Текст книги "Отечественная и зарубежная психология религии: параллели и пересечения в прошлом и настоящем"

Религиозные переживания оказались в фокусе интереса психологии религии с самого начала ее становления как самостоятельной дисциплины – нередко ее называли «наукой о религиозном опыте»[17]17
  Sanctis S., de. Religious Conversion, a Bio-Psychological Study. N. Y., 1927. P. 11.


[Закрыть]. Тем не менее уже тогда опытная сторона религиозности стала дискуссионным вопросом: «голод по фактам»[18]18
  См.: Koepp W. Einfuhrung in das Studium der Religionspsychologie. Tubingen, 1920. S. 46–49.


[Закрыть] разделил психологов религии на сторонников различных по своему характеру методов сбора и анализа материала – от лабораторных тестов и анкетных опросов с последующей статистической обработкой данных до претендующих на неменьшую научную строгость экспериментальных интроспективных техник. При всем многообразии существовавших в конце XIX – первой половине XX в. подходов особого внимания в контексте настоящей статьи заслуживают три из них, разработанные и популяризированные в рамках трех «школ» психологии религии – американской, немецкой и французской – и определенным образом связанные с тремя методологическими подходами в психологии вообще – так называемыми «гальтоновской моделью», «лейпцигской моделью» и «клинической экспериментальной моделью» эмпирических исследований[19]19
  См.: Lamiell J. T. Rethinking the Role of Quantitative Methods in Psychology // Rethinking Methods in Psychology / Ed. by J. A. Smith, R. Harrе, L. van Langenhove. L.: SAGE Publications, 1995. P. 143–161; а также: Danzinger K. Constructing the Subject: Historical Origins of Psychological Research. Cambridge, 1990.


[Закрыть]. Ниже мы рассмотрим ключевые черты и основных представителей данных подходов.

Анкетные исследования и статистический анализ

Общепризнанными «пионерами» в области «эмпирической психологии религиозного опыта»[20]20
  См.: Coe G. A. The Spiritual Life Studies in the Science of Religion. N. Y., 1900.


[Закрыть] стали представители так называемой «Кларкской школы религиозной психологии»[21]21
  Pratt J. B. The Psychology of Religion // The Harvard Theological Review. 1908. Vol. 1/4. Р. 436. Подробнее см.: Vande Kemp H. G. Stanley Hall and the Clark School of Religious Psychology // American Psychologist. 1992. Vol. 47/2. Р. 290–298.


[Закрыть] – группы ученых, сформировавшейся в конце XIX в. вокруг первого президента Университета Кларка (Массачусетс), одного из основателей американской психологии религии Грэнвилла Стэнли Холла (1844–1924). Но если Холл и пытался в свое время провести исследования опытов обращения и разновидностей религиозного страха методом интервьюирования[22]22
  См.: Hall G. S. The Moral and Religious Training of Children and Adolescents // The Pedagogical Seminary. 1891. Vol. 1/2. P. 205; Idem. A Study of Fears // The American Journal of Psychology. 1897. Vol. 8/2. P. 228–232.


[Закрыть], то первенство здесь все же принадлежит его «ученикам» – Эдвину Диллеру Старбаку (1866–1947) и Джеймсу Генри Леубе (1868–1946)[23]23
  Степень влияния Холла на Старбака и Леубу зачастую преувеличивается: по признаниям обоих, он скорее препятствовал их интересу к психологии религии и тем более к эмпирическим исследованиям религиозных переживаний (см.: Starbuck E. D. Religion’s Use of Me // Religion in Transition / Ed. by V. Ferm. N. Y., 1937. P. 222–233; Leuba J. H. The Making of a Psychologist of Religion // Religion in Transition. P. 180–181).


[Закрыть], параллельно и независимо друг от друга начавшим использовать анкетные опросы, но в конечном счете пришедшим к разным методологическим программам.

Э. Д. Старбак приступил к «чисто эмпирическому»[24]24
  Starbuck E. D. The Psychology of Religion: An Empirical Study of the Growth of Religious Consciousness. L., 1911 [1899]. P. xii.


[Закрыть] изучению религиозных переживаний, а именно опытов обращения, еще в Гарвардском университете, где он в 1893 г. с данного без особого энтузиазма позволения Уильяма Джеймса[25]25
  См.: James W. Preface // Starbuck E. D. The Psychology of Religion: An Empirical Study of the Growth of Religious Consciousness. P. vii.


[Закрыть] запустил свою первую анкету. Изначально она состояла из 20 вопросов, разделенных на три части: в части А содержались вопросы, связанные с опытами внезапного обращения, в части B – вопросы, связанные с более плавным процессом «религиозного роста» и, наконец, в части «С» – вопросы, направленные на выяснение дополнительной информации о субъекте и его социальной среде[26]26
  Cм.: Starbuck E. D. A Study of Conversion // The American Journal of Psychology. 1897. Vol. 8/2. P. 269–270.


[Закрыть]. Собранные Старбаком данные легли в основу двух объемных статей, опубликованных в «The American Journal of Psychology» в январе и октябре 1897 г. соответственно[27]27
  Starbuck E. D. Some Aspects of Religious Growth // The American Journal of Psychology. 1897. Vol. 9/1. P. 70–124; Idem. A Study of Conversion. P. 268–308.


[Закрыть] и вошедших впоследствии в его знаменитую работу «Психология религии»[28]28
  Starbuck E. D. The Psychology of Religion: An Empirical Study of the Growth of Religious Consciousness.


[Закрыть], надолго ставшую эталоном в области эмпирических исследований религиозных переживаний в американской психологии религии[29]29
  Нередко эту работу называют точкой отсчета американской психологии религии вообще. См., например: Clark W. H. The Psychology of Religion: An Introduction to Religious Experience and Behavior. N. Y.: Macmillan, 1958. P. 7.


[Закрыть]. Старбак следующим образом описывал цель своих изысканий: «Главный, основополагающий принцип состоял в том, что исследование должно иметь дело в первую очередь с непосредственным религиозным опытом индивидов, не столько с их теориями о религии, сколько с их действительными опытами»[30]30
  Starbuck. Religion’s Use of Me. P. 222–223. Курсив Э. Старбака.


[Закрыть]. Другими характерными чертами его подхода стали акцент на «типичных случаях» и «индуктивный», или «научный», метод[31]31
  Starbuck. A Study of Conversion. P. 268.


[Закрыть], позволившие ему в полной мере использовать статистический анализ полученных данных. Впоследствии интерес Старбака распространился и на другие разновидности религиозных опытов, – в частности, на мистические переживания[32]32
  Starbuck E. D. An Empirical Study of Mysticism // Proceedings of the Sixth International Congress of Philosophy: “Harvard University, Cambridge, Massachusetts, United States of America, September 13, 14, 15, 16, 17, 1926” / Ed. by E. S. Brightman. N. Y., 1927. P. 87–94.


[Закрыть] и опыты божественного присутствия[33]33
  К сожалению, большая часть данных, собранных Старбаком в этот период, была утеряна (см.: Starbuck. Religion's Use of Me. P. 235–237). Тем не менее некоторые полученные под руководством Старбака результаты легли в основу работ его учеников, см., например: Mudge E. L. The God Experience: A Study in the Psychology of Religon. Cincinnati, 1923.


[Закрыть].

Если внимание Старбака занимала в первую очередь «репрезентативная выборка» религиозных переживаний, то его коллегу Джеймса Леубу[34]34
  Леуба опубликовал результаты своих исследований в 1896 г., т. е. на год раньше Старбака, в статье «Исследование психологии религиозных феноменов» (Leuba J. H. A Study in the Psychology of Religious Phenomena // The American Journal of Psychology. 1896. Vol. 7/3. P. 309–385), и в том же году защитил диссертацию под одноименным названием, впоследствии расценив ее как «первую попытку подвергнуть религиозный опыт научному анализу с точки зрения современной психологии» (Leuba. The Making of a Psychologist of Religion. P. 180–181).


[Закрыть], также интересовавшегося «фактами непосредственного религиозного опыта»[35]35
  Leuba J. H. Introduction to a Psychological Study of Religion // The Monist. 1901. Vol. 11/2. P. 196.


[Закрыть], привлекало «индивидуальное религиозное сознание» – «исключительное», а не «типичное»: он, как и Джеймс[36]36
  В этом отношении «индивидуальный психологический метод» Леубы (Ibid. P. 196) действительно сближался с методом «крайних» случаев Джеймса (Джеймс. Указ. соч. C. 40). Отметим, что последнего эмпирические исследования не очень интересовали: он скорее склонялся к герменевтике, полагаясь на «человеческие документы» – «свидетельства людей, глубже других ушедших в религиозную жизнь и способных дать себе сознательный отчет в своих идеях и побуждениях» (Там же. C. 14). Несмотря на то что Джеймсу не удалось сформировать вокруг себя какой-либо школы, его интерес к «классикам» религиозного опыта нашел свое своеобразное продолжение. Так, Й. Шлютер, считавший личные документы и биографические сведения ключевыми источниками, предлагал изучать индивидуальное развитие религиозного опыта (см.: Schluter J. Religionspsychologische Biographienforschung // Archiv fur Religions– psychologie. 1914. Bd. 1/1. S. 206–210). Впоследствии метод «личных документов» был расценен Г. Оллпортом как один из основополагающих способов исследования «самой субъективной сферы опыта» – области «религиозной жизни» (Allport G. W. The Use of Personal Documents in Psychological Science. N. Y., 1942. P. 5–7, 38). Тем не менее акцент Джеймса на «наиболее выраженных», зачастую экстремальных и патологических случаях не раз становился предметом острой критики (см., например: Koepp. Op. cit. S. 74).


[Закрыть], полагал, что «интенсивные психические феномены, благодаря самой своей выразительности, обнаруживают то, что остается неясным в менее интенсивных и более долговременных состояниях»[37]37
  Leuba. A Study in the Psychology of Religious Phenomena. P. 312.


[Закрыть]. Эта установка обусловила и выбранный метод: несмотря на то что Леуба неоднократно упоминает о собственных анкетных исследованиях, особенно в начале своей научной карьеры[38]38
  См., например: Leuba J. H. Introduction to a Psychological Study of Religion. P. 195225; Idem. A Study in the Psychology of Religious Phenomena. P. 309–385; Idem. The Contents of Religious Consciousness // The Monist. 1901. Vol. 11/4. P. 536–573.


[Закрыть], использует он собранные с их помощью данные достаточно редко и только для качественного, а не количественного анализа[39]39
  См.: Leuba J. H. The Development of Emotion in Religion // The Harvard Theological Review. 1912. Vol. 5/4. P. 532. Для сравнения отметим, что если в своей «Психологии религии» Старбак опирается на выборку из 1265 респондентов, то в диссертации и статье 1896 г. Леубы проводится анализ 13 описаний религиозных переживаний, собранных в результате опроса, и 8 автобиографических описаний, взятых из религиозной литературы. Более того, анкетные опросы Леуба проводил в основном среди религиозных лидеров и «профессионалов» (см.: Starbuck. The Psychology of Religion: An Empirical Study of the Growth of Religious Consciousness. Р. 12–16, 21–27; Leuba. A Study in the Psychology of Religious Phenomena. P. 371).


[Закрыть], проявляя со временем все меньший интерес к эмпирике и фокусируясь на исторических источниках – примером тому является его классический труд о мистицизме[40]40
  Leuba J. H. The Psychology of Religious Mysticism. L.: Kegan Paul, Trench & Co. Ltd., 1925.


[Закрыть].

Анкетный метод нашел активного сторонника скорее в лице еще одного «пионера» американской психологии религии Джорджа Альберта Коу (1862–1951), стремившегося выявить «средние показатели и тенденции в религиозной жизни»[41]41
  Coe. Op. cit. P. 13–14.


[Закрыть]. Однако главная его заслуга, что он стал, по-видимому, первым, кто попытался совместить анкетные опросы, субъективность которых подчеркивал[42]42
  См.: Ibid. P. 14–15.


[Закрыть], с лабораторными исследованиями религиозных переживаний. Так, Коу использовал гипноз, чтобы выявить некоторые психофизиологические особенности, в частности степень внушаемости испытуемых, и определить их взаимосвязь с различными религиозными состояниями[43]43
  См.: Ibid. P. 141–143, 164–204.


[Закрыть]. Впрочем, его вышеупомянутые современники также прибегали к экспериментальным или скорее квазиэкспериментальным планам исследования. Классическим примером стал эксперимент Джеймса Леубы с индукцией «ощущения присутствия», возникающего в условиях относительной сенсорной изоляции (в темной комнате с закрытыми глазами) и разделяющего один и тот же, с его точки зрения, психический механизм с религиозными опытами «божественного присутствия»[44]44
  См.: Leuba. The Psychology of Religious Mysticism. P. 282–285.


[Закрыть]. Эдвин Старбак, по-видимому, был одним из первых применивших экспериментальные методы к исследованию мистических переживаний: он разработал дихотомическую шкалу для оценки «мистической установки» субъектов и подвергал их разнообразным психофизиологическим тестам в лабораторных условиях[45]45
  См.: Starbuck. An Empirical Study of Mysticism. P. 88–90. Исследования Старбака показали, что по сравнению с контрольными группами «мистики» легче поддаются внушению, отличаются меньшим уровнем интеграции личности и испытывают затруднения в координации движений при выполнении заданий, требующих длительных ментальных усилий и изобретательности, например, при прохождении пяти различных лабиринтов с возрастающей сложностью и т. п. Кроме того, он выявил положительные корреляции между «мистической установкой» и рядом социальных и индивидуальных факторов: верой в личного Бога, религиозной подготовкой, участием в религиозных практиках и молодежных церковных движениях и т. п. (Ibid. P. 90–93). Подробнее см. диссертацию ученика Старбака Р. Д. Синклера: Sinclair R. D. A Comparative Study of Those who Report the Experience of the Divine Presence and Those who Do Not. Iowa: University of Iowa, 1928.


[Закрыть]. Тем не менее эти исследования еще не были непосредственным образом направлены на воспроизведение религиозных или «около– религиозных» переживаний в лаборатории: подобные попытки стали характерным признаком скорее континентальной психологии религии (см. ниже).

В конечном счете Старбаку, Леубе и Коу удалось популяризировать анкетный метод и количественные исследования религиозных опытов: в 1910 -20-х гг. анкетные опросы и статистические подсчеты стали отличительной чертой американской психологии религии – главным образом работ учеников и последователей Старбака: Эдварда Эймза[46]46
  Ames E. S. The Psychology of Religious Experience. Boston; N. Y., 1910. Р. 211, 239240, 370.


[Закрыть], Элмера Кларка[47]47
  Например: Clark E. T. The Psychology of Religious Awakening. N. Y., 1929.


[Закрыть], Ли Маджа[48]48
  Mudge. Op. cit.


[Закрыть] и др., стремившихся рассмотреть специфику религиозных переживаний в детстве, подростковом возрасте и зрелости, создать типологию мистических опытов и опытов религиозного обращения, определить влияние, оказываемое на них факторами социального климата и индивидуального развития. Безусловно, не все разделяли энтузиазм в отношении таких количественных исследований. В числе недостатков указывались неполнота и субъективность собранного материала, обусловленные либо его интроспективной природой, либо «непрофессионализмом» или «нечестностью» респондентов, нерепрезентативность выборки, опасность включения вопросов суггестивного характера, неспособность отличить корреляцию от настоящих каузальных объяснений, ограничение анализа лишь внешними признаками и симптомами и т. д.[49]49
  См.: Stratton G. M. Psychology of the Religious Life. L.: George Allen & Co., 1911. P. v; Conklin. Op. cit. P. 40–43; PinardH. Les mdthodes de la psychologie religieuse // Revue ndo-scolastique de philosophie. 1923. T. 99. P. 266–270; Wundt W. Uber Ausfrageexperimente und uber die Methoden zur Psychologie des Denkens // Psychologische Studien. 1907. Bd. 3. S. 301–360. Подробнее о ранних попытках использования анкетного метода и статистического анализа в психологии религии см.: Crapps R. W. An Introduction to Psychology of Religion. Macon, Georgis, 1986. Р. 105–112; Hay D. Psychologists Interpreting Conversion: Two American Forerunners of the Hermeneutics of Suspicion // History of the Human Sciences. 1999. Vol. 12/1. P. 55–72.


[Закрыть] Впрочем, основоположники и сторонники указанных методов осознавали данные проблемы и указывали на границы их применения[50]50
  См.: Leuba. A Study in the Psychology of Religious Phenomena. P. 438–439.


[Закрыть]. Настороженное и зачастую враждебное отношение к «американским» методам было свойственно континентальной психологии религии, представители которой или констатировали их полную несостоятельность[51]51
  См.: Schneider C. Studien zur Mannigfaltigkeit des religiosen Erlebens // Archiv fur Religionspsychologie. 1929. Bd. 4/1. S. 24–37.


[Закрыть], или же предлагали подкреплять лабораторными исследованиями – от клинических испытаний до экспериментальной интроспекции[52]52
  См.: Koepp. Op. cit. S. 52–53, 73–74; Pinard. Op. cit. P. 270–274.


[Закрыть].

Религиозный опыт в лаборатории: экспериментальная интроспекция

Экспериментальная интроспекция, или «чистое наблюдение», отличала немецкоязычную психологию религии, став в конечном счете характерным признаком сформировавшейся в 1910-е гг. под влиянием лютеранского теолога и психолога Карла Гиргензона (1875–1925) Дерптской школы[53]53
  Однако институционально закрепиться ее представителям удалось только после смерти К. Гиргензона, когда в 1929 г. бал создан Дерптский немецкий институт психологии религии. См.: Lorenzsonn H. Die Dorpater religionspsychologische Schule // Archiv fur Religionspsychologie. 1936. Bd. 10/1. S. 256–270; SteinwandE. Das Dorpater deutsche Religionspsychologische Institut // Archiv fur Religionspsychologie. 1914. Bd. 5/1. S. 309–311; Wulff D. M. Experimental Introspection and Religious Experience: The Dorpat School of Religious Psychology // Journal of the History of the Behavioral Sciences. 1985. Vol. 21. P. 131–150.


[Закрыть] (совр. Тарту), объединявшей ряд географически разбросанных – от Прибалтики и Германии (в частности, с центрами в Берлине, Лейпциге и Грайфсвальде) до Дании и Норвегии – ученых и институций[54]54
  См.: Lorenzsonn. Op. cit. S. 258–259.


[Закрыть]. Ознаменовала же появление нового метода вышедшая в 1914 г. в первом номере журнала «Archiv fur Religionspsychologie» – ставшего впоследствии «рупором» данного подхода – статья Вильгельма Штэлина (1883–1975)[55]55
  Stahlin W. Experimented Untersuchungen uber Sprachpsychologie und Religionspsychologie // Archiv fur Religionspsychologie. 1914. Bd. 1/1. S. 117–194.


[Закрыть], некогда бывшего ассистентом основоположника немецкой психологии религии Вильгельма Вундта, но адаптировавшего метод систематической экспериментальной интроспекции, разработанный лидером Вюрцбургской школы Освальдом Кюльпе, для исследований религиозных переживаний[56]56
  См.: Wulff. Experimental Introspection and Religious Experience: The Dorpat School of Religious Psychology. P. 132. Безусловно, метод Вюрцбургской школы был не единственной техникой самонаблюдения в психологии религии: в частности, стоит упомянуть о попытках изучать религиозные переживания посредством феноменологической интроспекции, характерной для гештальт-психологии и предполагавшей привлечение в качестве испытуемых неподготовленных, или «наивных», субъектов (см.: Schneider. Op. cit. S. 19–42).


[Закрыть].

В общих чертах метод Штэлина сводился к следующим моментам: сначала «испытуемым» в качестве стимульного материала предъявляли короткие отрывки из произведений религиозного характера (от работ религиозных философов и писателей, таких как Фихте или Кьеркегор, до проповедей мистиков, например Майстера Экхарта, и религиозной поэзии), после чего они рассказывали об испытанных в процессе чтения переживаниях (не всегда религиозного характера[57]57
  Сторонники экспериментальной интроспекции подчеркивали невозможность индукции полноценного религиозного опыта в лаборатории и зависимость «религиозного» характера опыта от религиозности субъекта (см.: Stahlin. Op. cit. S. 118–119; Girgensohn K. Der seelische Aufbau des religio sen Erlebens: eine religionspsychologische Untersuchung auf experimenteller Grundlage. Leipzig: S. Hirzel, 1921. S. 11–13).


[Закрыть]) – либо в свободной форме, либо в форме полуструктурированного интервью[58]58
  См.: Stahlin. Op. cit. S. 118–131.


[Закрыть]. Такая методика предъявляла особые требования к испытуемым, к экспериментатору и к организации эксперимента: например, у испытуемых должны были быть способности к самонаблюдению, «правильному», лишенному собственной интерпретации и субъективной оценки воспроизведению отдельных переживаний и длительной концентрации внимания[59]59
  Как отмечает Штэлин, испытуемые не должны отвлекаться в течение всего эксперимента – довольно редко в его практике встречающийся талант, особенно среди представительниц женского пола (см.: Ibid. S. 121–122).


[Закрыть], предварительная подготовка в психологии, в частности в области интроспективных техник, и доверительные отношения с экспериментатором[60]60
  См.: Ibid. S. 121–126.


[Закрыть].

Цель подобного подхода состояла в устранении неизбежного в противном случае методологического разрыва между исследователем и изучаемой им реальностью[61]61
  См.: Girgensohn. Op. cit. S. 6–7.


[Закрыть]. Кроме того, экспериментальная интроспекция позволяла проводить компаративный анализ опытов современников и исторических описаний религиозных переживаний. Примером такового стала, в частности, начатая К. Гиргензоном и завоевавшая популярность линия исследований: сравнение мистических опытов, представленных в классической религиозной литературе, и «околомистических» состояний сознания, описанных в собранных в ходе экспериментов протоколах[62]62
  Гиргензон выявлял между ними множество параллелей, особенно касающихся сенсорных и псевдосенсорных элементов опыта, но отказывался признавать их идентичность. В частности, он утверждал, что подлинный экстаз отличается от маргинального (пограничного) состояния сознания (Reinbewusstsein) тем, что он предполагает, во-первых, своего рода нарастание интенсивности и, во-вторых, своеобразное качественное преобразование опыта – приостановку всех повседневных функций сознания (см.: Ibid. S. 584–671).


[Закрыть]. Впоследствии ученик Гиргензона Вернер Грюн (1887–1961) включил мистические опыты в континуум состояний сознания, предложив так называемую «Таблицу ступеней мистического погружения», основанную на феноменологической связи между «я» мистика и объектом его переживания[63]63
  См.: Gruehn W. Religionspsychologie. Breslau, 1926. S. 69. «Таблица» Грюна опиралась на «Таблицу состояний сознания» З. Бена, отображавшую континуум состояний от гипоактивности через состояние «нормального бодрствования» до гиперактивности («сверхбодрствования») – последняя включала в себя в том числе состояния мистического покоя и экстаза (см.: Behn S. Ueber das religiose Genie // Archiv fur Religionspsychologie. 1914. Bd. 1/1. S. 45–67; а также: Gins K. Werner Gruehn – ein Wegberei– ter fur experimentelle Forschung an Mystik und Ekstase // Archiv fur Religionspsychologie. 1990. Bd. 19/1. P. 219–242).


[Закрыть], и обозначив выделенные экспериментальным путем две характеристики мистически-экстатического состояния – «нахождение вне себя» и «удвоение “я”»[64]64
  Gruehn W. Das Werterlebnis: Eine religionspsychologische Studie auf experimenteller Grundlage. Leipzig, 1924. S. 174–184.


[Закрыть]. В послевоенные годы эта линия продолжала развиваться учеником Грюна Куртом Гинсом, пытавшимся совместить «микроскопическое», т. е. экспериментальное, и «макроскопическое», т. е. неэкспериментальное, исследование мистики и провести дальнейшую дифференциацию ступеней мистического погружения[65]65
  См.: Gins K. Experimentell untersuchte Mystik – fragwurdig? // Archiv fur Religionspsychologie. 1967. Bd. 9/1. S. 213–248.


[Закрыть].

Конечно, подобная методология не могла не вызывать вопросов – с самого начала экспериментальная интроспекция сталкивалась с жесткой критикой, которая, если говорить современным языком, сводилась к сомнениям в «экологической валидности» проводимых ее представителями экспериментов и к обвинениям в ненаучности и неточности интроспективных техник, их сложности и ограниченности потенциального применения, а также в редукционизме и нерепрезентативности выборки[66]66
  См., например: Koepp W. Op. cit. S. 55–63, а также: WulffD. M. Experimental Introspection and Religious Experience: The Dorpat School of Religious Psychology. P. 145-147; Diskussionsbeitrag zu dem Vortrag von K. Gins: Experimentell untersuchte Mystik – fragwurdig? // Archiv fur Religionspsychologie. 1967. Bd. 9/1. S. 249–250; Gins K. Analyse von Mystiker-Aussagen zur Unterscheidung christlicher und ekstatischer Erlebnisweise: Eine Untersuchung aufgrund experimenteller Introspektion // Archiv fur Religionspsycholo– gie. 1982. Bd. 15/1. P. 157.


[Закрыть]. В конечном счете экспериментальная интроспекция в различных своих вариациях утратила популярность: как под влиянием исторических обстоятельств, так и в связи с изменением методологического климата – в настоящее время число ее сторонников в основном ограничивается немногочисленными представителями феноменологической психологии религии[67]67
  См., например: Wulff D. M. Phenomenological Psychology and Religious Experience // Handbook of Religious Experience / Ed. by R.W. Hood. Birmingham, Alabama: Religious Education Press, 1995. P. 183–199.


[Закрыть] и так называемой нейрофеноменологии[68]68
  Пример таких исследований – антропологическая школа «биогенетического структурализма» Чарльза Лафлина, предлагающего применять для анализа измененных состояний сознания «опытное созерцание» (maturecontemplation) – метод, восходящий, по мнению Лафлина, к феноменологической традиции Э. Гуссерля, но скорее напоминающий аналитическую интроспекцию Э. Титченера. Любопытно, что Лафлин, как и Титченер, придерживается структуралистского, «анатомического» взгляда на сознание (правда, опираясь уже на его квантовую метафору) и пытается найти некие «элементарные» компоненты опыта. Подробнее см.: Малевич Т. В. Нейрофеноменологический подход к изучению религиозного опыта в биогенетическом структурализме Ч. Лафлина и Ю. д’Аквили // Феноменология религии: между сакральным и профанным / Под ред. А. В. Белокобыльского, О. С. Киселева. Донецк, 2011. С. 149–160.


[Закрыть].

Клинические исследования: психопатология религиозного опыта

Еще одно популярное направление было представлено в основном французской (а также и американской) школой психологии религии, опиравшейся на клинические исследования и психиатрию и приравнивавшей религиозные, в первую очередь мистические и экстатические, переживания к различного рода патологиям и перверсиям – феноменам психического автоматизма, истерии, неврастении, сомнамбулизму, эротомании, эпилепсии и т. д.[69]69
  См., например: Janet P. Les obsessions et la psychasth6nie. T. II. P.: Alcan, 1903. Р. 469–491, 506–509; Leroy E.-B. Interp^tation Psychologique des “Visions Intellectuelles” chez les Mystiques Chrdtiens // Revue de l’histoire des religions. 1907. T. 55. P. 1–50; Sward K. Temperament and Religious Experience // The Journal of Social Psychology. 1931. Vol. 2/3. P. 374–396.


[Закрыть] Можно сказать, что данное направление прочно оформилось уже к концу XIX в.: об этом свидетельствует резкая критика Уильямом Джеймсом «медицинского материализма»[70]70
  Джеймс. Указ. соч. С. 20–30.


[Закрыть] – его крайней формы, использующей «патологический»[71]71
  Murisier E. Les maladies du sentiment religieux. P.: F Alcan, 1903. P. 4.


[Закрыть], полагающийся на психофизиологию метод, который, с точки зрения его сторонников (например, Эрнеста Мюризье), был единственным «экспериментальным» и «объективным» способом выявить так называемые «предельные элементы религии»[72]72
  Ibid. P. 2–4.


[Закрыть].

Популяризации патологической и психофизиологической интерпретации религиозных и мистических опытов в значительной мере способствовала уже упомянутая работа «Психология религиозного мистицизма» (1925) Джеймса Леубы[73]73
  Leuba. The Psychology of Religious Mysticism.


[Закрыть]. Анализируя автобиографические описания мистических переживаний, содержащиеся в религиозной литературе, Леуба пришел к выводу, что религия в любой ее форме является следствием одной из двух групп человеческих инстинктов: во-первых, «страха и различных проявлений агрессии и отвращения» и, во-вторых, «любопытства и проявлений симпатии и любви». Свое наиболее полное воплощение эти инстинкты, по мнению Леубы, находят в мистическом опыте – «интимном общении с божественным Бытием»[74]74
  Ibid. P. 2–6, 280.


[Закрыть]. Более того, с его точки зрения, религиозный мистицизм, будучи «непосредственным продуктом физиологических причин», сам по себе направлен «на поддержание всевозможными способами и даже более полное удовлетворение фундаментальных потребностей», а именно потребностей (1) в самоутверждении и самоуважении; (2) в заботе; (3) в любви и моральной поддержке; (4) в покое; (5) в «органическом», чувственном или сексуальном наслаждении[75]75
  Ibid. P. 48, 157.


[Закрыть]. Причиной довольно ожесточенных споров стал последний пункт: утверждение, согласно которому наслаждения, описываемые мистиками как превосходящие все чувственные удовольствия, включают в себя «определенную активность половых органов», даже несмотря на то что Леуба допускал «чудесный трансформирующий эффект возвышенной интерпретации» подобных физиологических процессов[76]76
  Ibid. P. 138, 151–152.


[Закрыть].

Безусловно, степень акцента на патологических и биологических аспектах религиозных переживаний существенно варьировалась у различных представителей психофизиологического подхода, однако мы не будем подробнее останавливаться ни на их теориях и наблюдениях, ни на критике их концепций и методологии – эта тема чрезвычайно интересна, но она увела бы нас в сторону дискуссий о религиозном и патологическом и сместила бы фокус с психологии религии на психиатрию. Отметим лишь следующие характерные черты данных исследований. Во-первых, это акцент на патологических и экстремальных формах религиозного опыта, главным образом на экстатических состояниях и состояниях одержимости и медиумического транса[77]77
  См.: Janet. Op. cit. Р. 469–509; Leroy. Op. cit. P. 263–293.


[Закрыть]. Во-вторых, интерес к генезису религиозных переживаний, их биологическому субстрату и воздействию на психофизиологическое состояние субъектов. В-третьих, опора на анализ клинических случаев, в первую очередь посредством медицинского наблюдения[78]78
  См.: Ibid. P. 277–282.


[Закрыть], а также обращение к «личным документам» и биографическим источникам – дневникам, мемуарам, исторической литературе и т. д. Наконец, в-четвертых, активное использование «экспериментальных» техник (в основном – гипноза) для индукции религиозных и «околорелигиозных» переживаний[79]79
  См.: Janet. Op. cit.


[Закрыть].

«Взлет и падение» эмпирической психологии религии

Итак, с момента становления психологии религии как самостоятельной дисциплины вплоть до конца первой четверти XX в. происходил активный поиск методов изучения религиозного опыта, среди которых наибольшим спросом пользовались анкетные опросы, анализ клинических случаев и различные формы экспериментальной интроспекции, ставшие отличительными (но не исключительными) чертами американской, французской и немецкой школ психологии религии соответственно. Тем не менее, как отмечают многие авторы, уже с конца 1920-х гг. эмпирические исследования религиозного опыта – сначала в Америке, а впоследствии и в Европе – начинают стремительно терять свою популярность. Так, например, Абрахам Кронбах в обзоре литературы за 1926–1928 гг. говорит, что слышны только «имитаторы и любители поцитировать», и уподобляет психологию религии алхимии[80]80
  См.: Cronbach A. The Psychology of Religion: A Bibliographical Survey // The Psychological Bulletin. 1928. Vol. 25/12. P. 701–719. Ср.: Lorenzsonn. Op. cit. S. 259–261; Starbuck. Religion’s Use of Me. P. 250–253.


[Закрыть]. По-видимому, непосредственной причиной подобной ситуации, получившей с легкой руки Бенжамина Бейт-Халлами название феномена «взлета и падения» психологии религии[81]81
  См.: Beit-Hallahmi B. Psychology of Religion 1880–1930: The Rise and Fall of a Psychological Movement // Journal of the History of the Behavioral Sciences. 1974. Vol. 10. P. 84–90.


[Закрыть], стало отсутствие интереса в психологии не столько к религиозным переживаниям, сколько к религии в целом – как под воздействием исторических факторов, так и в связи с изменением методологических предпочтений, вызванным в том числе распространением бихевиоризма и позитивизма, ростом популярности психоанализа, «теологизацией» и «апологетизацией» психологии религии, субъективностью ее «философско-мистического подхода» и появлением пасторской психологии[82]82
  См.: Ibid.


[Закрыть].

Безусловно, метафора «взлета и падения» может быть ошибочной во многих отношениях[83]83
  См.: WulffD. M. Rethinking the Rise and Fall of the Psychology of Religion // Religion in the Making: The Emergence of the Sciences of Religion / Ed. by A. L. Molendijk and P. Pels. Leiden: Brill, 1998. P. 181–202.


[Закрыть] – пессимистичные оценки психологии религии действительно звучали и до этого. Так, обзорная статья Джеймса Биссетта Пратта за 1908 г. показывает, что особого «взлета» действительно не было: «Наши книжные полки и журналы загружены работами по “религиозной психологии”, ббльшая часть из которых на поверку оказывается не более психологической, чем анатомической или географической»[84]84
  Pratt J. B. Op. cit. P. 435.


[Закрыть]. Тем не менее эта метафора довольно точно описывает траекторию развития исследования религиозного опыта: в 1930–1950 гг. работы, посвященные эмпирическому изучению опытной стороны религии, являлись скорее исключением.

С 1950-х гг. наблюдается своего рода «возрождение» психологии религии, однако интерес к опытной стороне религиозности пробуждается только в 1960-х гг.[85]85
  Так, в 1950–1974 гг. публикации по религиозному опыту составили всего 10,6 % от всех публикаций по психологии религии, причем большинство из них пришлось на 1965–1969 гг. (см.: Capps D., Ransohoff P, Rambo L. Publication Trends in the Psychology of Religion to 1974 // Journal for the Scientific Study of Religion. 1976. Vol. 15/1. P. 23–25).


[Закрыть] Эмпирическое изучение религиозных опытов началось сразу с нескольких сторон и под воздействием ряда факторов, связанных, во-первых, с социологическими исследованиями религиозности, во-вторых, с пробуждением дилетантского интереса к экстатическим и мистическим переживаниям, в-третьих, с изобретением новых теоретических моделей религиозного опыта, в-четвертых, с расцветом на Западе так называемой «психоделической революции» и, в-пятых, с появлением новых методов в психофизиологии и нейронауках.

Религиозный опыт как измерение религиозности: социологические опросы

Одним из факторов, спровоцировавшим возобновление эмпирических исследований религиозного опыта, стало появление в социологии религии в 1960-х гг. многомерных моделей религиозности. Прототипической здесь стала модель американского социолога Чарльза Глока[86]86
  Глок выделил четыре измерения религиозности еще в 1958 г. (см.: Glock C. Y. The Religious Revival in America? // Religion and the Face of America: Papers of the Conference, Presented at Asilomar, Pacific Grove, California, November 28, 29 and 30, 1958 / Ed. by J. C. Zahn. Berkeley: University Extension, University of California, 1959. P. 2627), однако первым значимым эмпирическим исследованием в данной области, эксплицитно включавшим в себя «опытное измерение», по-видимому, стал опрос, проведенный американским социологом Герхардом Ленски. Он выделил «религиозные ориентации», в число которых входила «набожность» (devotionalism) – ориентация, подчеркивающая «непосредственное, личное общение с Богом через молитву и медитацию» и направленная на поиск «божественного руководства в повседневных делах»; для ее эмпирической оценки Ленски использовал два инструмента: шкалы частоты молитвы и частоты, с которой респондент рассчитывал на божественную помощь в трудных ситуациях (см.: Lenski G. The Religious Factor: A Sociological Study of Religion’s Impact on Politics, Economics, and Family Life. Garden City, 1963. P. 18–25, 57–58, 384–385). Мы не будем останавливаться на процессе становления многомерных моделей религиозности, поскольку он достаточно подробно освящен в русскоязычной литературе (см.: Пруцкова Е. Операционализация понятия «религиозность» в эмпирических исследованиях // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. 2012. № 2/30. С. 268–293; Карасева С. Г., Шкурова Е. В. Многомерный крос– сконфессиональный подход к исследованию религиозности в Беларуси: актуальность и концептуализация // Социология. 2012. № 3. С. 123–133).


[Закрыть], выделившего пять «центральных» измерений религиозности: ритуалистическое, идеологическое, интеллектуальное, результирующее и, наконец, опытное, или «религиозное чувство», – совокупность ожиданий в той или иной религиозной традиции относительно достижения «непосредственного знания предельной реальности» или переживания «какой-либо религиозной эмоции»[87]87
  Glock C. Y. On the Study of Religious Commitment // Religious Education: The official journal of the Religious Education Association. 1962. Vol. 57/S4. P. 98–104.


[Закрыть]. Последнее измерение, по мнению Глока, фиксировало далеко не только экстремальные разновидности религиозного опыта – в конечном счете он указал на четыре формы «религиозных чувств», с учетом которых и разработал индексы для их эмпирической оценки: 1) «беспокойство» как потребность в «основанной на трансцендентном идеологии», выражающаяся в желании верить, поиске смысла жизни и ощущении неудовлетворенности миром как он есть; 2) познание, т. е. способность постижения божественного; 3) доверие – ощущение, будто жизнь находится каким-то образом в руках божественной силы и этой силе можно довериться; 4) чувство «страха»[88]88
  См.: Ibid. P. 104–105; Glock C. Y., StarkR. Op. cit. Р. 31–32.


[Закрыть].

Впоследствии Глок развивал свою модель в соавторстве с Родни Старком, американским социологом, создавшим классическую «таксономию религиозного опыта»[89]89
  См.: Stark R. A Taxonomy of Religious Experience // Journal for the Scientific Study of Religion. 1965. Vol. 5/1. P. 97–116.


[Закрыть] (см. табл. 1) и сместившим акцент с его индивидуальной природы на социальный контекст. Первая задача, которую Старк возлагал на эмпирические исследования религиозных переживаний[90]90
  Отметим, что в своих исследованиях, в отличие от большинства авторов и сторонников многомерных моделей религиозности, Старк пытался совместить качественные и количественные методы сбора материала и полагался на эмические определения религиозного опыта, используя для этой цели открытые и закрытые вопросы (см.: Glock C. Y., StarkR. Op. cit. Р. 40–42).


[Закрыть], носила концептуальный характер и заключалась в выделении их ключевых подтипов – на основании разновидностей предполагаемого в религиозном опыте «контакта со сверхъестественной силой»[91]91
  Ibid. Р. 40–41.


[Закрыть]. В итоге Старк выявил четыре подтипа, варьирующихся по степени «интимности» такого социального взаимодействия: 1) человеческий агент только замечает присутствие божественного агента; 2) человеческий агент и божественный агент обоюдно замечают присутствие друг друга; 3) осознание обоюдного присутствия сменяется аффективным отношением, подобным любви или дружбе; 4) человеческий агент воспринимает себя в качестве доверенного лица божественного агента или в качестве его «содеятеля»[92]92
  Glock C. Y., Stark R. Op. cit. Р. 42–43.


[Закрыть]. Более того, Старк обнаружил тенденцию, подтверждающую, с его точки зрения, одномерность религиозного опыта как феномена: чем более «интимные» опыты человек испытывает, тем чаще он испытывает менее «интимные» его разновидности – как на уровне популяции, так и индивидуально[93]93
  См.: Ibid. Р. 60, 155–161.


[Закрыть]. В конечном счете эмпирическая проверка такого иерархического порядка стала одним из значимых направлений исследований религиозного опыта[94]94
  См., например: Currie R., KlugL. F., McCombs C. R. Intimacy and Saliency: Dimensions for Ordering Religious Experiences // Review of Religious Research. 1982. Vol. 24/1. P. 19–32; Burger G. K., Allen J. Perceived Dimensions of Religious Experience // Sociology of Religion. 1973. Vol. 34/4. P. 255–264.


[Закрыть].

Таблица 1. Таксономия религиозного опыта по Р. Старку[95]95
  Stark R. Op. cit. P. 115.


[Закрыть].

К сожалению, мы не имеем возможности рассмотреть прочие исследования опытного измерения религиозности в контексте ее многомерных моделей[96]96
  Прекрасная сводная таблица по 12 концепциям многомерной религиозности представлена в статье Г. де Йонга, Дж. Фолкнера и Р. Уорланда: DeJong G. F., Faulkner J. E., Warland R. H. Dimensions of Religiosity Reconsidered: Evidence from a Cross-Cultural Study // Social Forces. 1976. Vol. 54/4. P. 868.


[Закрыть], однако отметим свойственные им общие тенденции. Во-первых, это активное проведение опросов, развивающих концепцию Ч. Глока и Р. Старка, но использующих главным образом вопросы закрытого типа. Во-вторых, дальнейшая разработка разнообразных индексов и шкал для оценки опытного измерения (например, таких как «смысл жизни», «чувство защищенности», «значимость веры», «переживание близости или “единения” с божественным/трансцендентным», «чувство раскаяния», «ощущение божественного присутствия», «ощущение спокойствия/умиротворенности» и т. д.) и попытки установить их социологические корреляты[97]97
  См., например: Ibid. P. 866–889; Faulkner J. E., DeJong G. F. Religiosity in 5-D: An Empirical Analysis // Social Forces. 1966. Vol. 45/2. P. 246–254.


[Закрыть]. Тем не менее многомерные шкалы нередко получали и продолжают получать критические оценки: в частности, их противники указывают на отсутствие между измерениями независимых отношений, концептуальную и семантическую путаницу, в том числе касательно категорий опытного измерения, и т. д.[98]98
  См., например: Clayton R.R., Gladden J. W. The Five Dimensions of Religiosity: Toward Demythologizing a Sacred Artifact // Journal for the Scientific Study of Religion. 1974. Vol. 13/2. P. 135–143; Weigert A. J., Thomas D. L. Religiosity in 5-D: A Critical Note // Social Forces. 1969. Vol. 48/2. P. 260–263; а также: Пруцкова Е. Указ. соч. С. 277–280.


[Закрыть]

Феноменология религиозного опыта: открытые вопросы и контент-анализ

Возобновление исследований религиозных переживаний с помощью анкетных опросов, содержащих открытые вопросы (см. табл. 2), было спровоцировано любительским интересом со стороны английской писательницы Марганиты Ласки (1915–1988) в популярной работе «Экстаз: исследование некоторых светских и религиозных опытов»[99]99
  Laski M. Ecstasy: A Study of Some Secular and Religious Experiences. L., 1961. В 1980 г. Ласки опубликовала еще одну книгу, в которой продолжила исследование экстатических переживаний, но в их более умеренных и распространенных формах. См.: Laski M. Everyday Ecstasy. L.: Thames and Hudson, 1980.


[Закрыть]. Материал для анализа Ласки собирала на протяжении трех лет, интервьюируя субъектов – главным образом людей из ее социального окружения, – испытавших экстатические или мистические, опыты[100]100
  Признавая любительский характер своей работы, Ласки отмечает, что у нее не было ни возможности, ни цели делать выборку репрезентативной (см.: Laski M. Ecstasy: A Study of Some Secular and Religious Experiences. Р. 2, 9).


[Закрыть]. На вопрос «Знакомо ли Вам ощущение трансцендентного экстаза?» положительно ответило 60 респондентов из опрошенных 63 (26 мужчин и 37 женщин)[101]101
  См.: Ibid. Р. 9. Ласки попыталась распространить более сложную версию своей анкеты в рабочих районах Лондона, но из 100 разосланных ею анкет вернулось только 11, при этом 10 из 11 респондентов на вопрос «Испытывали ли Вы когда-нибудь чувство неземного экстаза?» ответили отрицательно (см.: Ibid. Р. 12).


[Закрыть]. На основании контент-анализа собранного материала, дополненного 49 описаниями экстатических состояний из религиозной и художественной литературы[102]102
  Как утверждает Ласки, она руководствовалась стремлением сделать выборку источников как можно более эклектичной (см.: Ibid. Р. 12).


[Закрыть], Ласки попыталась выявить определяющие характеристики и типы экстатических переживаний, установить их «триггеры», в числе которых в первую очередь оказались искусство, природа, секс, религия и – в меньшей степени – физические упражнения, творческая деятельность, «красота», рождение детей, научное познание, размышление и интроспекция, а также определить факторы, препятствующие возникновению экстатических переживаний, – так называемые «антитриггеры»[103]103
  См.: Ibid. Р. 5–56, 146, 174–206, 495.


[Закрыть]. В конечном счете она выделила следующие критерии экстатических состояний: их описания должны были содержать как минимум два выражения, указывающие на «чувство достигнутой цели» (такой, как единение, «новая жизнь», удовлетворение, радость, спасение, «новое или мистическое знание» и т. д.), и как минимум одно выражение, указывающее на «чувство потери» (например, исчезновение «различий, времени, места», «мирских забот», греховности, «я», «слов и / или образов» и т. п.), либо же на «псевдофизические» ощущения[104]104
  См.: Ibid. Р. 17–18, 37–44.


[Закрыть].

Работа Ласки хоть не отличалась профессионализмом[105]105
  Поводами для критики оказывались специфичность критериев экстаза, отсутствие статистических подсчетов, большое количество далеко идущих обобщений, предвзятость автора, – например, по отношению к опытам, вызванным приемом наркотических веществ (см.: Clark W. H. Op. cit. P. 107–108; Back K. W., Bourque L. B. Can Feelings Be Enumerated? // Behavioral Science. 1970. Vol. 15. P. 488; Greeley A. M. The Sociology of the Paranormal: A Reconnaissance. L.: Sage, 1975. Р. 55).


[Закрыть], но вновь пробудила интерес к анкетным исследованиям религиозных переживаний, показав их распространенность и «нормальность». В частности, именно она оказала значительное влияние на положительную трактовку Абрахамом Маслоу (1908–1970) мистических и религиозных опытов[106]106
  Подробнее о влиянии М. Ласки на А. Маслоу см.: Schmitt N. C. Ecstasy and Peak-Experience: W. B. Yeats, Marghanita Laski, and Abraham Maslow // Comparative Drama. 1994. Vol. 28/2. P. 167–181.


[Закрыть]. Маслоу включил их в спектр «пиковых», или «трансцендентных», или «экстатических», переживаний, играющих ключевую роль в «самоактуализации» личности[107]107
  Maslow A. H. Religions, Values, and Peak-Experiences. Columbus, 1964. Р. 19.


[Закрыть] и также ставших предметом эмпирического анализа[108]108
  См.: Wuthnow R. Peak Experience: Some Empirical Tests // Journal of Humanistic Psychology. 1978. Vol. 18/3. P. 59–75.


[Закрыть].

Кроме того, анкета Ласки, наряду с опросником Глока и Старка, легла в основу ряда исследований, проведенных в 1960-70-х гг. Например, полагаясь на эти опросники, американские ученые Курт Бэк и Линда Бурк попытались доказать возможность «научного», эмпирического и статистического, изучения религиозных опытов. В частности, изучая социологические корреляты и личные психологические факторы «экстатических» переживаний, они показали, что «религиозная» природа опыта определяется не его качественной спецификой, а социальным контекстом и используемыми респондентами референтами[109]109
  См.: Back K. W., Bourque L. B. Op. cit. P. 487–496; Bourque L. B. Social Correlates of Transcendental Experiences // Sociology of Religion. 1969. Vol. 30/3. P. 151–163; Bourque L. B., Back K. W. Values and Transcendental Experiences // Social Forces. 1968. Vol. 47/1. P. 34–38.


[Закрыть]. Кроме того, они постарались выделить триггеры религиозных и эстетических переживаний, среди которых оказались: 1) эстетическая ситуация; 2) общение с другими людьми; 3) деятельность или окружающая среда; 4) церковная служба, молитва или сновидение; 5) смерть, некое происшествие или событие, вызывающее патриотические чувства; 6) беспокойство; 7) какие-то перемены или желание перемен[110]110
  См.: Back K. W., Bourque L. B. Op. cit. P. 492.


[Закрыть].

Еще одним примером, опирающимся уже на анкету М. Ласки и модель пиковых переживаний А. Маслоу, стал анализ «паранормальных» опытов как религиозного, так и нерелигиозного характера, проведенный социологом и католическим священником Эндрю Грили (1928–2013). В том числе ему удалось выделить факторы мистических и экстатических переживаний (в частности, в детско-родительских отношениях) и обнаружить сильные положительные корреляции между мистическими опытами и уровнем психологического благополучия по шкале аффективного баланса Н. М. Брэдберна – методике исследования уровня психологического благополучия, основанной на самооценке положительных и отрицательных эмоций[111]111
  См.: Greeley A. M. Op. cit. Р. 8–19, 60–65.


[Закрыть].

Пожалуй, наиболее масштабная попытка дифференцировать религиозные переживания на основании описаний от первого лица – это многолетние исследования британского зоолога Алистера Харди (1896–1985), начатые им еще в 1920-е гг. За 50 лет изучения «человеческой экологии»[112]112
  См.: Hardy A. The Spiritual Nature of Man: A Study of Contemporary Religious Experience. Oxford: Clarendon Press, 1979. P. 2, 23–24.


[Закрыть] он смог собрать более 3 тыс. описаний и провести их классификацию, выделив в общей сложности 92 категории: 12 основных категорий, состоящих в свою очередь из множества подкатегорий. В число основных категорий он включал четыре разновидности сенсорных или «псевдосенсорных» ощущений (визуальные, слуховые, тактильные и обонятельные), экстрасенсорное восприятие, поведенческие изменения, когнитивные и аффективные элементы опыта, развитие опыта, динамические модели религиозного опыта, опыты сновидений, факторы, способствующие возникновению религиозных опытов, и, наконец, их «последствия»[113]113
  Ibid. P. 23–24.


[Закрыть]. В результате его деятельности в 1969 г. в Оксфорде был создан «Научно-исследовательский отдел по изучению религиозного опыта», до сих пор функционирующее подразделение (но под названием «Центр исследований религиозного опыта» и при Университете Уэльса в Лампетере), направленное на «изучение – настолько рациональное и научное, насколько это возможно, – современных описаний религиозных и духовных опытов и публикацию обнаруженных результатов» и содержащее в своем архиве порядка 6 тыс. описаний[114]114
  Alister Hardy Religious Experience Research Centre. URL: http://www.uwtsd.ac.uk/library/alister-hardy-religious-experience-research-centre/ (дата обращения: 01.05.2016).


[Закрыть]. Еще одним известным британским зоологом, связавшим свою деятельность с этой институцией и исследованиями религиозных состояний сознания, стал Дэвид Хэй, стремящийся выявить корреляции между психологическим здоровьем и религиозными переживаниями (как и Грили, с помощью шкалы Н. М. Брэдберна), установить социальные и индивидуальные факторы религиозного опыта и провести его классификацию[115]115
  См., например: Hay D. Religious Experience Amongst a Group of Post-Graduate Students: A Qualitative Study // Journal for the Scientific Study of Religion. 1979. Vol. 18/2. P. 164–182; Hay D., Morisy A. Reports of Ecstatic, Paranormal, or Religious Experience in Great Britain and the United States: A Comparison of Trends // Journal for the Scientific Study of Religion. 1978. Vol. 17/3. P. 255–268.


[Закрыть].

Опуская другие примеры анкетных исследований, отметим следующие их общие черты: 1) поиск баланса между эмическими описаниями религиозного опыта и его этическими определениями; 2) контент-анализ собранного материала и попытки выделить ключевые дескрипторы тех или иных религиозных переживаний; 3) поиск факторов, способствующих возникновению религиозного опыта, и корреляционный анализ, направленный на выявление взаимосвязи между религиозным опытом и показателями психологического здоровья; 4) создание разнообразных классификаций религиозного опыта на основании описаний от первого лица; 5) выявление процентного распространения религиозных опытов среди населения.

Безусловно, опора на интроспективные данные, характерная для этой линии исследований, вновь приводит к ряду проблем, вызванных, в частности, зависимостью собранного материала от лингвистических способностей интервьюируемых и от самой постановки вопросов; кроме того, в подобных опросах респонденты зачастую описывают только одно из пережитых ими состояний, а проводимые впоследствии классификации религиозного опыта напрямую обусловлены интересами исследователей и их теоретическими предпочтениями[116]116
  См.: Hood R. W, Hill P. C., Spilka B. Op. cit. Р. 343.


[Закрыть]. Наконец, сам по себе анкетный метод довольно редко используется в психологии религии и его ценность во многом определяется дополнительной батареей методик, выбранных для измерения тех или иных психологических показателей (см. табл. 2).

Психометрические шкалы религиозного и мистического опыта

Факторами, также способствующими эмпирическим исследованиям, выступили новые теоретические модели религиозных переживаний и активные методологические дискуссии между представителями двух противоположных подходов – эссенциализма, предполагающего наличие общего феноменологического «ядра» религиозного или, по крайней мере, мистического опыта, и конструктивизма, утверждающего абсолютную детерминированность религиозных переживаний социокультурным контекстом[117]117
  Подробнее см.: Малевич Т. В. Теории мистического опыта: историография и перспективы. С. 35–81.


[Закрыть]. Результатом стало создание ряда психометрических шкал, направленных на эмпирическую проверку этих теоретических моделей.