Текст книги "Немецкий идеализм: от Канта до Гегеля"

5.4. Постановка и решение проблемы свободы в теоретической философии Канта

Тщательное исследование антиномии свободы приводит философа к следующим выводам. С одной стороны, утверждает он, здесь постулируется естественная природная причинность. Прилагая ее к человеческой деятельности, мы обнаруживаем, что все человеческие поступки оказываются так или иначе причинно детерминированы теми или иными обстоятельствами. Применительно к чувственному миру он целиком признает факт наличия естественной причинности. Однако Кант полагает, что если нет свободы, то невозможны ни свободная воля, ни нравственное поведение, ни мораль как таковая. Следовательно, с другой стороны, должна существовать свобода в ее высшем, трансцендентальном смысле как «безусловная причинность, причина, которая не является, не может встретиться в ряду событий, а заключается в способности начать ряд событий от себя». Это значит, что человеческий разум способен «переместиться» в мир умопостигаемый и «жить» по его внутренним законам.

Таким образом, применительно к «умопостигаемому» миру вещей в себе Кант допускает наличие свободы, нисколько не посягая при этом на ниспровержение свободной причинности. Человек, с его точки зрения, принадлежит не только эмпирическому миру, но и миру идей, а это подразумевает следование его так называемой «внеприродной причинности долженствования» и ее императивам. Подобное долженствование способно противостоять человеческим хотениям как механизмам природной причинности, поэтому никакие ссылки на принуждение этой природной причинности не имеют силы в случае, если речь заходит о человеке как свободном существе. Если вы ссылаетесь на всемогущество необходимости и оправдываете свои поступки на уровне животного хотения – не говорите тогда о свободе, о достоинстве и чести, ибо человек способен перевести свои действия в иную систему координат, ориентируясь на умопостигаемое, и не совершать поступков, которые, казалось бы, неизбежны в силу «законов природы» выходить за пределы эмпирического ряда явлений, хотя и не нарушать его последовательности. Но главное, свобода у Канта – это способность самопроизвольно начинать ряд событий (от себя), и разум человека, по Канту, всегда свободен, так как именно он, а не сила обстоятельств определяет поведение человека. Одним из важнейших вопросов кантовской «Критики чистого разума» вслед за возможностью априорных синтетических суждений становится вопрос о том, как возможна свобода человека. Неслучайно время (в трактовке Канта) присуще только явлениям, ибо только таким образом и можно было «спасти свободу». Отсутствие времени, т. е. жесткого сцепления причинно-следственных связей, в умопостигаемом мире делает возможным наличие причинности качественно иного рода – причинности «через свободу», благодаря которой человек способен пересмотреть им содеянное, «отменить» время, изменив его ход.

Заключительные разделы трансцендентального учения о началах представляют собой критику рациональной теологии, где Кант критикует онтологическое, космологическое и физико-теологическое доказательства существования Бога, а также открывает и объясняет те диалектические иллюзии, которые имеют место во всех трансцендентальных доказательствах бытия необходимого существа, и обосновывает исключительно регулятивное применение любых идей чистого разума.

Вторая содержательная часть «Критики чистого разума» – трансцендентальное учение о методе была призвана указать путь к созданию системы трансцендентального идеализма. Главным здесь становится формулировка Кантом ряда требований, предъявляемых критической философией к философскому исследованию. Учение о методе включает в себя дисциплину, канон, архитектонику и историю чистого разума, где Кант еще раз более полно и детально раскрывает выводы своего столь нового и не всем доступного пока критического учения, чтобы избежать его ложных толкований и предостеречь от ненадлежащего использования чистого разума. Здесь же намечается переход для исследования сферы нравственности и выявляются главные интересы и спекулятивного, и практического разума, объединенные Кантом фактически в трех, ставших поистине сакраментальными, вопросах: что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться? Это и есть непосредственный переход к сфере практического разума.

Кратко итоги теоретической философии Канта можно свести к следующему. Критика рациональной психологии, космологии и теологии показала невозможность метафизики как науки, не являющейся ею потому, что невозможно «конститутивное» применение идей разума. Однако, отвергнув старую метафизику, Кант покажет ее неистребимость как «естественной склонности» человека и как, наконец, конечной цели любой философии. Осуществленная им критика и дает возможность впервые превратить метафизику в подлинную науку, основанную на познании принципов чистого разума. Произведенная им коперниканская революция акцентировала спонтанность субъекта познания и всю глубину человеческой субъективности, а также творческую силу души в контексте конечности познающего субъекта и недосягаемости вещи в себе. Огромное значение для развития последующей теоретической философии имели также выявление им всеобщих формальных структур нашего сознания как форм деятельности и как условий возможности любого опыта, обоснование значения единства сознания и продуктивного синтеза многообразия трансцендентальным воображением, равно как и попытка сформулировать «метафизические начала» конкретных наук.

Тема 6. Этика Канта. Учение о соотношении теоретического и практического разума

6.1. Практическая философия и «практическое» в системе Канта

Практическая философия в системе Канта имеет не меньшее значение, чем его учение о теоретическом (спекулятивном) разуме. Многие авторы считают, что его заслуги в данной области знания даже более велики, чем в гносеологии, так как именно интерес к нравственно-этической проблематике, и прежде всего трудности, возникшие на пути решения проблемы свободы, и побудили философа взяться за «Критику чистого разума». Здесь же обычно отмечают и то, что сферу практики и практический разум Кант ставит значительно выше теоретического, о чем, однако, будет сказано подробнее при освещении последнего вопроса данной темы.

Закончив «Критику чистого разума», Кант вновь возвращается к метафизике нравственности, основной интерес к которой действительно возник у него еще в 60-е гг. XVIII в. Своего рода стимулом для разработки целостной нравственно-этической концепции стала для него собственная рецензия на книгу протестантского проповедника И. Шульца (1773), который писал, что все в мире подчинено строгой необходимости, а значит, нет свободы и всякое наказание как возмездие за неправедное поведение несправедливо. Кант усмотрел в этом фатализм, превращающий поведение человека в игру марионеток и устраняющий представление о долге и об ответственности. В заключительной части рецензии он так и написал, что «до́лжно предположить свободу воли в совершении поступков, без которой нет нравственности. Если человек не хочет быть игрушкой своих инстинктов и склонностей и желает в своем честном образе жизни поступать сообразно вечным законам долга – он должен признать свободную волю» [1, т. 4, ч. 1, с. 217].

Первым систематическим изложением идей его практической философии, или учения о нравственности, стала работа «Основоположение к метафизике нравов» (в шеститомнике 1963–1966 гг. она фигурирует под названием «Основы метафизики нравственности» (1785)). Ее целью было обоснование главного принципа, или закона, нравственности – категорического императива. В заключительной части произведения философ разъяснил свой главный замысел в отношении критического анализа практического разума, который найдет свое воплощение в «Критике практического разума» (1788). Далее, уже в преклонные годы, философ опубликует большую завершающую работу по данной проблематике, которую он назовет «Метафизикой нравов» (1797) и которая будет состоять из двух частей – «Метафизические начала учения о праве» (ч. 1) и «Метафизические начала учения о добродетели» (ч. 2). К тематике практической философии примыкает также и ряд небольших, но очень часто обсуждаемых сегодня работ 1790-х гг. «Об изначально злом в человеческой природе» (1792), «О поговорке «может быть, это и верно в теории, но не годится для практики» (1793) и «О мнимом праве лгать из человеколюбия» (1797) и др.

Подобно теории познания, практическая философия также излагается Кантом на достаточно сложном, профессиональном языке. Здесь используются как уже хорошо известные и традиционные для этики понятия «счастье», «долг», «совесть», «воля» и т. д., так и специфически кантовские термины, к которым можно отнести автономию и гетерономию воли, максимы и императивы воли, гипотетический и категорический императивы и др.

Важно отметить, что сфера практической философии и практического разума тесно связана у Канта с определением воли той или иной способностью нашей души. Речь идет о том, что конкретно-чувственные склонности или же разум вызывают тот или иной человеческий поступок. Поэтому сферу практического ни в коей мере не следует понимать упрощенно, отождествляя ее с трудовой, материально-практической деятельностью людей. Для Канта практическое может вообще не получить какого-либо внешнего выражения; например, когда в сложной в нравственном плане ситуации человек, не произнося ни одного слова, уже тем самым может совершить моральный поступок. Практическое как таковое и практический разум, в частности, всегда связаны у философа именно со сферой морали. Вот почему его практическую философию часто отождествляют с этикой и называют этикой. Так, в русскоязычной литературе, посвященной Канту, именно этот термин является куда более привычным для обозначения данного раздела его философии. И хотя сам Кант не употреблял его в названиях своих произведений, он читал университетские курсы под таким названием, опираясь при этом нередко на латинские учебники «Ethica». Некоторые его конспекты лекций также были опубликованы под заголовком «Лекции по этике». В них наряду со словосочетаниями «Метафизика нравов», «Моральная философия» это слово чаще всего и встречается. Отдельные упоминания слова «этика» можно найти и в докритических сочинениях Канта, и в его «Критике способности суждения» (1790), и в черновых набросках и т. д. Да и «Основоположение к метафизике нравов» прямо в предисловии начинается со слова «этика», хотя речь там идет о древних греках. Как отмечает профессор А. Н. Круглов, скорее всего Кант все же предпочитал использовать немецкие эквиваленты этого слова, потому что для него оно звучало слишком уж по-латински, от чего он, где мог, пытался избавиться.

Любой поступок, по Канту, вызывается волей, которая в свою очередь также должна чем-то определяться, будь то чувства или разум. В случае когда определением для нее становятся разум и его принципы, мы имеем дело с так называемой благой волей, а поступки человека приобретают моральный характер. Если же наша воля сообразуется с чувственными склонностями, наши поступки становятся либо аморальными, либо нейтральными (легальными в терминах Канта). Уже в своей первой критике Кант хорошо показал, что сферой разума является совокупность всеобщих принципов, и если наша воля руководствуется этими безусловно-всеобщими законами, она приводит к моральным поступкам и сама становится моральной. Ведь сфера морали определяется Кантом как сфера долженствования, когда тот или иной поступок совершается в силу того, что он просто должен быть совершен, а не потому, что он может принести какую-то выгоду его исполнителю. Сама же сфера долженствования, как будет показано далее, и есть, по Канту, указание на некоторую всеобщность и безусловность наших поступков, которые не должны определяться теми или иными конкретными обстоятельствами. Здесь и речи не может быть о сравнении наших поступков с механизмом работы весов, когда кто-то может что-то посулить кому-либо, бросив на одну чашу весов лишнюю гирю и резко изменив тем самым поведение «этого кого-то». Именно безусловный характер долженствования и позволяет связать его (долженствование), а значит, и сферу морали с разумом, ибо последний, как и долженствование, есть способность к представлению безусловного. Таким образом, сфера практического разума и практической философии становится у Канта сферой морали.

6.2. Учение о свободной воле, долге и нравственном законе. Категорический императив и его основные формулировки

Кант начинает свою этику с описания противоборства между человеческим стремлением к счастью, с одной стороны, и доброй волей как следованием долгу – с другой. Специфически этической разновидностью интересующей его свободы и становится у него «свободная (добрая) воля». Он пишет: «Нигде в мире, да и нигде вне его невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме одной доброй воли. Рассудок, остроумие и другие дарования духа, а также свойства темперамента в некоторых отношениях весьма хороши и желательны, но могут стать также в высшей степени дурными и вредными, если бы не добрая воля» [1, т. 4, ч. 1, с. 228]. Точно так, считает он, обстоит дело с «дарами счастья – власть, богатство, почет, даже здоровье – все это не может доставить удовольствие наблюдателю, если человека не украшает добрая воля. Она составляет непременное условие (даже достойности) быть счастливым» [1, т. 4, ч. 1, с. 228].

Следует заметить, как своеобразно философ относится к понятию счастья. Во главу угла в человеческих делах он ставит не счастье (это поведение, опирающееся на человеческие желания и склонности, не является для него прообразом подлинного морального поведения), хотя это вовсе не означает, что Кант не понимает того простого факта, что любой человек всегда будет стремиться к счастью. Он и не требует вообще от него отказаться: с одной стороны, человек не может «не стремиться к счастью, не следовать элементарным законам жизни, поступать по законам способности желания, т. е. к устремлению к удовольствию». Ведь «способность желания коренится как бы в самой человеческой жизни, а может быть, даже и тождественна ей». Но, с другой стороны, как бы ни были утонченны, добры основания человеческого поведения, опирающегося на склонности и желания, стремление к счастью и т. д., они не могут быть прообразом истинно морального поведения. Совершая что-то нравственное просто по сегодняшней доброй склонности, из удовольствия, мы завтра можем изменить этой склонности, если появится более сильный соблазн или же опасность, сопряженная со следованием по пути добра. Когда мораль опирается на чувственные склонности, человеческое поведение становится просто конъюнктурным. Итак, по Канту, нельзя опираться на склонность делать добро, и потому моральность тесно связана у него со свободой от чувственных склонностей, способностью противостоять им.

На первом месте при оценке поступков человека должно стоять понятие долга. Только в случае если никакая склонность не побуждает, когда поступок совершается исключительно из чувства долга, тогда он приобретает настоящую моральную ценность. Такой поступок имеет свою моральную ценность не в той цели, которая может быть посредством его достигнута, а в той максиме, согласно которой он совершен. Кант как бы заостряет противоречие между склонностями, стремлением к удовольствию, счастью и нравственным долгом. «Долг – есть необходимость [совершения] поступка из уважения к закону». Итак, поступок из чувства долга должен совершенно устранить влияние склонности и, следовательно, «остается только одно, что может определить волю: объективно – закон, а субъективно – чистое уважение к этому практическому закону, или максима (субъективный принцип воления) – следовать такому закону даже в ущерб всем моим склонностям» [1, т. 4, ч. 1, с. 236].

Моральный закон, по Канту, существует в сознании всех людей как неизменная данность, имеющая абсолютную ценность. Это еще одна априорная форма, но уже практического, действующего разума, суть которой заключается в определении оснований воли как способности направлять наши намерения и действия. Добрая воля, будучи основой нравственности, всецело определяется моральным законом, которому она, по сути, тождественна. «Созерцание морального закона» и есть то, что безмерно возвышает человека, его ценность «как мыслящего существа».

Важной составляющей учения о доброй воле является идея Канта о ее автономии, т. е. полной независимости от каких бы то ни было внешних факторов. За такую абсолютизацию долга и отрицание моральной ценности тех добродетельных поступков, которые не им мотивированы, этику Канта часто называют ригоризмом, под которым понимают суровое, непреклонное, а порой и мелочное соблюдение каких-либо правил и принципов. Так, Шиллер в своей знаменитой эпиграмме представил позицию великого философа следующим образом: «Ближним охотно служу, но, увы! Питаю к ним склонность / Вот и гложет меня; вправду ли нравственен я? / Нет другого пути: стараясь питать к ним презренье / И с отвращеньем в душе делай, что требует долг». Однако вряд ли эта эпиграмма справедлива по отношению к Канту и его позиции. Заявляя о том, что долг не должен совершаться по склонности, он в то же время никогда не утверждал, что он должен проистекать из отвращения, ведь последнее есть не что иное, как та же склонность, хотя и отрицательная. Кант пытается исключить любые склонности, ибо в случае если долг исполняется по склонности, очень трудно определить, почему он вообще исполняется и является ли он долгом вообще. Нравственность, таким образом, не может быть основана на чем-то случайном, ситуативном: в таком случае она теряет характер чистоты.

Базовым понятием этики Канта, которое фиксирует общезначимое нравственное предписание, имеющее силу безусловного принципа человеческого поведения, является категорический императив. Мы уже упоминали, что, как и в гносеологии, в своей практической философии Кант ищет всеобщие и необходимые законы, определяющие поступки людей. В связи с этим он ставит вопрос о том, существуют ли такие законы применительно к практическому разуму, а также, что такое мораль и как она возможна.

Нравственность может и должна быть абсолютной, всеобщей, общезначимой, т. е. иметь форму закона. Представление о законе самом по себе становится для Канта определяющим основанием воли, тем, что мы и называем нравственностью, имманентно присущей самой личности, поступающей, согласно этому представлению, безотносительно к ожидаемому результату. Таким принципом воли, определяющим нравственность наших поступков, является, согласно Канту, общая законосообразность поступка, а не какой-то определенный, конкретный закон. Это означает, что Я всегда должен поступать только так, чтобы Я также мог желать превращения моей максимы (моего личного принципа) во всеобщий закон. Кант называет его императивом или правилом, которое характеризует долженствование и выражает объективное принуждение к поступку. Тот факт, что сама по себе воля не всегда полностью сообразуется с разумом, означает, что ее определение сообразно с законом есть принуждение – веление разума к субъективному несовершенству воли, формула которого и есть императив.

Все императивы Кант делит на гипотетические (поступки, объективно необходимые как средства для достижения какой-либо цели) и категорические (поступки, объективно необходимые сами по себе, безотносительно к какой-либо цели). Категорический императив заключает в себе и закон, и необходимость максимы – быть сообразным с этим законом; при этом он не содержит в себе никакого условия, которым бы он был ограничен, кроме самой всеобщности закона вообще. По Канту, существует только один такой закон: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» [1, т. 4, ч. 1, с. 260]. Под максимой воли здесь следует понимать то, что мы хотим сделать; это тот мотив, который влечет нас к тому или иному определенному действию. То, что Кант имеет в виду под всеобщим законодательством, хорошо прослеживается на практике. Надо просто взять любой поступок, применить к нему квантор всеобщности, а затем проследить, что произойдет, если все люди станут поступать именно таким образом. Иначе говоря, не приведет ли это к самоотрицанию поступка. Если так, то такого рода поступок следует считать аморальным. Так, размышляя о том, отдавать ли нам долг, представим, что никто не будет отдавать долги (т. е. возведем максиму нашего поступка в ранг всеобщего принципа). Из этого следует, что никто тогда и не будет давать в долг, а значит, и отдавать будет некому. Таким образом, сам поступок себя элиминирует.

У философа можно найти не одну формулировку категорического императива. Наиболее известной и чаще всего упоминаемой, даже на уровне обыденного сознания, стала следующая его формулировка: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился к нему только как к средству» [1, т. 4, ч. 1, с. 270]. Кант здесь имеет в виду, что все в мире имеет значение лишь средства и только человек есть цель в себе.

В обеих приведенных выше формулировках категорического императива мы не найдем конкретных указаний на то, какие именно максимы должны выступать в роли принципов всеобщего законодательства, что, по мнению самого философа, является свидетельством чистоты и априорности открытого им закона, отсутствия в нем каких-либо примесей эмпирического. Категорический императив Канта определяет только форму морального поступка, абстрагируясь от его содержания, т. е. дает форму, в которой бы не было оснований для безнравственных поступков. Тем самым он, по сути, ответил на вопрос о том, как должен поступать человек, если он хочет приобщиться к подлинно нравственному. Нравственно человек поступает лишь тогда, когда возводит в ранг всеобщего закона долг перед человеком и человечеством, и в этом смысле ничто другое, по Канту, быть нравственным не может.