Текст книги "Необитаемая"

Глава 9
Десять причин

Что ж, не вышло писательницы, выйдет мать, с горечью думала я.

Утром в день переноса, натягивая на себя носки в полоску (на форумах писали, что полосатые вещи приносят удачу как рифма двум полоскам на тестах), я продолжала злиться на редактора и крутила в голове обидные слова.

Я испытывала одновременно привязанность, жалость к своему тексту – и что-то вроде стыда за него. А если и правда всё, что я там напридумывала, накрутила, всё, что помогал конструировать мне с сюжетом папа, оказалось фигней? А все эти люди, что давали восторженные отклики, всего-то не хотели меня обижать? Но, когда я перечитывала роман, тот или иной эпизод, текст мне нравился. Можно, конечно, было, вооружившись теорией, начать проверять всё написанное, призвать на помощь Лотмана, отца Павла Флоренского, Шкловского и других, раз за разом лопатить рукопись… Но что это тогда будет, если не бездушная конструкция, мертвечина?

Я не могла понять, что думать, какую стратегию избрать, как расценивать произошедшее: как инициацию, что предложил мне папа, как недобранную по очкам победу, что предложил Костя, как сеанс самоутверждения злобного больного ублюдка, которого надо послать, – или как-то еще? Уверить себя в том, что мой роман замечателен, было бы слишком самонадеянно. А еще – больно, с учетом его туманной судьбы. Разгромить себя и утвердиться в том, что я бездарна, и все мои усилия ни к чему не приведут, было страшно. Я застряла. Знала одно: я вложила в этот текст много старания, и когда возвращалась к нему, ощущала, что, наткнись я на такую книгу, сама с удовольствием прочитала бы.

Превратить поток моих эмоций в какое-либо мнение у меня не было времени: мы притащились в клинику.

– Кстати, мне никто не позвонил и не сказал, сколько у нас эмбрионов, – спохватилась я.

За этой канителью с романом я совсем забыла о результатах оплодотворения.

– Вам всё скажут, – отрезала администратор.

Вскоре за мной пришли и отвели в ту же палату, где я валялась после пункции. Я посмотрела на дерево за окном как на старого друга.

В палату вошла моя врач и положила на тумбочку передо мной бумагу с напечатанным заявлением на перенос:

– Итак, у нас с вами два эмбриона. Надо сейчас решить и вписать сюда, сколько будем переносить.

Я молчала. Во-первых, мне хотелось с кем-то посоветоваться, во-вторых, я не знала, хорошо это или плохо, какие это эмбрионы и прочее.

– Советую подсаживать обоих. Так шансы будут выше. Даже если один не приживется, он даст сил второму.

– Хорошо, – отозвалась я. – Двоих так двоих.

Думать о том, что́ я буду делать, если родятся сразу два ребенка, я не хотела. Но разве не об этом я помышляла когда-то, в безоблачные времена, когда полагала, что забеременею сразу после замужества? Выполнить программу разом…

Я подписала бумагу.

– Теперь переодевайтесь, за вами придут.

Я посмотрела на себя в зеркало. Последний раз вижу себя небеременной – ведь технически, после возвращения в палату, я буду нести в своей матке сразу двух будущих детей!

По темному коридору я шла в операционную. Наркоза на этот раз не предполагалось – перенос, по их словам, был почти безболезненным. Я забралась в гинекологическое кресло. За время всех этих процедур я почти перестала стесняться. Медсестра подошла, нажала на кнопку, и кресло поползло вверх, пыхтя, как паровоз. Я оказалась высоко, почти на уровне глаз врача, которая тоже уже вошла в операционную. Она принялась ставить в меня специальное зеркало. Было немного больно.

– Расслабься. Потерпи. Расскажи нам что-нибудь. Что вчера делала?

Я усмехнулась:

– Честно? Ходила на встречу с издателем, чтобы обсудить свой роман.

– О, писательница? – оживилась медсестра.

– Я пошла на встречу, надеясь, что он возьмет мою рукопись для издания. А он ее разгромил.

– Ничего себе! – врач с медсестрой продолжали орудовать внизу, пока я говорила всё это, глядя в потолок:

– Сказал, что не будет издавать ее, чтобы меня не позорить. Поэтому надеюсь, мне повезет хотя бы тут.

– И мы надеемся, – подхватила врач и крикнула в сторону: – У нас всё готово!

После ее слов в окошке появилась фигура женщины в шапочке и маске. Она распахнула окошко и сказала, обратившись ко мне:

– Назовите себя.

Я назвала. Она повторила мое имя и добавила:

– Два эмбриона.

Женщина достала шприц, с конца которого свисала длинная трубка, осторожно передала конструкцию врачихе. Та приняла и стала возиться внизу. Я ощутила какие-то прикосновения.

– Терпи. Осталось немного.

Я смотрела в потолок. Вот он, момент соединения со своим потомством. У обычных людей он проходит незаметно. У всех, но не у меня. Наконец, врач убрала зеркало.

– Вот и всё. Сейчас опущу кресло и можно вставать.

– А лежать не надо?

– Можно полежать в палате минут двадцать, но это на ваше усмотрение. Никто не выпадет.

Я аккуратно опустила ноги на холодный пол. Пошла в палату, не спеша переоделась. Снова посмотрела в зеркало. Теперь со мной эмбрионы. Наверное, нельзя больше психовать, курить и метаться из-за романа. Надо на время забыть об этом.

Вышла из палаты и спустилась вниз, к Косте. Мы поехали обедать. Я рассказала, что подсадили сразу двух эмбрионов. Он удивился.

Момент, и правда, был странным. Как человек в моей ситуации мог за две минуты принять решение: один у него будет ребенок или два?

Давайте подсадим два, чтобы увеличить шансы.

А если второй погибнет? Как должен воспринимать это муж? Что должна чувствовать я, носившая его в себе? Конечно, можно было относиться ко всему этому исключительно как к медицинским манипуляциям: не одушевлять эмбрионы, не думать, что там «два ребенка», а атрибутировать это как две клетки, которые через много месяцев могут стать детьми, а пока это всего-навсего биологические штучки… Но нацепить на себя такую оптику было решительно невозможно. Как тогда можно было верить в успех, если не стараться разговаривать с ними, не думать о том, почему они могут захотеть остаться…

– Есть теперь надо за троих, – сказал Костя.

Я смотрела, как он робко улыбается, думала о его надежде, о его горячем желании иметь детей, – и это впервые не вызывало у меня раздражения.

Мы ели курицу, а потом он заказал мне десерт, который нам упаковали с собой – ему надо было ехать на тренировку. Я шла к машине по набережной канала Грибоедова и смотрела на кусок торта, обсыпанный сердечками. Неужели и у меня появится вся эта детская атрибутика, которой я упорно сторонилась? Пожалуй, она тоже может быть клевой. И теперь мне можно к ней присмотреться.

Через десять дней мне надо будет пойти и сдать кровь на ХГЧ. Если беременность наступит, тест должен ее показать.

Я следила за каждым шагом. Боялась подниматься по лестницам. Тщательно выбирала еду, не понимая, какую стратегию избрать – есть всё, что хочется, или, наоборот, ограничивать себя. Мне казалось, что даже крем, которым я мажусь после душа, способен повлиять на результат.

Мне хотелось что-то сделать, установить с этими крошечными клетками какую-то связь. И тогда я принялась писать им послания.

Десять причин составить нам компанию

Суббота: покер

В этот вечер ожидания я играю в покер. Мы с Костей пришли в гости к друзьям. Мы сидим за столом на кухне, жуем пиццу и хумус, ребята пьют белое вино, а я колу. На столе фишки. Раздаем по очереди. Я обожаю казино, рулетку и автоматы. Карты – не так рьяно. Сегодня мне прет с самого начала. И даже в конце, когда начинаю проигрывать и выхожу, а Костя дает мне фишек на тысячу, я в одну раздачу получаю каре из королей и поднимаю: хватает, чтобы вернуть Косте и вынести еще две тысячи. Мне хочется надеяться, что это двойная удача, ведь в моем теле с сегодняшнего дня есть пассажиры.

Азартные игры как из ведра окатывают внезапной удачей, воздух искрится и трещит, когда к тебе приходят карты, когда мигает автомат, когда останавливается рулетка. Всякий раз это ощущение одинаково сильно, тревожно и упоительно. Я понимаю, на что подсаживаются игроки. Но, чтобы магия работала, играть надо редко. Так редко, как только можешь.

За игрой я думаю о Достоевском. Представляю его в тусклом свете казино Баден-Бадена, и непременно в позе и одеянии с портрета Перовского. За столом он не пьет, не курит. Его глаза – только в картах.

Итак, первая причина принять наше приглашение в этот мир – воздушный поцелуй фортуны, любимцем которой периодически становится каждый из нас.

Воскресенье: Лимонов

Сначала я думала, что сегодня расскажу о Достоевском, и это зарифмуется с окончанием вчерашнего игорного чуда, ведь утром я жарила Косте блины и слушала «Братьев Карамазовых», – но уже в ночи я наткнулась на интервью Лимонова Познеру, которое не показывали по телеку, и сполна насладилась речами Деда, его нервной жестикуляцией и всклокоченной шевелюрой.

Лимонов – первосортный писатель и человек эпохи модерна, который превратил свою жизнь в произведение искусства, в приключенческий опус. Он воевал, сидел, писал, болел, любил и сражался за свою правду.

Как-то раз в книжном магазине на Лиговском, на презентации его романа, я отважилась взять в руки микрофон и задала ему вопрос, как побороть неуверенность молодому автору. Он ответил: вставать, как бы сильно ни били. А бить – будут. Потом я подписала у него книгу, он засмеялся какой-то моей шутке.

Проза Эдуарда Лимонова – в которой он кормится из помойки, наслаждается жизнью, проповедует, учит подниматься и ржать над теми, кто нас избил, – вызывает желание стать похожим на него. Эти истории стоят того, чтобы родиться и открыть их; первый раз, конечно, будучи подростком.

Понедельник: первая прогулка со своим зверем

Сегодня мы с Костей первый раз взяли на улицу нашу кошку.

Мы решили прогуляться перед сном. Пока натягивали кроссовки в прихожей, кошка замяукала. Мы вышли из квартиры, ждали лифт, а кошка за дверью продолжала ныть, громко и жалобно. Я вспомнила, что на днях Костя купил ей шлейку и поводок, и предложила взять зверя с собой. Вернулись. Зеленая шлейка подошла к ее смоляной шубке. Но ощущения от надетой шлейки кошке не нравились, она царапалась и каталась по полу на спине.

Во дворе я опустила ее на землю. Костя запротестовал: у нее не были сделаны прививки. Она неуверенно ступала, подогнув лапы и прижавшись пузом к земле. Из парадной вышел сосед с собакой, и Костя подхватил кошку на руки. Через проходные дворы мы выбрались на Московский (я думала, что от шума машин она начнет беситься и вырываться, но она спокойно сидела у Кости на руках и по-королевски обозревала происходящее), побрели по Серпуховской. Кошка крутила головой и разглядывала машины, людей, приветливо высовывалась навстречу собакам. Ее мир только что расширился, и наблюдать, словно ее глазами, как он шумен, как сверкают вечерние уличные огни, как, похожий на дракона, медленно движется по бульвару силуэт овчарки, и тянуть носом весенний воздух, – было чертовски любопытно.

Сегодняшняя причина: способность смотреть на мир сквозь оптику других существ. Суперсила, растящая в нас эмпатию, умение в любой момент взглянуть на вещи с неожиданной точки зрения, постараться разобраться, поискать правду, которая всегда находится где-то между людей и зверей, как музыка в межнотном пространстве. Оторваться от себя как центра вселенной и перемещаться, открывать других.

Вторник: в одиночку против всех

Сегодня на рабочем совещании мне пришлось отстаивать свою точку зрения, в то время как другие были со мной не согласны. Последние годы я всё чаще ощущаю, что на меня нападают без причины, что конкретный рабочий вопрос – лишь повод. Я не умею примыкать к толпе и сидеть, не высовываясь. Не боюсь идти против всех, подавать голос, когда не согласна с другими. А не согласна я часто. И хотя это непросто, и приносит много конфликтов, но в эти моменты и после них я ощущаю внутри себя странную силу, которая, даже если весь мир будет против меня, не даст усомниться в том, что у меня есть право голоса, и что мой голос – громче других. Я надеюсь, вы получите от меня эту штуку, и я наконец буду в этих столкновениях – не одна.

Среда: тайны других людей

Сегодня я на целый день отправилась за город, на съемку рабочего видеоролика об электроприборе. Нам надо было отснять все этапы монтажа продукта. Я координировала процесс, сверяла все действия со списком необходимых сцен, следила, чтобы монтажники не отказывались разъяснять те или иные моменты, смотрела, как выглядит готовый материал. Всё вместе заняло пять часов.

После мы с техническим директором Сергеем ехали в город – замерзшие, уставшие, голодные. С разговора о нерадивых монтажниках перешли к маленьким городам, и внезапно выяснилось, что Сергей до переезда в Петербург играл в народном театре. И участвовал примерно в ста пятидесяти постановках. При этом Сергей – скромный парень, инженер. Когда решили, что на съемке ему надо быть в кадре и говорить, я вздохнула устало – думала, десять эпизодов с кучей дублей займут пару часов: обычно людям сложно говорить на камеру. Но, к нашему с оператором удивлению, он улыбался, говорил громко и четко, и всё получилось снять с первого раза. Вот и объяснение: Сергей – актер народного театра. О спектаклях и капустниках он говорил с любовью, вспоминал режиссера и творческого руководителя… Мы обсудили современный театр, классные спектакли, которые идут в городе, новую драму. А еще он помогал мне усмирить монтажников и вел себя как настоящий лидер.

Сегодняшняя причина: двойное дно в биографиях других людей. Когда узнаёшь, что на первый взгляд угрюмый технический специалист – на самом деле заядлый театрал и артист, когда обнаруживаешь профессорскую начитанность в обычном менте, когда вдруг обнажается искрометное чувство юмора или странное хобби, вроде чайных церемоний… Поднять голову и хорошенько вглядеться в других людей, вступить в диалог, наладить контакт (как советовал в своих мастерских драматург Михаил Угаров) – невероятный кайф. Верить в людей и хотеть стать другом. Узнавать себя через других.

Четверг: кино и начос

После работы я убиралась в квартире, пока Костя вел онлайн-тренировку. Потом я начала смотреть триллер под названием «Глотай» про женщину, которая ела стеклянные шарики, шурупы и батарейки. Под фильм мне захотелось начос, мы с Костей слегка повздорили, он ушел гулять, – а вернувшись, вручил мне две пачки начос.

Я думала о том, что же важного, архитипического и глобального было в этот день, а потом решила: к чёрту. Поэтому причина – обыкновенная радость от лежания на диване с солёной хрустящей закуской и захватывающим фильмом, сюжет которого не вспомнишь уже через пару недель.

Пятница: живопись

После работы я в компании подруги отправилась забирать картину, которую купила на этой неделе у городской художницы. На ней изображена размытая голова с двумя пятнами в середине овального лица. Пятна похожи то ли на ноздри, то ли на глаза; эта картина напомнила мне научно-фантастические тексты и кино. Подруге картина показалась жуткой, а Костя, когда я принесла ее домой, заявил, что надо отправить ее на дачу, и отказался помогать мне подыскать ей место в квартире. Даже бутылка вина его не задобрила. Я же находила картину крайне притягательной.

В детстве я несколько лет посещала кружок по истории искусств в Эрмитаже, до этого рисовала сама. Поэтому я обожаю живопись, обожаю расшифровывать те или иные работы, бродить по Эрмитажу, где чувствую себя как дома. В моей квартире много картин, каждая из которых иногда втягивает в себя, заставляет фантазировать.

Сегодняшняя причина: притягательная сила изобразительного искусства. Мы часто будем ходить с вами в Эрмитаж и другие музеи. Будем вместе биться над загадками современного искусства и обязательно посетим Биеннале в Венеции.

Суббота: сон

Вчера я, начитавшись форумов, решила, что раз с переноса прошла неделя, пора сделать тест. И утром отправилась в аптеку. Убедила себя, что тест пока не должен ничего показать, но я порадуюсь, если он покажет что-то, а если нет – продолжу спокойно ждать.

Я сделала два теста, и на обоих показалась только одна полоска. Вначале я смотрела на них без тревоги, а потом открыла инет и увидела сотни комментов из разряда: «Пустой тест на седьмой день – это пролет», «есть ли надежда» и прочих. Всё это выбило меня из колеи. Я стала думать о том, что ничего не получилось, и дико расстроилась.

В это время мы собирались выезжать на дачу, а до этого надо было завезти кошку к бабушке. Мне не хотелось говорить, не хотелось заходить к бабушке, я отправилась в супермаркет и бродила между полок.

На даче были гости. Я не хотела ни с кем общаться, поднялась к себе в комнату и отключилась на диване. Сон немного помог, и через пару часов я спустилась вниз более бодрая. После ужина играли в покер. Потом я легла спать и спала до полудня воскресенья.

Сегодняшняя причина: сон и возможность наблюдать за собой даже в самых негативных эмоциях. Стараться принимать их, не гасить, учиться переключать внимание и перезаряжаться. Чудодейственная способность человеческой психики к перерождению.

Воскресенье: рок-н-ролл

Днем гуляли на даче у родителей. Приехали друзья, которые решили купить своей маме дачу в поселке, и мы шатались по соседним садоводствам, разглядывая дома с объявлений. Толпа с тремя собаками, заглядывающая в щели заборов, выглядела довольно комично, и прогулка вышла веселой. Потом шумно обедали.

Вечером мы вернулись в город, и я наткнулась на фильм Серебренникова «Лето» о молодости Майка Науменко и Виктора Цоя. Мы начали смотреть – и фильм сразил меня наповал. Он переносит зрителя в начало восьмидесятых, окутывает бесшабашной атмосферой. И, конечно, заставляет потом на репите слушать «Кино».

Рок-н-ролл в любых проявлениях делает тебя юным, храбрым. Напоминает, что внутри каждого из нас горит огонь. Помогает искать собственные ценности, опрокидывать их, подвергать себя сомнению. Знать, что можно в любой момент сорвать с себя маску, скомкать ее и поджечь. Жизнь с улыбкой, музыка внутри нас, дым изо рта, поэзия, сотни рук в воздухе… Если бы из всех причин появиться на земле мне надо было бы выбрать одну-единственную, я выбрала бы ее. Рок-н-ролл.

Понедельник: милосердие

Каждый из нас обладает даром исцелять окружающих. Подать руку другому человеку, рассказать о себе смешной случай, помочь словом или делом.

Сегодня помощь нужна мне. Я очень хочу иметь детей.

Иногда от досады и обиды я воплю, что дети меня не интересуют, но это лишь защита. Защита от боли и тоски, которые как цунами окатывают меня в моменты разочарований, когда понимаю, что опять не вышло, опять я что-то сделала не так. Опять все оказались достойны, а я нет.

Сегодня я прошу вас протянуть мне руку и сделать шаг навстречу мне и Косте. Начать свой путь в мире первым добрым делом.

А с остальным мы как-нибудь разберемся. Вместе.

* * *

Результат теста на ХГЧ: меньше 0,0000001.

Расшифровка: не беременна.

Я стояла на пороге офиса и как баран пялилась на экран своего телефона, куда минуту назад упало письмо с результатом теста. Может, ерунда, может, еще вырастет? Может, сдать еще через пару дней?

Может, я написала настолько херовый роман, что ребенок решил не рождаться, только чтобы не пришлось читать это дерьмо?

«Увы, – написала в мессенджере врач. – Отменяйте поддержку и ждите месячные. Когда пройдут, приходите на прием».

Я побрела в магазин, купить сигарет. Наконец можно спокойно покурить. Не коря, не ненавидя себя, впервые за несколько месяцев.

Костя примчался на машине через пятнадцать минут. Он обнимал меня, шептал, что всё наладится. Я не знала, что сказать. Поверить в то, что столько усилий привели нас в точку неудачи, которая ничем не объяснима, что мы даже не знаем, что исправлять в следующий раз, было сложно.

После окончания кровавого исхода, во время которого у меня особенно сильно болел живот и поднялась температура, я явилась на прием.

– По моим прогнозам ты должна была забеременеть, – сказала врач. – Странно.

– Что мне теперь делать? – спросила я.

– У нас же не осталось никого в заморозке, правильно?

– Не осталось.

– Тогда погуляй полгода, а потом возвращайся. И квоту лучше получить прямо сейчас, пока у тебя анализы свежие.

– А почему не получилось?

– Непонятно. Тебе мало лет, осложнений никаких… Ответа нет, можно только снова пытаться.

Ответа нет, можно только снова пытаться.

И я пыталась.

Снова и снова.

Пыталась и пыталась.

Пыталась следующие четыре года.