Текст книги "Нормальная женщина"

«Беременность»

Не успела Таня справиться со страхом стать пьяницей, как у неё случилась новая беда. У бабушки на площадке жила тётя Люба с сыном Сергеем. Тётя Люба была приятельницей Таниной мамы и иногда заходила в гости. А четырнадцатилетний Сергей вызывал у шестилетней Тани устойчивый интерес. Ей нравилась их разница в возрасте и тот факт, что у Серёжки уже пробивалось подобие усов.

К Сергею иногда приходили одноклассницы, и он шумно общался и смеялся с ними на лестничной клетке. А Таня придвигала к входной двери табуретку, забиралась на неё и следила за соседом в дверной глазок. С ней Сергей никогда так не смеялся. Да и вообще не обращал на неё никакого внимания.

Однажды у тёти Любы дома травили тараканов, и она на целый вечер пришла к Таниной маме вместе с сыном. Сергей сидел в зале на диване и играл в электронную игру «Ну, погоди!». Таня уселась в кресло и украдкой поглядывала на гостя. Её очень расстраивало и одновременно раздражало, что Сергей совсем не видит в ней девушку.

Так как тараканов у тёти Любы травили нечасто, Таня решила, что в следующий раз она окажется с Сергеем наедине нескоро. «Сейчас или никогда», – сказала она себе и двинулась к дивану.

Сергей, почуяв неладное, впервые всерьёз посмотрел на девочку, которая бесцеремонно залезла к нему на колени. Он перестал играть в «Ну погоди!», раскрыл от неожиданности руки и уставился на Таню не моргая.

«А-а, смотришь теперь», – язвительно подумала Таня и взяла Сергея за подбородок. А потом закрыла глаза и поцеловала его – прямо в губы. А он, вместо того чтобы оттолкнуть её, – тоже закрыл глаза. До этого момента Таня и не предполагала, что в поцелуе могут участвовать не только губы.

Много позже, когда повзрослевшие подруги спрашивали Таню, знает ли она, что такое «французский поцелуй», Таня лишь презрительно фыркала и закатывала глаза.

Она была твёрдо уверена, что и Сергей в тот день «офранцузился» впервые.

И с тех пор когда видел Таню – краснел до кончиков ушей. А маленькая Таня умудрялась смотреть на него свысока и всем своим видом будто спрашивала: «Помнишь, да?».

Через некоторое время Таня спросила бабушку Лиду: «А откуда дети берутся, баб?» А бабушка ответила: «Дети появляются от поцелуев». И следующие несколько дней стали для Тани, пожалуй, самыми тревожными за всё её безоблачное детство.

Она молилась, стоя на коленях за шторкой, и просила Богородицу избавить её от беременности. Бабушка всегда говорила, что Богородица самая сильная из святых покровителей и что если и надо знать какую молитву, то это «Глас ко святой Богородице».

«Богородице Дево, радуйся, – шептала Таня, – благодатная Мария, Господь с тобою… Не хочу-у быть бере-е-еменной». Она складывала руки в молитвенном жесте, но чувствовала, что вера её слаба. В голову лезли страшные мысли: «Ну конечно, так целоваться, – и не забеременеть».

В итоге Таня не выдержала переживаний и, когда бабушка укладывала её спать, призналась:

– Я беременна, баб!

– Да ну?! – рассмеялась бабушка.

И Тане пришлось рассказать о своём грехопадении. Но бабушка только ещё сильнее рассмеялась, а Таня разозлилась.

– Да что смешного-то, бабушка! – уже в голос вопила она.

А бабушка гладила её по голове и приговаривала: «Во-от, греховодница, будет тебе наука. На кой шут ты к нему полезла, он не пара тебе. Она его от уголовника родила».

И бабушке пришлось объяснить Тане, что для «непорочного зачатия» она не подходит в силу своего происхождения – «из-за дедушки, мамы и родственников отца». А до «порочного» – ей ещё расти и расти.

Бабушкина библиотека

Когда Тане было двенадцать, бабушка на развале купила красочную книжку с картинками. Картинки были для бабушки верным признаком литературы для детей. Книги тогда были в дефиците, а все «питательные для детского ума» библиотечные они уже прочитали. Вот бабушка и ходила в выходные на блошиный рынок за «чем-то стоящим».

На обложке новой книги значилось «Русские заветные сказки. А. Н. Афанасьев». Таня взяла книгу в руки без особого энтузиазма: она считала себя уже взрослой, а бабушка всё покупала ей сказки. Однако, пробежавшись глазами по оглавлению, она поспешила захлопнуть книгу и утащила её в свою комнату. Особенно её впечатлила сказка «Посев хуев». Но и «Женитьба дурня», «Чудесная дудка» и «Щучья голова» оказались на высоте.

Таня всё боялась, что бабушка тоже захочет почитать и тогда она точно больше не увидит эти по-настоящему хорошие сказки. Но бабушка уже не особо интересовалась самим чтением. Она добывала книги для внучки и чтобы заполнить несколько пустых полок книжного шкафа.

Таня никогда ещё не читала так быстро. Анально-генитальная тема в реалиях русской деревни вызвала у неё неподдельный восторг. Она узнала много новых выражений и анатомических казусов. «Какой всё-таки русский язык богатый. А человеческий организм диковинный», – размышляла Таня. К тому времени она подробно изучила все картинки из Справочника операционной медсестры, и анатомия заинтересовала её куда больше, чем изображения овощей и схемы нарезок из поваренной книги.

Некоторые моменты из заветных сказок Таня перечитала несколько раз – для лучшего усвоения.

– Ну что, понравилась тебе книжка? – спросила бабушка.

– Очень, – ответила Таня и покраснела. Ни одна книга раньше не вызывала у неё такого восторга.

А «Сказки» Таня украдкой дала почитать взрослой соседке, чьё расположение пыталась завоевать. Больше книгу она так и не увидела. Впрочем, совсем скоро пропала и соседка. «Наверное, в деревню уехала жить, на посев», – ехидно размышляла Таня; она никак не могла смириться с потерей книги.

Бабушка против вшей

Каждое лето три года подряд Таня обзаводилась вшами. Вши всегда приходили к Тане в августе, ко дню её рождения. «Опять», – вздыхала бабушка Лида и доставала из комода частый гребень.

Сначала она пыталась вычесать вшей – стелила на пол альбомные листы и скрупулезно чесала над ними Танины волосы. Но ничего, кроме Таниных волос, на альбомные листы не падало.

Тогда в ход шёл старый народный способ: бабушка в строгих пропорциях смешивала уксус, крупную соль и спирт. Эту дьявольскую алхимию она наносила на Танину голову, тщательно втирая в кожу. А потом надевала на Таню пакет и заматывала всё это полотенцем.

Кожу на голове жгло, Таня начинала подвывать. «Если не поможет, придётся стричь тебя наголо, – нарочито говорила бабушка. – Они ж не просто кровь пьют, они ещё и заразу разносят. Тиф, например». И бабушка начинала длинный рассказ про то, как в вой ну от тифа полдеревни поумирало, а другую половину «несло кровью».

После такой «маски» Танины волосы тоже умирали и превращались в мочалку. Но вши в них умудрялись выжить.

Тогда бабушка использовала серную мазь – это была мерзкая жирная жижа серого цвета. От мази волосы, наоборот, слипались, и никакие «Кря-кря» или «Фея» не могли их отмыть. Вши вроде уходили. Но к сентябрю возвращались снова.

На семейном совете было принято радикальное решение – применить дихлофос. Им обрызгали Танины волосы, замотали их в пакет и отправили Таню в туалет «чтобы дома не воняло».

Вши сдохли. А Таня нет. И даже получила полезную привычку – обходить токсические вещества стороной. С тех пор их запах вызывал у Тани только жёсткие приступы отвращения.

Жизнь семейная

Бабушка терпеть не могла алкоголь. А Танин дедушка Ваня, второй муж Лидии Константиновны, был не прочь выпить. Они с женой оказались совсем разными: он любил компании, хорошо одевался, всегда был бодр и весел. Лида же предпочитала оставаться дома под предлогом «мне нечего надеть».

Жили они небогато, но Ваня как-то умудрялся выкраивать деньги на новый костюм, «Тройной одеколон» и шоколадные конфеты. Он любил жизнь и всегда находил повод для радости – чем, скорее всего, и раздражал Лиду. Как можно так расточительствовать, когда пристройка к дому не готова? А на деньги, потраченные на килограмм «Каракума», можно купить мяса на целую неделю!

Ваня старался по выходным вывозить жену и дочку в парк или в город. Лида сначала соглашалась, но обычно, перед самым выходом, когда все уже были одеты, настроение у неё резко менялось. «Не пойду никуда, – говорила она. – Мне не в чем». Иван уходил один и в сердцах выпивал лишнего с друзьями.

Лида ждала дома и к моменту его возвращения была уже на взводе. Она каждый раз виртуозно разыгрывала партию терпеливой мученицы, а Иван оказывался одновременно и «тираном», и «никчёмным слабовольным алкоголиком». И чтобы «дважды не вставать» – своё получала и Лидина мать, тихая интеллигентная женщина Татьяна. Она вообще «была виновата во всём», что происходило и не произошло в Лидиной жизни после Свентошува.

Заканчивалась драма тоже канонически – Лидия кидала Ивану под ноги ветхий чемодан– балетку и велела собирать вещи. Иван послушно укладывал свои рубашки, бритвенный станок и «Тройной одеколон». Уходя, он каждый раз оглядывался на окно, из которого на него смотрела его единственная и любимая дочка Римма. Они оба плакали. Римма долго– долго махала ему вслед ладошкой с обгрызенными ногтями. Ивана уже и не было на горизонте, а она всё махала и махала – и он всегда возвращался. До самых его пятидесяти четырёх лет, когда он умер от рака у неё на руках.

* * *

Танина мама, Римма, иногда рассказывала дочери о своем детстве. Особенно Тане запомнился случай с ремнем.

Лидия всё время пыталась отучить дочь от привычки грызть ногти, но никакая горчица, хозяйственное мыло или йод не помогали. Римма упорно обгрызала ногти до мяса почти до самого замужества. А замуж она вышла сразу после вступления в возраст согласия – так ей хотелось поскорее «перестать грызть ногти»!

Лида любила дочь по-своему и заботилась о ней как могла – много внимания уделяла её физическому здоровью и напрочь игнорировала психическое.

Однажды шестилетняя Римма наотрез отказалась идти к зубному врачу, и никакие доводы о «сохранении здоровья с малолетства» не убеждали её вылезти из-под кровати. Когда Лидиному терпению пришёл конец, она открыла платяной шкаф, долго рылась в нём и наконец достала Ванин кожаный ремень. Старый, тёмно– коричневый, с облезлой пряжкой, он повидал на своём веку немало брюк. Ремень Лидия использовала весьма оригинально – он предназначался вовсе не для Риммы.

Она туго затянула ремень вокруг своей шеи. Длинный конец зажала между дверью и косяком, а дверь закрыла на крючок и изо всех сил потянула себя в другую сторону. По мере затягивания ремня Лида начала кашлять и сипеть.

Лидина мать и малолетняя дочь в тот момент «случайно» оказались не по другую сторону двери, а в той же комнате, что и Лида. Мать бегала вокруг дочери, пыталась ослабить ремень на её шее и кричала: «Лидия, охолонись, тут ребёнок». А маленькая Римма, которая так и не вылезла из-под кровати, подглядывала за происходящим с ужасом и в полном недоумении. Она никак не могла уловить причинно– следственную связь между её нежеланием идти к зубному и желанием мамы повиснуть на ремне.

Подобные «акты самопожертвования» повторялись не единожды и поначалу были очень мучительны для Риммы. Но постепенно она отрастила «броню».

* * *

За детские годы Римма привыкла, что мать неоднократно «жертвовала собой», чтобы «воспитать её человеком, а не портянкой», и относилась к Лидиным методам воспитания не то чтобы совсем безразлично, но без особого трепета. «Бронированная» Римма жалела мать, но больше никогда не выказывала растерянности или ужаса перед её настойчивыми попытками свести счёты с жизнью. Это была чудовищная и беспощадная схватка двух йокодзун.

У Риммы родилась и выросла собственная дочь, а схватка всё продолжалась.

Когда Римма в очередной раз вынырнула из дырки в балконной стене, она была бледнее обычного.

– Вов, – обратилась она к мужу, стараясь унять дрожь в голосе, – возьми тряпки, бинты и ведро.

Дочь застыла у холодильника с банкой абрикосового варенья.

– Таня, не ходи туда, – строго сказала Римма. И быстро добавила: – Все живы, не переживай. Просто там надо… немного прибраться.

Скорая уехала, бабушку в очередной раз не взяли, сказали, что она здорова, просто с особенностями характера. Танины папа с мамой сидели на кухне, и папа сказал:

– Римм, она у нас прям как графиня Батори… ванны принимает. – Оба нервно рассмеялись, а потом мама заплакала.

Запаха и вида крови с тех пор она не переносила. Всё-таки броня оказалась не такой крепкой.

Воскрешение

Однажды утром Лидия Константиновна всё же смогла напугать Римму по-настоящему – дочь нашла её бездыханную, с блаженной улыбкой на лице. На прикроватной тумбочке стоял пустой пузырёк от таблеток, на столе лежала записка: «В моей смерти прошу никого не винить». Римма кинулась к матери, попыталась растормошить, пощупала пульс, начала хлестать по щекам, а затем выскочила на балкон и закричала в дырку в стене:

– Во-ова-а! Вызывай скорую!

Врач скорой помощи объявил, что «пациент уже не жилец и скорее мёртв, чем жив». Все рефлексы, включая болевые, у Лидии Константиновны отсутствовали.

– Если к ночи не очнётся, вызывайте похоронную службу. Мозг точно умрёт к тому времени. – Уходя, врач сочувственно повторил: – Не жилец она уже, не жилец.

Римма с Вовой сидели на диване ошарашенные, они совсем не понимали, что делать дальше. Приехала Риммина подруга. Они решили дежурить у кровати бездыханной «тёти Лиды» по очереди. «Тётя Лида» никаких признаков жизни так и не подала.

Вечером достали с антресоли «смертный узел». Лидия Константиновна начала собирать его, когда ей не было и пятидесяти. Время от времени она меняла в нём платья – размер и фасон.

Ближе к ночи, покончив с формальностями, включающими обзвон родственников, составление списка гостей на поминки и выбор ритуального агентства, Римма с подругой сели помянуть Лидию Константиновну.

– Держись, Римма, – сочувственно сказала подруга, – когда-то это должно было случиться.

Они обе заплакали. Затем, не чокаясь, выпили несколько рюмок водки. Римма задумчиво произнесла:

– Мне ж её даже отпевать, получается, нельзя, – и вычеркнула из списка дел пункт «церковь».

Утро следующего дня выдалось по-весеннему ясным. Лидия Константиновна лежала в лучах солнечного света и была похожа на Белоснежку – такая же бледная, темноволосая, несмотря на возраст, и заснувшая вечным сном.

Римма всю ночь просидела возле матери, а под утро вырубилась. Очнувшись, она долго соображала, в какую «сказку» попала. Римма с силой зажмурилась несколько раз, проснулась окончательно и позвала мужа:

– Во-ов, а давай ещё раз скорую вызовем! – Она посмотрела на мать и, сощурившись, добавила: – Всё же не верю я, что она умерла.

Вова решил, что у жены сработал защитный механизм, поэтому она отрицает очевидное. Но скорую всё же вызвал. Врач скорой помощи выслушал их рассказ и развёл руками.

– Она у вас вторые сутки без рефлексов, – устало объяснил он. – Я же не доктор Франкенштейн.

Но под давлением скорбящих родственников кое-какие процедуры он всё-таки провёл.

После введения глюкозы Лидия Константиновна порозовела. У неё отошли газы. К концу второй капельницы она открыла глаза, посмотрела на дочь и попросила манной каши. За двое суток Лидия Константиновна очень оголодала.

Пока Римма варила кашу, в дверь позвонили – пришли агенты из похоронного бюро. Первая скорая сообщила в ритуальные службы о покойнике по адресу: Кижеватова, 9, 113.

– Кто там, Римм? – поинтересовалась Лидия Константиновна и попыталась сползти с кровати.

– Тебя хоронить пришли, – крикнула Римма от входной двери.

– Скажи им, пусть идут на хуй отсюда, – громко сказала Лидия Константиновна. И поставив одну ногу на пол, добавила: – Не дождутся.

Бабушка и внучки

Таня проводила с бабушкой Лидой много времени и, несмотря на особенности бабушкиного характера, была с ней по-детски счастлива. Бабушка никогда её не обижала, старалась угодить и постоянно придумывала поводы для радости. Она шила Тане юбки из клетчатой ткани, плела «колоски», рассказывала захватывающие истории о своём военном детстве и угощала абрикосовым вареньем.

Абрикосам бабушка Лида приписывала магическую силу. Она говорила, что они «затягивают и лечат всё плохое внутри», сохраняют женское здоровье и продлевают молодость. Каждый сезон бабушка старалась наесться абрикосов впрок на целый год. Она придирчиво отбирала на рынке самые спелые плоды – для еды, а из незрелых варила варенье. Бабушка говорила, что варенье нужно варить из «непорченных», а потом добавляла «как и замуж выходить».

К самой Лидии Константиновне неоднократно сватались вдовцы и одинокие мужчины. Но она неизменно отказывала: «Да неужели я внучку на мужика променяю». А когда у Тани родилась сестра, бабушка ликовала. Она опять была востребована и теперь смотрела не за одной, а за двумя внучками.

Мама часто уезжала в командировки, и девочки подолгу оставались с бабушкой.

Когда Танина сестра подросла, у бабушки Лиды настали нелёгкие времена. Лена росла очень упрямой и своенравной. Таня не отставала. Несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, девочки регулярно выясняли отношения с рукоприкладством.

Тане было десять, а Лене три, когда случилась история с оторванным карманом.

Лена больно дёрнула сестру за волосы. Таня ответила. Девочки вцепились друг в друга и не отпускали, пока бабушка не набрала в рот воды и не окатила внучек. Девочки отпрыгнули друг от друга, как кошки, злобно сверкая глазищами.

– Да что ж вы делаете? Да как же я вас матери-то сдам, без волос что ли? – причитала бабушка. Ей кое-как удалось утащить Лену в другую комнату.

– Мелкая крыса, – кричала Таня вслед сестре. – Баба-а-а, она изорвала мой учебник по английскому. – На самом деле учебник Лена разорвала ещё накануне, но именно тот момент Таня посчитала подходящим для реванша.

* * *

Рваный учебник английского решили склеить прозрачной клейкой лентой. Но пока бабушка возилась с разодранными страницами и соображала, что с чем соединить, обиженная Лена замыслила недоброе. Она отыскала под кроватью деревянный метр с обитыми жестью острыми концами – такие используют в магазинах «Ткани», когда отмеряют полотно. А Танина мама использовала его, чтобы снимать бельё с верхнего ряда сушилки на балконе.

Таня с бабушкой увлечённо клеили учебник, когда вооружённая метром сестра ворвалась в комнату и двинулась прямиком на Таню. Сама Лена была ростом меньше метра и держала орудие двумя руками, как копьё. Судя по её решительному виду, она собиралась проткнуть сестру насквозь.

Бабушка Лида ловко перехватила «копьёметр» и попыталась вырвать его из рук разъярённой внучки. Лена схватила бабушку за карман – для равновесия. Раздался хруст. Карман оторвался и повис на нескольких стежках на бабушкином ситцевом платье. А платье было «давнишнее», но любимое – «дедушка подарил с последней зарплаты».

Девочки замерли. Бабушка изменилась в лице и разжала руку. Злосчастный метр с грохотом упал на пол. Бабушка плавно, как в замедленной съёмке вышла из комнаты.

Из кухни послышались всхлипы и причитания:

– Да как же так можно? Та-ак над человеком издеваться! Мои внучки есть собаки! Ма-ама-а, Ива-ан, зачем вы меня оставили?

Пристыженные «собаки» тут же помирились и сами быстро доклеили учебник. А потом потихоньку, на цыпочках, пошли мириться с бабушкой.

Она простила их не сразу.

– Дайте мне побыть одной, – отрешённо сказала бабушка. – Не видите, мне плохо, давление поднимается. – И бабушка полезла в тумбочку за тонометром.

Таня уже хорошо знала, что бабушку нужно чем-то отвлечь. И она начала говорить предложениями из учебника английского языка.

– Тhis is a book and that’s a box. The book is on the table. Where is the book?

Бабушка перестала плакать и недоумённо посмотрела на Таню.

– It’s on the table. The box isn’t on the table, – продолжила Таня.

Бабушка смягчилась и захлопала глазами.

– What’s on the table? The book is.

Бабушка снова заплакала, но теперь Тане показалось, что от радости.

– Во-от, – сказала бабушка, утирая красными крупными ладонями слёзы, – не зря всё, всё не зря. – Она окончательно успокоилась и пошла прятать злосчастный метр в «надёжное место».

Но пришивать карман бабушка не торопилась. Он так и висел на платье немым укором, а бабушка на все вопросы отвечала – «внучки отодрали».

– Так чего же ты не пришьёшь? – спрашивала Танина мама.

– А что пришивать-то, они же опять отдерут. – А потом добавила: – Тебе ж быстрей надо было замуж выскочить. На породу-то ты не смотрела.

* * *

Упоминание английского действовало на бабушку магическим образом. Она считала, что Таня непременно должна знать его хорошо, и всячески содействовала изучению. С первого класса бабушка твердила как мантру: «Танька, учи английский!» И Танька учила. И доучила до самого иняза, чем бабушка была невероятно горда. А потом Танька учила его в Америке и в Лондоне. А бабушка, не зная того самого английского, умудрялась дозваниваться до Тани по стационарному телефону.

«Ай вонт ту спик ту Татьяна Смыслина», – читала Лидия Константиновна по бумажке. Ей что-то отвечали на непонятном языке, а она упрямо твердила: «Ай вонт Татьяна Смыслина». Бабушка могла дозвониться даже до американского детского лагеря, затерявшегося где-то в лесах на границе с Канадой. Таня работала там вожатой, и бабушка обязательно звонила ей раз в неделю.

Вскоре о Таниной бабушке знал весь лагерь. Её называли «бабУшка» – на американской манер, и благодаря ей администрация лагеря Camp Regis Applejack узнала новое русское слово – «пиздыш». Вероятно, когда бабушке Лиде говорили слишком много незнакомых слов подряд, она так выражала свою фрустрацию.

– What is p’yzdysh, Tan’ya? – спрашивали любознательные американцы.

– It’s… it’s, – пыталась объяснить Таня, – someone сute and petit.

– How does she know that I am petit? [1]1
  – Что такое «пиздыш», Таня?
  – Это… это кто-то милый и маленький.
  – Откуда она знает, что я маленький? (англ.). – Примеч. ред.


[Закрыть] – недоумевал Стив ростом сто шестьдесят сантиметров.

Таня и хотела бы объяснить, что бабушка скорее всего имела в виду размер его мозгов, а не рост. Но только отшучивалась, что бабушка у неё ясновидящая.