Текст книги "Кама с утрА. Картинки к Фрейду"

Некоторые молодые женщины были с фигурно выбритыми лобками. Сквозь оставшиеся волосы проглядывала тонкая полоска, разделяющая губы, отчего это место напоминало булочку с надрезом по середине сдобы.

– А в самом деле, интересно… Вот если эта девица чуть шире раздвинет ноги… Можно ли будет что-нибудь увидеть. Хотя нет, вряд ли. У женщин так устроено, что ничего не видно, сколько ни раздвигай. Чтобы туда заглянуть, нужно раскрыть руками…. – размышляла я, глядя на молодую женщину, устроившуюся на лежаке напротив.

Я представила, как подойду к ней и двумя пальцами раздвину ее покрытую волосами промежность. Та откроется и… Я почувствовала, как у меня самой, там, куда я собиралась заглянуть, стало мокро.

– Ну, что? Нравится? – услышала я по-русски и от неожиданности вздрогнула.

Кто-то по-дружески слегка шлепнул меня по коленке. Я подняла глаза. Рядом стояла невысокая худенькая женщина. Вернее, женщиной ее можно было назвать с натяжкой. Это был скорее подросток невнятного возраста. Несформировавшаяся фигурка, почти с отсутствием талии, узкие бедра и практически плоская грудь. Волосы, стриженные ежиком, могли принадлежать в равной степени и девушке, и парню. Пожалуй, только голос выдавал ее женскую природу. Женственности в ней не было ни на йоту.

– Непривычно? Первый раз тут? – спросила она снова, не ожидая ответа.

– Да… Даже представить такое не могла… Лежу, не знаю, куда деться, – искренне призналась я.

– Жанна, меня зовут Жанна, – представилась незнакомка и, не дождавшись ответа, продолжила. – Когда я первый раз сюда пришла, тоже находилась в ступоре, как ты… Брось, не тушуйся. Кого интересует твое тело? Никто же не смотрит…

– Да, я вижу, что не смотрит. Но все равно… неловко. А откуда ты узнала, что я русская? – спохватилась я.

– А ты думаешь, не видно? – Жанна засмеялась, обнажив красивые белые зубки.

– Да нет, думаю, видно. Но по одежде. А голые все одинаковые, если ты ни фиолетовый негр, конечно.

– Цветом кожи от немцев или англичан мы не отличаемся, ты права. А вот поведением… Посмотрела бы ты на себя со стороны, сидишь, скукоженная, за версту видно, что стесняешься. А как рассматриваешь… Это же неприлично… – Жанна опять широко улыбнулась. – Да, вставай, кончай комплексовать, пошли париться…

Жанна протянула руку, помогая встать, и я поднялась с лежака.

– А ты в отличной форме, – сказала она, нагло разглядывая меня. – Такой можно ходить голышом, ни о чем не думая. Вон, посмотри, какие дряблые бабы тут ошиваются. И не стесняются. Себя нужно уметь любить…

4.

Буквально за пару лет до этого, я даже представить не могла раздеться перед кем-то, кроме Кира. Если бы кто-то сказал, что я буду шляться в чем мать родила среди компании мужчин и женщин и без тени стеснения общаться с ними, я бы просто не поверила. Но в жизни происходит немало удивительного – я привыкла к голым мужчинам и женщинам так быстро, что сама не заметила. Очень скоро я не только перестала рассматривать чужие пенисы и груди, но и перестала стесняться своего тела, поняв, что стесняться нечего.

На фоне других женщин смело передвигающихся по залитым светом помещениям сауны, несмотря на короткие толстые ножки, отвислые груди, полоски жира и куски целлюлита на бедрах, я смотрелась очень неплохо. Однако и это не главное. Я поняла, что в бане никто не смотрит на тебя, как на предмет вожделения. Никто не рассматривает твою грудь и не елозит сальными глазками по волосам в паху. Каждый занимается собой. А если и смотрит на тебя, вступая в разговор, то в лицо, а не ниже… Отчего у тебя ощущение, будто ты в офисном пиджаке, а не голяком.

Через пару посещений бани я уже уверенно сбрасывала с себя белье и спокойно проходила в парилку. Но Киру рассказывать о том, что происходило после занятий теннисом, я побаивалась. Почему-то казалось, он не поймет, приревнует, разозлится. Наше советское пуританское воспитание еще крепко сидело в моем сознании. Несмотря на наши своеобразные половые отношения, мужем он был завидным и терять его никак не хотелось. Кир позволял мне многое, в глубине души прекрасно понимая, что должен хоть чем-то удерживать жену, восполняя этим то, чего дать не мог. Но и я прекрасно понимала, что вряд ли буду иметь с другим мужчиной все то, что имею с Киром – социальный статус, материальный достаток, а потому вольничала с оглядкой – что скажет или подумает муж, не будет ли ему это неприятно…

– Что же… за все надо платить, – нередко думала я. – Пусть с членом не повезло. Зато все остальное лучше и не приснится. Идеальных мужчин на свете не бывает. Как, впрочем, и женщин…

С Жанной, которую я встретила в сауне теннисного клуба, мы подружились. В Германии она жила какое-то время, выйдя замуж за немца. Также как и я, она не работала и не знала, чем себя занять. Два раза в неделю Жанна заезжала за мной по дороге на корт. Она лихо рулила новеньким спортивным «мерседесом», полученным в подарок на последнее рождество от мужа-капиталиста. Я падала в удобное кожаное сиденье рядом с подругой, и мы ехали гонять мячи. Впрочем, вряд ли нас можно было назвать подругами. Жанна казалась мне простушкой, хотя и говорила, что приехала в Германию из Москвы. Все ее поведение, образ мышления, говор, в общем, абсолютно все выдавало в ней провинциалку. Я не могла понять, как удалось ей, такой невзрачной, окрутить капиталиста. В те времена в Москве за такими охотились настоящие фотомодели. Многое в Жанне мне было чуждым и, хотя она была явно не из моего круга, как сказала бы моя мама, я привязалась к ней.

Наше общение становилось все более тесным. Мы проводили время вместе не только на корте. Все чаще Жанна таскала меня по бутикам то в поисках подходящих к новой сумочке туфель, то, наоборот, ей вдруг срочно нужен был саквояж к новым ботикам. Увидев, что я не могу позволить себе покупки в таких дорогих магазинах, она легко расплачивалась за меня, предъявляя в кассе банковскую карточку мужа, даже не имея понятия, сколько денег списывалось к концу дня со счета.

– Да, брось ты стесняться… Бери-бери, – подталкивала меня Жанна к кассе. – Это же не мои бабки… У Дитера полно. Пусть свинья рассчитывается… Он мне задолжал…

– За что, Жанна? За что он тебе должен? – я не могла представить, что могла дать Жанна богатому немцу, за что тот должен был с ней расплачиваться.

– Да, он мой вечный должник, – насмехалась Жанна, – да, хоть вот за то, что я, молодая и красивая, сплю с этим уродом… Разве этого мало?

Подробностей семейной жизни Жанна не рассказывала. Я видела ее Дитера, и мне он казался вполне приятным, хоть и не симпатичным внешне и староватым, дядечкой. Но он всегда был приветлив, заботился о Жанке, сюсюкаясь с ней, как с ребенком, терпел ее резкие реплики, кажущиеся детскими капризами.

«Интересно, чем ей насолил Дитер, в каком месте он урод? И чем он уродливее моего урода…» – думала я, пытаясь понять, что кроется за словами Жанны.

В перерывах между шопингом мы заваливались в сверкающие неоном кафе, с удовольствием пили кофе с коньяком или заходили перекусить в ставшие модными японские ресторанчики, полакомиться заморскими суши. Жанна вела себя несколько странно. Иногда она веселилась, словно была под градусом или, лучше сказать, навеселе. Иногда же становилась задумчивой, подавленной и даже напуганной. Жанна была на пару лет моложе меня, но иногда казалась много старше… В ее глазах сквозь внешнюю веселость пробивался внутренний ужас, вырывающийся наружу в редкие минуты. В такие минуты мне становилось страшно. Жанна знала что-то такое, что было неведомо мне. Но я старалась не думать об этом, быстро переводя свои мысли в другое русло.

– Умные люди учат не думать о плохом, не смотреть страшные фильмы, не дружить с неудачниками… – напоминала я себе вычитанные в «умных книгах» мудрости.

Какая мне разница, что там у Жанны на душе. Чужая душа – потемки. В моей голове было полно «мудрых мыслей», которые я старалась применять в жизни. Иногда это помогало.

5.

Однажды Жанна заехала без предупреждения, хотя это и не принято. Когда я, открыв дверь, не смогла скрыть удивление, она сказала:

– А у меня сегодня день варенья… – это прозвучало как-то по-детски, по-домашнему уютно. Мне стало стыдно, что я не впустила ее в квартиру сразу.

– Ой, почему не предупредила? У меня нет для тебя подарка… – сказала я приветливо, но все еще продолжая стоять в дверях.

– Да не парься, «лучший мой подарочек – это ты», – пропела Жанка тонким детским голосочком.

Окончательно растрогавшись, я приобняла ее и отступила в сторону, пропуская в дом.

Я сразу заметила ее возбуждение и подумала, что она уже успела отметить. Ее щеки, обычно белые, румянились. Прежде чем сесть на диван, Жанна скинула широкую рубашку и оказалась почти голой – на ней осталась маечка на тонких бретельках и обтягивающие бедра и ноги леггинсы.

– Есть предложение, подкупающее своей новизной… Давай выпьем, – предложила Жанна, вытащив из сумки бутылку моего любимого мартини.

Мы нарезали колбасы и сыра, достали конфеты из холодильника. На улице стояла жара, несмотря на прохладный среднеевропейский климат, и мы шоколад держали в холоде, чтобы он не плавился.

– Ох и жара в этом году, – протянула Жанна. – Как никогда… А вентилятора у тебя нет?

– Неа… – отозвалась я, укладывая фрукты на плоское блюдо.

– Жаль… Слушай, ты не против, если я немного разденусь?

– Давай… – согласилась я. – Кир на работе. Придет только в шесть, не раньше…

– А что Кир? – спросила Жанна, стянув с себя майку, под которой не оказалось бюстгальтера, – он что… Женщин голых не видел?

– Ну, не знаю… Как тебе сказать… Меня видел. А других – не знаю.

– Он, что, у тебя… Верный муж? Не изменяет?

– Думаю, нет, – ответила я, хмыкнув, представляя женщину, с которой мог бы изменить мой Кир, вернее, не представляя такую.

Жанна легким движением руки стащила с себя и леггинсы, оставшись в одних трусиках. Она села по-турецки, подобрав под себя ноги. Тонкая полоска крошечных трусов, называемых стрингами, врезалась в серединку открывшихся губ, не скрытых волосами – она тщательно сбривала их. Мне стало неудобно, и я перевела взгляд на ее лицо. Жанка что-то говорила. Я смотрела на ее губы и не слышала слов. Я видела только яркое пятно на лице, которое шевелилось, то изгибаясь в улыбке, то обиженно кривясь… Невыносимо захотелось поцеловать эти губы. Я перевела взгляд на грудь. Маленькие соски, обычно совершенно плоские, теперь призывно торчали… И словно просились в рот.

В сауне я не раз рассматривала и уже привыкла к ее голому телу. Но сейчас Жанна была вызывающе близко ко мне. Да и то, что рядом больше никого нет, играло свою роль. Ощущение, когда ты рассматриваешь других, но не можешь их потрогать, конечно, будоражит воображение. Сознание же того, что ты можешь делать все, что заблагорассудится, расслабляет и срывает тебя с тормозов. Во мне все перевернулось, будто меня приподняли и потрясли. Перевернули и потрясли, держа за ноги. Возникло ощущение, что съеденный утром бутерброд расслоился в желудке и поднимается назад к гортани.

– Тебе что… не жарко? – спросила она, догадавшись, о чем я думаю, – раздевайся.

На самом деле мне было не так уж жарко – в Германии даже летом воздух не нагревается до такой степени, чтобы назвать это изнуряющей жарой, но я приняла условия игры и сняла длинную блузку, заменяющую домашний халат, оставшись в трусиках и бюстгальтере. Игра, которую затеяла Жанна, нравилась мне. Хотя и пугала. Да, в августе жарко, но не настолько, чтобы ходить голышом. Она к чему-то вела. Может быть, хотела подурачиться, а может… Я не знала, что может произойти еще. Догадывалась, конечно. Порнофильмы, которые мы с Киром смотрели, просветили меня достаточно, но все же одно дело видеть женские игры на экране, и совсем другое – принять в них участие самой.

– Да сними с себя уже лифчик, чего стесняться-то? Мы же в сауне сколько раз голыми друг дружку видели, – сказала Жанка, вызывающе глядя на меня.

Я все еще не решалась снять бюстгальтер. С детства, вернее, с подросткового возраста я страдала комплексом женской неполноценности. Во всяком случае, так бы квалифицировали это современные психологи. Длинные ноги и плоский живот привлекали ко мне внимание мужчин. Но за стройность и худобу приходилось рассчитываться недоразвитыми грудками. Чтобы как-то подчеркнуть, что они-таки у меня имеются в наличии, я упрямо носила бюстгальтер, хотя он совершенно не требовался. Моя грудь была очень скромного размера, плюс к тому же я не рожала и не кормила ребенка, а поэтому оставалась упругой и совершенно не нуждалась в том, чтобы ее придерживать этой деталью женского туалета. Но я настойчиво покупала дорогие бюстгальтеры. Пусть нулевой размер, пусть в них нет необходимости… Но, во-первых, мне казалось, бюстгальтер придает женственности, во-вторых, я покупала специальные лифчики с подложенным поролоном, что немного увеличивало мое женское достоинство.

– Снимай сбрую, – настаивала Жанка, – у тебя такая грудка, ей эта вещица вовсе ни к чему. Как у девочки…

Я сглотнула, но осталась сидеть в бюстгальтере.

– Да, у меня мало, но есть, – подумала я, – а вот у Жанны и вовсе печаль, а не… По сравнению с ней я так еще очень даже ничего.

Если я, при всей своей худобе и с крошечными грудками, все же была похожа на женщину, то Жанна походила скорей на подростка неопределенного пола. Ее грудь напоминала мужские мускулы, а не женские жировые отложения. Если у меня грудь была недоразвитой, то у Жанки ее не было вообще. Вряд ли можно было бы назвать женской грудью уплотнения в виде бугорков с пипочками сосков.

Мы сидели напротив друг друга и болтали. Жанна рассказывала какие-то совсем несмешные истории, но мы заходились гомерическим хохотом, видимо от нахлынувшего возбуждения, снова и снова наполняли бокалы. Когда мартини, принесенный Жанкой, закончился, я достала любимый Киром портвейн, и мы продолжили несанкционированный сабантуй.

Прилично накачавшись и окончательно потеряв контроль над собой, я, ни с того ни с сего, резанула правду-матку.

– Вот, смотри, – сказала я, вытащив коробку с причиндалами из секс-шопа. – Это мой муж… – я достала крупный силиконовый член с пупырышками и двумя небольшими яичками у основания и ласково прижала к груди.

– В смысле? – захлопала глазами Жанка.

– В прямом… У него всего этого нет…

– В смысле, – тупо повторила Жанка и икнула. – Он, что… оскопленный? Евнух?

– Да нет, нормальный… В смысле, ничего такого… Родился таким. Ну, то есть почти без члена…

– Ну и что… Подумаешь… Ведь тебе хорошо с Кириллом, хотя у него ничего и не получается… Правда?

– Ну, да… В общем-то, да… Он хороший муж…

– А с женщинами ты не пробовала? – неожиданно спросила Жанна, не глядя на меня, будто устыдившись вопроса. Она внимательно рассматривала плавающие оливки в бокале с мартини.

– С женщинами? Нет… Но у них тоже нет этого… – сказала я, крутя в руках болванку с толстым раздвоенным концом.

– Но и у твоего Кира нет, обходитесь же… – хмыкнув, сказала Жанна, пересаживаясь ко мне.

– Как сказать, – неопределенно протянула я, делая вид, что не понимаю, к чему она клонит.

Она уселась на подлокотник кресла, обвив мою шею тонкой рукой. Потом втиснулась в кресло, плотно прижавшись ко мне бедром. Достаточно худые, мы обе без проблем поместились в одном кресле. Левая Жанкина рука гладила мою спину, теребила волосы, выпавшие из заколотой кверху копны. Указательным пальцем правой руки Жанна, едва касаясь кожи, водила по краешку моих губ… Я сидела как парализованная, не в силах шевельнуться.

Жанка нащупала застежку бюстгальтера. Быстро, вслепую справившись с ней, расстегнула… И ненужный предмет упал. Правая рука скользнула от губ к шее, от шеи к груди, еще ниже… Когда пальцы коснулись соска, я вздрогнула и закрыла глаза.

Я не видела, а только ощущала, что она сползает с кресла…

Я не видела, но понимала – она встала на коленях между моих ног… Обжигающее дыхание чувствовалась на уровне груди.

Я не видела, но почувствовала, как она горячими губами мягко обхватила сосок и коснулась его язычком…

Сначала совсем чуть-чуть. Едва слышно. Но каждый раз от этого касания во мне происходило короткое замыкание. Раз – щелчок, вспышка. И снова темнота.

Затем, достаточно крепко сжав кожу губами, она начала неистово сосать – наверное, так сосет младенец молоко из груди матери. Тонкие нервные окончания наполнились звуком, будто скрипач коснулся натянутых струн и они издали тонкое приятное дребезжание – дзинь-дзи-инь… Через сосок из меня словно выходила тяжесть, тело опустошалось, становилось невесомым… Оно оторвалось от кресла и стало медленно подниматься под потолок. Я улетала.

Жанна выпустила сосок изо рта, и я также плавно стала опускаться на землю. Вернее, на кресло. Она обхватила мои колени и, нежно разжимая, потянула их в стороны. От мысли, что сейчас кто-то увидит, даже не тронет, а только увидит мое нутро… закружилась голова, и я опять закрыла глаза. Зацепив пальцем ткань маленьких трусиков, Жанна легонько дернула тонкую полоску шелка и разорвала их. Затем двумя пальчиками раздвинула мои губы в стороны.

– Какая бездна… Какая восхитительная бездна… – шептала Жанка.

Ее слова доносились сквозь пелену дурмана, прорываясь через звуки рвущихся одна за другой натянутых струн невидимой виолончели внутри меня.

– Какая ты жаркая… От тебя идет такой жар, как из доменной печи… – тихо сказала Жанна, и в тот же момент прохладный ветерок дунул в меня…

…Я почувствовала, как напрягся и зашевелился обычно не видный и не ощутимый бугорок. Он стал наливаться чем-то тяжелым и раскаленным. Никогда раньше я не думала об этом предмете своего тела и не чувствовала его. Знала о его существовании только из медицинского атласа. Но в книге ничего не писалось о том, зачем он дан нам природой. Но сейчас…

…Сейчас, скрутив губы дудочкой, Жанна короткими очередями пускала в меня потоки воздуха. Ощущение было приятным, легким, как от касания перышком… От каждого такого касания я сжималась и ахала. Но дернуться или, тем более, вырваться Жанна не давала, продолжая крепко держать руками мои ноги. Собственно, я никуда и не хотела вырываться, в смысле убегать. Просто от удовольствия ощущений меня сводило судорогами, дергался каждый мускул от живота до кончиков пальцев на ногах…

Вдруг я почувствовала, как к ожившему бугорку прикоснулась ее рука. Жанна дотронулась пальчиком и стала как бы раскачивать его, нажимая все сильнее. Это было уже не легкое касание, от чего кружилась голова. Теперь в голове зазвенело колоколом. Вернее, колоколами. Будто звон на колокольне в праздник – перекатывался от легкого треньканья маленького колокольчика до бархатного набата огромного колокола. Я перестала существовать, превратившись в одну точку. Точку, на которую нажимала Жанна…

…Она нагнулась – я ощутила ее дыхание… Ее язык коснулся клитора, она обхватила его губами и…

…Меня больше не было, даже та точка исчезла… Я взорвалась, изогнувшись всем телом, издав крик раненого зверя.

То, что я испытала тогда с Жанной, называется оргазмом. В «умных книгах» пишут, что если вы не уверены, испытали ли вы оргазм, значит, его не было. Когда ОН случается, ты понимаешь, что это именно то самое чувство… И не задаешься глупыми вопросами. Тогда с Жанкой я поняла, о чем идет речь. Это был взрыв, фейерверк, когда из глаз сыплются искры. Когда тело сводит, дергается в конвульсиях, не поддающихся твоему сознанию. Ты не можешь управлять не только своими мыслями – впрочем, какие мысли в этот момент? – но и собственным телом. Когда хочется кричать, выть, срывая глотку. Ты вне мира, вне жизни, вне всего земного. Мозг превращается в одно расплавленное месиво. Не нужное тебе. Тебя поднимает, медленно воспаряет ввысь, а затем ты падаешь, вернее, летишь в пропасть, рушишься, проваливаешься… Позже я подумала, что именно оргазм хотел написать на своем полотне Малевич. На полотне, называемом «Черный квадрат».

Потребовалось время прийти в себя. Вернуться на кресло. Ощутить руки и ноги. Глаза снова, пока еще как в полусне, хоть и туманно, но различали предметы. Не знаю, как долго я «летала» и сколько понадобилось времени, чтобы опуститься…

– Ну, вот, а ты говоришь, без члена нельзя. А мы… справились… или… – тихо сказала Жанна, как ни в чем не бывало, отпивая из бокала. – Ух, пить хочется…

Я молча смотрела на нее. Мое сознание лишь частично прорывалось обратно. Многое во мне мною все еще оставалось не подконтрольным. Тело медленно наливалось силой, но я еще не могла пошевелить даже пальцем. Мысли обрывками появлялись, и тут же улетали снова. Я не могла вспомнить детали только что происшедшего. Была не в состоянии произнести слово.

– Черт, а время-то как летит… – сказала Жанка, глянув на большие круглые часы, висящие над комодом.

Стрелки перевалили за шестерку.

– Сейчас Кир придет… – очнулась я и, собрав силы, вяло потянулась за рубахой-халатом.

Жанна ловко натянула леггинсы и майку, поглядывая на меня.

– Помочь? – спросила она, видя, что я не могу попасть в рукав.

– Спасибо, не надо… – ответила я и испугалась, что Жанна это может расценить, будто мне неприятно, если она до меня дотронется. Я уже хотела что-то добавить, пояснить, но послышалась возня с замком и хлопок входной двери.

– А, у нас гости… – сказал Кир, зайдя в комнату.

Он казался необычайно раскрасневшимся.

– Ты что такой красный? Давление мерил? – заботливо спросила я мужа.

– Все в порядке… Жарко сегодня, – ответил он, возбужденно бегая глазами.

– Ну, я поехала, труба зовет… Дитер заждался, наверное. Он меня сегодня выгуливает… Обещал программу с клоунами, – сказала Жанна, лениво вставая с кресла, и направилась к выходу.

В коридоре, в самых дверях, она наклонилась как бы для прощального поцелуя. Я подставила щеку и почувствовала не губы, а язык, которым она лизнула, как это делают собачки.

– Я еще приду… Да? – прошептала она в ухо.

Меня снова обдало жаром, я не могла ни ответить, ни пошевелиться. Жанка засмеялась и хлопнула дверью перед самым моим носом, не дождавшись ответа.

Как вы понимаете, этот вечер стал для меня «переворотным» – он перевернул меня, мои представления, мои ощущения. Все то, что было культивировано во мне до сих пор, разлетелось в клочья. Мне предстояло еще все это переварить, осознать, понять. Нужно было осознать происшедшее. И головой. И душой. И животом. Я теперь знала, что есть разум. Есть нравственные понятия. А есть ощущения. Простые звериные ощущения, когда ты больше не человек. Когда ни разум, ни мораль не играют никакой роли…

6.

Через какое-то время после ухода Жанны мозг из вязкой каши стал собираться в рабочее состояние. Тело начинало ощущать другие запахи и слышать другие слова. Кир крутился вокруг меня, странно поглядывая. Зрачки в его глазах горели, словно в них налили бензин и подожгли. Я заметила это, но мне было не до Кира. Мы поужинали в полном молчании. Вернее, Кир пытался говорить, я поддакивала односложно, не в силах вслушиваться и отвечать внятно.

После ужина мы устроились на диване, приготовившись смотреть телевизор. Вдруг Кир повернулся ко мне и стал тыкаться губами в лицо. Мне почему-то стало противно, и я попыталась его оттолкнуть. Но он не отстранился, а сполз с дивана и встал на колени передо мной. До этого он никогда так не делал. Я не понимала, что происходит. Кир резко развел мои ноги в стороны, быстро раздвинул губы и стал дуть, как делала это Жанна. Я все еще ходила в халате, так и не надев трусики, поэтому Киру удалось проделать со мной все это легко и просто. Меня подхватила волна возбуждения и оторвала от кресла… Видимо, я не до конца восстановилась после эмоций Жанкиного представления. Поэтому без прелюдий мгновенно унеслась в сладкое небытие. Все повторилось теперь с Киром. Меня снова разорвало на части…

– Знаешь… – засыпая, уже в кровати, сказал он, – сегодня такая жара… просто невыносимая.

– И что же? Что? – вяло переспросила я, почти не слыша его слов.

– Да, собственно, ничего особенного, – продолжил Кирилл. – У нас сломались кондиционеры и я ушел с работы раньше… И вот… Я пришел… И все видел. Рита… Как же это было замечательно. У меня была эрекция. Честное слово. Клянусь. Я кончил. Как ты думаешь… А Жанна придет еще? Тебе ведь понравилось… Я могу это делать для тебя, как она… Но мне нужно все это видеть… Когда ты с ней, тогда… Тогда у меня тоже получается… Это плохо? Как ты думаешь, это плохо? – Кирилл шептал на ухо еще какие-то слова, но толком я уже ничего не могла разобрать. Усталость от пережитых за день эмоций вымотала меня окончательно. Через толщу навалившегося сна я только успела подумать о том, что в нашей семейной жизни наметились перемены.

Да, мне понравилось то, что делала Жанна, хотя своим внешним видом она была далека от той женщины, которая мне бы понравилась по-настоящему и которой я любовалась бы в сауне. Говорят, люди тянутся к противоположному. Блондинов прельщают брюнеты, высоких – маленькие, худых – полненькие. Будучи от природы тощеватой, я комплексовала по поводу отсутствия бедер и, главное, грудей. Хотелось иметь то, чего у меня не было – прямые светлые волосы и круглые женские формы. Когда я видела в сауне пышные груди у какой-нибудь дамочки, едва сдерживала себя, чтобы не ущипнуть ее. Но Жанка стала первой женщиной, открывшей для меня совершенно новые ощущения. Я заходилась в дрожи только от мысли, что меня целует особь моего же пола. Это было противоестественно для меня и потому возбуждало, несмотря на то, что она мало походила на женщину и своим внешним видом не вызывала желания целовать или ласкать ее. Воспитание говорило, что это ненормально, что так нельзя, что это должно быть противно. А ощущения говорили обратное. Нет, не говорили, они орали: это здорово, вкусно, трепетно, сладко. Да, мне понравилось! Еще как! Но я даже себе боялась в этом признаться.

Жанна стала приезжать ко мне не только в дни, когда был теннис. Мы кидались навстречу друг к другу как настоящие влюбленные, отдаваясь своим чувствам без оглядки. Кир проявлял горячий и не меньший, чем я, интерес к нашим встречам. Поэтому я приглашала Жанку в то время, когда он должен был вернуться с работы, обещая подруге, что муж задерживается из-за неурочного производственного совещания и придет поздно. На самом же деле, он, тихо открыв двери в квартиру, заходил и наблюдал за нашими утехами, прячась в коридоре и боясь спугнуть Жанку. Я заведомо усаживала ее спиной к дверям, и она не знала, что за нами наблюдает Кир. Но однажды Жанна, сидя передо мной на коленях, вдруг громко, не поворачивая головы, сказала:

– Кир, выходи… Хватит прикидываться шапкой-невидимкой. Тоже мне, боец невидимого фронта… Я давно тебя вижу. Выходи, подлый трус, будешь третьим. Мы не против… Правда, Ритуля?

Кир вышел, немного стесняясь, но быстро взял себя в руки и расположился напротив нас на мягком диване. Расстегнув брюки, он вытащил свою мышку и прямо у нас на глазах стал ее ласкать, подергиваясь всем телом от удовольствия. Удивительно, но появление третьего в нашем дуэте, пусть и пассивного члена акта, стало дополнительным раздражителем. Кир, сидящий в непосредственной близости от нас, копошащийся между ног, каким-то образом удваивал или даже утраивал эффект от уже имеющихся ощущений. Впрочем, степень возбуждения и уровень восхищения оценить невозможно.

Постепенно я привыкла к Жанне, к ее рукам и губам, которые нравились мне больше пластиковых членов, хотя и ими мы с ней не брезговали. Кир был доволен нашедшимся выходом из положения. Иногда ему хватало понаблюдать за тем, чем занимались мы. Иногда он проделывал со мной то, что делала Жанна. Мы здорово вовлеклись в эти игры, впервые в жизни испытывая сумасшедшее, неведомое досель возбуждение, регулярно переживая оргазм.

Однако через некоторое время связь с Жанной стала прерываться на длительные паузы. Мы виделись все реже. Периодически Жанну охватывала депрессия, во время которой она пропадала на несколько недель. Эти периоды были все чаще и продолжительнее, в то время как отрезки хорошего настроения все реже и короче. Кирилл уверял, что у Жанны запои. Хотя открыто она сама об этом не говорила, но по ее отекшему лицу и пустому взгляду можно было догадаться, что не все с ней в порядке и мой муж был где-то прав.

То, чему нас научила Жанна, требовало развития. Нам не хватало секса вдвоем. Мне хотелось женских ласк, я понимала, что не смогу без них испытать полный всеобъемлющий феерический оргазм. Киру тоже не хватало остроты ощущений от присутствия третьих лиц, чтобы испытать сильную эрекцию. Мы стали размышлять, как нам быть, и вскоре нашли выход из положения – мы познакомились с милой парочкой, так же, как и мы, любящей совместные игры на кровати. Это были местные немцы, раскрепощенные до безобразия. Мы встречались с ними в выходные на их даче. Милый домик и полянка перед ним, цветочки и птички, картинки на стенах и свечки на столах… Все напоминало идиллию, деревенскую пастораль. Не раз вспоминались картины голландцев. Семнадцатый век. Пышные крестьянки и бравые крестьяне. Райские мотивы. Но теперь я дорисовывала своим разбуженным воображением все то, что происходило после того, как художник убирал кисти в ящик. Невинные на первый взгляд женщины и мужчины превращались в сатиров с копытцами вместо ног, и наступала феерическая вакханалия… Так и мы со стороны казались респектабельными парочками – собственно, какими мы и были на самом деле для посторонних глаз, но стоило немного стемнеть, как мы теряли рассудок, пускаясь во все тяжкие. Впрочем, было ли это грехом? Ведь я не обманывала мужа, не изменяла ему, а занималась сексом с ним… Ну, и немного с милой немкой, но разве это можно считать изменой мужу?

По правде говоря, мамины наставления о нравственности быстро отошли на заднюю полочку моей подкорки и редко давали о себе знать. На первый план вылезло животное нутро, требующее удовлетворения инстинктов, заложенных природой. Все эти рассказы и добродетели придуманы импотентами. Мы созданы для физической связи, только она приносит человеку истинное блаженство. Почему я должна стесняться своих чувств? Почему придуманные кем-то наставления должны мешать испытывать то, что возможно испытать только в сексе? Ведь эти ощущения несравнимы ни с чем…

7.

Прожив несколько лет за границей, мы вернулись в Москву. Когда уезжали, в России еще не слыхивали о совместных саунах и свинг-клубах, где не только парятся, лежа на деревянных настилах, голые мужчины и женщины, но и занимаются сексом, меняясь партнерами по кругу, а то и вообще сливаясь в один неразрывный клубок тел. Естественно, нас мучил вопрос – найдем ли мы кого-то, чтобы удовлетворить наши сексуальные фантазии, вернувшись в Москву. Секс в компании, на глазах других, стал для нас единственно возможным удовольствием. Нам требовалось все больше-больше-больше… Но получим ли мы это тут? Россия не Европа. Или…