарного идеала, конечно. (Я тогда не знала, что значит это слово.)

Сталин, конечно, не одобрил бы либеральное воспитание. Наверняка он способствовал тому, чтобы семей, где практикуется насилие, у нас было много. Потому что Сталин – это насилие. Если кто-то из супругов постоянно оскорбляет или бьет другого, скорее всего, оба они выросли в семьях, где насилие присутствовало. В этих семьях были представлены оба варианта поведения: насильника и жертвы. Соответственно, если один из партнеров готов играть роль насильника, он находит партнера, готового играть роль жертвы (хотя многие люди будут оскорблены, услышав, что были готовы к такой роли). В некотором роде и тот и другой – жертвы обстановки, в которой выросли: они с детства видели, что семейные отношения – это насилие с одной стороны и терпение – с другой. К сожалению, им обоим гораздо проще воспроизвести собственные отношения по знакомому образу, чем построить иные, основанные на взаимном уважении. Все мы бессознательно стремимся воссоздавать в своей жизни значимые ситуации из своего детства, потому что изначально именно детство учило нас жить. Есть люди, у которых поведенческий репертуар шире – обычно это более благоприятный вариант для любовных и супружеских отношений. Такой человек может и заботиться, и принимать заботу, взять ответственность на себя или допустить инициативу партнера, иногда отстаивать свои интересы, а иногда уступить и т. д. И модели общения двух гибких людей тоже дополнят друг друга, как элементы пазла.

Люди, выросшие в эмоционально здоровой обстановке, воспроизводят в своей жизни достаточно благополучные ситуации: с ними считаются, им легче встретить надежного человека, найти себе любящего партнера. Если они столкнутся с человеком, в отношениях с которым почувствуют себя несчастными, то они прекращают эти отношения. А тот, кто с детства привык терпеть плохое обращение и/или наблюдал, как такое обращение терпит кто-то из родителей, может задержаться в подобных отношениях, привязаться к партнеру, который с самого начала воспринимается как «такой родной», и вступить в привычную борьбу за его любовь. Людей, которые любят и строят отношения таким образом, называют созависимыми. Иногда этим словом обозначают, в более узком смысле, партнеров людей с алкогольной или наркотической зависимостью. Но существуют и другие варианты пар, оставаться в которых – значит продолжать страдать. Созависимое поведение чаще наблюдается у женщин, потому что они более склонны решать свои психологические проблемы за счет отношений, тогда как мужчина с большей вероятностью будет устраняться – например, с головой уходить в работу. Но и созависимые мужчины, продолжающие любить женщину, причиняющую им страдания, тоже бывают (Норвуд, 1994, 2019). Я выросла в семье, где партнером с подобной зависимостью от плохих отношений был мужчина.

Это бесконечная борьба за любовь, которая идет рука об руку с бесконечной борьбой за контроль. Если два человека выросли в семьях, где кто-то контролировал, воспитывал, а кто-то уходил из-под контроля, это тоже признак созависимости. Самый распространенный печальный пример: как часто находятся и увлекаются друг другом люди, выросшие в семьях, где у кого-то из родителей были проблемы с алкоголем. Известно, как часто взрослые дочери алкоголиков сами выходят замуж за мужчин с той же проблемой. Возможно, такая девушка еще ребенком вместе с мамой отчаянно пыталась воспитывать папу, которого любила, хотя многие взрослые дети алкоголиков склонны отрицать, что такая любовь вообще существовала. Став взрослой, женщина повторяет ситуацию, надеясь изменить мужчину силой своей любви, веря, что его можно и нужно «воспитать». Она верит, что у нее хватит на это сил, и воспроизводит болезненную детскую ситуацию, не понимая, что подобная борьба заведомо ведет к проигрышу.

Но как такая женщина находит такого мужчину? И как он находит ее? Ему ведь как раз «подходит» та, которая его дополнит, то есть станет опекать. Зачастую девушка из семьи с зависимостью задолго до встречи со своим избранником хорошо знает, как вести себя с таким человеком, даже не задумываясь об этом. Ее поведение по-своему идеально дополняет поведение зависимого, и они могут быстро почувствовать, что созданы друг для друга. При знакомстве каждый человек в созависимой паре улавливает поведенческие сигналы, которые посылает ему другой (Норвуд, 1994, 2019). Рассмотрим характерный пример. Представьте ситуацию: парень в компании напился, и тут обнаруживается готовность одной из девушек заботиться о пьяном (например, она станет узнавать, кто остался трезвым и сможет отвезти его домой). Девушка может проявлять удивительное понимание и терпимость к такому состоянию или, наоборот, рассердится и начнет ругать (за то, что напился «как свинья»). Так или иначе, девушка не считает, что такое состояние – его личное дело. Она «включилась» на этого молодого человека, он ей уже не небезразличен, она пытается помогать или воспитывать, и он, со своей стороны, тоже выделит ее из всех. Известная характеристика созависимых семей – высокий эмоциональный накал отношений, ощущение невозможности их разрыва. Именно разрыва, потому что для выхода из таких отношений порой требуются огромные усилия.

Услышав о сходстве родительских семей мужчины и женщины, вступающих в брак, люди обычно возражают: они выбирали партнера не по сходству семей и не рассказывали друг другу о своих семьях. Но самый эффективный, хотя обычно неосознаваемый, способ сообщить о взаимодействии в родительской семье – общение с другим человеком. Оно зачастую красноречивее любых рассказов, которые партнеры, возможно, услышат друг от друга не скоро. Кроме того, если они ничего не знали о семьях друг друга, их семьи могли быть похожи в том числе и тем, что именно хранили в тайне (Скиннер, Клииз, 2015)!

И здесь я возвращаюсь к потомкам репрессированных. Их, как и других людей, составивших пару, могут соединить похожие семейные истории и семейные тайны. Тут тоже может сработать «принцип пазла». Спонтанно обратили внимание друг на друга выходцы из семей, травмированных схожими событиями (и, с большой вероятностью, об этих событиях умалчивающих). В подобных отношениях тоже может обнаружиться созависимый, чья жизнь вертится вокруг другого человека, которого надо воспитывать или спасать! Если тема репрессий замалчивается, как это бывает во многих семьях, она все равно будет «звучать» – во взаимодействии внутри семьи, в ее правилах и внутрисемейных ролях ее членов, а также в том, как люди, выросшие в таких семьях, реагируют на темы, ассоциирующиеся с репрессиями.

Конкретный случай – мои родители. Сами они не задумывались о чертах сходства в историях своих семей. Почему выходцы из них оказались парой? Случайно или нет? Я задумалась об этом, когда стала больше узнавать о своем происхождении. Оказалось, что по обеим линиям я происхожу из семей репрессированных. Кроме того, события в истории обеих семей во многом похожи. Все эти совпадения, разделив на категории, я отразила в таблицах 1 и 2 (степень родства указана по отношению к моим родителям).

Внутри папиной семьи я тоже нашла совпадение. Дедушка и бабушка познакомились во время страшного голода начала 1930-х, который в Украине называют Голодомором. Семье деда удалось бежать в Россию. Когда они познакомились, отец бабушки отбывал наказание в лагере, попав под следствие за разговоры на работе об этом самом голоде (на юге России он тоже был). Получается, дедушка и бабушка, не зная, какие события сближают их семьи, безошибочно «почуяли» друг друга! (Кстати, бабушка Нина, как и моя мама, считала семью мужа плохой и совсем не такой, как ее собственная.)

Таблица 1. Совпадения, связанные с репрессиями

Таблица 2. Прочие совпадения

В уголовном деле прадеда Семенова описано, как сотрудники депо на работе в перерывах разговаривали о том, что в селах люди умирают от голода, что на фоне голода вспыхнула эпидемия чумы. И на полях – красным карандашом: «Наглая ложь!»

Теперь давайте представим, что встретились два человека с похожими историями. В этих историях есть эпизоды, о которых в обеих семьях молчат. Встретились два человека – хранителя тайны. Или два носителя неосознаваемой тайны, а хранителями были их родители. Как они друг друга «почуяли», выделили среди других людей?

Допустим, женщина выросла в семье со множеством «скелетов в шкафах». Можно предположить, что простой, открытый мужчина, выросший в семье без тайн, покажется ей скучным и непривлекательным. Женщина может находить для этого рациональные объяснения. Например: «Не люблю, когда мужчина слишком много о себе рассказывает. Зачем мне об этом знать? Кому это вообще интересно?» Человек с тайной – привычный для нее типаж. Она знает, как себя с ним вести. Кроме того, для нее это в каком-то смысле безопасно. Потому что ее семье было «спокойнее», когда о тайне даже не пытались говорить. Мужчина, вероятно, не будет ждать со стороны женщины открытости и искренности. А она, в свою очередь, не будет настаивать на раскрытии пугающих тайн. Безопасность здесь весьма относительная. Женщине предстоит жить в постоянной тревоге рядом с тайной. Но тревогу она, возможно, даже не заметит – ведь она к ней привыкла! Другой вариант: женщина будет жаловаться, что мужчина ничего о себе не рассказывает, что ему не интересно, как у нее дела. Но друг друга они нашли так же неслучайно, как и более открытые и общительные супруги. Ведь к жизни, в которой нет открытости, привыкли оба. Потом у них будут расти дети, привычно не задающие вопросов на темы, которые в семье по молчаливому сговору игнорируют.

Мама всегда говорила мне, что родители папы «хитрые и скрытные». Когда мне в первый раз в жизни сказали, что я скрытная, я удивилась!..

Представляю, как могли общаться мои будущие родители. Например, мама говорит папе, что родилась в Казахстане. Папа, возможно, тут же принимает скучающий вид, а потом заговаривает о чем-то другом (иногда он так делал). Потому что при упоминании Казахстана его бабушка выглядела испуганной. Или потому, что он слышал о депортированных туда родственниках-немцах. Понятно, что родственники-немцы – трудная тема в послевоенные годы. Ведь это означает родство с народом, который напал на Советский Союз, принеся много бед, и над которым совсем недавно одержали победу. И еще, советские немцы – один из репрессированных при Сталине народов.

В начале 1990-х знакомая женщина-немка сказала: «Этот народ очень сильно пострадал. Но об этом не говорят». Примечательно, что я ее в ответ ни о чем не спросила. (Боюсь, что, как папа, приняла скучающий вид.)

Другой случай. Папа в мамином присутствии спрашивает бабушку Нину и прабабушку Катю: «У вас же был большой дом в том районе, где сейчас телецентр. Вы говорили, что продали его. Вы репрессий боялись?» Так, по-простому, между делом спрашивает. Мама с тех пор часто напоминала мне об этом разговоре. Бабушка с прабабушкой тогда быстро переключились на другую тему. Мама всегда при этом добавляла: «Такие скрытные, хитрые». Она сравнивала их со своей матерью, говоря, что та была простой и открытой.

На самом деле дом был конфискован. Сейчас я знаю, что истории этих семей похожи намного больше, чем думала мама. При этом бабушка Нина действительно в основном молчала. А бабушка Нюся часто рассказывала о раскулачивании, о том, как подростком осталась без родителей… Вроде и вправду противоположности. Но… не совсем. За предметами постоянных разговоров бабушки Нюси скрывались другие темы, о которых она всегда умалчивала. Бабушка Нюся тоже хранила тайны. В теме о раскулачивании была лазейка: все знали, что тут допущены некоторые «перегибы». Поэтому бабушка Нюся всегда добавляла: «Это ошибка. Мы были не кулаки. Просто нас было много, и мы все хорошо работали». При этом она поясняла: были и настоящие кулаки, и правильно, что у них отняли имущество; но их семья была не кулацкая, – это ошибка. А другие темы замалчивались, и бабушка их не касалась. К числу таких тем прежде всего относился репрессированный первый муж, мамин родной отец, «враг народа» в семье.

Что делала бабушка Нюся? Вероятно, вдвое больше говорила об одной беде, чтобы не говорить об обеих бедах сразу. Потому что разговоры о раскулачивании были худо-бедно допустимыми, а говорить о муже – «враге народа» нельзя ни в коем случае. Раскулачивание было, так сказать, «за всё про всё»: и за разоренную родительскую семью, и за пропавшего мужа… Наверное, в условиях большей свободы она могла бы говорить об обеих бедах. И, возможно, еще о многом. Например, о том, куда делся ее отец-белогвардеец… Заметим, что вся страна поступала так, как бабушка Нюся. Великая Отечественная война и сталинские репрессии – два огромных бедствия нашей страны. Война у нас была (и во многом остается) тоже «за всё про всё»: возможно, поэтому, умалчивая о репрессиях, мы, естественно, начинаем говорить о войне вдвое больше. Эта война в нашем обществе – более чем легитимная тема, она наша гордость. А о разных неприглядных вещах мы лучше помолчим.