Текст книги "Руины веры"

Глава

4

Девочка смеется, летнее солнце отражается в капельках росы на газоне…

Яркие банты и яркое платье…

Искренний смех…

Просыпаюсь и поднимаюсь рывком. Мчусь в ванную, чтобы умыться ледяной водой и прийти в себя. Снова этот проклятый сон, снова эта девочка!

В дверь стучат. Не реагирую несколько секунд, судорожно сжимая кулаки и усмиряя тяжелое дыхание. Потом цепляю маску спокойствия и иду открывать.

– Ты же говорил, что не гардеробщик, – усмехаюсь, обнаруживая Питера с моей кепкой в руках на пороге.

Он кривится.

– Очень смешно. Держи свою ценность, остряк.

Вырываю желанный предмет из его рук, будто без него мне трудно дышать, и тут же напяливаю на себя.

– Что тебе от этой кепки? – комментирует мой будущий связной. – Пол-лица закрывает.

В этом и суть, но только отмахиваюсь.

– Пошли, – торопит меня Питер. – Нас ждет полковник.

– Зачем?

– Это я обязан ему докладывать о своих действиях, а не наоборот, – неудачно острит Пит.

Морщусь. Не спорю.

– Пошли.

Мне нечего собирать: одежда, которую мне выдали, на мне, другой у меня нет, кепку вернули, поэтому послушно выхожу вслед за своим будущим связным. Связной… Даже звучит нереалистично.

Впрочем, буду ли я шпионом, и будет ли у меня этот самый связной, пока не факт. Мне нужны гарантии, которых мне пока никто не предоставил. Пустой треп, снова только треп.

Коридоры, которыми мы следуем, так же пусты, как и вчера, – путь снова расчищен. Похоже, я нечто вроде секретного проекта. Какая честь, господа эсбэшники!

– Почему никого нет? – решаюсь воспользоваться хорошим расположением Питера и спросить.

– О тебе никто не должен знать, – ожидаемо.

Хмыкаю.

– Боитесь утечки?

– Осторожность лишней не бывает, – отвечает проводник с интонацией, подозрительно смахивающей на тон полковника.

На это возразить нечего, поэтому замолкаю.

Мы снова оказываемся у кабинета Коннери, в котором состоялась наша первая беседа. По правде говоря, не понимаю, почему вчера этим все и ограничилось, меня отвели в комнату и оставили (дословно) «отдыхать». Хотят усмирить бдительность?

Что бы они ни планировали, тот, кто годами недоедал, недосыпал и находился в постоянном холоде, никогда не откажется от теплой постели и сытной еды.

Дверь ползет в сторону, а Пит отходит, делая мне приглашающий жест.

Хмурюсь:

– Ты не идешь?

– Беседа приватная, – мне кажется, или в голосе Пита обида?

Пожимаю плечами и захожу в кабинет, дверь со змеиным шипением ползет за спиной, чтобы вернуться на свое место.

– Доброе утро, Кэмерон, – полковник снова за столом сбоку от огромного окна. Бодр, свеж и подтянут.

– Утро, полковник, – отвечаю. Добрым оно мне не кажется, равно как и любое другое. То, что здесь тепло и светло, еще не значит, что мне не следует опасаться за свою жизнь.

Коннери кивает, принимая мой ответ, и делает приглашающий жест в сторону кресла для посетителей. Сажусь.

– Тебе хотелось гарантий, – сообщает полковник без театральных пауз, и на том спасибо. – Вот они, – он подвигает мне лист, лежащий перед ним. – Читать умеешь?

Игнорирую вопрос человека, прекрасно знающего, что до двенадцати лет у меня была возможность посещать школу, и впиваюсь взглядом в мелкий шрифт напечатанного на бумаге текста. Договор короток, но предельно ясен: я, Кэмерон Феррис, обязуюсь тайно участвовать в операции по поимке террористической группировки, в случае ареста главы которой, с моего отца, Ричарда Ферриса, будут сняты все предъявленные ранее обвинения, и он будет немедленно освобожден.

Отрываю глаза от текста.

– Даже временное жилье в Верхнем мире? – удивляюсь.

– Пока твой отец не восстановится и не найдет работу, – кивает Коннери. – Это дело очень важно для государства, и оно готово платить. Разумеется, если твои услуги окажутся полезными.

– Разумеется, – отвечаю эхом. Еще раз пробегаю глазами текст, потом отодвигаю от себя лист, поднимаю голову: – Ну и что? Это бумага. Ее можно сжечь, и поминай, как звали.

Но полковник ни капли не смущен, он готов к моей реакции.

– Если мы подпишем эту бумагу, то прямо сейчас мы с тобой едем в офис Цетрального банка, где арендуем ячейку, пароль к которой будешь знать только ты. Подходит?

Надеюсь, козырек кепки достаточно скрывает лицо, и полковник не видит, как загорелись у меня глаза. Это все выглядит таким реальным… Черт, это может быть правдой! Плевать, что я не шпион, где я, а где террористы, но, черт возьми, это шанс, то, чего у меня не было все эти годы.

– Подходит, – отвечаю сдержанно, хотя мое сердце готово выпрыгнуть из груди.

На губах полковника легкая улыбка, в которой только слепой не заметит самодовольства. Конечно же, он знал, что я на все соглашусь. Он подписывает договор и протягивает мне ручку, в последний момент понимаю, что у меня нет даже подписи, пишу в графе свою фамилию. Почерк неровный, мне не приходилось держать в руках пишущие принадлежности не один год.

– И все же, почему я?

Все, договор подписан, пути назад для меня нет, но хочу знать.

Коннери приподнимает брови.

– Я думал, мы вчера все выяснили. Нам есть, что тебе предложить, ты подходишь по возрасту и складу ума.

– Много других, кто подойдет под это описание.

– Не думаю, – полковник дарит мне внимательный взгляд, явно раздосадованный моим упорством, и тянется к ящику стола. Снова снимки. Коннери медленно, словно смакуя мою реакцию на каждое свое движение, раскладывает фотографии в ряд. Одну за одной, одну за одной…

Сглатываю. Каждый снимок как удар под дых.

– Других много, – произносит полковник, – но никто из них не умудрился в течение четырех лет водить за нос кучу народа, прикрываясь только опечаткой в документах.

Больше ничего не следует говорить. Вот теперь карты раскрыты. Смотрю на Коннери, не моргая, поражаясь и, признаю, даже восхищаясь этим человеком. Зная правду, рискнуть отправить меня…

– Питер не в курсе, – получаю ответ еще прежде, чем успеваю задать вопрос. – Это ни к чему. Этот разговор только между нами, буду обращаться к тебе так же, как и раньше, – придушенно киваю, все еще не найдя в себе сил оторваться от снимков. Четыре года эти лица оставались лишь в моей памяти. – Итак, – Коннери приподнимается, – едем в банк?

– Можно еще минуту? – голос звучит придушенно.

По лицу полковника скользит понимание, и он смущенно отводит глаза.

– Конечно, – отходит к окну.

А я еще целую бесценную минуту сижу и смотрю на яркие снимки. На смеющуюся девочку и ее счастливых родителей, которых так часто вижу во сне.

Минута истекает. Решительно поднимаюсь. Нет смысла продлевать агонию. Этих людей больше нет.

– Ты в порядке? – кажется, полковник обеспокоен моей сентиментальностью.

– Разумеется, – отвечаю уже твердым голосом. Полковник удовлетворен.

***

А уже через час мы, и правда, оказываемся в отделении Центрального банка и закладываем договор в ячейку.

Выгляжу нелепо в вещах с чужого плеча в компании одетого с иголочки эсбешника. Люди удивленно оборачиваются на нас, провожают взглядами, когда выходим из флайера, когда заходим в банк и идем через огромный зал к менеджеру, с которым у Коннери заранее назначена встреча. Да и сам клерк смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством, но под тяжелым взглядом полковника не решается ничего спросить и усиленно клеит на лицо профессиональную улыбку доброжелательного идиота. Клиентоориентированный сервис, мать его…

А когда возвращаемся во флайер, и молчаливый водитель несколькими уверенными движениями поднимает его в воздух и ловко встраивается в транспортную магистраль, Коннери склоняется ко мне и спрашивает:

– Все нормально?

Непроизвольно дергаюсь. Чертовы рефлексы – не терплю приближения посторонних. А посторонние для меня все.

Пожимаю плечом:

– Порядок.

Полковник хмурится, но не настаивает на откровенностях. Просто сидит напротив, сложив руки на груди, и наблюдает. Стискиваю зубы. Ощущение, что его взгляд сейчас протрет во мне дыру. Что он вообще пытается разглядеть?!

К черту Коннери. Отворачиваюсь и всю дорогу смотрю в окно. Узнаю некоторые районы, отмечаю множество новых высоток, выросших то там, то здесь за прошедшие несколько лет. Холодные острые шпили смотрят в небо, напоминая иголки дикобраза…

***

Питер встречает нас в гараже и провожает меня до комнаты, где на столе уже дожидается самоподогревающий пищу поднос с ароматным обедом. Проводник оставляет меня пировать в одиночестве и обещает прийти через час.

Принимаюсь за еду, пытаясь выкинуть из головы лишние мысли и просто наслаждаться вкусом.

Я не из тех, кто готов продаться за тарелку еды. Таких на заводе было большинство, и не мне их судить. Но где-то в глубине души приятно осознавать, что мне удалось продаться за нечто большее, а вкусная пища – всего лишь бонус.

Питер возвращается ровно через час. Вид у него не слишком радостный, кто его знает, отчего, но мне почему-то кажется, что все из-за того, что его не посвятили с утра в наши с полковником дела.

Тем не менее, Пит не спрашивает, куда мы ездили и что делали, а я не горю желанием делиться впечатлениями. Между мной и содержимым банковской ячейки еще целая пропасть.

– Куда мы идем?

Питер бросает на меня удивленный взгляд, не ожидая вопроса.

– Для проведения первого инструктажа.

– А сколько их будет?

Пожимает плечами:

– На усмотрение полковника.

Звучит, как «На все воля Божья». Оставляю свое мнение при себе. Вряд ли оно кому-нибудь интересно.

К моему удивлению, мы не идем в кабинет полковника, а проходим по коридору дальше и входим в двери с внушительной табличкой «Конференц-зал».

Очевидно, этот зал предназначен для очень скромных конференций, потому как там обнаруживается только большой экран в человеческий рост и три ряда скамеек.

А еще здесь Коннери.

– Здравствуй, Кэмерон, – приветствует он, будто мы с ним не виделись чуть больше часа назад.

– Здравствуйте, – бормочу.

– Присаживайся, присаживайся.

Не задаю вопросов, послушно сажусь на мягкую скамью в первом ряду, полковник тоже устраивается на ней, но на приличном расстоянии от меня. Видимо, уже сообразил, что лучше не нарушать мое личное пространство.

Пит в это время подходит к экрану, который тут же оживает, стоит тому взять в руки пульт управления.

– Питер расскажет все, что тебе необходимо знать о банде Проклятых, – поясняет Коннери.

– Хорошо, – отвечаю только потому, что мне кажется, от меня ждут ответа.

На несколько секунд повисает молчание, будто от меня ожидают еще каких-то реплик, но я молчу.

Тогда Питер откашливается и начинает. На экране появляется лицо.

– Это главарь банды, Фредерик Коэн…

Прищуриваюсь, внимательно вглядываясь в незнакомую физиономию. Это парень лет двадцати с небольшим. Тощий, как и все обитатели Нижнего мира. Впалые щеки с трехдневной щетиной. Глубоко и близко посаженные глаза. Мохнатые брови и кривой шрам от внешнего края брови до уголка губ. Словом, совсем непривлекательный тип. Выражение глаз злое.

Кадры сменяются. Вот камера запечатлела Коэна, выходящего из подземки в Верхнем мире. Вот он идет по улице. Вот стоит на стоянке флайеров…

– Коэну двадцать один год, – продолжает Питер, – он самый старший среди Проклятых. Сирота, о его родителях ничего не известно…

Зачем мне эта информация? Родился, учился… Хотя учился, конечно, не наш вариант.

– Как он стал главарем? – невежливо прерываю лектора. – Он основал банду?

Мне наплевать на биографические данные этого парня, мне важно знать, что он из себя представляет. Человек, собравший людей и заставивший их делать одно дело, должен обладать недюжинными организаторскими способностями и, непременно, мозгами.

– Нет, – Питер подготовился, и мой вопрос его не смущает. – Его взял под крыло бывший основатель, Джек Смирроу. В прошлом году, Смирроу был убит Коэном, к которому и перешла вся власть. До совершения терактов, во время или после, узнать не удалось.

– Понятно, – киваю. Уже легче.

– Второе важное лицо, правая рука Коэна, – продолжает Брюнет, – Райан Кесседи, восемнадцать или девятнадцать лет, – на экране появляется новое лицо, куда менее кровожадное и озлобленное, чем у главаря. Впрочем, и добродушием этот тип явно не отличается. По мне, так лицо заместителя Коэна вообще ничего не выражает. Обычный парень. Худой. Темные коротко остриженные волосы и карие до черноты глаза. Тонкий белый шрам вертикально пресекает левую бровь ближе к виску. – Четыре года назад, когда произошел глобальный крах базы данных, информация об этом парне была безвозвратно утеряна, – докладывает Пит, – поэтому, кроме имени у нас ничего нет. Даже неизвестно, дано ли это имя ему при рождении, или он сам его придумал.

Киваю, принимая информацию к сведению. О крахе системы четырехлетней давности известно всем. Долгое время это происшествие считалось диверсией, а не несчастным случаем, но виновных так и не нашли.

Думаю, многие возблагодарили Бога, а заодно и того, кто действовал от его имени, взламывая систему. И я в том числе. База «полетела» как раз во время судебного процесса над моим отцом, а во время ее восстановления в мои документы закралась ошибка, которая до сих пор здорово помогала мне выжить.

Пытаюсь сосредоточиться и не думать о постороннем. Коннери не сводит с меня глаз, а Питер серьезен, как на экзамене.

– Брэдли Попс, – фото меняется. – Четырнадцать…

Курносое веснушчатое лицо рыжего Брэдли Попса сменяется другим. Этот парень постарше. Прямой нос. Тонкие губы. Светлые, почти бесцветные глаза и светлые отросшие волосы до плеч.

– Филипп Каповски. Девятнадцать, – рассказывает Питер. – Родился и вырос в Нижнем мире, его отец до самой смерти работал в «нижнем» патруле, а потому они неплохо жили, – кривлюсь при слове «неплохо» из уст «верхнего». – После его смерти отказался работать на заводе и в возрасте шестнадцати лет сбежал, якшался с различными бандами, пока не прибился к Проклятым.

Снова смена фото, на этот раз на смену одному блондину приходят сразу два, притом одинаковых.

– Кир и Рид Олсены. Близнецы. История стандартная. Числились за одним из заводов, пока однажды ночью не пропали и не объявились уже в банде.

Следующий тип поражает пухлыми щеками, что в Нижнем мире вообще редкость.

– Курт Нусс. Шестнадцать…

Тощий парень лет восемнадцати с маленькими глазками и вздернутым носом:

– Олаф Хьюри…

Парень совершенно незапоминающейся внешности:

– Пол Грэмз, – среднего размера лицо, среднего размера нос и губы, русые волосы.

А вот следующий член банды заставляет шире распахнуть глаза, потому что это еще ребенок. На экране появляется мальчишка лет десяти-одиннадцати с раскосыми глазами и светло-русыми волосами.

– А это Мышь, – объявляет Питер, довольный тем, что на моем лице промелькнули хоть какие-то эмоции.

– Это имя? – он, что, издевается? – Почему Мышь?

Пит пожимает плечами:

– Его так зовут. К сожалению, данных о нем нет ни в одном из архивов. Все тот же крах базы данных. Однако предполагается, что Мышь родился среди беспризорников, и никогда не был зарегистрирован.

Интересно, зачем Коэн вообще держит в банде ребенка?

– Вот, в принципе, и все, – заканчивает Питер. – По последним данным, состав банды на данный момент именно такой.

Вздыхаю с облегчением. Тру пальцами виски. Кто же знал, что «расскажет все» означает «покажет несколько фото». Похоже, все, что СБ знает о банде Проклятых на самом деле, это имена ее членов и их даты рождения. А информацию о некоторых и вовсе «сожрала» система. Не густо.

Внезапно меня осеняет:

– Среди них есть те, кто уже работает на вас?

Лицо полковника непроницаемо.

– Эта информация тебе ни к чему, – говорит он.

Ни «да», ни «нет». Скриплю зубами, но принимаю ответ. Так в эти игры и играют.

– Хорошо, – перефразирую свой вопрос. – А до этого были?

А вот теперь в глазах полковника загорается нехороший блеск, и мне становится не по себе, а он уже кивает Брюнету:

– Пит, слайд 02265, покажи-ка нам.

И Питер показывает.

В первое мгновение мне кажется, что я вижу пугало, одно из тех, что фермеры ставят на своих полях для отпугивания ворон. Разумеется, на тех планетах, где достаточно тепло, чтобы обрабатывать эти поля.

Во второе мгновение в горле встает ком, потому что понимаю, что никаких пугал посреди квартала Нижнего мира быть не может.

В третье – я, наконец, понимаю, что обгорелое нечто, надетое на кол, когда-то было человеком.

– Поэтому не стоит тебе попадаться, – жестко резюмирует Коннери. – И признаваться им, если вдруг заподозрят. Они поступят так с любым, кто связан или был связан с нами. Раскаяние и чистосердечное не помогут.

Морщусь. Нелепое предположение.

А экран все еще демонстрирует фото распятого «пугала», вынуждая отвернуться.

– Понял, – говорю сквозь зубы.

***

Следующие два дня настоящий ад. Коннери лично отводит меня к врачу, долго шепчется с ним за ширмой, а потом меня начинают проверять, простукивать и просвечивать со всех сторон. К вечеру мне кажется, что из меня выкачали на анализы половину всей крови.

Зато современные медикаменты Верхнего мира творят чудеса. У меня обнаруживают запущенный бронхит и вылечивают его всего несколькими уколами, так, что на следующее утро я впервые не захожусь кашлем, стоит мне глубоко вздохнуть.

Доктор, молчаливый мрачный тип, делает мне прививки от всевозможных болезней, периодически воздевая глаза к потолку и поражаясь, как мне удалось выживать без них.

Из медблока меня выпускают только вечером второго дня. Забирает снова лично Коннери, очевидно, опасаясь, что от врача Питер может узнать то, что ему знать не положено. Врач сдает меня из рук в руки и обещает, что ближайший год я даже не чихну, и вообще могу даже спать на снегу, и мне от этого ничего не будет.

Он говорит это с такой усмешкой, что мне хочется его ударить. Для него «спать на снегу» – всего лишь метафора.

Полковник отводит меня в комнату в полном молчании. Мне нечего ему сказать. А с его стороны все уже сделано и сказано. Полный инструктаж проведен.

Мне предстоит приходить в заброшенное здание на краю одной из центральных улиц каждое двадцать четвертое число каждого месяца. «Каждого месяца» звучит оптимистично, будто этих месяцев будет много. Впрочем, тот, кого превратили в пугало без поля, наверняка, считал так же.

Каждое двадцать четвертое число, в указанном здании я буду встречаться с Питером. Так как место дислокации Проклятых находится в Центральном районе, по мнению полковника, мне не составит труда уходить из лагеря ночью. У меня своя точка зрения на его «не составит труда», но благоразумно придерживаю ее при себе, пока Коннери не передумал и не отменил сделку.

Если не появлюсь двадцать четвертого, Питер будет ждать еще два дня. Если не появлюсь и двадцать шестого, значит, меня уже нет.

А вот это уже похоже на правду. Если проколюсь на чем-нибудь, меня порешат быстро, и вряд ли обо мне вообще кто-нибудь здесь вспомнит. Для эсбэшников я всего лишь расходный материал, такой же шанс, как и они для меня. И если этим шансом не удастся воспользоваться, что ж, мы все останемся при своем.

***

Весь следующий день провожу в комнате, так как решено вернуть меня в Нижний мир под покровом темноты.

Беспокоит меня только Питер, который приносит новую одежду.

– Это не мои вещи, – хмурюсь, рассматривая стопку, которую он водружает на кровать.

– Эта лучше, – сегодня у Брюнета вновь отличное настроение.

Лучше-то лучше, но мои вещи были настоящим тряпьем, не хватало проколоться на такой мелочи. Но, кажется, думаю о сотрудниках СБ слишком плохо. Одежда выглядит потрепанной и тонкой.

– В нее вшиты специальные нити, помогающие сохранить тепло тела, – гордо поясняет Питер. – А ботинки влагонепроницаемые.

– Здорово, – бормочу без энтузиазма.

Вроде бы, все сказано, но Пит мнется на пороге.

– Ты что-то хотел? – не то чтобы мне улыбалось вести с ним длительные беседы, но грубить почему-то желания нет.

– Можно вопрос?

– Валяй.

– Почему ты не попросил Коннери хотя бы организовать встречу с отцом? Он на другом континенте, но на флайере это два часа лёту, полковник мог бы устроить.

В глазах парня искреннее недоумение, а я не знаю, как ему объяснить. Тому, кто не был на моем месте, не понять, да и незачем.

Не смогу объяснить, что не могу увидеть отца спустя четыре года только затем, чтобы сказать: «Я попробую что-то сделать». Дать надежду, не имея ни малейшей гарантии того, что что-то получится. Заявиться сейчас и показать, что его ребенок не сыт, не в безопасности и не счастлив. Будет ли ему легче встретить меня на несколько минут, увидеть, что со мной стало, и снова расстаться на неопределенный срок, а весьма вероятно, что навсегда? А кого увижу я вместо человека, которого выводили из зала суда?..

Нет, мы или встретимся, чтобы никогда не расставаться, или останемся в памяти друг друга теми, кем были когда-то. И точка.

– Ни к чему это, – отвечаю таким тоном, что у Пита пропадает всякое желание задавать вопросы.

– Э-э… – Брюнет теряется. – Ну, я тогда пойду. Приду за тобой вечером.

Киваю, отпускаю его жестом ленивого императора. Дверь ползет за его спиной и возвращается на место.

Я снова в одиночестве. Какое блаженство.

***

Оставшийся день лежу на кровати, закинув руки за голову, и смотрю в потолок.

Хорошо бы выспаться напоследок, но сон не идет. Мысли так и кружатся в голове. И самая главная из них – могу ли я верить «верхним». Ответ очевиден: конечно же, нет. Уже слишком давно никому не верю, чтобы внезапно научиться доверять и полагаться на кого бы то ни было. Поверить – значит раскрыться, обнажить часть себя из-под брони, а значит, и подставиться под удар.

Что если никто и палец о палец не ударит ради моего отца, буду я хоть из кожи вон лезть? Может быть, стоит воспользоваться преимуществом, прийти к Проклятым и сразу же рассказать, что к чему, мол, парни, на вас идет охота, берегитесь? Кто знает, возможно, Коэн будет благодарен за информацию, и мне достанется «хлебное место» в его банде?

«Хлебное место»… Усмехаюсь своим же мыслям. Если бы мне хотелось места под покровительством кого-то старше и сильнее, кто мешал мне подхалимничать Бобу и другим, как Глен?

Иногда мне кажется, что от меня ничего не осталось, меня нет, есть только тело, умеющее делать простые функции. А иногда, что что бы со мной ни происходило, меня не переделать. Не умею по-другому, не могу идти против себя. И, хотя пытаюсь рассуждать хладнокровно, прекрасно понимаю, что никогда и ни за что не буду преклоняться перед такими, как Фредерик Коэн.

Еще не подошло время, а я уже встаю с постели и одеваюсь. Лучше не думать. У меня это прекрасно получалось последние годы. Мысли о будущем – самая страшная пытка. А надежда – наказание.

Когда за мной приходит Питер, просто сижу и жду его. Мне нечего собирать, у меня ничего нет, и мне ничего не дают с собой, кроме того, что уже надето.

Брюнет серьезен и даже хмур. Кажется, я – самое важное задание в его недавно начавшейся карьере. Так и хочется сказать: Пит, расслабься, таких, как я, ты встретишь еще сотни, а потом привыкнешь и научишься перешагивать, даже не замечая. Но молчу.

Мы вдвоем идем к флайеру в гараж. Коридоры пусты, в ночное время свет приглушен. Кажется, будто не спим только я и Питер. Коннери не появляется.

Садимся во флайер на пассажирские места. Водитель заводит машину. Двери гаража поднимаются, и мы взмываем в ночное небо.

– Все файлы подчищены, – говорит Пит. В салоне не горит свет, вижу лишь блеск его глаз и с трудом угадываю в темноте силуэт. – Любая информация о том, что ты родом из Верхнего мира, убрана.

– Вы мне хоть имя-то оставили? – хмыкаю.

Но мое «хмыканье» не сбивает Питера с серьезного тона. Он собран, как еще никогда на моей памяти.

– Имя, дата рождения, отпечатки рук и сетчатки, – перечисляет он, – все на месте. Убрана информация о родителях. В досье проставлено: «неизвестны». Теперь ты выходец из приюта Имени Кингсли, где воспитывался до двенадцати лет, пока не достиг возраста, пригодного для работы. Далее все, как было на самом деле: завод, стычка с Робертом Клемменсом, арест.

Молча перевариваю информацию, потом спрашиваю:

– Почему именно Кингсли? Что если в банде есть кто-то из этого приюта?

Шуршит одежда, и догадываюсь, что Питер пожимает плечами.

– По нашим данным, таких нет, – отвечает не слишком уверенно.

Поджимаю губы. Хочется заорать, но привычно сдерживаюсь и медленно выдыхаю, выпуская пар.

– Хорошо, – говорю холодно, – арест. Дальше?

– Побег, – в голос Пита возвращается уверенность. Еще бы, ведь эта легенда черным по белому прописана в досье.

– И каким же образом?

– Везение. Удалось убежать при перевозке из временного изолятора.

– Под пулями? – интересуюсь.

– Здесь можешь придумать сам, – получаю ответ. Не сомневайтесь, придумаю нечто правдоподобнее.

Откидываюсь на спинку сидения и прикрываю глаза. Повисает молчание, слышно лишь гудение флайера. Нам больше нечего обсуждать. И я, и Пит понимаем, что их легенда трещит по швам, стоит лишь копнуть. Но не могу и не хочу высказывать претензии. Пусть все будет, как будет.

Все еще не открываю глаз, но чувствую, как аппарат идет на снижение. Значит, прилетели.

Водитель опускает флайер на окраине, предварительно выключив фары, чтобы местные не заметили.

– Ты готов? – спрашивает Питер.

К этому нельзя быть готовым.

– Порядок, – бормочу, отстегивая ремни безопасности.

– Значит, до встречи?

– До встречи, – откликаюсь эхом. Сегодня двенадцатое число, а это значит, что до нашей возможной встречи две недели.

– Удачи, – слышу голос Питера, когда уже спрыгиваю в снег, но не отвечаю и не оборачиваюсь.

Поднимаю воротник куртки и плетусь к ближайшим баракам.