Текст книги "Кама с утрА. Картинки к Фрейду"

Моими сексуальными университетами, если можно так выразиться, стала моя подруга-одноклассница Маринка. Как говорила бабушка, «из молодых да ранних». Она не приветствовала нашу дружбу, кривилась, когда видела Маринку, всем видом показывала той свое пренебрежение, но… Маринка жила в соседнем доме, училась со мной с первого класса в школе, сидела со мной десять лет за одной партой, а потом поступила со мной в институт – и никуда от нее деться не получалось.

– Яблоко от яблони далеко не падает, – не раз бурчала моя бабушка, намекая на свободный образ жизни Маринкой матери. – Какая мать, такая и дочь, – уточняла бабуля, чтобы я уж точно уяснила смысл аллегории про яблоко с яблоней. – Вот видишь, мама у Марины всю жизнь без мужа. А почему? Потому что ведет себя распущено. Мужчины не любят таких…

– Как же не любят, бабуль, когда у нее постоянно новый кавалер? – ставила я бабушку в тупик.

– Это другое… – сердилась она, но объяснить суть дела не могла. – Слушай, что тебе старшие говорят, – этим обычно заканчивались наши диспуты по поводу Марины и ее матери.

Машка – все называли ее именно так, сократив имя Маринка, заменив «рин» на одну единственную букву «ш» – уже вовсю прыгала из кровати в кровать и рассказывала подробности из практики, охотно делясь опытом своих наработок. Маринка красочно живописала увиденное, прибегая к помощи подсобных предметов, чтобы я могла представить мужское достоинство с максимальным приближением к оригиналу. Это были уроки сексуального просветительства. Я слушала ее с открытым ртом, боясь пропустить хоть одно слово. Представить, как выглядит чудо мужской природы, я все же с ее слов не очень-то могла, но ее рассказы пробуждали желание увидеть его собственными глазами, а еще более того – потрогать собственными руками.

– Ой, Рит… – восторженно закатывала глаза Маринка, вспоминая свои последние приключения в студенческом общежитии, – если бы ты видела этого монстра! Такого мне еще не приходилось лицезреть… Разве что у Никиты с третьего курса. Да нет, у Ники чуть меньше. А тут… Воооо! – Маринка растягивала руки в стороны, как рыбак, показывающий величину выловленной рыбины, – нет, даже вооо… И немного искривленный.

Я не могла понять, как этот вялый огурец может быть искривленным. Или прямым. Вялый можно крутить, как хочешь. Но Маринка с пониманием дела объяснила, что когда мужчина с женщиной занимаются «любовью», то огурец становится твердым. Это уже и вовсе не входило в мое понимание. Я смотрела на Маринку с завистью, как завороженная, страстно мечтая поскорее увидеть все это собственными глазами.

Наконец, момент истины настал. У меня появился парень, и я могла воочию убедиться в правдивости Маринкиных слов. Впрочем, для меня было важно даже не столько увидеть это чудо-юдо в штанах («А чего там рассматривать?» – считала я), важнее было сказать Маринке, что я тоже… видела ЭТО. Факт того, что я не отстаю от подруги и тоже уже все видела-перевидела был куда важнее, чем осмотр вожделенного объекта.

Покрывшись мурашками, пробежавшими по коже от кончика носа до пятки, я медленно потянула язычок молнии Кирилловых джинсов. Кирилл, увлекшись поцелуями, на минуту отвлекся и пропустил критический момент. Бдительность его притупилась, и я умудрилась не только расстегнуть штаны, но и сунуть руку под ткань ситцевых трусов… Пальцы запутались в зарослях курчавых волос, я осторожно просунулась дальше… но ничего не нащупала. Опомнившись, Кир оторвался от меня, поежился, будто ему стало то ли неловко, то ли неприятно, и… Аккуратно вытащил мою руку из своих трусов. Решив, что сделала что-то не так, я сжалась от стыда и больше не настаивала на поиске Кириллова члена.

– Найдется когда-нибудь, – решила я про себя. – Не будет же Кирилл ходить в брюках вечно. Снимет рано или поздно. Вот и найду.

Маринке о случившемся я не рассказала. Впрочем, она и не расспрашивала, увлеченная собственными похождениями и впечатлениями. В глубине душе я завидовала ей. Мои гормоны давно требовали удовлетворения, но воспитание не позволяло делать то, что могла себе позволить Маринка. Я не осуждала ее, тем более что она была не единственная из моих знакомых девочек, кто и не помышлял сохранять девственность до брака. Но строгое воспитание родителей было вбито в мою голову так прочно, что я просто-напросто была не в силах совершить что-то на взгляд родителей предосудительное. Вот Кир, который быстро стал моим официальных женихом, это совсем другое дело. С ним я могла двигаться в сторону запретного…

Несмотря на некоторое удивление и откровенное разочарование, испытанное после первых откровенных экспериментов на диване, наши отношения с Кириллом развивались по восходящей. Мои родители радовались возможности спихнуть дочь в приличные руки, каковыми, безусловно, были руки будущего торгпреда. Мама с папой приложили немало усилий к тому, чтобы вырастить достойную жену будущего государственного чиновника высокого ранга. С детства меня водили в кружки, где я училась играть по нотам на рояле, петь в хоре и танцевать бальные танцы. Родители словно законсервировались и продолжали считать, что живут в девятнадцатом веке, хотя за окном бегом бежал к концу двадцатый. Они видели меня за роялем в длинном платье с кружевным воротником, поющей романсы Рахманинова и Алябьева. «Соловей мой, соловей…» – подпевала мама, в то время как я старательно выводила известные ноты.

Рядом с роялем они видели мужчину влюбленно и, конечно, восторженно смотрящего на меня. Мои мама и папа жили в другой плоскости бытия, которая, как я поняла позже, называлась ханжеской. Они были оторваны от реальности и будто не замечали, что мир катастрофически изменился. Мои родители, как сто лет назад, главной ценностью девушки считали ее целомудрие.

– Девичья чистота и непорочность – залог успеха, – повторяла мама так часто, как раньше, наверное, твердили в семьях закон божий. А бабушка сопровождала меня в школу и в кружки, наверное, до пятнадцати лет.

Мои родители представляли собой образец советской морали. Хоть в учебник по домоводству. Папа был функционером, то есть работал где-то в управленческом аппарате, мама преподавала в музыкальной школе. Она носила блузки, застегнутые под горло, папа, по-моему, спал в галстуке. Слово секс у нас в доме считалось ругательством. Когда на экране телевизора в самом приличном советском фильме, кастрированном от всех «неприличностей» кадров, пара склонялась друг к другу, намереваясь поцеловаться, мама ладошкой закрывала мне глаза. Самого секса в семье не было, как его не было и во всей стране. Во всяком случае, я никогда не наблюдала хоть какие-то проявления нежности родителей, не считая, конечно, прикладывания друг к другу щеками в моменты прощания. Это было для моих мамы и папы верхом демонстрации чувств. Да, и для меня тоже.

Возможно, все бы прошло по маминому плану, и из меня получилась бы высоконравственная жена, если бы… Если бы во мне не вылезла неизвестно от кого передавшаяся чрезмерная сексуальность. Гормоны перли из меня, требуя удовлетворения постыдных на мамин взгляд желаний. Родители заметили, что их дочь перезревает. Наставления и поучения больше не могли сдержать ее природу. Они забеспокоились – как бы чего не вышло?

Мама догадалась, что не выпихни меня сейчас в брак, я могу переспать с первым встречным… И «пойти по рукам». Именно так она квалифицировала мое возможное будущее и именно этого боялась больше всего в жизни. Впрочем, страшнее этого была перспектива «принести в подоле». Ну, то есть родить неизвестно от кого. Я и сама этого боялась. Но мне непрестанно напоминали об этой опасности, всячески пугая последствиями, а потому я до судорог боялась хоть какого-то сближения с мужским полом. В шестнадцать лет я считала, что можно забеременеть, если мужчина меня обнимет.

Поэтому когда появился жених, тем более такой приличный, как Кирилл, родители забегались, проявляя активность куда больше, чем сама невеста. Естественно, в понятие «приличный» для моих предков не входили сексуальные способности кавалера. Какая разница, каков размер его пениса или может ли парень им шевелить? В самом деле, разве в этом женское счастье? Определенно, так полагала моя мама. Во всяком случае, я всегда была уверена в этом. Обсуждать же с ней такие вопросы не могло прийти в голову даже в состоянии наркотического угара или сильного алкогольного опьянения.

Но сыграть свадьбу мечтали не только мои родители. Их интересы совпали с интересами родителей Кира. Сынуля заканчивал престижный институт и ему «грозила» карьера загранработника, для чего по негласному уставу требовалась жена, что было очередным условием карьеры. Возможно, сам Кир, «поженихавшись» со мной, не стал бы останавливаться на достигнутом и поискал бы другую невесту. Да и родители не спешили бы со свадьбой любимого чада, дав ему погулять вволю. Мальчик – не девочка, в подоле не принесет. Но система предъявляла другие требования – неженатый сотрудник не мог попасть на ответственный пост. Одинокий мужчина – легкая добыча для шпионов. Видимо, в органах считали, что женатый никогда не польстится на живописную блондинку типа Мэрилин Монро, если та пригласит его посидеть в баре. Облико советского торгпреда всегда морале, как говорится в известном фильме. Короче, женись, плодись и не смотри по сторонам.

Все это несло нас, как по накатанной, в сторону ЗАГСа. Жених невесте нравился. Уговаривать ее большой нужды не было. Факт отсутствия члена у будущего мужа, конечно, не мог не охладить моего пыла, но папа с мамой настаивали на браке, приводя аргументы в его пользу. Да и я сильно не заморачивалась на эту тему, считая, что член у будущего мужа есть, а как без него? – просто я его не нащупала. Может, плохо искала. Запал куда-то. Завалился между ног. Оброс волосами. И что теперь? Отказаться от брака с красивым и перспективным Киром?

– Что тут думать, о Господи!? – вопрошала мама, закатывая глаза к небу, словно призывая всевышнего помочь ей внушить дочери правильные мысли. – За таким мужем будешь как за каменной стеной. Отец, скажи… – надеясь на Бога, мама не хотела оплошать и призывала к ответу отца, считая его наказы более действенными.

– Слушайся мать, – бодро отзывался папа, коротко взглянув на меня из-за газеты.

Чем бы он ни был занят – смотрел ли программу «Время» в девять вечера или читал газету «Правда» в семь утра – всегда был готов поддакнуть жене. Мне кажется, спроси его, о чем речь, он бы смутился. У папы были наготове дежурные реплики, подходящие к любому случаю жизни, типа:

«Мать плохого не пожелает» или «Мать знает, что говорит».

– А, черт, была не была, – подумала я, решив, что все утрясется само собой. – В конце концов, не в члене счастье. Во всяком случае, не в его размере. Так учат в учебниках по сексологии, которые я успела пролистать. И эти выводы ученых мужей окончательно определили меня в сторону замужества.

Свадьба состоялась, но я так и не увидела то, что должно было удовлетворить мою женскую плоть ни в брачную ночь, ни позже. Нет, не то чтобы у Кира между ног не было вообще ничего. Конечно, было. ОНО… Когда я обнаружила предмет мужской гордости моего мужа, поняла, что в нашем случае это как раз обратное явление – гордиться было нечем.

То, что я обнаружила в кустистых зарослях Кириллова паха, было не гордостью, а насмешкой над всем мужским сословием. Стало ясно, почему мой жених упорно занимался со мной ласками, не спуская брюк. Крошечный, похожий на мышонка недоразвитый отросток Кира был не только невероятно мал, он почти не реагировал на мои старания его оживить. Сколько я ни пыталась его потереть, поласкать и даже, преодолев неловкость и брезгливость, поцеловать, он оставался нем к моим призывам. Нем и глух. Пациент был скорее мертв, чем жив. Все это было более чем печально… Мягко говоря.

– Да, дела… – растеряно протянула Маринка, когда я, отчаявшись, решила поделиться с лучшей подругой историей своей первой брачной ночи, – ну, что сказать? Надо же. Кто бы мог подумать…

Маринка сделала паузу, словно размышляя, чем меня утешить или как найти выход из создавшейся ситуации. Вдруг она достаточно резко и уверенно произнесла:

– А ты знаешь, подруга, а ведь я давно подозревала. У Кирилла такие маленькие ручки…

– Господи, Машка, причем тут ручки? – возмутилась я, чуть не плача.

– Как причем? Крупный мужик, а ручка как у женщины. Рука ведь прямым образом соответствует размеру члена. Ты разве не слышала?

– Откуда? Мама меня этому не учила, – с сарказмом произнесла я.

– Да, не тому тебя учила мама… Это уж точно!

– Марина, не трогай мою маму и уж тем более ее методы воспитания. Скажи лучше, как мне теперь быть… Как мне с этим жить? Вернее, без этого…

– Что тут скажешь? Остается смириться, – произнесла Маринка, понимая, что несет ерунду и я вот-вот взорвусь. Решив вывернуться в сторону от волнующего вопроса, не дав мне ни секунды, чтобы вставить слово, она с пафосом продолжила, – Рит, успокойся, в самом деле. Бывает всякое… особенно с красивыми мужиками. Ну, не бывает идеальных людей. Не бывает! Это Чехов утверждал, что в человеке ВСЕ должно быть прекрасным – и душа, и тело. Но он был романтиком, питающим иллюзии. В жизни так не бывает… Или то, или другое… Что-нибудь одно…

– Но у Кира и душа, и тело красивые, – вступилась я за мужа. – Просто у его красивого тела не функционирует один орган…

– Мо-ло-дец, – поддержала Маринка, – еще в состоянии шутить, умница. Хвалю.

– Какие шутки, – фыркнула я. – Тебе легко ерничать.

– Ладно, держись, не пропадешь. Во всяком случае, есть утешение… Едешь в Голландию. Красота…

Маринка сладко вздохнула, переключившись с проблемы Кирова члена на цветущую Голландию. Заграница в ту советскую пору, хоть и периода полураспада, все еще была недосягаемой для большинства граждан нашей необъятной страны. И для Маринки тоже. Пределом ее мечтаний был отдых на курортах Краснодарского края. Мне подумалось, что она, пожалуй, тоже бы закрыла глаза на такую «мелочь», как нехватка мужского органа, ради такого мужа, как Кирилл, и возможности уехать в Голландию на несколько лет. Я молчала, и Маринка, видимо, расценила это как ожидание ответа. Она хмыкнула и сказала:

– Ну, что ты, в самом деле, так расстраиваешься… Бросай Кира, если не хочешь в Голландию.

В Голландию я хотела. Еще как. Но это меня мало утешало. Правда жизни ударила прямо под дых. Мой муж оказался импотентом. Меня не готовили к сексуальной жизни, чего я совершенно не боялась, уверенная, что разберусь сама, когда придет время. Но время пришло, а разобраться оказалось не так просто.

Кирилл яростно хотел близости, но у него ничего не получалось. Мы терлись, целовались, облизывали друг друга, но источник наших удовольствий продолжал висеть, как вареная сосиска, у которой от кипятка лопнул и раздвоился кончик. Этим крошечным лоскутком кожи удовлетвориться было никак нельзя. Я ходила возбужденная и злая. И Голландия, куда мы приехали по месту назначения мужа на работу, не радовала ни тюльпанами, ни пивом. Моя нерастраченная энергия кипела и тупым молотом била в голову. В прямом смысле. У меня начались невероятные мигрени.

Днем, блуждая по улочкам старинного города, я видела лишь одно – мужчин. Перед глазами мелькали красивые самцы, с выпирающими через плотную ткань джинсов членами и с развратными улыбками. Как назло, их в Голландии было даже больше, чем тюльпанов.

Ночью во сне меня терзали те же мужчины, но уже голые. Причем они целовали друг друга, а я по-прежнему оставалась лишь зрителем этих оргий, а не участником. Я металась по кровати, изгибаясь всем телом, а, проснувшись, тряслась мелкой дрожью. Головные боли изводили меня, и почти постоянно я находилась в дрянном настроении. На меня нападала хандра, я капризничала по любому поводу и без него. Я была противной сама себе из-за собственной придирчивости и вредности.

Прочитав в «умной книге» о том, что тысячи людей занимаются самоудовлетворением и это отнюдь не считается чем-то постыдным, а называется красивым и светлым словом мастурбация, я попыталась утихомирить свою горящую плоть собственными руками. Но мои манипуляции мало помогали. То ли я делала что-то не то, то ли этот вид самоудовлетворения для меня не подходил. Я оказалась совершенно одинокой и несчастной в чужой стране. Рядом не было ни подруг, ни родных. Ни моих, ни Кировых. Не было даже Маринки, с которой я могла обсудить свою проблему. Звонить ей из Голландии было дорого. А мобильные и Интернет тогда еще не изобрели.

Сойтись с аборигенами тоже не удавалось. А уж о том, чтобы познакомиться с мужчиной, вообще не было речи. В кафе, где я, озираясь по сторонам, выбирала предмет заигрывания, на мои откровенные улыбки никто не реагировал. Вернее, мне улыбались в ответ. Но не больше. А хотелось большего. И хотелось все сильнее и сильнее. Но кроме приветливой улыбки, которую я видела, куда ни кинь взгляд, мне ничего не предлагали. От этих улыбок стало подташнивать.

Я усиленно учила немецкий, посещая бесплатные курсы в народной школе и судорожно листая самоучители с крикливым названием «Немецкий за двадцать четыре часа». Но и выученные фразы «который час?» или «как пройти к театру?» не помогали решить проблему. Я кидалась с этими вопросами к мужчинам, рассчитывая, что они правильно расценят намек, сообразят, что вопрос «где ближайшая остановка?» вовсе не означает, что я ищу автобус, а догадаются, что я флиртую с ними. Но они все сплошь и рядом оказались такими прямолинейными, лишь приветливо отвечали конкретным ответом на конкретный вопрос и шли своей дорогой дальше. Я зверела, считая, что скоро изнасилую кого-нибудь прямо на улице или сдвинусь в правом полушарии на пару градусов влево.

Однажды я не вытерпела и вызвала Маринку на переговоры.

– Бедная ты моя, – пожалела подруга, когда я вывалила наболевшее.

После короткой паузы, видимо, перебрав варианты решения моей проблемы, она предложила найти любовника.

– Легко сказать… – простонала я, одной рукой вытирая выкатившуюся слезу, другой подливая коньяк в пластиковый стаканчик, случайно оказавшийся под рукой. Телефонную трубку я прижимала щекой к плечу.

– Что, в Голландии совсем с мужиками плохо? – испуганно притихшим голосом проговорила Маринка.

– Да в том-то и дело, мужиков полно. И еще каких! Но они не идут в руки, – ответила я.

– Как? Как такое может быть? – недоверчиво переспросила Маринка.

– Да не знаю я… Говорю же, что не понимаю, в чем дело.

Прожив в Европе уже приличный отрезок времени, я тем не менее не видела объяснения этому. Ну, то есть когда мужиков полно, а потрахаться не с кем. А уж моя Маринка, не бывавшая нигде за пределами кольцевой дороги, и подавно не ориентировалась в вопросах международного знакомства и посоветовать хоть что-либо дельное не могла. Она только удивлялась и ахала, как старая бабка, узнавшая, что ее куры несут яйца без помощи петуха. Маринка, казалось, вообще не верила мне, что так бывает.

Надо сказать, Кир, видя, что происходит со мной, переживал по поводу своей мужской несостоятельности. Он чувствовал вину и даже попытался лечиться. Произведя кучу простых и сложных анализов, доктор, видимо, понял бесполезность какого бы то ни было лечения Кира и посоветовал перейти на другие формы удовлетворения.

– Молодые люди… – мурлыкал доктор Айболит голландского разлива, – что я могу сказать… Для удовлетворения сексуального влечения ни величина мужского полового органа, ни сила его потенции не имеет никакого значения… – доктор хмыкал, глазки его бегали, он явно понимал, что несет полную ахинею, но продолжал мямлить что-то еще.

– Ну, что доктор? Что посоветовал? – спросила Маринка, следившая по телефону с далекой Родины за моими закордонными мучениями.

– Да что? Послал нас доктор… – ответила я.

– Куда послал? – удивилась Маринка, даже перестав жевать, что она делала обычно круглосуточно.

– Да недалеко… В секс-шоп послал. Тут, за углом. Говорит, можно и без члена обойтись. Были бы здоровы руки-ноги-языки.

– А ведь и правильно, – подбодрила Маринка, тут же активно заработав желваками, видимо, жуя яблоко. – Вы ж не в России, Запад вам поможет…

Маринка была права. В России в ту пору и близко никто не знал о существовании магазинов, где продаются товары сексуального потребления. Ну, то есть искусственные члены всех цветов и размеров, шарики, ролики, палочки и куча всяких милых причиндалов, помогающих возбудить мертвого и удовлетворить фригидного. В Голландии же такого добра было полно. Глаза разбегались от товаров, необходимых тем, кто не может справиться с задачей удовлетворения интимных потребностей и выполнить супружеский долг собственными силами. Кто знает, чем бы закончилось наше супружество, останься мы в России, в которой тогда не было ни секса, ни средств помощи таким инвалидам сексуального фронта, каким был мой Кир. В России сексом могли заниматься полноценные мужчины, которых природа одарила всем необходимым. Проблемные же… могли тихонько курить в сторонке.

С нами был именно тот случай, когда «помог Запад». Сначала мы купили всякие сексуальные игрушки – пластиковые члены, вибраторы и много всякой прочей ерунды. К сексу у нас обоих, несмотря на разницу потенциала, интерес был одинаковый. Вечерами, не сводя глаз с экрана, мы следили за оргиями, разыгрывающимися в чужих постелях – благо видео с порнофильмами тоже были в свободной продаже. Это все возбуждало наши и без того возбужденные молодые тела, и мы часами елозили по квартире, используя по совету доктора руки-ноги-языки и все прикупленное в секс-шопе. Надо признаться, на некоторое время требуемый эффект был достигнут. Вряд ли дело доходило до оргазма, но как бы там ни было, какой-то уровень удовлетворения я получила. И даже успокоилась немного.

3.

Через пару лет Кира перевели в Германию. Я не работала и, чтобы занять себя чем-то, пока муж был на службе, оформила абонемент в теннисный клуб. Еще в детстве в моем представлении это являлось символом достатка и роскошной жизни. Миллионеры в моем воображении рисовались в виде стройных женщин в белых юбочках и плечистых мужчин в шортиках и с ракетками в руках. Гольф-клубы, яхты, горные лыжи были и вовсе чем-то запредельным. Теннис же, пусть и не столь экзотичное, на мой взгляд, времяпровождение, но все же ступенька к сливкам общества. Решив примазаться к миру сильных и богатых, я стала посещать два раза в неделю тренировки на корте клуба «Красно-черный». Кир, естественно, двумя руками был «за»:

– Это полезно для здоровья, – радовался он. – И не так дорого, как я думал. Ты – умничка, что решилась заняться спортом.

– Ну, до спорта далеко. Скорее, для развлечения – попрыгать, размять тело полезно.

Народ, с которым я столкнулась в клубе, и правда оказался вполне респектабельным, хотя миллионерами там не пахло. Люди – офисные работники средней руки, большую часть дня протирающие драп на стульях в кабинетах, – хотели разрядки. Они остервенело гоняли мячики и прыгали за ними. Некоторые не играли с партнером или тренером, а яростно лупили мячом по стене. Казалось, они хотят вбить его в кирпичную кладку. Одни пытались таким образом согнать калории, другие снять стресс. По тому, с какой ненавистью некоторые били ракеткой, отбивая мяч, можно было понять, что у них не все в порядке или на работе, или дома.

– Как же эта рыжая стерва ненавидит своего мужа, эту развалину… ожидающую ее за стойкой бара, – думала я, глядя на женщину, которая каждый свой удар сопровождала визгом.

Да я сама здорово разряжалась, выбивая скопившуюся во мне энергию на корте. К слову сказать, полезный спорт. Не только в смысле переработки жира на бедрах в мышцы, но и в смысле снятия стресса. Напрыгавшись, так устаешь, становится не до глупостей…

После тренировки все шли в душ или в сауну, которая была при клубе. Баня оказалась общей. В раздевалке крутились и женщины, и мужчины. Они спокойно снимали с себя кофты, куртки, спортивные штаны и… нижнее белье. И складывали вещи в шкафчики, перед которыми раздевались. В углу я увидела кабинку с дверью, но никто ею не пользовался. Никого не смущало, что в полуметре от него снимал трусы человек противоположного пола. Конечно, я была обескуражена, увидев все это в первый раз. В России в пору моей пубертатной молодости о таком даже не слышали. Но самым большим шоком для меня стала даже не сама эта общественная раздевалка, где голые тетки и дядьки мило улыбались друг другу и даже перебрасывались приветствиями, не прикрывая шайками срамных мест, а увиденные мною на расстоянии вытянутой руки мужские члены. Это были совсем не мышки, как у моего Кира, и даже не огурчики-корнишоны, которые я покупала в стеклянных полулитровых банках в гастрономе. У некоторых это было нечто самостоятельного органа, типа руки или третьей ноги.

Опешив от увиденного, я присела на скамейку.

– Как прошла тренировка? – улыбаясь, спросила Урсула, которая, как и я, была новичком.

Мы познакомились у администратора, получая членскую карточку, поэтому теперь имели право заговорить друг с другом на правах знакомых. Урсула стояла передо мной, совершенно голая, ничем не прикрывающаяся, хотя и держала в руках флакон с шампунем. Впрочем, что мог прикрыть флакон? Сосок?

Я перевела взгляд на Урсулу и сглотнула слюну. Прямо перед моим носом оказалась небольшая, но отвисшая грудь с розовым пятнышком и коричневой пипочкой посредине, которую мне почему-то невыносимо захотелось укусить. От этой мысли жар окатил меня волной, на лице выступила испарина. Встать и уйти из раздевалки я не могла. Показаться дикой и нецивилизованной было более стыдным, чем раздеться догола перед чужими мужчинами.

– Если я сейчас уйду, все поймут, что я стесняюсь. Что они обо мне подумают? – рассуждала я, вспоминая мамины установки. Она часто говорила, что вести себя надо прилично, а иначе «что о тебе подумают?» Мне не хотелось, чтобы эти немцы, с которыми дважды в неделю я вижусь в клубе, думали, что я дикарка. Нет, дикарями как раз казались мне именно они, люди, без стыда купающиеся в совместной бане. Но если у них так принято, значит надо соответствовать их правилам.

Пока я рассматривала Урсулин сосок и размышляла, что делать, немка продолжала стоять передо мной, видимо, ожидая, пока я разденусь. Пришлось стянуть с себя последний оплот «невинности» – трусики. Это далось мне в тот раз с большим трудом. Гораздо большим, чем когда я впервые сняла трусы перед Киром. Но я все-таки взяла себя в руки и пошла за Урсулой. Она открыла тяжелую дверь из раздевалки и пропустила меня вперёд… Сделав шаг, я остановилась. В комнате, которую я назвала бы предбанником, на деревянных топчанах лежали голые люди обоего пола, над которыми горели яркие лампы. У женщин двумя кучками возвышались груди, у мужчин кучками было выложено их богатство внизу живота. К слову сказать, у некоторых кучки выпирали достаточно высоко. Каждое тело освещалось прямым лучом горящей под потолком лампы. Зрелище напоминало прилавок с драгоценностями в ювелирном магазине. Как выяснилось позже, это была обычная процедура – прогревание тела красным светом.

Но чужие голые тела лишь удивили меня. Гораздо большее впечатление я испытала от собственной наготы. Никогда в жизни до этого я не торчала в чем мать родила на глазах пары десятков мужчин и женщин. Меня охватил жуткий стыд, ноги не слушались, я была готова рухнуть без чувств… Казалось, стоит сделать шаг, и десятки глаз устремятся в мою сторону. Но никто на меня даже не взглянул. Каждый занимался своим делом. Кто-то читал газету, кто-то дремал, сомкнув веки. Некоторые сидели, тихо переговариваясь, будто на светском приеме.

В углу помещения я увидела что-то типа большой ванны круглой формы, в которой булькала вода. Вокруг расплывался легкий дымок, скорее всего, пар, идущий от горячей воды. В ванне сидела женщина. Собственно, я видела только ее голову. Остальное было скрыто водой и паром. Набрав воздух в легкие, я быстрыми шагами прошла к ванне. Поднявшись по приставной лестнице, я перекинула ногу и осторожно опустилась в приятную теплую воду. Женщина открыла глаза и, блаженно улыбнувшись, кивнула в знак приветствия. Я села напротив. Теперь меня уже не так волновало мое собственное голое тело. Скрытая водой, я не чувствовала себя такой уж обнаженной. Стало легче, даже дыхание восстановилось. Теперь я спокойно могла рассмотреть остальных. Живые, дышащие, двигающиеся люди оказались занятным зрелищем.

Я увидела, как из парилки вышел толстый дядька. Его огромный пивной живот упруго описывал дугу, заканчиваясь в паху. Мужик растирал себя большим махровым полотенцем, кряхтя и сопя от удовольствия. Расставив ноги, он стал тщательно протирать промежность. Присмотревшись, я ничего так и не увидела.

– Наверное, у дядьки вместо члена такая же мышка, как у моего Кира, – решила я.

Вскоре из парилки вывалились трое здоровых парней. Я включила глаза на полную мощность. Ребята были хороши, как на подбор. Члены молодых жеребцов находились в полуэрогенном состоянии, и хотя скорее висели, чем стояли, тем не менее выделялись на фоне ног вполне отчетливо. Переговариваясь, ребята вышли на балкон. Какое-то время я любовалась их голыми спинами…

Вскоре мое внимание переключилось на двух женщин. Тетки, выйдя из парилки, по очереди обмылись под душем, торчавшем одинокой трубой и ничем не отгороженным. Женщины подставляли себя под воду, крутились, вскрикивая то ли от того, что вода была холодной, то ли от колючих стрелок водного дождика. Затем, шлепая босыми ступнями по мокрому кафелю, они прошли к большому бассейну и плюхнулись в голубую прохладную воду, обдав меня мелкими брызгами. Не сводя глаз с женщин, я залюбовалась их красивыми, выгнутыми в области талии, спинами и круглыми попками, мелькающими над прозрачной, просматривающейся до самого дна, кристально чистой водой. Я поймала себя на мысли, что рассматривать женщин мне нравится ничуть не меньше, чем мужчин.

Осмелев, я вылезла из ванны и заняла место на лежаке, который только что освободил толстяк. И снова посмотрела в бассейн. Женщины уже не плавали. Опершись руками о бордюр, они держались на поверхности воды, которая ласкала их тела, покачивая из стороны в сторону.

– А ведь женские тела рассматривать куда приятнее, чем мужские, – подумала я. – У женщин нежная кожа, так и хочется погладить. А губы какие вкусные – хочется целовать… Груди… Какие красивые розовые груди у женщин. Их хочется, трогать, щупать, мять, щипать… А черный треугольник в самом низу живота. В этом есть загадка, не то, что у мужчин, у которых все на виду. Женский треугольник скрывает под волосами тайну…