Текст книги "Заблудший енот"

29

Пока мы рассуждаем, Мария и Лукерья сидят в «карантинной» и плачут. Конечно, о Бусе. О еноте, к которому обе привыкли, о котором заботились.

Каждая плачет, конечно, и о себе. О себе, и всё.

Потому что всё в мире взаимосвязано. И не стоит спрашивать, почему, отчего произошло какое-то событие.

Может, стоит спросить – зачем? Или – для чего? Но, как правило, потребность задать именно эти вопросы появляется значительно позднее.

Открывается дверца. Кто-то уходит. Душа покидает бренную оболочку из плоти и улетает туда, где кто-то мягко и ненавязчиво указывает ей:

– А теперь, дорогая, занимай место согласно купленному билету. Вернее, согласно Воле Божьей о тебе.

– Я? – спрашивает ошарашенная душа.

– Ты, ты. Так… получила ты при рождении тело енота и зачатки души. Молодец! Всё, что положено еноту, ты совершила. Твоя персональная, енотова душа смертна. Ступай в енотовый лес. Там прохлада и чистый воздух. Иди, милая, иди.

– А я? – спрашивает другая душа, не менее ошарашенная.

– А ты, милая, получила при рождении тело человека и человеческий разум. И душу. Заметь – бессмертную. Посмотрим же, как распорядилась ты телом и как распорядилась ты разумом.

Нет, не станем мы продолжать дальше.

Не станем. Нам жалко эту душу, не выполнившую плана. Не то что премии – зарплаты не получит. (Извините, что-то само подмешалось из прошлого века. Трудно вытравить стереотипы. О чём, кажется, автор уже упоминал.)

Нет, один ещё вопрос:

– Душа, душа! Ты видишь? Ты покаялась? Хоть покаялась ты, душа?

Вот теперь – точно дальше не будем.

Траурное настроение витало в углу вольера. Заплаканные лица Марии и Луши, вскользь обронённые слова не оставили надежды на выздоровление Буси. Для тех, кто понимает.

В других местах вольера настроение обитателей оставалось прежним. Потому что для основной массы енотов ничего не изменилось. Возможно, еноты даже не заметили, что в вольере стало на одного индивидуума меньше.

– Да ладно тебе, – стукнул Васю лапой Белый. – Убиваешься, как будто у тебя родственник умер.

– Все там будем, – поддакнул Чёрный.

– Да считай, уже там, – усмехнулся Белый. – Откуда мы знаем, как выглядит ад… Может, он так и выглядит. Вокруг еноты, им всё равно. Еда из общей миски, или лягушек ешь. Сырых. Ну и спи на полу или на бревне. Слова сказать не можешь, даже не завопишь по-человечески. Чем тебе не ад?

– Ну на сковородке-то не жарят, – проворчал Чёрный. – А так – ничего себе. Надо же! Придумал такое! Ад…

Умом Вася всё понимал.

Всё.

Но сердце… ныло сердце. Ведь Вася знал чуть больше, чем его друзья по несчастью. А «во многом знании – много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь»[10]10
  Екк. 1 18.


[Закрыть].

Правда, если подумать, то Белый, то есть Стас, не так уж и не прав.

Для мира людей они все трое или даже все четверо давно уже умерли. Там, в мире людей, они похоронены и оплаканы.

Возможно, не очень хорошо похоронены и плохо оплаканы. Может, никто не пролил по ним ни единой слезинки.

Но для них всё уже закончилось. Там.

Есть выход?

Скорее всего, нет. Хотя Буся что-то такое говорил. Но мало ли что лепетал старый енот…

«Если бы я написал книгу обо всём этом, – вдруг подумал Вася, – я бы назвал её „О чём говорил старый енот“. Или „О чём молчал старый енот“».

Странные мысли приходят иногда в головы енотов.

Не говоря уже о людях.

Вася – и книга? Написать книгу? Вася? Нет, не смешите людей… Не говоря уже о енотах.

30

День, другой… третий, четвёртый…

Жизнь продолжается.

– Экскурсия будет в воскресенье, после двенадцати, – предупредила Мария Всеволодовна. – Воскресная школа, со священником. После службы придут. Восемь человек. Провожу я.

– Надо же, – захихикали студенты-волонтёры во главе с Людочкой. – А им чего? Пусть у себя сидят, про Ноя и «всякой твари по паре» учат.

– Закон Божий вслух повторяют!

– А то в рай не попадут!

– Что всем надо, то и им, – заступилась за воскресную школу Лукерья.

– А, типа «милосердия», – надула щёки Людочка. – К «братьям нашим меньшим»[11]11
  «И зверьё, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове». С. Есенин, «Мы теперь уходим понемногу…»


[Закрыть]. У-сю-сю, у-лю-лю.

– Братьев можно не бить по голове, даже есть ты не православный, – поддержал Людочку кто-то из студентов. – Просто так – не бить, и всё.

– Ну да, – сморщила нос Людочка, – и не вопить об этом на каждом углу.

– Люда, ты бы остановилась. Дети придут. Просто дети.

– А, дети…

Против детей никто не возражал. Это взрослых верующих молодёжь отказывалась представлять иначе, чем как заведомо лицемерных людей.

Никто лицемерия не любит. Лицемерие сильных мира сего далеко и обсуждению простых смертных практически не подлежит. А если и подлежит, то уж точно до сильных и богатых не достаёт.

По типу «Собака лает, караван идёт».

Лицемерие же людей простых, только верующих, вызывает у остальных массу негативных чувств.

Проще говоря – есть людям на ком оторваться.

Вот ведь парадокс.

Живёшь себе просто так – все тебя любят.

Но только скажешь вслух, что хочешь жить по-Божески, зла не творя, так ославят тебя и лжецом, и лицемером. Да не просто ославят, а в переводе на русский разговорный язык. Например: «Дурак дураком, а крестится! Б…ь, а туда же, платочек нацепила!» И так далее.

Почему?

Потому, что «назвался груздем – полезай в кузов». А в кузов – зачем? Чтоб стать в конце концов солёным груздем.

Автор вынужден заострить внимание читателя на том, что народная мудрость поместила в эту поговорку именно гриб груздь. Заметьте, ведь даже не боровик, а именно груздь! Груздь – он же гриб горький и просто так для еды совершенно непригодный.

Почему?

У этой проблемы имеется парочка аспектов.

Первое: что такое верующий «груздь», каждый «не груздь» понимает по-своему.

Некоторым кажется, что «груздь» – это нечто прозрачное, бестелесное, вроде хрусталя. С крылышками.

Другим кажется, что это нечто мягкое, бархатистое, ничему не возражающее, вроде тёплого пледа.

Третьим – нечто твёрдое, несгибаемое, типа «Как закалялась сталь».

Нет ясности.

Но это только первая часть поговорки. Есть и вторая. Второй аспект.

Дело в том, что не каждому, кто назвал себя груздем, прямо так сразу и хочется прыгнуть в кузов. Он ведь чувствует, что ему придётся стать в конце концов одновременно мягким, твёрдым и хрустальным. Да ещё и съедобным! И вкусным!

Вытащат из кузова да будут вымачивать в семи водах… Чтоб горечь сошла да земля отмылась.

Больно же. Противно. Непонятно.

А потом солью тебя, солью. Да специями, одна другой горше. Потом будут выдерживать в соли, под гнётом. Так, чтоб тебя не видно стало и не слышно. И только тех, кто всё это выдержит, через полгода из бочки достанут. Отмоют, уберут лишние специи. И вынесут на холод. На холод! Чтоб не разнеживались!

Ну извините.

Только теперь грузди можно будет назвать настоящими солёными груздями. А это ведь тяжело, трудно как! Вынести всё это! Это тебе не грибок на жарёху!

Гораздо легче просто вопить: «Я – груздь!» и стоять себе под ёлочкой, как какая-нибудь сыроежка.

Так что «благородней духом»[12]12
  Шекспир, «Гамлет».


[Закрыть]?

Называть себя или не называть? Подвергать насмешкам или не подвергать, понимая, что ты, конечно, пока ещё не «солёный груздь», а так, просто часть окружающего леса? Или непонятно что – недомытое, недосоленное, горькое, несъедобное?

Но, опять же, не назовёшься – и не начнёшь…

– Я, между прочим, верующая, – разогнулась от помойного ведра Лукерья. – Так что можете все претензии к верующим предъявлять лично мне. Не отходя от кассы.

Тут Луша и сказала студентам пару слов о солёных груздях. Кулинарно-богословская лекция возымела действие.

– Или вы думаете, что, если переступил порог церкви, так сразу и святым стал? – вздохнула Луша.

– Лушенька, ты у нас не такая, – лисичкой подкатила к Луше Людочка. – Ты у нас хорошая, ты хрустальная!

– Может, и люди там, в воскресных школах, не такие? Или это ты, матушка, не такая какая-то?

Студенты засмеялись. На «матушку» Людочка никак не тянула. Да она и слушала Лушу вполуха. А вот Вася внимательно слушал все разговоры, не отходя от решётки вольера.

31

Вася слушал так внимательно, что Людочка чисто рефлекторно шуганула его:

– Кыш, Вася! Тебя только тут не хватало!

Слишком уж пристально следили за людьми глазки-бусинки. А ведь Людочка обладала чутким женским сердцем. Правда, ещё совсем неопытным…

Но чутким. И женским.

Когда студенты ушли, у вольера остановились Маша и Лукерья. Вася тут же снова вылез из домика.

– Баловася, ты опять! – через сетку потрогала Васину мордочку Луша. – Смотри, Маня, он снова спустился контакт налаживать.

Луша даже не представляла, насколько же она права! Вот что значит чуткое женское сердце!

– Да брось ты! – отмахнулась Мария.

– Хоть брось, хоть подними. Хочешь, давай вместе попробуем?

– Давай, – согласилась Маша.

– Вася, ты человеческий язык понимаешь? – спросила Луша. – Если «да», он моргнёт два раза. Если «нет» – то три. Моргай, Вася.

Вася моргнул два раза.

– Интересно, – произнесла Мария. – Совпадение, наверно.

В это время Чёрный и Белый тоже вылезли из домика и заняли свою наблюдательную позицию поодаль.

– Удачи марсианам, – не мог не сказать Белый. То есть Станислав Сергеевич.

Вася не удостоил его ответом.

– Спроси сама что-нибудь. Только конкретно, под «да» или «нет», – подтолкнула подругу Луша.

– Вот всё из головы вылетело… сейчас… – Маша, как девчонка, закружилась на месте. – Вася, я замуж выйду?

– Ну и вопрос! – прыснула Луша.

Вася моргнул два раза. Сердце его стучало раза в два чаще, чем обычно. Оно всегда начинало так стучать, когда Мария оказывалась рядом.

– Вот, говорит, что выйду! За того, с кем встречаюсь? – Мария кинула в сторону Лукерьи многозначительный взгляд.

Вася моргнул три раза. Если бы он мог говорить, он сказал бы, что сам женился бы на Марии. Но… как такое скажешь…

Боже, как больно…

– Говорит, что нет! Блин, Вася, откуда ты всё знаешь?

Вася развёл лапы в стороны, показывая, что… понятно что.

– Слушай, и правда. Похоже, он всё понимает. И не просто понимает, он ещё и предсказывает.

Мария Всеволодовна стала ходить по коридорчику взад-вперёд. Ей хотелось как-то подумать… обдумать… но ничего не приходило в голову.

Наконец она вернулась к сетке и спросила, глядя Васе в глаза-бусинки:

– А когда я замуж выйду?

Вася вздрогнул. Господи, как она хороша…

– Под «да» и нет», – напомнила Луша. – Иначе не ответит.

– Через месяц? – спросила Маша.

Вася моргнул три раза. Наугад…

– Через полгода?

«Рановато», – подумал Вася. И моргнул ещё три раза.

– В семьдесят лет?

Три раза.

– Ну слава Богу! – засмеялась Маша. – А то долго ждать!

– Через год? – помогла подруге Луша.

Вася моргнул два раза. Всё-таки – бабы. Глупые вопросы. Хватит…

– Через год! – обрадовалась Маша. – Рожу ещё. Вася, я рожу?

«Что я, изверг, что ли?» – подумал Вася и моргнул два раза.

Развернулся и двинулся в сторону домика. Ну просто больше не мог находиться рядом с Марией.

Не мог.

«Какая же она красивая, – думал Вася. – А я…»

Он вдруг вспомнил, сколько у него было женщин. Девчонок и девушек. Он вспомнил, конечно, не лицо каждой из них, не обстоятельства встреч и разлук. Встреч – без обязательств, разлук – без сожалений.

Хотя… были и скандалы, и претензии, брошенные ему в лицо. В лицо и вслед. В закрытые двери. В хлопок захлопываемой двери. Со сколькими всё заканчивалось «просто так», но скольких он обидел, обманул… Сколько абортов сделано от него?

Кто считал? И надо ли считать?

За что ему эти муки? Эта женщина, каждое движение, каждое слово которой отдавалось в голове и сердце Васи, как тонкая, колющая игла…

Не прелюбодействуй…

Ладно, не укради. А то тебя самого украдут. У тебя же самого. Когда и как это произойдёт – неизвестно, но это произойдёт.

А вот не прелюбодействуй… А то полюбишь сам, но без всякой надежды. И будешь испытывать такую муку…

Ни с чем не сравнимую муку неразделённой любви. Не имеющей надежды быть разделённой ни при каких обстоятельствах.

– У-у-у…

– Нострадамусу привет, – встретил его Белый.

– Ну ты даёшь, – усмехнулся и Чёрный.

Вася развёл лапы в стороны. Говорить ему не хотелось.

32

– Вот наш вольер со взрослыми енотами, куда можно войти. Только помните, что я вам говорила. Во-первых, все нужные предметы из карманов убрать. Вот сюда, на табурет, можно их положить. Телефоны, кошельки и прочее. А печенье и сушки уже у вас в карманах. К вам в карманы обязательно залезут!

Маша привела детей из воскресной школы. Дети как дети. Болтают, толкаются, дёргают друг друга. Священник встал рядом с Машей. Пожилой такой, с белой негустой бородой. Можно даже сказать, симпатичный.

Маша провела свою обычную беседу, рассказала индейскую легенду про енотов. Показала слайды и видео. Но это всё – в холле.

Теперь же, у вольера, она продолжала инструктаж:

– Во-вторых – не бояться. Животное может запрыгнуть куда угодно, даже к вам на голову. Если вы сами будете относиться к животному по-доброму, оно вас никогда не укусит. А кого немножко поцарапает, тот потом подойдёт ко мне, и я смажу царапинку зелёнкой или йодом.

– Не надо зелёнкой!

– Не надо йодом!

– Ну если не надо, тогда можно и войти в вольер, поиграть с нашими енотиками. Между прочим, покажите, чем человек отличается от животного. Ведите себя хорошо.

Эту фразу Маша говорила всем группам. Обычно на эту фразу никто особого внимания не обращал.

Взрослые, правда, иногда посмеивались.

А тут священник остановил ребятишек.

– И правда, – сказал он. – Давайте, прежде чем вы войдёте в клетку, ещё раз напомним друг другу, чем человек отличается от животного.

– Похожа свиня на коня, только шерсть не такая, – прошипел Чёрный.

– Согласен с вами, коллега, – как мог, усмехнулся Белый. – А вот кому под силу отличить енота от человека по наличию разума?

– Вероятно, разум нужно как-то проявить, – заступился за «человеков» Вася.

– И как ты предлагаешь это сделать?

Вопрос Белого остался без ответа. Зато детишки уже вдоволь наотвечали.

Шерсть и прочие признаки, вроде хождения на четырёх лапах, назвали сразу. Умница девочка назвала разум, умница мальчик дошёл до того, что разум проявляется через слова. Через язык.

– У животных нет такого языка, как у человека!

– Да, – пояснил священник. – Язык животного может обозначать простейшие действия, но не понятия.

– Буквы! Письменность! – посыпались догадки.

– Хорошо, – кивал священник. – Письменность – одно из основных отличий. Ещё.

– Люди организованы, они живут в государстве!

– Молодец! А самая малая организация людей какая? Которая «в здравии и в болезни, в горе и в радости»?

– Семья!

– Верно. У животных встречаются пары, но чаще всего они распадаются сразу или чуть погодя. И держатся на инстинктах.

Оказывается, умницы дети ещё встречаются. Пожалуй, Вася бы и сам на их месте ограничился этими признаками. Да и то с подсказками.

А что касается человеческих пар… О сколько вариантов можно привести… На одну нормальную пару – десять ненормальных, всех мастей.

Дети – умницы, но священник пока недоволен.

– Ещё! Думайте!

– Нет, к нам в вольер они не войдут, – проворчал Чёрный. – Они думать будут.

– До второго пришествия, – поддержал Белый.

Тут Вася в очередной раз отметил про себя некоторую вещь. Её можно было бы назвать даже кощунственной. В том случае, если бы Васе захотелось высказать её вслух. Но Вася не собирался этого делать.

Пусть так и остаётся невысказанной, на Васиной совести – и только.

Вася подумал, что не зря на скользкой дороге Белый подрезал Чёрного или Чёрный – Белого.

Стас – Гришу или Гриша – Стаса.

При всём различии этих двоих они вдруг показались Васе какими-то одинаковыми. В своём «негативе». В какой-то закоснелости, что ли. В нежелании хоть что-то сдвинуть в своей реакции на белый свет.

«Вероятно, и я такой же, – с грустью подумал Вася. – Енот, одно слово… одно несчастное понятие…»

Дети притихли.

– М-да… – протянул священник. – А ведь это отличие, пожалуй, самое главное. Можно сказать, основное. Вот скажите вы мне такую вещь… Испытывают ли животные муки совести? Есть ли в животном мире совесть?

«Однако! – подумал Вася. – Прямо в точку…»

– Задумывались ли вы, что такое совесть? Как это слово можно себе представить? Совесть, по-русски – это весть. Совесть, совместная весть. С кем – совместная?

Дети догадались. Наверно, потому, что всё-таки это дети из воскресной школы. Но священник пояснил:

– Совесть – голос Бога в душе. То есть душа человека способна вместить голос Бога. Она слышит его как совесть, как внутренний голос, даже ощущает – это интуиция. Правда, человек часто предпочитает глушить голос совести. Алкоголем и прочим. Поступками, безнаказанностью. Такого человека искренне жаль.

– Если у нас есть совесть – значит, есть Бог!

Боже, какие умные дети!

– Верно, – улыбается священник. – Если есть Бог – человек создаёт религию. Даже у самых отсталых племён есть что-то напоминающее религию. Примитивное язычество – тоже религия. Но нет религии ни у стаи волков, ни у пчёл в улье, ни у муравьев в муравейнике.

Дети зашумели. Священник их остановил:

– Вот теперь всё. Теперь вы готовы войти в вольер к животным. Понимая, что у вас есть иные средства общения, чем кусаться и царапаться. Вы знаете, что не стоит делать другому того, чего вы не хотели бы для себя. Даже если этот другой – обыкновенный енот. Ну и ориентируясь на свой внутренний голос, на совесть. Не отгоняя её и не заглушая. Вперёд!

– Прячемся, – прошипел Белый. – Неизвестно, что эти святоши тут наделают.

– Сначала печенье потырим, – ответил Чёрный. – Давай, не отлынивай. Пусть Васька одну кашу жрёт.

– Да, кормить нас могли бы и получше, – согласился Белый. Как всегда, весьма иронично. – Наверно, наше начальство все денежки тратит на заколки и булавки.

– На любовников, – заключил Чёрный.

Как всегда, в лоб. И чистую правду.

Если бы дети не вошли в вольер, эти двое продолжили бы перечисление.

33

Вася давно уже отказался «тырить». Конечно, печенья хотелось. Скорее даже не печенья. Хотелось просто человеческой еды.

Хотелось скатерти, салфеток, приборов, накрытого стола. Чистых белых тарелок. Тонких бокалов. Одного, но сладкого глотка. Маленького кусочка чего-нибудь. Но вилкой и ножом.

Хотелось, хотелось…

Понимая, что всё происходит с ним «не просто так», Вася предполагал, что, возможно, лежит в основе этого мучительного желания.

То, сколько раз он нажирался и напивался как свинья. Сколько белых скатертей превратил в грязные тряпки…

Сколько раз он ругал еду, называл её невкусной, бывал привередлив, кричал на официантов. Грозился «дать в морду». И давал.

Сколько раз он выбрасывал нормальную, хорошую человеческую еду. Сколько раз, извините, блевал, нажравшись.

И вообще.

Вася ушёл в домик. И там… да, там, в домике…

Если бы мог – заплакал бы. Но еноты не плачут. Но если всё-таки Вася ещё человек (а он – человек!), то его вполне может мучить совесть.

Она и мучила! Мучила…

В который раз Вася прокручивал в голове тот ничтожнейший отрезок времени, в который вместилась вся его непутёвая жизнь в человеческом обличье.

Все её «косяки».

Ох, сколько же косяков-то! Сплошь.

Господи, прости…

В голове всплывали какие-то рассказы мамы, детские притчи, отвергнутые им. Всё, что мы отвергаем, не переживая, так или иначе возвращается к нам. Только гораздо больнее и тяжелее, с каждым разом, с каждым возвращением.

До тех пор, пока…

Нет, даже страшно подумать. До тех пор, пока не переносятся в иной аспект существования. Туда, за небытие. И уж там всё непонятое и отвергнутое, что по силам было понять и принять, начинает печь, как сковорода, или морозить, как лёд. Или есть бедную душу, как червяк.

Это вам ничего не напоминает?

Если бы Вася мог… если бы мог просить прощения, как нашкодивший пацанёнок, плакать, размазывая грязными руками слёзы по щекам…

Пацанёнок уж давно неактуален.

Некто, некто взрослый в шкуре енота. Последняя стадия, да? Перед переходом в небытие?

Да что же это такое, Господи…

И вдруг пришло в голову Васе, что его пребывание в шкуре енота можно рассмотреть не как что-то жуткое и ужасное, не как ошибку природы (считай, Творца), а как…

«Нет, невозможно!» – подумал Вася.

Он даже резко вскочил там, в енотовом домике, ударившись головой о крышу. Вася потёр лапой ушибленное место. И ответил сам себе:

«Нет. Возможно».

Итак, возможно, пребывание в шкуре енота – это бонус. Бонус ему, Васе, непосредственно от Творца. Это кешбэк.

Возврат его, Васи, в общее течение времени жизни. Немного времени вернулось на карту жизни.

Ему дали время, чтоб подумать. Ведь до этого у него не хватало времени на размышления. Он был занят. Он ел, пил, спал. Один или с кем-то. Он менял партнёров по бизнесу и партнёрш по всему остальному. Он планировал сделки и совершал их. Облапошивал «лохов», обмеривал, обвешивал, подсовывал дерьмо.

Ещё и гордился этим!

Он расслаблялся так и эдак. Он пил, курил, задуривал свою голову – только чтоб не думать. Он гордился тем, что может поехать на далёкие острова, что он может выбрать женщину и хороший автомобиль. Он всего достиг сам! Сам!

Он гордился тем, что ему завидовали. Он тоже завидовал. Просто у него хватало ума не выпячивать собственную зависть.

Именно так он жил.

И всё. Они должен был закончить свою жизнь соответствующим способом. То есть – выпендриваясь. На шасси взлетающего самолёта. Круто, да?

И тут…

Бац – и ты енот. Но мозги-то – человеческие. Те же, что были.

Нет, можно прикинуться, что мозгов нет. Стать енотом, и всё. Пример – перед глазами. Бедный Буся.

Можно ворчать и продолжать охаивать всё и вся, в первую очередь – своё незавидное положение. Этим тоже можно глушить, снова глушить самого себя. Как Стас и Гриша, то есть как Белый и Чёрный. Как всякий серо-буро-малиновый.

Есть вариант…

Можно – начать думать. Но это – больно! Это всё равно что взять нож и начать резать себя по живому.

Это не то. Чик!

И это – не то. Чик!

А-а-а-а…