Текст книги "Заблудший енот"

18

Кроме «душевных» разговоров о прошлом не избежать тревожных разговоров о будущем.

– Что же нам делать? – вопрошал Вася, как самый молодой.

И енот – молодой, и вообще. Вася не только вопрошал, но и предлагал:

– Надо взять у Буси книгу, когда ему её принесут, чтоб листать. И ручку… позаимствовать. Написать, что мы хоть и еноты, но с человеческим разумом.

– Не напишешь, – покачал усами Белый. – Думаешь, я бы не написал за столько времени? И ручка у нас была… Я её потом погрыз, от отчаянья.

– Почему не напишу? – не понял Вася.

– Навык письма нами утерян. Он нам недоступен.

– Не можем мы писать, я тоже пробовал, – подтвердил и Чёрный. – Получается, что никак о себе не сообщить.

– А мобильник? – не сдавался Вася. – Можно попробовать эсэмэску послать. Там писать не надо, а клавишу можно нажать ногтем… когтем то есть.

– У меня не получилось, – грустно произнёс Белый.

– У меня тоже, – кивнул Чёрный. – Закрыто общение. Непонятно почему.

– Ну предположить можно почему… – грустно мурлыкнул Вася.

– Предполагай, раз ты такой умный, – усмехнулся Белый. – На тебя, наверно, действует индейская легенда.

– Скажу честно – действует, – согласился Вася. – Ведь услышали енота, дали ему руки. Но он не смог… В легенде как раз всё сказано: не воруй. Даже если обстоятельства благоприятствуют.

– Вася, ты, наверно, ду… не очень умный, – с лёгким налётом презрения сказал Белый.

Всё-таки он был в прошлом не кем-нибудь, а профессором. Или доцентом… но какая, в принципе, разница.

– Даже если я и дурак, я могу сложить два плюс два! – возмутился Вася. – А ты, Станислав Сергеевич, не очень-то «дураков» развешивай. Учти – тут мы все равны. Были бы не равны, был бы ты сейчас царём зверей. А ты – енот-полоскун. А енот – он и в Африке енот.

– Ладно, ладно, – пошёл на попятную Станислав Сергеевич. – И вообще, называйте меня Стас. Хоть я и старше вас обоих, но приятно слышать иногда своё имя. Даже так.

– Так что ты хотел сказать, Стас?

– Я хотел сказать, что у енотов, это самое воровство – на уровне инстинкта. Он ворует и не понимает, что ворует. Никаких мук совести енот не испытывает. И если ты, в енотовой шкуре, надумаешь не воровать, то бедный ты, Вася, бедный. Не завидую я тебе. Сломать инстинкт у тебя не получится. Намучишься только и сожрёшь сам себя. Я, например, не сопротивляюсь.

– Я тоже, – поддержал его Чёрный. – Пробовал – не получается. И это… называйте меня Гришей. Гришкой можно.

– А вот у человека… у человека – есть такой инстинкт? И вообще есть инстинкты?

– Вася, а тебе никто не говорил, что надо было учиться? Хорошие вопросы задаёшь.

– Говорили.

– А ты?

– А я дурак был.

– Понятно, – протянул Стас. – Куда уж понятнее… Человек, Вася… и Гриша тоже, человек – существо социальное. Инстинкты у нас ослаблены и заменяются опытом общества. Ну и своим собственным. Стереотипами поведения, обучением. В принципе, это называется культурой. Хотя некоторые исследователи психики считают, что инстинкты остаются, только прикрыты всем остальным.

– Между прочим, мозги у нас человеческие, и нечего енотовой шкурой прикрываться, – не согласился Вася. – А воровать – это что, тоже стереотип? От культуры мы воруем, что ли?

– Вася, отстань! Ты меня утомил.

– Понятно. Не знаешь. А ты, Гриша?

– Да откуда мне… Правда, есть эти… заповеди. Не убей, там, не укради… Но это было давно и неправда. Даже если в рамочку вставишь и на стену повесишь – всё равно не получится выполнить. Например, не прелюбодействуй. Или не завидуй. Давайте уже спать! Не могу, глаза сли…

Засопел Гриша. Через некоторое время запыхтел и Стас. И только в бедной Васиной голове боролись инстинкты со стереотипами.

Шестое чувство нашёптывало: «Не укради».

Но ему, бедному, приходилось бороться со всеми остальными чувствами и эмоциями. Чувства же, а также эмоции пели дружным хором:

«Живи, Вася. Ну что поделаешь! Пусть хоть так, но ты живой, ты существуешь. А где сейчас обломки твоего несчастного тела? В печи, где сжигают неопознанные трупы. И не корячься ты впустую! Сколько до тебя было таких, как ты сейчас? И кто вернулся назад из шкуры енота? Нет, не смеши народ! Положено еноту быть воришкой – так воруй. Печенье, игрушки… Чем это отличается от твоих грузов, партий товара и прочего? Только масштабом, Вася…»

Ещё немного, и Вася бы заснул. Тем более что такие размышления чреваты.

Такие размышления автор сравнил бы с беременностью. Семя брошено, мысль зачата. Ха! Думаете, всё? Нет. Теперь мысль надо выносить! Надо пережить токсикоз, чтоб тебя от этой мысли выворачивало, чтоб не хотелось ни пить, ни есть… Потом ты от этой мысли разбухнешь, отечёшь. На диету сядешь. Начнёшь размышлять о том, как бы помочь процессу. Думаешь, это всё? Нет!

Всё это будет выглядеть… согласитесь, достаточно некрасиво. Где-то определённо будет так выпирать, что не удержишь.

А потом начнутся схватки. Муки рождения. Такие, что кости сдвигаются со своих мест, рвутся связки и ткани.

И вот наконец… рождение!

Родилась мысль! Истина! Правда! На душе и во всём теле – такая лёгкость…

Можно рассмотреть и рождение мысли путём кесарева сечения. Возможны варианты, короче. Но о них – позже. Возможно. Если время останется.

19

– Э-э-э… В-в-ва-с-я…

«Это что ещё такое? – подумал Вася и повернул голову. – Не понимаю…»

Прямо к тому месту, где Вася обычно устраивался на ночлег, подполз Буся – старый енот, бывший цирковой артист.

– Буся! Ты что? – Вася присел и чуть подвинулся в сторону Буси.

– Д-а-а-в-но не про-изно-сил слов, – пропел Буся.

– Ты что? Ты тоже – бывший человек? Ты всё понимаешь, о чём мы говорим?

– Д-а-а…

– То-то я смотрю, ты всё время рядом вертишься. Слушаешь?

– Да.

– Надеюсь, тут не все – бывшие люди?

– Нет. Мне-е так при-я-я-тно разго-о-варивать…

– Ещё бы! А почему ты раньше молчал? И не разговаривал со Стасом, с Гришей?

– Н-е-е хоте-ел.

– А со мной захотел?

– Да.

– Почему?

– Я расскажу-у…

И енот Буся начал. Скаждым словом он говорил всё более уверенно. Разум всё-таки, разум-то человеческий…

– Мой отец… вла-а-адел большим бизнесом. Заводом. В девяностые он стал олигархом… почти.

– И чего тебе не жилось?

– Я хотел стать ци-и-ирковым артистом. Меня в детстве нянька часто водила в цирк. Но отец даже слышать не хотел ни о каком ци-и-ирке. Я учился в Плешке, потом в Лондо-о-оне.

– И что?

– Ничего. Закончил, вернулся, и меня посадили вести о-о-отцу двойную бухгалтерию. Я назывался главным экономистом. У меня было всё в двух э-э-экземплярах: приход, расход, прибыль, на-а-алоги – всё. Я всё делал, но… мне было про-о-отивно.

– Ушёл бы.

– Не мог. Боялся. Не решался. Я даже в цирк ходил тайком, раз в месяц. Отец хотел меня женить… Я притворился больным. Психом. Лечился и снова са-а-адился за двойную бухгалтерию, и снова мучился, ле-е-ечился, садился…

– Чем же дело закончилось?

– Я решил поко-о-нчить с собой. Пошёл к цирку. Подумал, заберусь на самый верх и брошусь вниз.

– Бросился?

– Да. Очнулся, а я – е-е-енот.

– О Господи…

– Угу. У них как раз енот сдох, которого они купили. Молодой. А я по енотовым меркам уже не очень молодой. Ну, говорят, возьмём этого, приблудного, попробуем. Поддастся дрессировке – о-0-оставим, нет – завезём в лес да выкинем. Тогда ещё никаких приютов не бы-ы-ло.

– И ты поддался.

– Да я из кожи лез… пока совсем не постарел. Тогда перевезли меня сюда, как заслуженного а-а-ртиста. Я уже умру скоро, Вася.

– Да ладно тебе!

– Хоть ладно, хоть не ладно.

– И ты не хотел опять стать человеком?

– Нет, Вася. Я потому и говорю с то-о-обой… Мне показалось, ты поймёшь. Гриша – он недалёкий, а Стас – высоко-о-омерный. Так что… Знаешь, я тоже пробовал и писать, и по мобильнику звонить. Не получается. Это всё закрыто… для нас.

20

Тут Буся дотронулся своей лапой, так похожей на человеческую, до Васиной лапы:

– Но… мне кажется, выход есть. Просто я его не нашёл. Я так наслаждался тем, что мне не надо вести двойную бухгалтерию… Потом на-а-аслаждался тем, что я – цирковой артист. Пусть таким способом, но моя мечта о-о-существилась. А выход – есть! Иногда мне казалось, что он близок! Что я его чу-у-увствую! Мне кажется, ты его найдёшь. Ты, Вася, должен найти его – за всех на-а-ас. – Буся откинулся на спину, закрыл глаза и сложил лапы на животе.

Смешной пушистый зверёк. Старый зверёк.

Возможно, в его голове кружилась арена, залитая огнями, всё сияло и переливалось, а сам он и прыгал, и стирал бельё, и листал книжку, и воровал у клоуна всякие ненужные вещицы, которые чем ненужнее, тем забавнее.

Он был артистом. Он…

Вот как хотите, так и думайте. Хорошо, плохо, умно, глупо.

В жизни частенько так бывает. Сразу и не поймёшь как.

Этот лохматый и пушистый знал, что его выход – это, конечно, тоже выход, но не совсем полный. Что есть ещё что-то, несомненно – оно есть.

Ибо если есть вход, то обязательно должен быть и выход.

– А ты… ты воровал? – задал больной вопрос Вася.

Нет, но Вася опять – со своими глупыми вопросами! Тут, понимаешь ли, речь о жизни и смерти, а он…

Буся приоткрыл один глаз.

– Только для цирковых номеров. Меня всю жизнь то-о-о-ошнило от любого воровства… от всякой двойной бу-у-ухгалтерии. Понимаешь? Я радовался, что не ворую! Так что можно не воровать! И даже нужно не воровать! То есть не нужно воровать! И всё это враньё, про и-и-инстинкты. Главное – разум. Чувства. Ты извини, я ваш разговор слышал.

– Да я понял… Ты, Буся, меня добил… Кстати, как тебя звать-то? По-человечески.

– Какая разница? Хотя… вдруг у тебя получится. Тогда сходи к моему отцу… если он жив. А я Алексей.

Буся назвал и фамилию. Вася запомнил.

– А тот, второй енот, который тоже артистом был? Он кто?

– Он… он мой сын. Получился… в первый год, как я здесь оказался. Больше детей у меня не появлялось. Самки меня обходили – я старый.

– Ну-у-у… – теперь пришла очередь поперхнуться Васе.

– Только ты не думай ничего такого. Он – енот. А у енотов о-о-отцы не касаются детей. Самки детей кормят и воспитывают примерно год. Потом молодняк идёт в общий вольер, и всё. У него ко мне… не было никаких чу-у-увств. Он не помнил, что он мой сын.

– А ты?

– Я запомнил его по пятну на лапе. По самке, которая его родила. Летом смог проследить. Ну и стал учить его разным трюкам. Он оказался способным… енотом. Мне было жалко, когда его… когда его… забрали.

В голосе Буси (язык не поворачивался назвать его Лёшей) прозвучала такая звериная тоска, что у Васи даже в енотовой глотке встал комок.

– Я думаю, – сказал Буся, – что у Стаса и Гриши тоже есть детишки… е-е-енотового племени. Они у-успели… в прошлом году.

– Угу, – кивнул Вася.

Его бедная голова отказывалась воспринимать столько информации сразу. Васе очень, просто очень захотелось спать.

– Только ты, Вася, не обращайся ко мне, хорошо? – долетали до него слова Буси. – Не обращайся, я не о-о-отвечу. Я столько лет уверял себя в том, что я просто енот… что я – цирковой артист, выполняющий роль е-е-енота… Я просто переродился… я…я…

21

Наутро Вася попытался поговорить с бывшим циркачом.

Но на все его попытки Буся отвечал обычным енотовым ворчанием. Никакого намёка на человеческие слова. Ничего.

«Наверно, мне приснилось, – думал Вася. – После всех разговоров вполне могло привидеться и такое…»

Вася сделал ещё одну, «контрольную» попытку и отстал от Буси. С известной долей сожаления, конечно. Но ничего не поделаешь.

Между тем утро в енотовом питомнике шло своим чередом. Луша уже убрала, и теперь вместе с волонтёром Людочкой мыла «молодняк».

Из ванной доносились увещевания, визги и писки.

«Всё-таки молодцы эти женщины, – думал Вася. – Такое дело хорошее делают!»

Вася не то чтобы сгорал от стыда, но не мог не вспомнить, сколько времени своей жизни он просто пустил на ветер. Не помогая никому – не то что человеку, но даже самому последнему облезлому еноту.

Ведь если бы не помогли ему – неизвестно, выжил бы он со своим человеческим мозгом в енотовой-то шкуре.

Туту вольеров появилась Мария Всеволодовна. Сердце Васи забилось гораздо чаще. Сердцу… ему ведь не прикажешь…

Ну почему мы чувствуем, что нам надо именно это, только когда не можем этого получить?!

– Девочки, на 16.00 у нас экскурсия. Но какая!

– Какая? – Луша проходила по коридорчику, держа на руках малыша енотика. – К нам едет ревизор?

– Бери выше.

– Дмитрий Медведев, – пискнула Людочка. – Или брать ещё выше?

Людочка тоже студентка. Того же курса, что и Сашка. Кроме Людочки и Сашки в приют приходят ещё несколько студентов, но реже.

Мария Всеволодовна улыбнулась:

– Ну насчёт выше – не знаю, а едет к нам местный бизнесмен Пётр Николаевич Силин, по кличке Синий. Бывший браток, а теперь приличный человек. Баллотируется в местные органы управления. Кандидат в депутаты. Владелец двух ресторанов, гостиницы, автостоянок и автосервисов. Его будут снимать для местного телевидения, и он окажет нам спонсорскую помощь.

– Уря-я! – снова запищала Людочка. – Я получу премию!

– Вот тебе и «Уря!» Может, и на премию хватит.

– В размере трёх окладов, – не отставала Людочка.

– В размере трёх мышиных окладов, – вздохнула Мария Всеволодовна. – И не обижайся. Сначала за дом, за свет, за воду. Мы задолжали за два месяца. Зима, заработка нет.

– Вот так всегда. Эксплуатация детского труда!

– Между прочим, кто-то волонтёр. И практику ему в институте засчитают.

– И чаем напоят, – добавила Луша.

– Ну ладно… если чаем…

– Надеюсь, остальным тоже премия перепадёт, – предположила Луша. – А то в школу сыну надо денежки сдавать, в очередной раз.

– Девочки, обещаю, – Мария Всеволодовна прижала руки к груди. – Да я бы вам…

– Мария Всеволодовна, – прервала Луша излияния начальницы, – в связи с этим хочу дать вам совет. Вы сначала берите помощь, а потом уже бизнесмена в клетку пускайте. А то… такие типы несдержанными бывают, а наши енотики этого не любят. Покусают спонсора – он денег не даст.

– Ох, Луша…

– Да я уже тридцать пять лет, как Луша.

– Не напоминай.

Людочка удалилась в ванную с очередным малышом.

А Мария Всеволодовна спросила подругу-подчинённую:

– Слышь, Лукерья! Вот возишься ты с этими хвостатыми, дерьмо из-под них убираешь. Ладно я их люблю, я всю жизнь о таком приюте мечтала, но ты… Тебе учиться не хотелось?

– Хотелось.

Луша раскраснелась от горячей воды в ванной. Волосы её растрепались, и стало видно, что она тех же лет, что и Маша. И, в принципе, она симпатичная женщина.

На любителя, конечно. Но в нашем мире всё – на любителя…

– Только не говори мне про своих братьев, – продолжала Маша. – Знаю я твои отговорки. Братья давно выросли. И муж был нормальный. И сын у тебя подрос. Да ты и сейчас могла учиться, а не выгребать дерьмо из-под енотов.

– Ну да.

– На кого бы ты хотела выучиться, Луша?

– Возможно, ветеринар из меня бы получился, – ответила Луша. – Но учиться на ветеринара мне поздно.

– Почему же ты раньше не поступила?

– Почему, почему… Боялась.

– Чего боялась-то?

– Боялась, что не получится. Струсила я, понятно?

– Ну а вообще… тебе хочется чего-нибудь?

– Ага.

– Чего?

– Убирать дерьмо из-под енотов.

– Ну Лушка… я серьёзно… мечта у тебя есть?

– Есть.

– Какая?

– Убирать дерьмо из-под енотов.

Тут они обе начали так хохотать, что Людочка высунулась из ванной и покачала головой.

Белый давно уже отвернулся, Чёрный залёг в домике… Только Вася слушал диалог Марии и Лукерьи очень внимательно, держась лапами за сетку и разглядывая то одну, то другую женщину.

– Смотри, – Лукерья показала Маше на Васю. – Вот кто следит за нами, как агент ЦРУ. Баловася твой. Мне иногда кажется, что он всё понимает.

– Лушка, да брось ты! То тебе казалось, что Чёрный с Белым всё понимают, теперь кажется, что Вася-Баловася. Ты пройдись лучше по вольерам ещё разок, чтоб всё блестело!

– Есть, товарищ генерал, – ответила Луша. – Разрешите бегом?

– Разрешаю… – махнула рукой Мария.

«Ох какой жест! – подумал при этом Вася. – Какая рука!»

Если бы Вася мог вспомнить А.С.Пушкина, ему несомненно пришли бы на память строки: «Но узнаю по всем приметам болезнь любви в душе моей…»[7]7
  А. С. Пушкин. «Я вас люблю, хоть я бешусь…»


[Закрыть]

Вася Пушкина не помнил. Зато болезнь узнавал.

И давно уже. Давно в глазах его являлись белокурые волосы, рассыпанные по плечам. Просто Вася отгонял от себя эти мысли и видения. Отгонял, как только мог. Но, как известно, то, о чём мы упорно хотим не думать, не покидает нас. Сидит оно в нас, как приклеенное (см. самую первую главу «От автора», где говорится о белой обезьяне).

22

Мария Всеволодовна вняла совету Лукерьи.

Толстенький конверт, вложенный с папочку с логотипом кандидата в очередные депутаты, перекочевал в её руки (даже пришлось повторить этот миг два раза, чтоб хроника у оператора уж точно получилась). Машу так и подмывало заглянуть, сколько же там добра, в этом конверте.

Но неудобно было.

– Не хотите ли войти в вольер к животным? – спросила Мария Всеволодовна у важного господина, в которого превратился Петя Силин, по кличке Синий.

Господин был важен, хорошо пострижен и пах дорогими мужскими духами. На руке у господина – блестящие часы. Наверно, дорогие.

Костюм с искрой и галстук с переливом.

Солидности добавляло брюшко, по типу «пивного».

А ведь Маша и Луша помнили Петю, когда он ещё ходил в спортивных штанах с лампасами и наводил страх на окрестное подрастающее поколение. Ходил худой, заросший, небритый, с гнилыми зубами.

А теперь, смотри ж ты! Зубы такие ровные, белые – загляденье. Новые выросли, что ли?

Петя учился в той же школе, что и они обе. На пару классов старше.

Ох, молодость…

– Вы не бойтесь, они у нас смирные, – продолжала Мария Всеволодовна.

Это она зря сказала: «Не бойтесь!»

Если бы не сказала, Синий так и ушёл бы, ограничившись пиаром собственной персоны. А так…

– Конечно, с удовольствием, – сказал Пётр Николаевич. – Со мной пойдут… ты и ты.

Он указал пальцем на двух квадратных ребят с бычьими шеями, из своего сопровождения.

– Надо вытащить всё из карманов, Пётр Николаевич, – предупредила Мария Всеволодовна. – Еноты такие воришки! Сразу лезут в карманы! Могут и повытаскивать… что-то нужное.

– Не посмеют, – усмехнулся кандидат в депутаты.

Он, наверно, подумал, что слава о его подвигах, которая продолжает пугать людей, уж конечно испугает и каких-то енотов. Будет он бояться мелких воришек! Он, Синий!

Однако, возможно, Пётр Николаевич вообще ничего не думал. Потому что он вообще редко думал. И думал – одно и то же. Вообще. (Извините за «вообще».)

Синий вошёл в вольер…

Енотовый молодняк накинулся на добычу.

В одно мгновение из карманов кандидата в депутаты были изъяты: кошелёк, дорогая зажигалка, носовой платок, пакет жвачки, какая-то бумажка и пачка презервативов. С руки сняты дорогие часы, с носа – очки в золотой оправе. С галстука – золотая булавка с бриллиантиком.

Мобильный телефон отлетел в сторону.

Енотовый молодняк помимо всего прочего ещё и царапался и кусался. И быстро передвигался по очень, ну очень пересечённой местности. В том числе по голове, по спине и ниже спины кандидата. В депутаты.

Кучу всякой всячины извлекли они также из карманов охранников Синего. На каждом восседало по парочке-другой енотов. Разве что пистолеты из кобуры у обоих не вытащили. Просто не успели.

Пострадал дорогой костюм кандидата в депутаты. Одна штанина была разорвана когтями. Почти в бахрому.

Синий взвыл, начал материться, махать руками, скидывать с себя енотов и пинать их. На полном серьёзе.

Всё это было бы смешно, если бы Синий не пнул ногой проползающего мимо Бусю. Тот и полз-то от греха подальше, чтоб спрятаться в домик, но не успел.

Молодняк бегает шустро. Захочешь пнуть – не достанешь. Особенно с ловкостью Синего и его квадратных охранников. А Буся полз медленно, в самый раз, чтобы пнуть.

Охрана не могла оказать помощи кандидату в депутаты. Охрана сама отбивалась от енотов.

Всё это произошло быстро. Быстрее даже, чем хотелось бы. Пока в вольер не вошла Луша со шваброй.

– Хватит! – скомандовала она, шугая молодняк. – По местам!

Как ни странно, молодые еноты послушались Лушу.

– Ну-ка ворованное сдали!

Вот тут трудно сказать, поняли ли еноты слова Лукерьи или сработал инстинкт «шмона», который, видимо, еноты переняли от людей.

Интонация у Луши была правильной. Самой той.

Да что еноты! Даже один из охранников от окрика Луши полез в свой внутренний карман. Но вовремя опомнился.

Кандидат в депутаты и сопровождающие его лица ретировались из вольера побеждёнными. Вернее, как сказать… испытавшими на себе то, что не раз проделывали с другими членами общества.

– Тьфу ты! – отплёвывался, чистился и матерился кандидат. – Ну и пошуровали эти хвостатые!

Кстати, такое привычное словечко «пошуровали» имеет корни в блатной «фене», на которой вор – шур. Говорят, только в русском языке слова блатного жаргона становятся общепринятыми. Ну так же как «шмон» – инстинктом.

Прости, Господи.

Пока Луша собирала «награбленное», Вася…