Текст книги "Сметенные ураганом"

Одним ухом слушая Шереметьева, Света покосилась на часы: долго еще до обеда? После него Миша будет ждать ее за беседкой.

– …На Двадцать седьмом съезде Горбачев пообещал начать разработку плана поэтапного вывода войск. Надеюсь, молодые люди, такой план уже готов и вам не придется воевать. – Он оглядел ребят. – Не смею больше задерживать ваше внимание, я и так слишком злоупотребил им.

Небрежно кивнув, Шереметьев покинул беседку.

Славка нахохлился, будто молодой петушок, готовый кинуться в драку. Он мечтал стать героем, как отец – пусть для этого придется рисковать жизнью на чужбине.

– Этот человек… Он – предатель!

– Тише… – остановил его Улицкий.

– Мишка, чего ты молчишь? Ну скажи…

Неизвестно, что он ожидал услышать от Михаила, но тот, проводив глазами Шереметьева, тихо проговорил:

– Юрий Алексеевич во многом прав…

Друзья удивленно уставились на него, они не ожидали такого от своего комсорга. Медленно, будто взвешивая каждое слово, именинник продолжил:

– …Он прав в том, что это не наша война, и зря мы в нее ввязались. Формальным поводом послужил вроде бы путь социализма, на который вступила Афганская республика… Однако настоящая причина – наркотики. Афганские крестьяне всегда выращивали мак. На горных склонах плохо растут злаки, а мак – практически сам собой, и опиум дороже хлеба… Каналы переправки наркотиков в Европу были налажены давно, а правительство Амина попыталось их перекрыть. Довольно долго наша страна была изолирована от этого мирового зла – наркомании, но теперь… Боюсь, из Афганистана поток наркотиков хлынет к нам. В закрытых партийных документах приводятся цифры роста наркомании среди ограниченного контингента. Я не имею права разглашать, скажу одно – это страшные цифры!

Он говорил все уверенней, видимо, не раз и не два думал над этим.

– Что касается отношения в мире к Советскому Союзу… Из нас всегда лепили образ врага, и Афганистан дал очередной повод, реальный, а не выдуманный. И товарищ Шереметьев прав относительно состояния нашей промышленности. Она ориентирована на оборону, считай – на войну. А для населения мы почти ничего не производим. Автомобилей, бытовой техники, нормальной одежды – всего не хватает! На Западе военные разработки служат прогрессу, все новое тут же находит применение для мирной продукции. У нас наоборот. Все засекречено, все новое и лучшее – для оборонки. Отсюда постоянный дефицит… Да все вы прекрасно знаете! Михаил Сергеевич неоднократно говорил об этом. Перекосы в экономике. Слишком перевешивает военпром.

Миша сделал небольшую паузу и закончил:

– Когда-то я считал, что армия призвана защищать мир, поэтому и поступил в военное училище. Сейчас мне кажется, что мы марионетки в руках правительства, а оно преследует какие-то свои, недоступные нашему пониманию интересы.

– Так ты не пойдешь с нами? – нахмурился Кирилл.

Миша взглянул на него и коротко вздохнул.

– Пойду. Хотя и не считаю этот поступок разумным. Я дал слово и должен быть рядом со своими товарищами. Но надеюсь, эта война продлится недолго, и мы вернемся с нее живыми.

– Мы вернемся героями, – вновь воодушевился Славка.

Маня переводила восторженный взгляд с брата на Мишу. А Свете хотелось крикнуть: «Идиоты! Придурки! В детстве в войнушку не наигрались? Пострелять охота? Так ведь и с другой стороны стрелять будут… Вернуться героями, – а если в цинковых гробах? У мамы на работе сотрудница поседела за один день – гроб запаян, даже не взглянуть в последний раз на сыночка… Или парень один из нашего двора – тоже, говорят, оттуда вернулся. Весь в шрамах, не узнать! Пьет беспробудно, а напьется – бросается на всех подряд, не сладить с ним, и все кричит: „Духи, духи!" … Мишенька, а ты-то что? Вроде все понимаешь, а туда же? Нет, я уговорю тебя, и ты останешься».

Девчонки повисли на своих парнях, глаза на мокром месте – конечно, каждая клялась, что будет ждать. Манюня, ухватив под руки брата и Мишу, лепетала, что отец мог бы гордиться своим сыном.

Одна Света молча стояла в стороне.

У нее явственно заурчало в животе. Скорей бы обед. Наверняка угостят не постным борщом, на столе будет сплошной дефицит, ведь работников обкома снабжают особо. В этом доме и в обычные дни к чаю подают ветчину, сыры двух-трех сортов и даже красную икру, а сегодня, может, и черной повезет полакомиться.

За столом Манюня, Миша, Слава и Света устроились рядом. Добровольцы не заикались об Афганистане, было понятно, что Мишины родители еще ничего не знают. Яна Витальевна выглядела спокойной и счастливой.

Славка изо всех сил старался угодить Светочке, но выглядело это смешно. Наполняя ее бокал, он умудрялся пролить вино на скатерть, то и дело вскакивал, неуклюже тянулся через стол за закусками, когда можно было попросить об этом соседа.

«Вот придурок! – насмехалась про себя Света. – И чего суетится? Поучился бы ухаживать у своего родственника, вон как красиво и непринужденно у него получается».

Света исподтишка наблюдала за Шереметьевым, который сидел рядом с хозяйкой. Конечно, он уже не молод, но красив. Не так, как Миша, по-другому. У Миши нос слегка вздернутый, а у этого… Медальный профиль, вспомнилось ей из какой-то книжки. Она не любила усатых, но вынуждена была признать, что Юрию Алексеевичу усы идут, придают еще одну интересную черточку и без того яркой внешности. Синие глаза и белоснежные ровные зубы. Голливудская улыбка! Наши мужчины редко так улыбаются. И держится он как-то по-особому, не как все. В его повадке чувствуется скрытая сила и уверенность в себе.

Несколько раз они встретились глазами, и Света поняла, что понравилась Шереметьеву. Еще бы! Ни одна девушка за этим столом не может сравниться с ней.

После обеда молодые гости собрались прогуляться к заливу. Именинник с ними не пошел, Светлана тоже отказалась, заявив, что хочет поваляться в гамаке. Но как только ребята покинули участок, вскочила и устремилась в глубь сада, к заросшей густой сиренью беседке. Огибая ее, она сорвала только что распустившийся клейкий листочек и поднесла к губам, с удовольствием вдыхая острый аромат.

Миша стоял, задумавшись, подставив ладонь под струю маленького фонтана-чаши.

– А вот и я, Мишенька!

Он обернулся. Свете показалось, что он выглядит виноватым.

«Раскаивается, что собрался с этими придурками в Афган, и не знает, что мне сказать», – сделала она вывод и, подойдя вплотную, взяла его за руку.

Он молчал и глядел как-то странно.

– Ерунду вы надумали, – заявила Света.

Миша неопределенно пожал плечами.

– Ты… ты это мне хотел сказать или что-то другое?

Он продолжал молчать.

«Стесняется. Тогда я сама скажу».

– Миша, я люблю тебя, – быстро, настойчиво заговорила Света, стискивая его руку. – И я не хочу, чтобы ты уезжал, тем более так далеко, туда, где стреляют.

Он будто вздрогнул от ее слов и тихо промолвил:

– Я обещал…

– Ну и что? Ты ведь тоже любишь меня? Если мы поженимся, тебе дадут отсрочку, ребята уедут, а потом… Можно же не ехать вслед за ними? Твой отец наверняка устроит тебе другое назначение. Миш, ну что ты молчишь? Если ты любишь меня, ты должен…

– Светочка, все не так, ты многое выдумала…

Что она выдумала? Идея с отсрочкой казалась ей очень хорошей. Она взглянула ему в глаза, ожидая увидеть в них радость, любовь, а увидела что-то, похожее на испуг и обреченность. Почему он смотрит так странно и молчит?.. В сердце ее закрался холодок. А вдруг?.. Нет, не может быть…

Миша молчал, и она решилась повторить:

– Мишенька, давай поскорее поженимся, ведь мы же любим друг друга!

Он едва заметно покачал головой:

– Светочка, я не признавался тебе в любви.

Да, вслух не признавался – но неужели…

– Ты хочешь сказать, что ни капельки не любишь меня?.. – выкрикнула она. – Пусть ты не говорил, но я ведь чувствовала, видела. Когда ты пел про «солнышко лесное» – этим солнышком была я! Когда катал нас с Манькой на лодке в парке. А помнишь, в прошлом году, мы пошли на Мраморное озеро, и я подвернула ногу – ты нес меня обратно на руках? И месяц назад, на танцах у вас в училище…

Света смотрела умоляющим взглядом, ожидая признания, что она для него особенная, не такая, как другие девушки, – любимая.

– Ты обещал сказать что-то важное, я думала, ты, наконец, признаешься мне в любви! Скажи, ведь ты любишь меня? Любишь? – настаивала она, теребя его за руку.

Прошло несколько секунд, он будто решался, говорить или нет.

– Светочка, ты самая красивая, самая яркая из всех девушек, которых я знаю. Ты такая энергичная, живая… Не девушка, а фейерверк. Ты мне очень нравишься…

– Ты любишь меня! – Она не спрашивала, а утверждала.

– Да, люблю, – признал Миша, опуская глаза. – Но это не та любовь, которой ты ждешь от меня.

Она услышала только, что он все-таки любит. Наконец-то!

– И когда мы поженимся?

Света потянулась обнять его, но Михаил отстранился.

– Я позвал тебя сказать, что женюсь на Мане. Я боялся, что для тебя это будет ударом, и решил – ты должна услышать это от меня.

Когда до Светы дошел смысл его слов, то показалось, будто солнечный майский день потемнел. Только что было светло, радостно, впереди была счастливая жизнь, и вдруг… Он сказал – Манюня? Да как же так?!

– Ты… – пролепетала она непослушными губами, – ты ведь только что сказал, что любишь меня?

– Тебя нельзя не любить. Ты такая… Ни один парень устоять не сможет.

– Тогда при чем тут Манюня, если ты меня любишь?

Она никак не могла понять, как можно любить ее и собираться жениться на Манюне. На Маньке Ганелиной, серой мышке, у которой ни лица, ни фигуры, да еще очки! Она представила подругу в подвенечном платье – курам на смех! Манька – замуж! Какая из нее жена?

– Светочка, мы с тобой слишком разные и никогда не станем похожими. А жизнь, она ведь длинная, и когда-то эта разница характеров превратится в пропасть, и ты возненавидишь меня за то, что я не такой как ты…

– Я не могу тебя ненавидеть, я всегда буду любить тебя! – воскликнула Света.

Если он в это поверит…

– А Маня – она такая же, как я, мы понимаем друг друга с полуслова. У нас одинаковые вкусы, общие увлечения…

– Но это дружба, а не любовь! – перебила она.

– Это любовь, но любовь другая. Более спокойная, но и более прочная, такая и нужна, чтобы прожить счастливо всю жизнь. А ты, Светочка, обязательно встретишь человека, который полюбит тебя по-настоящему. Ты заслуживаешь счастья и получишь его.

Как он не понимает – она никогда не будет счастлива с другим! И ведь только что он сказал, что любит ее… А может, он просто струсил? Уцепившись за эту мысль, Света выпалила:

– Ты женишься на Маньке, потому что сдрейфил! Потому что я во сто раз красивее ее, и вокруг меня всегда полно парней!

– Можешь думать так, если тебе от этого легче…

Он проговорил это спокойно и твердо, прямо глядя ей в глаза, и Света поняла – это все.

Обида, злость, уязвленная гордость мешали ей дышать, вскипавшее бешенство требовало выхода, и она, размахнувшись, залепила ему пощечину. Затем, будто опомнившись и сообразив, что натворила, зажала рот рукой, чтобы не завизжать или не разрыдаться, и с ужасом смотрела, как краснеет его скула.

Он стоял, не отворачиваясь и не отводя глаз, и молчал. Затем тихо вымолвил: «Прости», – и, развернувшись, зашагал прочь.

Ей хотелось кинуться за ним, но она сдержалась. Хватит унижений! Внезапно Света поняла, что теперь каждый раз, глядя на нее, Миша будет вспоминать, как она навязывалась ему со своей любовью. Сгорая от стыда, злая сама на себя, она упала на колени и в яростном бессилии била кулаками по мягкой молодой траве. Под руку ей попался камень размером с куриное яйцо. Она машинально взяла его, бессмысленно разглядывала некоторое время и вдруг, ощутив неодолимое желание выпустить пар, дать выход бушевавшим в душе чувствам, размахнулась и что было сил запустила в сторону беседки. Камень глухо стукнул о деревянный настил, раздался свист, и низкий голос протянул:

– Ох, и ничего себе…

Света вскочила на ноги. Раздвинув ветви сирени, через перила беседки свесился Шереметьев и пялился на нее, скривив губы в гадкой ухмылке.

– Ваш снаряд просвистел буквально в нескольких сантиметрах от моей головы. Вот уж не думал, что рискую жизнью, располагаясь отдохнуть здесь после обеда.

Он все слышал! Новая волна стыда вогнала Светлану в краску. Мало того, что навеки опозорила себя в глазах Миши, так еще и этот мерзкий тип…

Не в силах сдержать раздражение, она неприязненно спросила:

– А вас не учили, что подслушивать нехорошо?

– Меня много чему учили, в том числе и этому… Но жизненный опыт показывает, что подслушивать бывает полезно и очень даже интересно. Вот как сейчас.

– Порядочный человек встал бы и ушел!

– Но тогда бы я не узнал трогательную и полную трагизма историю вашей любви. Юноша пел песни, глядя на вас, нес на руках, когда вы подвернули ногу, на лодке катал! После всего этого честный человек обязан жениться на девушке…

Он явно насмехался, а Света будто со стороны увидела, насколько глупы были ее детские фантазии о Мише и его любви. «Дура! Какая же я дурочка! На пустом месте навоображала себе…»

– Как он смел? – продолжал между тем Шереметьев. – Но я, честно говоря, не понимаю, чем скучноватый, на мой взгляд, молодой Улицкий мог разжечь огонь в вашем сердце. Песней про солнышко? – Он язвительно хмыкнул. – Вы такая яркая, живая, девушка-фейерверк – а он скучно-правильный, уравновешенный… Да за одно то, что вы обратили на него свой взор, Михаил должен был целовать след ваших ног, а он! Неблагодарный…

Эти книжные слова и издевательский тон, которым Шереметьев их произносил, были невыносимы. Так бы и убила его на месте!

– Да вы мизинца Мишиного не стоите! – выкрикнула Света, вложив в свой взгляд все презрение, на какое была способна. Затем развернулась и, сдерживаясь, чтобы не побежать, выпрямив спину и высоко подняв голову, пошла из сада.

– На вашем месте я бы его возненавидел, – донеслось ей вслед.

Чувствуя, как слезы жгут глаза, Светлана почти бежала к дому, но, опомнившись, свернула под тень молодых сосенок на краю участка.

Не может она никому сейчас показаться. Уехать, пока никто не видит? Но это будет слишком явным признанием своего поражения. Манюня с Мишей объявят о своей свадьбе, а она сбежит…

«И когда успели сговориться? Неужели на поэтических посиделках или в филармонии?.. – всхлипывая, кусала губы Света. – Зря я их одних отпускала, надо было вместе ходить. Гадина Манька, темнила, ни слова ведь не сказала… А я? Почему не призналась ей, что люблю Мишу? Про других парней рассказывала, хвасталась, как целовалась – а про того, в кого по-настоящему влюблена, молчала. И получается, что Манюня, сама того не зная, отбила у меня парня и выходит замуж, выходит очень удачно, за сына секретаря обкома, за человека, которого я уже два года люблю!»

Мысль, что Маньке, которую она и соперницей-то никогда не считала, так повезло, а она осталась у разбитого корыта, была нестерпима.

«Я не буду думать об этом сейчас», – вдруг всплыла в памяти фраза из любимой книги, чуть ли ни единственной, которую она прочитала практически целиком, пропуская лишь куски про войну и политику.

«Я не буду думать об этом», – повторила Света Харитонова вслед за Скарлетт О'Хара и решительно отмела в сторону воображаемую картину чужой свадьбы. Перед ее мысленным взором встала другая картина: она в подвенечном платье – о, она чудесно будет в нем смотреться! – рядом жених в новеньком строгом костюме… Только вот образ жениха получился размытым.

Света тряхнула головой, отгоняя видения. Достав из кармана крошечное зеркальце, проверила, не потекла ли тушь, и, наконец, вышла из зарослей.

С веранды доносилась музыка, и она направилась туда, где собрались все ребята. Три парочки танцевали, Манюня с Мишей сидели в углу, о чем-то тихо разговаривая. Раньше Света и внимания бы не обратила: сидят себе и сидят, о музыке или поэзии беседуют. А сейчас заметила, как восторженно, с обожанием глядит Манька на Мишу, каким теплым взглядом смотрит он на нее. Неужели всегда так смотрел? А она, дура слепая, не замечала… Чтобы не видеть этой идиллии, Света отвернулась.

Возле магнитофона Славка и Кирилл с Любой спорили, что поставить – быстрое или медленное. Победила веселая музыка, и вскоре из динамиков загремело: «Бахама, бахама-мама…»

Света сама не заметила, как оказалась в центре и уже ритмично двигалась под музыку. Белая юбка развевалась, оголяя почти до трусиков крепкие длинные ноги, серебристая змея на груди посверкивала. Ни одна из девчонок не умела так танцевать, и хотя все они, кроме Манюни, вышли в круг, никто не мог сравниться со Светкой – пластичной, яркой, зажигательной. Она танцевала и улыбалась: Димке, Славке, Кириллу, но никто не подозревал, что творится у нее в душе, никто не слышал мысленно повторяемых ею слов: «Я не буду думать о Мишке, я не буду думать о Манюне. Я с ума сойду, если постоянно буду думать об их скорой свадьбе». Когда песня кончилась, ей показалось, что быстрыми движениями она выгнала, вытряхнула из головы горестные мысли. И она уже могла улыбаться Славке, который потянул ее в дальний угол веранды.

– Светка, ты сегодня такая… – заговорил он, стискивая ее руку.

– Какая? – кокетливо покосилась она.

– Красивая… Просто потрясающая!

– То-то, я смотрю, тебя потряхивает… – рассмеялась Света.

– Это от избытка чувств. – Слава глубоко вздохнул и выдал: – Тебе не кажется, что фамилия Ганелина звучит лучше, чем Харитонова?

– Чего?.. – протянула она.

– Того. Выходи за меня замуж. Я ведь давно тебя люблю. А ты – ни да, ни нет…

– Ну до чего ты навязчивый, Славка! Хуже всех парней, ей-богу. Вот прямо так сразу и замуж. Надо проверить свои чувства…

– Так давай, проверим, – подмигнул Славка.

– Ты на что намекаешь? – возмутилась она, вырывая руку. – Совсем обнаглел! Иди, видеть тебя не хочу!

Она отвернулась от него и уставилась в окно. Славка потоптался рядом и, наконец, удалился. Буквально через несколько секунд она услышала шаги за спиной, и бархатный голос спросил:

– Мне позволено будет пригласить вас на танец?

Света вздрогнула. Шереметьев. Только его и не хватало! Отказать? Получится слишком демонстративно, к тому же всех удивит, ведь она может танцевать с утра до вечера и никогда не отказывает кавалерам. Изобразив вежливую улыбку, она обернулась и протянула руку:

– Пожалуйста.

Звучала одна из мелодий группы «АВВА». Скрепя сердце Светлана положила руку на плечо Шереметьева. С гораздо большим удовольствием она расцарапала бы его холеную физиономию. Он же совершенно непринужденно наклонился к самому ее уху и прошептал:

– Не бойтесь, Светочка, вашу ужасную тайну я унесу с собой в могилу… Никто никогда не узнает о пикантной сцене у фонтана, невольным свидетелем которой я стал.

Его манера говорить напыщенно-театральными фразами ужасно раздражала.

– Ничего я не боюсь, – с независимым видом парировала она.

– И правильно. Настоящая советская девушка должна быть бесстрашной, как Зоя Космодемьянская. И вы, такая молодая, такая прелестная, скоро забудете, как страдали по Михаилу Улицкому. Поверьте, очень скоро. А вот мне, такому старому и повидавшему в жизни немало, никогда не забыть вашего пылкого признания. Жаль, предназначалось оно не мне…

– Никогда вы от меня ничего подобного не услышите, – выпалила она, кинув на нахала испепеляющий взгляд.

– Ого! Как вы сверкнули глазами! Вам кто-нибудь говорил, что они у вас цвета пьяной вишни? И чуть раскосые, как у газели. Редкой красоты глазки… А как они блестели, когда, рассвирепев, вы швырялись камнями!

– Вы можете говорить о чем-нибудь другом?

– Могу. Дайте телефончик.

– Зачем?

– Я приглашу вас на свидание. Вам ведь надо развеяться после…

– Я не дам вам номер своего телефона, – с мстительным злорадством выговорила она и добавила раздельно: – Потому что вы мне совершенно не нравитесь.

Вот так! Даже на душе полегчало! Этот мерзкий тип собрался поухаживать, а она его отбрила.

Музыка кончилась, партнер манерно поклонился.

– Благодарю за танец.

Света лживо-приветливо улыбнулась в ответ и вернулась к Славке.

Ужинали на свежем воздухе, за длинным столом возле мангала. После первого тоста Михаил сообщил родителям, что вместе с товарищами написал заявление о зачислении в состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Яна Витальевна охнула и схватилась за сердце. Павел Петрович гневно выкрикнул:

– С ума сошел? Мать в могилу вогнать хочешь? – и принялся успокаивать жену.

– У меня еще одно известие, думаю, узнать об этом вам будет приятнее, – поторопился добавить Миша. – Мы с Манечкой решили пожениться.

Похоже, это было неожиданным для всех, кроме Шереметьева и Светы. Мишины родители, не скрывая радости, первыми поднялись обнять жениха и невесту, затем вскочили с мест друзья. Объятия, поцелуи, поздравления. Во всеобщей суматохе никто не заметил, что Света стоит, будто окаменев.

Все. Вот теперь точно – все. Миша при всех сказал, что женится на Маньке, значит, так оно и будет.

Ее горестные мысли прервал шепот в самое ухо:

– Пойдемте, а то неудобно. Надо поздравить молодых.

Юрий Алексеевич повлек ее за локоть, и минуту спустя она с мертвым лицом сказала Мише и Мане нейтральное «поздравляю». Сияющая Манюня кинулась было подруге на шею, но ее отвлек Павел Петрович:

– Эх, Манечка, вот бы отец ваш порадовался. Помню, ты только родилась, я ему сказал: невеста нашему Мишке будет. Мы смеялись тогда, шутили вроде, а вы… Ну, молодцы!

Света незаметно покинула шумную толпу поздравляющих. С тоскливым лицом она сидела у стола, когда к ней подскочил возбужденный Славка.

– Светик, ты поняла? Они поженятся через месяц, и когда мы с Мишкой уедем, у него здесь останется жена, крепкий тыл… Ты не представляешь, как это важно для военного – знать, что тебя ждут. Если бы ты меня ждала, Светик…

– Да, – ответила она, думая о другом.

– Правда? Ты согласна?

Света смотрела на него невидящими глазами, а в голове метались не слишком связные мысли: «Миша потерян. Славка придурок, но не самый худший вариант. Он вечно будет мотаться по гарнизонам. Конечно, я с ним никогда никуда не поеду… Тетя Поля меня любит. Если соглашусь стать Славкиной женой, я тем самым докажу Мише, что не больно-то он мне был нужен. Что я просто дурачилась… И Маньке докажу, что не одна она такая счастливая – я тоже выхожу замуж. И мы с ней станем – какая же это степень родства?.. Золовки или как?.. Неважно. Но и Миша станет мне родственником, значит… Ну вот и прекрасно. Я выхожу за Славку Ганелина».

– Да, – твердо повторила она.

Славка в восторге подхватил ее под мышки со скамейки и закружил. Света вяло отбивалась. Опустив ее на землю, он крикнул, отвлекая внимание от Мани с Мишей.

– Ребята! Мы со Светиком тоже женимся!