Текст книги "Краткий курс теории смерти"

Валерий Нартов
Краткий курс теории смерти

© Нартов Валерий Петрович и Лобанова Татьяна Петровна, 2019

* * *

Глава 1

Глеб и не думал, что можно быть неуязвимым, как в кино. То есть застрахованным от неестественной смерти. Присниться не могло, что подставит майора милиции под нож.

В девяностом году неожиданно умерла мама, и Глеб полетел на похороны в Черноземье. Отпевали маму в Казачьей церкви, а на подходе за огородами радовался солнцу Хопёр. Деревенское кладбище клонилось вниз, к старице, а на другом берегу росли веники. Пахло настоявшейся на траве жарой. Сорвался с неба и вспорхнул на оградку кобчик. Женщины переглянулись: не иначе душа прощается?

Глеб коснулся маминого лица – холодный камень. К горестному чувству добавилась обида на трагическую нелепость. Болезнь не считалась опасной, пятьдесят пять не возраст.

Остались три здоровых мужика – отец, Глеб и младший брат. Не семья, а непонятно что. Со временем острота переживания, как и положено, стёрлась. И не столько горе, сколько несправедливость случившегося толкнула Глеба разобраться, можно ли было спасти маму?

Уже в Сибири, в огромной библиотеке ГПНТБ, Глеб поднял статистику смертности. Из семнадцатилетних подростков до шестидесяти не доживает двадцать процентов. Они умирают неестественно: от повреждений, невозможности дышать, отравлений или болезней. Вот и мама попала в разнарядку.

Дома Глеб достал выпускную школьную фотографию. Ребята смотрят в будущее, и умирать не собираются. Сейчас им тридцать семь, но троих уже нет. К шестидесяти годам умрёт столько же. На ком чёрная метка? Смерть выбирает случайно или целенаправленно? За какую провинность?

Зимой девяносто первого в Глеба стреляли. То был день чудес: монтажники собрали термограф, и он заработал. Температура человеческого тела только в подмышке 36.6, а на груди и других местах совсем разная. Температурные пятна и полосы снимает особая видеокамера – термограф – для врачей, чтобы болезни определять.

А Чуприн пропал куда-то, как выяснилось, – лежал дома с сотрясением мозга. Подруливал к заправке, когда вперёд влез чёрный джип. Вырвал Чуприн у бритоголового пистолет, но ударили по голове, и он повалился мешком. Очнулся в окружении водителей, его подняли, отряхнули. Зачем полез, видишь, бандиты? Джип этот на Цветочном стоит, вот бумажка с номером, но лучше не суйся.

Бандитизм как туберкулёз тогда перешёл в открытую форму: кожаные куртки и кашемировые пальто оккупировали ландшафт. Бритые головы напоминали каски немецко-фашистских захватчиков.

Узнав про травму компаньона, Глеб взбесился и хотел бандитскую машину сжечь, но как молодой Ленин, пошёл другим путём. За полночь, в лыжном костюме возник на Цветочном бульваре и принялся долбить джип гвоздодёром. Бедная машина закричала, окна засветились. Глеб побежал по просеке подступившего леса. Но и бандит оказался резвым, гнался и стрелял. Глеб пригибался, но не сворачивал, застрял бы в глубоком снегу. «Неужели пуля ветку перебила?». Дорогу пересекла спасительная лыжня, Глеб изменил направление и сделался стрелку невидимым. Так закончился биатлон. Бандиты искали его, спрашивали у коменданта аспирантского общежития. Лыжный костюм с лампасами пришлось выбросить. Геройский поступок Чуприну остался неизвестен, Глеб предпочёл помалкивать.

Этот случай подсказал, что в людях, выживших в критической ситуации, может быть что-то общее, предохраняющее от смерти.

В науке почти не платили, и учёные Сибгидро искали левые заработки. Глеб с Чуприным прямо в лаборатории занялись предпринимательством. Произвели термограф для Казнадеевского института и хорошо наварились. Но продолжить не удалось, деньги в медицине кончились. Глеба пригласил Казнадеев вечерами снимать термографом больных. А Чуприн взялся перепродавать компьютеры. В рабочее время гидродинамикой заниматься перестали – один обзванивал фирмы, другой изучал по газетам гибель знаменитостей. И надумал Глеб, что от неожиданной смерти предохраняет дело, не связанное с предыдущим опытом.

Чуприн усмехнулся:

– Займётся твой человек новым делом, станет кому-то опасен. Наймут киллера – и кранты.

Глеб очень уважал Чуприна. Возраст за пятьдесят, талантливый экспериментатор, всё делает красиво. Заработал на Ладу 2101 и отапливаемый гараж. Вскоре бывшему компаньону «повезло», дочь вышла замуж за главаря рэкетиров. Рэкетирами поначалу именовали бандитов, родное название вернулось позже. И однажды новоиспечённый тесть поехал на машине «к ребятам». Вернулся, удивлённо подняв брови:

– Ребята собираются контролировать нефтепровод!

Посещения князем Золотой Орды продолжились, и Чуприн освоился в преступном мире.

– Спрашиваю ребят, идти в депутаты? Ребята говорят – иди!

Однажды Чуприн заговорил очень весело:

– Странно, да? Ты ушёл в медицину, но сохранил банковскую подпись нашей конторы. Имеешь ключ от сейфа с печатью. Ладно – счёт пустой, а придут серьёзные деньги?

Глеб отдал ключ, они посмеялись. Но серьёзные деньги поступили в сентябре девяносто третьего. Двадцать тысяч долларов дало взаймы украинское госпредприятие. Его директор, брат Чуприна, решил вывести брата в люди. Присланную сумму оставалось законно украсть. Правда, возмутилась тамошняя бухгалтерша – деньги отправили без меня, немедленно верните! «Неделю обрывает телефон и грозит милицией».

От нахлынувшего богатства бывшим компаньонам захотелось в словах и действиях выяснить отношения окончательно.

Страшен вечером гидродинамический зал. Разнокалиберные установки переплетают щупальца как осьминоги. Каждая рождена гонять жидкость, имеются окошки для подсматривания. Щупальца облеплены наростами измерителей. Инопланетный мир, пещера горного короля.

Чуприн разливает по стаканам на редкость хороший коньяк, несмотря на плавающие осадки. Ящик такого коньяка купили по случаю.

Опьянение охватывает Глеба, и он вспоминает жену. Последний год прожили раздельно: квартиру обменяли, и жена уехала в Петербург. А Глеба задержало одно, зацепило другое. Соскучился, пора уже в Питер.

– Отдайте мою долю, и полечу, – говорит Глеб.

– Ничего, побудешь на иждивении супруги. Вплоть до трудоустройства.

– В смысле? – почувствовал Глеб нехороший привкус слов.

– Ты прямо дядька Савельич. Из «Капитанской дочки».

Сложно понять такой юмор.

– Клянчишь заячий тулупчик? – поиграл бровями Чуприн. – Короче, денег не дам.

Затряслась губа, сжались кулаки. Чуприн встал напротив и выставляет подбородок. Нарывается? Глеб на пятнадцать лет моложе, выше ростом. Телосложения волчьего, для драки подходящего. Но ударить не может.

Компаньон улыбается ровными зубами и сильно толкает Глеба. Ответный толчок припечатал агрессора к стене, но Чуприн рассмеялся – вот и подрались!

Глеб выпил залпом стакан, его качнуло на гидродинамический стенд. Взгляд сфокусировался на бывшем компаньоне. Внешность – хоть в кино снимайся, Ален Делон за пятьдесят. Лицо благородное и честное.

– Ребята удивятся, почему ты не рад? – снимает пиджак и отряхивает Чуприн. – Пусть, говорят, радуется, что жив.

– Деньги давайте! – не отступил Глеб.

– Знаешь, что? – достал Чуприн сигареты. – На чистый базар идёшь… Ладно, послезавтра в десять.

Железная лестница гремит, Глеб поднимается в лабораторию, мечтая сбросить на курящую голову противовес.

Вошёл, Лидия обожгла взглядом и прекратила бить пишущую машинку. Это лицо не умело скрывать эмоций. Лидия выпалила, что Чуприн премировал холодильником, но не новым!

– Я уже не командую.

– Поставьте условие – заменить холодильник! – не слушает Лидия. – Век не забуду. Вспомню ежегодно.

– Вы посмотрите, какая жадная! – удивляется с лестницы Чуприн. – Холодильнику три года! В медпункте забрали за долги. Не нравится, ради бога! Верните обратно.

Лидия заплакала в голос и побежала в расчётный отдел жаловаться, хотя уже время позднее.

Чуприн пошевелил вслед бровью.

– Может, и отдам половину из гуманных побуждений. Почему супруга должна страдать от твоей несуразности, и вместо материальных благ получать некрологи?

Глеб сунул руку в пуховик.

– Погоди уж, – усмехнулся Чуприн. – Брат звонил, советовался насчёт бухгалтерши. Начальник милиции предложил тётку ликвидировать за четыре тысячи долларов. Исчезнет бесследно. Ну, и где твоя теория? Уничтожат независимо, получает ли новый опыт или кропает одно и то же.

Глеб ошарашено ловит взгляд собеседника. Издевается, это понятно. Но такое рассказать! А если не соврал?

Он пошёл аварийно освещёнными коридорами на выход. Отдалённо шумел подтекающий унитаз, обаятельная улыбка Чуприна не выходила из головы.

Убийства справа и слева не удивляют бывших советских людей. В восьмидесятых запустил процесс М. С. Горбачёв. В мирной стране убили несколько десятков граждан. Армян в Баку и Сумгаите. Никого не наказали, спустили на тормозах. Власть подала сигнал – убивать теперь безопасно и экономически выгодно. Сигнал услышали.

Коллега Юра разлюбил науку, захотел дела делать. Ушёл руководить полиграфией, а в девяностом сел в райисполком предприятия регистрировать. Кому помешал и чем? Убили по нижнему тарифу, в подъезде молотком.

Хорошо голове от морозного воздуха. Ошеломление уходит, его место заполняет бешенство. Не пройдёт казак мимо чёрта, чтобы в рыло не заехать!

За окном аспирантского общежития чернеют сосны, на подоконнике стынет кружка чая. В этой комнате Глеб прожил год. Став «командировочным», махнул рукой на обязательные предметы быта. Сковородку или утюг просил у соседей. Холодильником служил мешок за форточкой. Вместо белой скатерти распечатка электронно-вычислительной машины. В углу прислонилась гитара: можно приводить баб, напиваться и орать песни. Не довелось пока. В шкафу огромный сторожевой тулуп (придётся продавать). Со стены смотрит Лиза, чудом уцелевшая. После свадьбы жена уничтожила женские фотографии и письма. А Лизин автопортрет хранился на работе и пережил годы репрессий.

– Сдвинулось и треснуло! – объяснил Глеб портрету. – Помнишь разговор в кафе… на пляже? Вот она, развилка.

Он отхлебнул из кружки и рухнул. Заскрипела панцирная кровать, заправленная байковым одеялом.

* * *

Утро началось хитро. Глеб уговорил отдел кадров Сибгидро уволить его и выдать трудовую книжку. Сочинил про срочную операцию жены. А после обеда в медицинском НИИ распрощался с академиком Казнадеевым. «Почему народ любит начальников? Надеется что-нибудь получить». Невнятные слова академик говорил под стол, не складывая в предложения. Даже заместители плохо понимали Казнадеева, распоряжения записывали, а потом расшифровывали.

Договорив, академик вопросительно поднял глаза.

– Я постараюсь, – ответил Глеб наугад.

Получилось невпопад, раз академик нахмурился.

– Не уверен, что получится! – Тут Глеба охватила паника. Он кивнул и выбежал в приёмную. Просителей озарило величие открывшейся двери.

– Как? Что сказал? – напугались они стремительности.

Но Глеб уже был в коридоре. Даже за гранитно-чёрной надписью ощущалось давление могучей личности. Туман досадной непонятности сопровождал по торжественной пустоте директорского этажа. Только у перил лестницы пазл сложился.

– Здесь вы гидродинамик и теплофизик живых тканей. А там кто? – вот что сказал Казнадеев.

Это вам не военрук или тренер с душевным прощанием и советами. Ступени прыгали вниз между этажей, пока не привели в холл с портретами лучших. А худших вывешивали на доске приказов. Среди нарушителей фигурировал, как обычно, Поломодов. Вот кто привит от смерти. Когда познакомились, Глеб не думал об этом, всё только начиналось.

Тем несчастным летом он бродил в деревьях и стирал рукавом слёзы. На опушке, в свете витрины магазина, выпивали по кругу. Мужчина, похожий на Высоцкого, спросил:

– Что с тобой, парень?

Челюсти сводило, и Глеб еле выговорил:

– Мама умерла!

Мужчина налил – Глеб выпил. Поговорили, мужчина налил ещё. А товарищ его рассказал про шторм. «Волны в заливе, плыть нельзя, сидим на острове. Вдруг сквозь ветер тук-тук-тук, моторка идёт. Говорю, это Поломод! И точно, ты причаливаешь!»

Обстоятельства ужасного дня память спрятала поглубже. Остались отчаяние и стук двигателя, едва слышный в грохоте шторма. Поломодов припомнился, когда Глеб задумался про спасшихся. Не один раз мог утонуть Поломодов, он постоянно ищет драйв, постоянно в движении. В бессмысленном движении с обычной точки зрения. Людям важен результат, а у него ни идеологии, ни цели. Как художник, он творит проступки и нарушения. «Бросаю ночной пост, иду со спиртом к дежурной второго поста. А она пьяная и изнасилованная! Пошёл на третий пост, и там дежурная пьяная и изнасилованная! Представляешь? Бегу на четвёртый…»

Разнообразие хулиганств, прочитанных на доске приказов, и натолкнуло Глеба на «неповторяемость предыдущего опыта». Тепловые портреты болезней, снимаемые Глебом, тоже не повторялись. Может, поэтому пистолет промахнулся? Выходит, подкачка нового опыта предохраняет от неожиданной смерти.

Побитые углы коридора и несильный запах химии настроили сентиментально. Вот и железная кнопочная дверь без таблички. Пальцы нажали комбинацию кнопок, и Глеб вошёл, отведя взгляд от термографа. Прибор укоризненно следил глазом объектива. Со стенда повернулись знакомые лица.

– Иди, он приехал! – показал пальцем завлаб.

В комнате испытуемых пахло бульоном, хакасский шаман Тормазаков варил мясо. Глеб радостно поздоровался и бухнулся на ободранный табурет. Отлично, вопрос не останется торчать колом.

– Долго ехал, мясо растаяло, – шаман в синей шёлковой косоворотке помешивал в стальной кастрюле, придавившей электрическую плитку.

Он обтёр страшный костяной нож газетой и натряс в варево молотую траву из жестяной банки с дырками.

– Прибор ночной – никак? – Шаман обернулся с деревянным стуком висящих на шее амулетов.

Амулетов было много, по одному на каждого предка Тормазакова. Их души пристёгнуты к магическим предметам, и дробное перестукивание напоминало, что группа поддержки рядом.

– Никак, – вздохнул Глеб.

Однообразно и неоднократно шутит хакас про термограф. Да, не может прибор отличать умирающих людей от выздоравливающих. Обнаружили было дыру в ауре, оказалось – ошибка обработки изображения.

А шаману духи предков сообщали про смерть пациентов заранее. И не только он мог предсказывать. Глеб слышал разговор академика с молодым и старым экстрасенсами. Молодой оправдывался.

– Души умерших для энергосбережения принимают форму шаров. И питаются энергией страха.

– Нет, такого не напугаешь, – забулькал академик. – На пороге другого мира за спиной появляется тень. В деревне говорят: «За ним пришли». А ты про уплотнившееся эфирное тело.

– Тогда это бес. Паразит, но жизни не угрожает.

Возразил старый:

– Это тень смерти. Вижу их с детства. Ходят за человеком, потом он умирает. Больше недели не живёт. Иные зависают в доме на одном месте. Серая расплывчатая дымка. В глаза человеку невозможно смотреть.

– А бывает, что тень рассеется, и человек выживет?

– Наоборот. Бывает, угрожают жизни ранения, кровотечения, инфаркты, инсульты – по всем параметрам не жилец. Но нет тени, значит выкарабкается.

– А может тень перескочить на другого?

– Может. Привезли человека с приступом, за спиной ужасная тень. Прооперировали вроде успешно, перевели в палату. Утром смотрю – тени нет. А ночью погиб его тёзка, сосед по лестничной площадке.

Экстрасенсы умели смерть предсказывать, только появлялись редко. Время зарабатывать деньги, не до науки. А Тормазаков прижился, навещал институт подолгу.

Глеб длительное время не понимал, зачем нужны предсказания? Ведь обречённых пациентов, как положено, лечат и пытаются спасти. В лаборатории отмалчивались, только шаман ответил.

– Я бью потом в бубен, иногда смерть прогоняю. Почему здесь лучшая в мире выживаемость?

А в диагностике заболеваний термограф потеснил Тормазакова. Сбылась мечта академика техникой заменить экстрасенса. Разные пробовали приборы, но отпали они осенними листьями. Остался термограф, а сама идея увлекла Глеба. Окунула в тепловые картины организма, и он наглотался красивого многообразия.

– Отдохнёт ночной прибор, устал от тебя.

Тормазаков славился бездушием. Сосудистая врачиха, кандидат наук, приходила советоваться по незаживающим язвам отца.

– В электронный микроскоп смотри, – отказался говорить шаман. – А я живу в каменном веке.

Обидел и профессора. Его по причине алкоголизма не пустили на заграничную конференцию. Профессор потребовал у шамана хороший яд, чтобы не мучиться. Тормазаков развёл в воде антибиотик из аптеки и вручил самоубийце. Выпил ли учёный – неизвестно, но здороваться с шаманом перестал. Хакасец объяснил – кому суждено, умрёт от антибиотика.

– Ну, спрашивай, а то мясо сварилось.

Подгоняемый мясом, Глеб заторопился.

– Вопрос не обо мне, – он выставил ладони.

– Про маму? – неприятно хихикнул шаман. – Или про родственника?

– Духи смерть здорового человека предсказывают?

– Конечно.

– За сколько времени?

– Ну, за месяц.

– И можешь сразу её прогнать?

Тормазаков затрещал смехом и деревянными фигурками.

– Конечно. Если мои духи сильнее духов смерти.

– А когда они сильнее?

– Когда разрешено.

– Кем?

– Великими духами, кем ещё? – Корявый палец показал вверх.

– А без разрешения не пробовал?

Шаман поводил в кастрюле разводным ключом и стряхнул пену на пол. Глеб поднялся уходить.

– А ты, Годунов?

– Я? – ошпарило Глеба изнутри. – Причём я?

– Взялся бы спасать, рискуя головой?

Глеб вгляделся в лицо шамана.

– Чего молчишь? – Шаман положил разводной ключ и взял ложку. – Ты молчать пришёл? Говори давай.

– Оценил бы риск, – промямлил Глеб.

– И я оцениваю риск. Одинаково, Годунов!

– А духи причину смерти не говорят?

Шаман почесал ложкой затылок.

– Нет. Упрямый ты, Годунов, и необузданный.

– А если смерть прогнал, она не вернётся?

– По-разному. Возле каждого с мухобойкой не постоишь. В бурятской степи человек виден, а в городе вас сколько?

Тормазаков сунул палец в кастрюлю.

– Бульон остывает. Ну, уходи давай.

Глеб углубился в игольчатые деревья, глотая осенний воздух. Строевой шаг, усы торчат, как руль велосипеда. Переодетый белогвардеец пробирается на Дон. Аккуратно, как штабеля дров, перекладывая мысли.

Сквозь деревья показалось садоводство. Из ворот выскочили собаки, ревя голосами ненависти. Но узнали, завиляли хвостами и обрели по булке. Проглотили угощение и заулыбались, а Глеб стал хватать мохнатые морды.

– Кто вам булочек принесёт? Кто вас почешет?

Волкодавы попадали на спину, и Глеб добросовестно прочесал каждое брюхо.

Прошлой зимой приятель подрабатывал здесь сторожем. Не ленился в снегу обходить территорию, впавшую в зимнюю кому. Но не уберёг добро садоводов от алчных жителей совхоза имени Кирова. Лопаты с ведрами уплыли в село Кукуево – пункт приема цветного и черного лома. Воры свинтили, смотали, срезали металл, где смогли. Пришли весной хозяева – супчик не замутить, не похлебать. Не укрыться с соседкой одеялом. Многие не выстояли, побросали участки. Их распахал и засадил картошкой председатель.

Вечером на родном этаже Глеб недорого распродал сторожевой тулуп, настольную лампу и гитару. Остальное вместил чемоданчик. Соседям налил коньяка, но сам выпил умеренно.

Ночью приснились молодые, с фотографии, мама и отец.

* * *

На следующий день в десять утра Чуприн улыбнулся Лидии. Забавно наблюдать эмоции на откровенном лице женщины.

– Ты поверила, что отдам деньги?

Лицо испугалось, Чуприн развеселился.

– Зачем они ему? Любит пошутить, вот и посмеёмся.

– Вы…

– Да. Поедем разбираться, если не струсит. А за ним никто не стоит, такова правда жизни.

Лицо мгновенно опечалилось, и Чуприн рассмеялся.

– Где он, кстати?

Печаль Лидии перешла в тревогу, и Чуприн хмыкнул.

– Может, заболел? Позвони.

Лидия принялась крутить диск телефона и говорить алё.

– Годунова, пожалуйста. Съехал? Василий Михайлович, съехал!

Чуприн выглянул в коридор.

– Струсил, понятно.

Они прождали полчаса.

– Ладно, – подобрел Чуприн. – Обналичу деньги – получишь новый холодильник.

Лидия засияла лампочкой, но погасла.

– А вы премию обещали.

– Обещал.

– А холодильник отдельно?

– Не отдельно, а дополнительно к премии. Легче дышать стало? – Чуприн достал сигареты. – Позвони, кстати, в банк.

Сияющая Лидия схватила телефон. Когда Чуприн вернулся из курилки, лицо женщины выражало непонимание.

– Василий Михайлович, денег нет!

– Как нет? – Чуприн отяжелел, а глаза придавили Лидию.

– Годунов отправил на Украину. Вернул обратно.

Даже сильные люди столбенеют от шока. Чуприн положил руки на стол и уставился прямо. Подошёл к сейфу, открыл, печать лежала на месте.

– Спроси в банке, Годунов там?

– Да!

– Что да?

– Годунов ходит по банку.

Чуприн схватил трубку как осенний гриб.

– Женя… меня обокрали… в двадцати минутах, останови встречный автобус.

Он достал из стола фото и разорвал надвое. Половинку принялся многократно копировать. Вторую Лидия подобрала с пола и захохотала.

* * *

Банк открылся в десять, чемодан Глеба обязали сдать в камеру хранения. Заполняя платёжку, пальцы не дрожали. Деревянная печать вкусно окунулась в штемпельную краску и чмокнула бумагу. Проба получилась хорошей, не отличить от оригинала. Глеб надавил печатью бланк, расписался, и платёжное поручение легло в операционное окно.

Постояв в очереди, он подал управляющей справку на возврат займа. Освоение средств невозможно, привлечение было ошибкой.

– Понятно, – ответила управляющая.

Чуприн потребует остановить платёж, и ему откажут.

Двенадцать часов пробило, пора и убегать. Банк этот вырос в чистом поле, недалеко шоссе с автобусной остановкой. Местность просматривается, но в километре по шоссе темнеет посёлок. Туда Глеб потрусил через поле, прокачивая воздухом лёгкие.

Деревенские дворы приближались медленно, но Глеб успел шагнуть за вывешенное бельё, когда к банку подъехал джип. Вдруг кто-нибудь направит бандитов сюда? Глеб оглянулся на дом, в окне белело лицо хозяина. Спасать он не бросится. После томительного ожидания джип сорвался обратно в город.

Хозяин высунулся в форточку и крикнул:

– Ты чего?

– Снимаю бельё, в чемодан складываю.

– Подожди, волкодава спущу.

В доме удушливо залаяла собака, Глеб побежал вдоль разбитой улицы. На шоссе показываться нельзя. Увидев сырой и уютный промежуток между сараями, Глеб уселся там на чемодан. Пришёл волкодав и опустил на колени мохнатую голову. Глеб аккуратно погладил и почувствовал счастье. Волкодав убежал, а Глеб остался мокнуть под мелким дождиком.

Наконец затрещал двигатель. Огорчённый пенсионер хотел домой, но деньги пересилили. Запорожец помчал Глеба в противоположную от города сторону. Потянуло в сон, и глаза закрылись. А когда открылись, увидели пятиэтажки. Глеб высадился в городке, где останавливается томский поезд.

На телефонном узле он заказал Украину, там кончался обед, от трубки пахло борщом. Бухгалтерша привычно обругала и пригрозила милицией. Доброжелательные слова Глеба остановили женщину. И она совсем замолкла.

– Деньги отправлены, теперь смысла вас убивать нет.

Бандиты напрасно разглядывали авиапассажиров на Москву и Петербург. Полупустой плацкартный вагон увозил Глеба в Томск. Студентов и цыганку он не боялся.

Чересчур прямолинеен Чуприн: деньги не отдать, бухгалтершу убить, опасного человека уничтожить независимо от нового опыта. Но и Глеб любит простые решения, например, печать подделать. В студенческом общежитии режут по оттиску быстро и дорого.

А бухгалтерша не так проста, раз убереглась от страшной угрозы. Допустим, она консервативна, делает одно и то же. Значит, есть другой потенциал спасения. Узнать бы, в чём он?

Ночью Глеб вылетел из Томска в Москву. Темнота осталась внизу, а на десяти тысячах метров проглянуло солнце.