Текст книги "Заблудший енот"

2

Наступил день, когда на кустике фиалки осталось три-четыре листика. Да и те мелкие, какие-то вяловатые. Видимо, у растения погибали и корни.

Но!

Сыну-то становилось легче! Вот он впервые попросил есть. Вот он попытался поиграть с любимой машинкой, десять раз промытой и простерилизованной. Вот он впервые попытался встать.

Женщина…

Бедная женщина! Она ещё не верила. Не могла поверить, что кризис миновал, что у неё и её сына появилась надежда.

Но докторша! Строгая докторша вдруг улыбнулась и заговорила на отвлечённые темы! Неужели правда – и сын идёт на поправку?

«Господи! Спасибо Тебе! Слава Тебе!» – думала женщина, не представляя, какими словами кричать ей в небо о том, как она благодарна…

В тот вечер женщина, как всегда, вышла в коридорчик к кабинету профессора за листком фиалки. Сердце её пело от надежды и благодарности. Впервые за многие месяцы она могла позволить сердцу не бояться таких чувств.

А на кустике… Если то, что осталось, можно назвать кустиком…

На кустике осталось два листочка.

– Милая ты моя, – прошептала женщина, усаживаясь на лавочку около цветка. – Ты ведь погибаешь… Ты ради моего сыночка погибаешь…. Наверно, тебе очень плохо… Тебе больно, да?

Если бы могла женщина как-то обнять цветок, как-то поблагодарить цветок…

– Не волнуйся, – вдруг снова услышала-почувствовала женщина голос фиалки. – Не плачь. На всё Божья воля. Мне плохо, да. Но мы, цветы, чувствуем иначе… не так, как люди…

Фиалка! Женщина снова услышала её голосок! Но звучал он едва слышно, прерываясь.

– Я тебя слышу! – чуть не закричала женщина. – Спасибо тебе! Спасибо! Но… разве для тебя есть Божья воля? Ты же…

Женщина хотела сказать: «Ты же просто цветок!», но остановилась.

Зато фиалка прошелестела, словно услышав вопрос женщины:

– Я – просто цветок. А Божья воля на то, чтобы твой сын выздоровел именно так, а не иначе.

– Почему?

– Я не знаю. Не знаю, не знаю… – тихо шелестела фиалка. – Может, потому, что ты любишь растения… спасаешь нас… Ты никогда не разрешала сыну рвать листочки просто так. Даже в лесу. Но, может, и совсем не поэтому.

– Не может быть! – воскликнула женщина. – Не понимаю!

Фиалка молчала.

Наконец женщина опомнилась и спросила:

– А ты… то есть вы, растения, всегда выполняете Божью волю?

– Протестуют только люди, – прошелестела в ответ фиалка.

– Но ты же… ты же погибаешь!

– Да. Но смерти нет. Я просто скоро уйду в Божьи сады.

– В Божьи сады?

– Да.

– Но ты хотела бы… ты хотела бы ещё пожить здесь?

– Да, – прошелестела фиалка. – Наверно, да.

Женщина снова молчала, не зная, что сказать.

– Я не могу… – прошептала она. – Я не могу сорвать твой листок…

– Не бойся, – прошелестела фиалка.

Женщина вошла в палату к сыну. Предпоследний листок она сорвала.

– Мама, ты мне книжку почитаешь? – с порога спросил выздоравливающий сынок.

Сердце женщины готово было разорваться. От боли и от счастья одновременно.

– Завтра мы переводим вас из бокса в палату, – сказала строгая молодая доктор. – Вы молодцы. Честно говоря, вы понимаете… иногда мы теряли надежду. Совсем, понимаете, теряли… Наверно, Бог вам помогает.

– Спасибо, доктор, – ответила женщина. – И Бог, и вы, и…

Если бы доктор знала, что она, да в стерильном боксе, да каждый вечер, да после тяжелейшей химиотерапии по капле вливала сыну в рот толчёный листик обычной комнатной фиалки, да ещё после того, как с этой фиалкой поговорила…

Наверно, поехала бы она в психиатрическую больницу.

Вечером женщина снова вышла в коридор, к своей фиалке. Бедняге, видимо, стало совсем плохо. Она молчала, а последний листик безжизненно свисал.

Женщина сорвала листик у самого основания. Она уже приняла решение, поэтому делала всё быстро.

Принеся листок в палату, она аккуратно, наискосок, подрезала черенок листа. Часть черенка растолкла, как всегда, и добавила сыну в чай.

А листик с коротким черенком поставила в приготовленный стеклянный стаканчик. До завтра, до перевода в общую палату, его никто не должен здесь увидеть.

Конечно, женщина сделала это не просто так.

Конечно, она думала пред этим. Но…

Божья воля на то, чтоб её сын выздоровел. Именно так, а не иначе. Все листки она должна была дать сыну, все!

А она…

Правильно сказала фиалка, что только человек протестует.

Но разве Бог не видит человека, со всеми его потрохами? Разве воля Божья – это что-то каменное, застывшее навсегда? Разве не может быть Бог милостив к фиалке, как к человеку, и к человеку, как к фиалке? И ко всему этому миру, как к фиалке и человеку?

«Прости меня, Боже! – молилась женщина. – Ты был так милостив к моему сыну, что у меня не находится слов, чтоб поблагодарить Тебя. Нет у меня ничего, чем я могла бы как-то отплатить Тебе за доброту и милость! Не суди же меня строго, пожалуйста… Я не выполнила всё до конца, а решила спасти хотя бы частицу этой фиалки, жизнь которой ушла на спасение моего сына… Я не могу миловать, как Ты… Я просто…»

Да… попробуй тут найди слова.

3

Листок ожил. Дал корешки и скоро оказался пересаженным в симпатичный светлый горшочек. Горшочек занял достойное место на подоконнике. Среди прежних жителей и парочки новых спасённых растений.

Мальчик пошёл в первый класс.

А женщина?

Женщина иногда садится на стул около своего подоконника. Смотрит на цветы, словно разговаривает с ними.

Но, к сожалению, люди не понимают языка растений и не слышат их голосов.

Чаще всего.

Фамильный Рукавишников
^Сказка

1

Эта история произошла в старой части Санкт-Петербурга, в коммунальной квартире на четыре семьи, на втором этаже.

В коммуналке вместе с другими жильцами проживал дядя Вася Рукавишников. Он занимал в квартире две комнаты, которые достались ему в наследство от умерших родителей.

Раньше дядя Вася проживал здесь вместе с женой Машей и сыном Ванюшкой.

Но вот уже второй год пошёл, как жил дядя Вася в одиночестве. Ушла жена от дяди Васи. И Ванюшку забрала. Ютилась, бедная, теперь где-то в общежитии и к дяде Васе возвращаться не хотела.

Жена ушла по известной причине, в наше время ни для кого не удивительной. Как-то так получилось, что неплохой мальчик Васёк, затем – хороший парень Василий преобразовался в пьяницу дядю Васю.

Почему это произошло, да почему так быстро, да почему именно с Васей… Кто вам сразу на эти вопросы ответит? Никто! Вот и мы отвечать на них не берёмся. А уж если вы сами узнаете или догадаетесь почему – можете тогда и с нами поделиться.

Однажды дядя Вася сильно напился. Так сильно, что даже войти в квартиру не мог. Забыл, что у него ключи в кармане. Стал звонить в звонок. Сначала – один раз.

По коридору прошаркали тапочки жильца первой комнаты, Семёна Петровича.

– Кто там? – спросил Семён Петрович.

– Я-м-м… – промычал дядя Вася.

– Кто – я?

Семён Петрович, пенсионер, бывший работник налоговой инспекции, встал на цыпочки и посмотрел в глазок. Увидев качающегося Васю, он в сердцах топнул ногой. (Для соседей дядя Вася не был «дядей», как вы понимаете. Он оставался просто Васей или даже Васькой. Мы тоже дальше будем называть героя просто Васей, ладно?)

– Меня нет дома, – прокричал Семён Петрович в замочную скважину. – А к Ваське-пьянице – четыре звонка.

Шаги прошаркали от двери. Дверь не открылась.

Вася решил воспользоваться советом и позвонил в звонок четыре раза. Потом ещё четыре. Потом ещё. И только после этого сообразил, что дома-то у него никого нет!

Тогда он позвонил в звонок два раза. Во второй комнате жила старая учительница Нина Алексеевна. Уж она-то точно должна открыть!

Но никто не откликнулся. Видимо, соседки не было дома.

Васе ничего не оставалось, как позвонить в звонок три раза. К двери притопали каблучки.

– Кто-о? – раздался за дверью нежный голосок. – Ты, котик?

В третьей комнате жила Лидочка. Лидочка занималась тем, что меняла женихов. Она щёлкнула замком, чуть приоткрыла дверь, и Вася пробасил:

– Я…

– Тьфу ты! – рассердилась Лидочка.

Она уже поняла, что это всего лишь пьяный Вася.

Обман!

Кроме того, Вася нарушил ей процесс раскраски ногтей. Лидочка попыталась было захлопнуть дверь у Васи перед носом. Но вдруг, словно ошпаренная, завизжала:

– А-а-а!!! И-и-и!!!

В щёлочку, со стороны лестничной площадки, по полу метнулась серая тень.

– А-а-а! – вопила Лида.

В это время Вася ввалился в длинный коридор коммунальной квартиры. Из-за двери первой комнаты высунулся Семён Петрович:

– И чего это ты кричишь? – спросил он у Лидочки.

– Мышь! Тут… мышь пробежала!!!

– Ты лучше скажи, зачем ты этого пустила? – Семён Петрович указал на Васю.

– Я не пускала… Это мышь!

– Хм… Давно пора дезинфекцию вызвать! – Петрович покачал головой и закрыл дверь в свою комнату.

– Да хоть кота надо завести! – опомнилась Лидочка.

Она смотрела на свои ногти. Лак был безнадёжно размазан.

Лидочка вздохнула с сожалением и посмотрела на Васю, который с виноватым видом всё ещё стоял у двери.

Если бы силу Лидочкиного взгляда можно было преобразовать в молнию, то от Васи остался бы только пепел.

Лидочка фыркнула и хлопнула дверью своей комнаты. Через мгновение оттуда полились музыка и пение. Мужской голос выводил:

Когда меня ты позовёшь…

Вася медленно двинулся по коридору. Что-то звенело и падало по ходу его движения. Но Вася на это внимания не обращал. Минут через десять он, не раздевшись, уже спал на своём продавленном диване.

2

– Вот так, вот так… Напьётся, и света белого не видит. Разве ж так можно? Совсем разум потерял! Эх, жаль! Жаль человека! А ведь он родился человеком, а не каким-нибудь котом!

Вася проснулся под утро. Пожалуй, он даже не смог сразу сообразить, от чего он проснулся. Какой-то звон, писк над ухом…

«Мерещится, наверное, – подумал Вася и шлёпнул себя по уху. – Или это совесть меня так мучает. Ишь, уже не просто достаёт, а разговаривать стала. То-о-оненько так. Только от этого не легче, что тоненько…»

Вася вздохнул и повернулся на другой бок.

– Ишь, ворочается! – Писк продолжался. – Совсем опустился! Семью потерял, с работы выгнали! Если последний разум пропьёт – что же с ним, бедным, будет?

«Да, – горько подумал Вася. – Разум я потерял… а был ли он, разум-то?»

– Когда-то был на человека похож, – пищали над ухом. – А теперь – груда какая-то… гора… и пахнет соответственно! Ужас!

Вася развернулся и сел на диване. Пружины жалобно скрипнули. Нет, это определённо не совесть! Это кто-то говорит! Вернее, кто-то пищит над ухом!

«Всё, допился до белой горячки, – подумал Вася. – Уже голоса мерещатся…»

– Так и до белой горячки недалеко, – пропищали рядом.

Вася вскочил и подбежал к выключателю. Щёлкнул. Лампочка на шнуре закачалась.

В комнате было пусто.

– Почудится же такое! – вслух сказал Вася.

– Ему ещё и чудится что-то, – грустно пропищали в ответ.

Вася сел на диван, обхватил голову руками и горестно вздохнул:

– Ёлы-палы!

– Да… я бы на твоём месте подумала о жизни. Жаль, что ты меня не слышишь. А если слышишь – не понимаешь.

– Я тебя слышу – ответил Вася. – И понимаю, кажется. Ругаешься ты. Я только не пойму – кто ты и где.

– Не может быть! – пропищал кто-то с удивлением. – Неужели дедушка не врал?

– Да кто же ты? Где? При чём здесь дедушка?

– Вася, Вася! Глаза открой пошире! Я тут, перед тобой, на стуле сижу! Рядом с твоей немытой чашкой! Или ты думаешь, что я пошла вешаться в твоём пустом холодильнике? Не дождёшься!

Вася поднял голову.

– Провалиться мне на этом месте! – прошептал он.

– Не надо проваливаться, – пропищали ему в ответ. – Под полом и без тебя тесно.

Вася протёр глаза. Нет, это ему не померещилось.

– Мышь? – спросил Вася. – Ты – м-м-м-мышь?

– Мышь, мышь! Рот закрой, пожалуйста. Будем знакомы – Тари. Мышь.

Маленькая серая мышка высунулась из-за чашки и помахала Васе серенькой лапкой.

– В-вася… – промолвил Вася, заикаясь.

А что ему ещё оставалось делать?

3

– Ты настоящая? Откуда ты взялась такая? – спросил Вася. – Ты не мерещишься мне?

– Настоящая, конечно.

– Почему же ты по-человечески разговариваешь?

– Ты лучше спроси, почему ты меня понимаешь.

– Почему?

– Не знаю. Но могу предположить.

– Предположи.

– Мне дедушка рассказывал. А моему дедушке – его бабушка. Или дедушка. А ему – прадедушка.

– Мне никто ничего не рассказывал. У меня прадедушка на войне погиб. А прабабушка – в блокаду. Дедушка и бабушка рано умерли. А папа на подводной лодке служил… я его почти не помню.

– Так вот, – продолжала Тари. – Твой прапрадед… Ты хоть знаешь, что твоим прапрадедом был купец знаменитый? Василий Рукавишников. И весь этот дом когда-то ему принадлежал.

– Что-то слышал. Только мне от этого ни холодно ни жарко.

– Вася-Вася… короче, был он купцом, мануфактурой торговал. Тканями, значит, и прочим… По рассказам, добрым он был и справедливым. Под Рождество раздавал бедным сукно, а под Пасху – бязи пару рулонов разматывал. К нему под праздники очередь из неимущих выстраивалась. Никто с пустыми руками не уходил. Но, что самое главное…

– Что ещё?

– Он всегда мышей кормил. На ночь ставил им тарелки с хлебом и сыром.

– Может, он так ткани свои оберегал! – догадался Вася. – Чтоб мыши их не грызли!

– Может, и так. Только он, понимаешь, не кота натравливал, не отраву покупал, и норки мышам не законопачивал. Мышеловок, Вася, он не ставил! А угощал нас! Понимаешь?

– Ну да.

– Вот как-то раз мышиный предводитель решил купца Рукавишникова поблагодарить. Хоть и страшно ему было, а ночью пошёл он к купцу. Сел рядом с кроватью, ну и начал благодарить. А купец вдруг проснулся и стал предводителю отвечать. У обоих открылся дар: они друг друга слышали и понимали.

– Что-то не верится.

– А со мной разговариваешь – верится? Дар-то по наследству передаётся. По мышиной линии – точно. А вот по человеческой… Можно сказать, что мы – фамильные мыши семьи Рукавишниковых. А вы, Рукавишниковы, наши фамильные люди. Ты – мой фамильный Вася.

– М-да… – почесал в затылке Вася.

Тари повела ушами и взмахнула хвостом.

– Люди мышей не уважают, к сожалению. И ты, Вася, извини меня… ну… не лучший представитель человеческого рода. Столько лет не то что меня – никого вокруг не слышал и не слушал. И не замечал.

– Да я…

– Ладно, Вася. Не всё потеряно! Услышал же ты меня сегодня! Значит, не утерян дар. Вот бы дедушка порадовался…

– Мой? – спросил Вася. – Мой дедушка?

– Нет, не твой. Мой! Твой бы дедушка, наверное, в ужас пришёл, глядя на то, во что его внук превратился. Неужели, Вася, у тебя совести нет?

Вася взлохматил волосы и сокрушённо произнёс:

– Эх! Есть у меня совесть! Есть! Утром, когда я просыпаюсь, она тоже просыпается. И начинает меня грызть. А как только опохмелюсь, так она… ну сначала затихает… а после третьего полстакана совсем уходит. Вот я её и гоняю.

– Ты, Вася, поступаешь, как котяра неразумный… Жаль. По жене, по сыну не скучаешь?

– Не напоминай… как там тебя?

– Тари.

– Не напоминай, Тари! А то совесть мне уже всю душу изгрызла. Похмеляться пора.

– Не стоит, Вася. Неужто так ты слаб?

– У-у-у-у!!! – завыл Вася.

– Вместо того чтоб похмеляться – пошёл бы погулял с сыном. Сегодня суббота, он дома. В зоопарк бы его сводил. Мороженое бы ему купил. Учить тебя…

– Я бы пошёл. Но у меня же денег нет! – сокрушённо воскликнул Вася. – Ни копейки!

– А на что ты собирался похмеляться?

– Так товарищи… ты – мне, я – тебе.

– Товарищи… собутыльники! Нет чтоб на ночь для мышей тарелочку поставить! Я уж про сыр не говорю! Хоть бы с хлебом! Не блокада же!

– Прости, – сказал Вася. – Прости, Тари…

4

– Ладно, – вздохнула Тари. – Прапрадеда своего благодари. Сейчас.

Тари ловко сползла со стула и исчезла в щели между половицами. Вася ждал её, ждал…

Потом обозвал сам себя дураком и пошёл похмеляться.

Часа через четыре, с трудом переставляя ноги, Вася возвратился домой. Когда он открыл дверь подъезда, в нос ему ударил запах дихлофоса или ещё какой-то гадости – ну чем там обычно травят мышей и крыс…

Несмотря на то, что мозги Васины весьма затуманились алкоголем, он сразу же вспомнил про мышку, которая утром разговаривала с ним.

Сердце у Васи заколотилось.

«Да это всё дурь и ерунда», – сказал Вася сам себе.

Но у Васи всегда было два внутренних голоса. И второй внутренний голос тут же возразил первому:

«Нет, это правда!»

Пока Вася полз на второй этаж, два внутренних голоса спорили:

«А если вдруг мышка уже отравлена?» – чуть не плакал второй.

«Тоже мне беда! Мышка дохлая! Об этом и думать смешно!» – отвечал первый.

«Часто ли ты видел фамильных мышей? Да ещё и говорящих?» – не унимался второй.

«Дурак ты, Вася. Заблудился… в трёх мышах», – вздохнул первый.

На этом оба внутренних голоса сошлись. Чего уж там!

Когда Вася открыл дверь в квартиру, его встретил Семён Петрович.

– С тебя двести рублей, – сказал он Васе, вместо «здравствуй».

– За что? – не понял Вася.

– За отраву для мышей.

Вася схватился за сердце. Его худшие опасения подтвердились.

– А я что, просил их травить?

– Тебя, алкаша, самого надо как этих мышей, – тихонько, чтоб Вася не слышал, прошептал Семён Петрович.

Хоть Семён Петрович и храбрился, но Вася был в полтора раза выше него. И силушку богатырскую ещё не всю пропил.

Из комнаты № 3 высунулась Лидочка.

– Он думает, что мы за него все услуги оплачивать будем, – сказала она. – А кто мне оплатит испорченный маникюр?

– Пора его, пьяницу, вообще из квартиры выселить! – не унимался Семён Петрович.

Когда рядом появлялась Лидочка, он чувствовал себя увереннее.

– Вот вызовем участкового в следующий раз, как пьяный заявится, – поддержала соседа Лидочка. – Учти, Васька! Я сама позвоню участковому!

Вася молча продвигался по коридору. Выражение лица у него было странное.

– Ладно, если надо, я за него внесу двести рублей. – Из кухни вышла учительница Нина Алексеевна с чайником в руке.

– Нечего цацкаться с алкашами, – не согласился с учительницей Семён Петрович. – Нечего за них платить.

– Здравствуйте, Василий Иванович, – поздоровалась с Васей Нина Алексеевна.

– Здравствуйте. Я отдам деньги… заработаю и отдам…

– Свежо предание! – фыркнул Семён Петрович.

– Извините… – Вася отодвинул от своей двери маленького толстенького Семёна Петровича, который едва доставал ему до плеча лысой макушкой. – Извините… мне надо домой…

Вася вошёл к себе и быстро закрыл дверь. Для верности даже запер её изнутри.

Если бы кто-то через минуту посмотрел на Васю со стороны – точно подумал бы, что у Васи крыша поехала.

Вася ползал на четвереньках по грязному полу и взывал:

– Тари! Таричка! Тари, Тари-бари-растабаричка! Откликнись, пожалуйста! Откликнись! Ты жива? Тари! Таричка!

Тари не выходила.

– У-у-у… – так и завыл Вася. – Это я! Я виноват! Похмеляться пошёл! А тут… Тари! У-у-у…

5

– Вася… – раздался вдруг слабый писк. – Помогите…

– Тари!

Из угла комнаты действительно выползла Тари. Она едва дышала. Лапки, слабенькие, как травинки, еле двигались.

– Вася…

Вася взял Тари и положил её на ладонь. Он бросился к окну и распахнул его. Свежий, холодный осенний воздух хлынул в комнату.

– Вася… половицу подними… там наши… погибают…

Вася аккуратно положил Тари в вазочку, стоявшую на подоконнике, и бросился в угол. Поддел шваброй и без жалости отодрал старую половицу. Потом кинулся к буфету, вытащил пару блюдец и налил в них воды из графина.

Аккуратно поставил блюдца на пол.

Пока он носился с блюдцами, из-под пола выползли штук двенадцать мышей разного возраста.

Недоверчиво поглядывая на Васю, они всё же подползли к блюдцам и начали пить воду.

– Вася! – позвала Тари. – Я подышала. Спусти меня на пол, к нашим.

Тари подошла к щели в полу и вытащила на воздух ещё одного маленького мышонка.

Вася отёр пот со лба и упал на диван. Он и не заметил, как протрезвел. Если бы пару дней назад кто-то сказал ему, что он будет спасать мышей…

– Тари, может, чего ещё надо? – спросил он.

– Неплохо бы сахару… песочку… – ответила мышь.

– Сейчас!

Вася осторожно приоткрыл дверь. В коридоре никого не было. Вася отправился на кухню, за сахаром.

Сахарница у него, конечно, имелась. Но пустая. Вася рассматривал сахарницу и вспоминал, сколько уже дней она пустует. А может, и недель…

«У Петровича позаимствовать, что ли?» – подумал Вася.

Оглянувшись, он взялся за ручку соседнего шкафчика. Шкафчик оказался заперт на замочек.

«Эх, Петрович!» – вздохнул про себя Вася.

К Лидочке он соваться не стал. Вышел из кухни и постучал во вторую дверь.

– Да-да! – послышался голос Нины Алексеевны.

– Нина Алексеевна, у вас сахарку не найдётся? Песочку.

Учительница открыла дверь:

– Чайку решили попить?

– Да… нет… да… – промямлил Вася.

– Сейчас.

Нина Алексеевна насыпала полстакана сахару и протянула Васе.

– Хватит?

– Да, – сказал Вася. – На всех…

– Сколько же вас? – удивилась соседка.

– Человек… штук двенадцать. Их…

– Вы здоровы, Вася? – спросила учительница.

– Нина Алексеевна, а вы… как относитесь к мышам? – задал Вася встречный вопрос.

Нина Алексеевна всё так же вопросительно и чуть тревожно смотрела на Васю.

– Всё Божья тварь, – наконец ответила она.

Правда, Вася так и не понял, к кому относилась эта фраза – к мышам или к нему, Василию.

– Я… я потом всё расскажу, – засуетился Вася. – Спасибо… мне пора… я спешу…

Нина Алексеевна покачала головой и закрыла дверь.