Текст книги "Царство Флоры"

Глава 8
РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК И ФРАНЦУЗСКИЕ СНЫ

Выпадают дни, когда все с самого утра как-то не задается. И настроение, и радость бытия падают ниже низшего своего предела. Катя, еще не умывшись и не позавтракав, начала названивать по телефону Драгоценному, но телефон всякий раз отвечал: «Абонент недоступен». Разлука и неизвестность давили на сердце тяжестью. А тут еще за всеми этими расстройствами и на работу катастрофически опоздала. Из «Вестника Подмосковья» позвонили – статья о подростковой преступности не пошла в печать, слишком все сурово, натуралистично и безрадостно в перспективе, мало оптимизма, который с некоторых пор стал пламенно приветствоваться на страницах «Вестника». Оптимизм. Какой там, к дьяволу, оптимизм! Но в результате статью пришлось срочно править, добавлять смягченные данные криминальной статистики, срываться из главка и мчаться в редакцию.

Редакция «Вестника» помещалась на Остоженке. Катя промаялась там до самого обеда, обсуждая с главным редактором перспективы сотрудничества пресс-службы ГУВД и прессы и те подводные камни, которые внезапно возникли в их отношениях. Пообедать она решила где-нибудь в кафе, ну, хотя бы на уголке Сивцева Вражка или же в каком-нибудь из симпатичных переулков в районе Пречистенки. Например, вот в этой уютной кофейне в Афанасьевском. Название переулка показалось ей знакомым. Не далее как вчера… Ну конечно же… Катя, шаря в сумочке, прошла мимо кофейни. Извлекла глянцевый кусочек картона – визитку. И увидела тот самый дом и вывеску. Дом № 7 – «Царство Флоры». Витрина нарядного цветочного магазина.

«Надо же, они торгуют цветами, – подумала она, глядя на визитку с фамилией Тихомиров. – Эти двое вчерашних господ, они торговцы цветами… Что может быть общего… Странно, отчего Колосов не поверил этому, как его… Андрею Балмашову? Он ведь не поверил ни единому его слову – «кто-то бродит в доме, меня пытались задушить». Он, этот Балмашов… он так это рассказывал… У него такой взгляд был – брр! Ужас смерти… Эта ночная погоня в лесу. Но где-то это уже было. Словно что-то подобное я уже слышала или читала… У Конан Дойла есть рассказ про ожившую мумию, как она выслеживала своих жертв. Может, поэтому Никита и не поверил ему? Да нет, он детективов принципиально не читает».

Она взялась за ручку двери, которая была из зеленого пластика. Вывеска «Царство Флоры» тоже была изумрудно-зеленого цвета. Она притягивала взгляд, выделяясь на фоне серой громады бывшего доходного дома.

Царство Флоры – богини цветов…

У входа мелодично звякнул колокольчик. Катя переступила порог, и почти сразу ее окутало волной аромата. Просторное, залитое солнцем помещение. На фоне белого декора – яркие пятна. Цветы, цветы, цветы… Зеленая стена молодого бамбука, точно ширма, отделяющая часть зала. Белая винтовая лестница на второй этаж. Возле нее – клумба, да, да настоящая стилизованная клумба: дубовая бочка с землей, а в ней… подсолнухи. Огромные, желтые, с черно-коричневой серединой, настоящие подсолнухи.

Катя сделала несколько шагов в глубь магазина. У стойки с компьютером никого, в зале пусто – ни продавцов, ни покупателей. А это что? Неужели лютики? Самые обычные полевые лютики в вазе, и это по соседству с пурпурными каллами и орхидеей, чьи соцветия так похожи на тропических бабочек?

«Какой отличный магазин, сколько всего, надо взять на заметку», – подумала Катя и увидела на стене тканый гобелен. Не постер, не репродукцию, которыми обычно украшают стены офисов и торговых залов, а гобелен довольно больших размеров, так что изображение на нем, казалось, господствовало, царило над всем помещением, купаясь в лучах солнца.

По краю гобелена шел причудливый орнамент в виде переплетения трав и цветочных стеблей. Краски ткани были яркие, новые, и весь вид гобелена говорил о том, что это, скорее всего, новодел, а не создание старых мастеров.

«Французская картина, – решила Катя. – Кажется, это Никола Пуссен… Да, похоже. Однако странная какая».

Она отступила к желтым подсолнухам. Они так похожи на желтые блюдца, по ним можно гадать, так же как и вон по тем белым полевым ромашкам – любит – не любит. Подсолнухам надо много солнца. Говорят, что они поворачивают вслед за ним свои желтые головки. А на этой картине солнце на тканом небосводе представлено возничим, управляющим квадригой лошадей. Солнечный бог Аполлон – Гелиос, прекрасный, недоступный. И как жадно на него смотрит вот эта женщина, изображенная в центре, смотрит из-под руки…

– Я не знаю, что мне делать… Я погибаю…

Тихий женский голос. Катя замерла от неожиданности. В этом пустом зале среди цветов…

– Сережа, я погибаю, а он… он ведет себя так, словно я…

Голос доносился сверху, с лестницы.

– Марин, но чем я-то могу тебе помочь?

Женскому голосу ответил мужской – тоже тихий, низкий, мягкий.

«Надо окликнуть, поздороваться, нельзя вот так стоять под лестницей и подслушивать чужие излияния». Но Катя никого не окликнула.

Эта картина… Что-то в ней не так. Что-то не то. Покой, умиротворяющий покой во всем… Шмель вон жужжит, бьется о стекло… Яркие краски новой ткани. Дождь лепестков, поляна, усеянная цветами, место полуденного отдыха в тени деревьев и шпалер, увитых виноградом и дикими розами. И персонажи. В центре – сама Флора, владычица цветов, царица садов и бутонов, и ее странная свита. Восемь фигур. И над всем этим в облаках – солнечная колесница и бог – такой далекий, желанный…

«Вот этот, склонившийся над кувшином с водой, смотрящий на свое изображение, явно Нарцисс, – решила Катя. – Вон и цветы, белые нарциссы у него в руках. Рядом с ним – его подруга. Как же ее звали… забыла… А этот, опирающийся на копье… охотник со сворой гончих… Господи, какая ужасная рана у него на бедре… Так реалистично все изображено, выткано. Кровь… капли превращаются в цветы. Что это за цветы?»

– Ничем ты мне не можешь помочь. И никто мне помочь не может. Знаешь, я ведь уйти отсюда хотела. Совсем. Почти уже решилась, но…

– Это не выход, вряд ли что это для тебя изменит. А мы все здорово потеряем с твоим уходом. И Андрей тоже много потеряет.

Голоса на лестнице. Женский и мужской. Женский доверчиво жалуется, сетует, мужской утешает.

– Никогда не думала, что такое со мной может случиться. Понимаешь, у меня нет своей воли. И гордости никакой тоже уже не осталось. А он все это видит. Он видит, что я готова унижаться, и ему все равно. Я ему от этого еще больше противна.

– Не пори ерунду. Он к тебе очень хорошо относится.

– Откуда ты знаешь?

– Мне ли Андрея не знать? Мы друзья с первого класса. Он… Ох, Марин, ну что тут скажешь? Он хороший человек, очень талантливый, но он не хозяин своей судьбы в этом вопросе.

– По-твоему, это она – хозяйка его судьбы? Флоранс? Эта сумасшедшая?!

– Тихо, тихо… Ну не надо так. Дело не в Флоранс. Просто…

– Он женился на ней из одного только голого расчета!

– Конечно, по расчету. Но ты не должна осуждать его. Он думал в первую очередь о своем уникальном даре, о деле, о нашем общем, если уж на то пошло, благополучии.

– Он женился на ней только для того, чтобы в любое время, когда ему вздумается, беспрепятственно таскаться во Францию, в этот ваш чертов замок!

– Этот замок… Марин, я тебе сейчас скажу одну вещь. Ты только выслушай меня спокойно. Я хочу, чтобы ты поняла. Этот замок… Ты сама знаешь, я заграницу не люблю. Не хмыкай. Дело не в деньгах, не в их менталитете. Дело в том, что так уж сложилось. Я русский человек, я, наверное, намного больше русский, чем мне бы даже этого хотелось. И я там чужой. Я с этим смирился и особо из-за этого не комплексую, не переживаю, наоборот даже. Я хочу жить здесь. И хочу жить хорошо. Очень хорошо. И знаю, что у моих детей не будет иной судьбы, кроме этой, здешней, но…

– Но он же совсем другой! Другой!

– Вот именно. Андрей другой. Хотя мы с ним и дружим больше тридцати лет, за партой одной вместе сидели, я всегда это знал. Он другой. Он стремится к таким вещам, о которых большинство не задумывается и не помышляет.

– Я иногда не понимаю, чего ему нужно? Что его гложет изнутри?

– Я тоже порой этого не понимаю. Лучше я расскажу тебе о том, как мы тогда впервые приехали в замок Шенонсо и познакомились с отцом Флоранс. Это было поздней осенью, в ноябре. Мы с Андреем приехали из Парижа на машине и шли по аллее. Цветы в садах Медичи, окружающих замок, были уже выкопаны, и клумбы покрыты зеленым дерном. Моросил мелкий дождь, и в мокрой дымке мы увидели… Я так хорошо все это помню: стрельчатые арки, мост-галерея, перекинутая с одного берега реки на другой. Мы вошли, не повстречав никого на входе. Поздней осенью туристы почти не приезжают. Где-то в залах топили камины – мы чувствовали запах дыма и дров. Нас окликнул охранник и повел в белый вестибюль, где отец Флоранс как раз заканчивал свою очередную композицию. Для большой флорентийской вазы из черного мрамора он выбрал очень простую, гениально простую композицию. Зеленые кипарисы, белые лилии, зеленые гиацинты и можжевельник. Никогда прежде, нигде, ни на одной флористической выставке ни в Амстердаме, ни в Челси, ни на Ситэ в Париже, честное слово, Марин, я не видел ничего прекраснее этой его работы. Я понял тогда, какого уровня мастером является главный флорист замка Шенонсо. Андрей же понял это гораздо раньше меня. Он понял и другое, что это цех, понимаешь, замкнутая каста, проникнуть в которую со стороны, стать там своим ему – чужому, иностранцу, русскому – практически невозможно. Есть только один шанс, всего один.

– Ну да, жениться на полоумной дочке главного флориста. Продать себя.

– Если бы у меня был такой же талант, как у него, я бы тоже использовал этот шанс.

– Что – бросил бы жену, троих детей ради…

– Иногда что-то надо приносить в жертву. Жизнь заставляет, Марина. А великие шансы даются нам только раз. Если не используешь, горько потом пожалеешь. Но я не о себе говорю. Я не художник, не мастер, как Андрей. Я просто очень неплохой администратор, деляга. Но я могу понять, что движет творческими людьми. И поверь мне, Андреем двигало тогда чувство, которому он не мог противостоять. Если бы он не использовал этот шанс, он бы… Я не знаю, что бы с ним было.

– А я не знаю, что с ним творится сейчас, – женский голос звенел. – Он стал какой-то совсем другой. Я его порой просто не узнаю. Что ему нужно? Я ведь ни на что не претендую, Сережа. Я не смогу заставить его развестись с ней, я этого и не требую, но… Но он даже не хочет меня как любовницу. Совсем не хочет, даже не смотрит на меня, не замечает. А сейчас Флоранс вернулась, и вообще…

– О Флоранс можешь не беспокоиться. – Мужской голос усмехнулся. – Это я тебе говорю.

– Ах, откуда ты знаешь. Он ночью с ней там дома вдвоем, и они…

– А ты не пробовала одеваться по-другому, Марин?

– Что?

– Слегка посексуальнее. И прическу бы изменила, покрасилась, что ли, в рыжую. Со стилистом посоветовалась бы. Ну не знаю, попыталась бы как-то удивить его собой.

– По-твоему, я совсем некрасивая, да?

– Да господи, нет, конечно, ты вон какая у нас славная, но… Меняться надо. Все меняется, Марин. Жизнь меняется. И мы должны меняться, приспосабливаться. Метаморфозы, Марин, – это приметы времени.

– Но я не хочу меняться. Я хочу, чтобы он полюбил меня такой, какая я есть.

– Ты же знаешь, Андрей любит такими, какие они есть, только…

– Цветы? Да это же просто товар, товар, который мы продаем. А я… я живой человек, неужели он этого не понимает? Живой, живой!

Топот острых каблучков куда-то прочь, наверх. Шаги вниз – энергичные, уверенные, мужские.

По лестнице спустился широкоплечий блондин плотного телосложения в серых брюках и белой сорочке. При галстуке, но без пиджака. Увидел Катю. И Катя сразу его узнала: тот самый вчерашний посетитель – Сергей Тихомиров.

– Добрый день, – поздоровался он. – Ха, вот так неожиданность! Хотя чего уж тут неожиданного, сами с Андреем вчера напросились.

Катя поняла – он тоже сразу ее узнал, а вчера в кабинете, казалось, почти и не смотрел в ее сторону.

– Меня зовут Екатерина Сергеевна, я по поводу…

– А я Сергей. Вы тоже в уголовном розыске работаете, как и тот парень вчерашний, майор?

– Я занимаюсь информационным сопровождением, – уклончиво ответила Катя (скажешь, что ты из пресс-службы, только все испортишь).

– Информация дело полезное, нужное. – Тихомиров откровенно разглядывал Катю. – Без информации сейчас никуда. Чем шире резонанс, тем лучше. Ну и как вам, Екатерина Сергеевна, тут у нас?

– Я не ожидала попасть в цветочный магазин, – честно призналась Катя.

– Да, лавочка у нас еще та. За одну аренду в центре сколько платим – уму непостижимо. – Он извлек из кармана брюк пульт, включил плазменную панель, укрепленную над столом с кассой и компьютером, которую Катя и не заметила. Экран запестрел, как клумба, – калейдоскоп цветов закружился, потом замедлился и обернулся медленно распускающимися бутонами. Лепестки упруго выгибались, набирали силу, расправлялись – и вот уже на экране расцвел хрупкий цветок, названия которого Катя не знала.

– Должен вас огорчить, Андрей здесь практически не бывает, его можно застать только в Воронцове, там наше основное хозяйство. А здесь у нас, как видите, просто лавка, пункт реализации для удобства клиентов и престижа фирмы. – Тихомиров смотрел на Катю с высоты своего роста. – Да и меня вы тут случайно отловили. Здесь у нас обычно только продавщицы, кстати, они сейчас явятся, обедать пошли в кафе. А из нашей топ-команды тут бывает регулярно только наш флорист Марина Петровых. Да вы ее слышали. – Он усмехнулся. – Вы ведь нас подслушивали. Я видел сверху, как вы вошли. Кстати, какое у вас звание?

– Капитан милиции. Я не подслушивала, я впала в ступор от восхищения, – в тон ему ответила Катя. – Засмотрелась на бочку с подсолнухами и на вон тот гобелен.

– А это… это так, баловство, французские сны… Вы на меня не обижайтесь, Екатерина Сергеевна. Я сам обалдел от неожиданности, признаться, так скоро я гостей из милиции не ждал. Когда это с Андреем стряслось и он мне позвонил в панике, мы думали, что дальше предпринять. Андрей решил к вам в органы обратиться. В отделении с нами и говорить бы никто не стал, просто отмахнулись бы, спровадили, как обычно. Хорошо, у него телефон остался одной клиентки, он ей свадьбу дочери декорировал, ну, все там свадебные флористические прибамбасы делал. А муж этой бабы… то есть клиентки… генерал МВД, шишка. Вот он и позвонил напрямую. Они нас к вам направили, так как нападение на Андрея было совершено, как нам сказали, на территории области, и поэтому…

– А на него действительно напали? – спросила Катя.

– То есть как? Конечно. – Тихомиров с недоумением уставился на нее. – Он мне позвонил в пятом часу утра, сам не свой. Подождите, а вы что же…

– Я пришла задать несколько вопросов. – Катя собрала, связала в узелок всю отпущенную ей богом наглость и апломб. (Что скажет Никита, узнав, что она снова сунулась не в свое дело? Ведь нипочем не поверит, что она оказалась здесь, у дверей этого «Царства Флоры», ну совершенно, совершенно случайно!)

– Мне?

– Получается, что вам, раз гражданина Балмашова здесь не бывает. А потом я переговорю с вашей сотрудницей, той, что наверху.

– Марина ничего про это не знает, – сказал Тихомиров. – Здесь никто ничего не знает. Андрей просил не говорить никому.

– То есть скрыть факт нападения?

– Он не хотел огласки. Он и жене ничего не сказал, точнее, соврал, что просто поскользнулся на берегу. Она больна, ей не нужны лишние переживания. А Марина, она и так все принимает чересчур близко к сердцу. Андрей ее просто пожалел. Так о чем ваши вопросы? Вы, пожалуйста, садитесь.

– Куда? – кротко спросила Катя.

Он оглядел зал.

– Да, действительно, куда… Этого мы для клиентов и не предусмотрели… Вот сюда, пожалуйста. – Он снял с дубового табурета тяжелую керамическую вазу, полную нежно-сиреневых цветов совершенно фантастического вида. – Прошу покорно.

– А что это за цветы? – Катя не смогла скрыть своего восхищения.

– Это геликония, только вчера из Голландии самолетом доставили.

– Вы давно знаете Балмашова? – Катя начала задавать вопросы. Назвался груздем, полезай… одним словом, лезь туда, не знаю куда. Собственно, зачем она вмешивается? И в чем вообще дело? Ни в чем. Нет ни заявления, ни возбужденного дела, ни даже материала предварительной проверки. Так, одни слова, лихорадочные эмоции – «меня хотели убить», «страх… ужас смерти».

– Ой, всю жизнь, наверное, мы с ним друзья со школы.

«Как и Серега Мещерский с Драгоценным, – подумала Катя. – Где их сейчас, бедных, носит? По каким таким Карпатам?»

– А это вот все? – Она оглядела зал.

– Это все наш совместный бизнес. Мы с ним компаньоны.

– Вы флористы?

– Он флорист, талант, мастер. Учился этому ремеслу много лет, постигал. А я что-то вроде коммерческого директора лавочки, администратор, снабженец, переговорщик – ну, все вместе в одном лице, вы понимаете, в целях экономии средств.

– У вас большая фирма?

– Средняя. Основные наши площади за городом, в Воронцове, здесь вот магазин, еще терминал мы арендуем в Домодедове для приема грузов. Персонал нанимаем – рабочих, водителей, продавцов. Замучились – сплошная текучка, с одной проверкой кадров полная заморочка.

– Проверкой кадров?

– Ну да, чтобы не воровали. – Тихомиров усмехнулся. – Андрей этим не занимается, занимаюсь исключительно я, бедный.

– А чем занимается он?

– Основой бизнеса. Он мастер, на нем одном все и держится. Марина Петровых – хороший флорист, но она, если честно, не в счет. Рядовой профессионал, добросовестный, грамотный. Андрей же уникален в своем роде. Да вы наверняка не раз видели по телевизору его работы. Открытие отеля «Ритц-Плаза» видели?

– Нет.

– Он полностью оформлял цветами убранство вестибюля и банкетного зала. А похороны Туркмен-баши?

– Увы, тоже нет.

– Очень красивые были траурные композиции, очень. Вообще, траур его особенно вдохновляет. Ну, а про свадьбу олигарха… того, которому срочно жениться пришлось после скандала с девицами, наверное, и спрашивать не стоит. Фото только в «Форбс» были, кажется…

– Я поняла главное: у вас солидные клиенты.

– У нас всякие клиенты. Цветы – вещь мимолетная, недолговечная. Будешь ждать денежного клиента, а он не явится. А цветочки-лепесточки завянут, сгниют. Одни убытки будут. Так что мы всем клиентам рады. Вот вы… вам ничего тут у нас не приглянулось?

– Ой, все приглянулось. У вас тут действительно настоящее царство Флоры. Очень точное название вы для своей фирмы выбрали.

– Вы приезжайте в Воронцово, на тамошние наши угодья посмотрите, как там Андрей развернулся.

– Скажите, что вы сами думаете о том, что с ним произошло?

– Я думаю, что товарищ мой попал в беду. Только вот что за беда такая, откуда? Как гром среди ясного неба.

– У него есть враги, недоброжелатели?

– Врагов нет. А недоброжелатели – конечно, есть, у всякого талантливого, успешного человека сейчас недоброжелателей и завистников полно.

– Конкуренты?

– И конкурентов навалом. Вы по бульвару по Гоголевскому одному только пройдите, по Остоженке, так штук пять флористических салонов насчитаете. И все есть-пить хотят, все за место под солнцем борются. Прямо сплошная борьба сумо.

– Балмашову кажется, что у него в доме в его отсутствие кто-то был. Вам он об этом говорил?

– Сначала нет. Видно, он и сам не был до конца уверен. Он сказал мне уже после нападения, когда мы утром встретились. Вот тут он мне все и рассказал. А до этого я замечал, что он как-то уж слишком напряжен, весь на взводе, как пружина. Мне и невдомек было. Я ему: чего ты, Андрюха, расслабься, а он… Теперь-то я понимаю.

– Тогда, утром, когда он вам позвонил, вы приехали к нему?

– Нет, мы очень рано встретились на базе в Воронцове, он попросил, чтобы я приехал туда.

– А почему же не к нему домой, ведь нападение было недалеко от дома?

– Там жена его, Флоранс. Я же вам говорю: он не хочет, чтобы она узнала.

– Она так серьезно больна?

– Вы о ней лучше у него самого спросите. Идет? Я в таких вопросах не консультант.

– И все же он зря отказался писать заявление. Кстати, а почему он отказался?

– А что, заявление поможет? Защитит?

– Ну, вот мы же занялись его делом.

– Занялись. Явилась очаровательная девушка, капитан милиции… Я смеюсь, не подумайте, что в укор или в претензию. Я вообще думал, нас пошлют с Андрюхой как можно дальше.

В этот момент у входа мелодично зазвенел колокольчик, и в магазин шумной стайкой впорхнули три молоденькие девицы – вернулись с обеда продавщицы.

– Вот и смена. Вахту сдал, – усмехнулся Тихомиров. – Оксана, проверь по каталогу, нерине поступили? Два заказа по ним на пятницу и субботу.

– Сейчас проверю, Сергей Геннадьевич. – Одна из продавщиц пошла за стойку к компьютеру, другая нырнула в подсобку, третья поднялась по лестнице наверх.

– И вот, пожалуйста, Екатерине Сергеевне организуйте что-нибудь оригинальное. – Тихомиров улыбнулся Кате.

– Зачем, спасибо, не надо.

– Вы что, цветы не любите?

– Очень люблю.

– Тогда в чем дело? Вы время потратили, жалобы наши проверяя. Пять минут подождите. Вам сейчас все в лучшем виде организуем, дома любоваться станете, нас вспоминать. Марин! – крикнул он зычно. – Спустись, пожалуйста, сюда!

Стук каблучков наверху.

– Такой экземпляр нравится? – Тихомиров кивнул на плазменную панель, демонстрирующую белый цветок.

– Очень.

– Королевский гиацинт. Уже не сезон, но у нас парочка есть.

Каблучки – вниз по лестнице. Катя увидела на ступеньках ту, которую звали Мариной. В джинсах, в черной футболке, в очках, делающих ее похожей на учительницу начальных классов, с легким оливковым загаром на скуластом лице. Она быстро спустилась, излучая приветливость и вежливое внимание к новой клиентке (видимо, так она восприняла Катю).

– Что-нибудь оригинальное, – Тихомиров подмигнул ей, – с гиацинтом.

– Одну минуту, может быть, вот так? – Марина улыбнулась Кате, как улыбалась до этого сотням других клиентов.

«Что мне делать? Я погибаю…» Неужели это она говорила так там, наверху? Откуда что в этом царстве берется и куда что девается с повелительным звоном колокольчика над дверью?

– С гиацинтом желаете? У нас есть, Оксана, принесите из холодильной камеры розовый… нет, белый, лучше белый. – Флорист Марина окинула Катю быстрым оценивающим взглядом. Взяла с полки маленькую изящную корзинку, укрепила внутри ее формочку с шипастой насадкой для цветов. – Две зеленые лилии и что-нибудь такое сюда еще блям-блям… какое-нибудь контрастное пятно… Одну минуту. – Она метнулась в глубь зала.

Катя последовала за ней. Стена зеленого бамбука, подсолнухи в бочке, гобелен. Она подошла к нему почти вплотную.

– Какая красивая вещь, – похвалила она. – Кажется, Никола Пуссен, да?

– Да, это по его картине сделано «Царство Флоры», – ответила Марина. – У нас почти все о ней спрашивают – кто изображен, что означает?

– Вот это Нарцисс, а это… это нимфа Эхо? – Катя указала на пару в самом центре гобелена, возле каменного кувшина с водой. Ей приятно было блеснуть эрудицией и перед этой девицей, и перед Тихомировым, который что-то разглядывал в компьютере. Пусть не думают, что капитаны милиции – какие-то там сундуки с ржавыми замками, затесанные тыковкой. – Не повезло бедной нимфе с таким бойфрендом. Это сама богиня Флора. Танцует себе, ей и горя нет. В небе конями управляет, конечно же, бог Аполлон – Гелиос. Бог Солнца. А вот это кто же? – Она указала на ту, которая, запрокинув голову, смотрела на солнечного возницу снизу с земли с тоской и жадностью, с грустью сердечной.

– Кифия-Подсолнух, – ответила Марина. Занятая составлением композиции, она не оборачивалась на гобелен, отвечая чисто машинально. Видно было, что объяснения давно уже навязли у нее в зубах. – Она всегда смотрит только на него одного, и видит только его, и любит только его. Без него она умирает, вянет. Они все умирают в конце концов, превращаются в цветы. Это «Метаморфозы» Овидия. Пуссен сделал точную иллюстрацию к ним.

Катя смотрела на картину. Танцующая Флора, залитая солнцем цветочная поляна. Шпалеры диких роз. Нарцисс, зачахший от любви к собственному отражению в воде; нимфа Эхо, безответно влюбленная в него; Кифия-Подсолнух, опять-таки влюбившаяся в самый недоступный объект желания – в солнечного бога… Любовь, любовь, любовь, шмель, жужжащий в стеклянном плену окна. Но почему же тогда… Зачем на цветах столько крови набрызгано? И этот вот… этот кричащий от ярости и боли… этот ужасный воин в шлеме с перьями, который вот-вот покончит с собой в этом цветочном раю, напоровшись на собственный меч, воткнутый рукояткой в мягкий дерн?

Катя протянула руку и коснулась вытканного лезвия. Потом дотронулась до груди воина. Полдюйма, не более, вот сейчас это произойдет, он разрежет себе сердце острием.

– Это Аякс, тот, что из Трои, – сказала Марина.

– А это гвоздика… кровь его превращается в гвоздики? – Палец Кати скользнул вниз. К ногам воина Аякса падала гвоздика. – Почему же он хочет убить себя?

– Они что-то там не поделили на Троянской войне. И его предали, обманули. А он не смог этого перенести и зарезался. Гвоздика с тех пор самый мужской, воинский цветок. Заметили, ее всегда на 23 февраля мужикам дарят?

– Точно, дарят. А этот охотник, раненный, с копьем, с собаками? Странно, как смотрится кровь, превращающаяся в цветы. Зловеще.

– У нас есть кое-кто, кто считает, что это очень даже оригинально, – усмехнулась Марина. – Охотник – это античный мачо, любимец дам – Адонис, убитый вепрем.

– И есть такой цветок адонис?

– Есть анемон – так себе, невзрачный дичок.

– А за ним кто же изображен – вот здесь, в венке и тоже с цветком?

– Гиацинт. Вон его убийца наверху, – Марина указала на солнечного возничего. – Случайно пришиб парня, а до этого они дружили, были неразлейвода. И вот эти тоже дружили-дружили, были неразлучны и умерли в один день, превратившись в растения. – Она ткнула в пару, вольготно раскинувшуюся в нижнем правом углу картины. Два юнца в венках, голова одного на коленях другого, томный взгляд. – Это Крокус и Смилакс. Сладкая парочка.

– Гомики, – подал реплику молчавший до этого момента Тихомиров.

– Ничего подобного. Просто в древности так было принято, такие были правила дружбы. По-твоему, мужики и дружить уже не могут без подозрения в голубизне?

– Нет, скажите, я такое говорил? Говорил? – Тихомиров покачал головой. – Вот вечно мои слова перевирает, что за манера такая!

– Потрясающий художник Пуссен, – заметила Катя примирительно. – Вообще, у вас интересный магазин, надо взять на заметку.

– Берите, берите, пригодится и вне службы тоже, – хмыкнул Тихомиров. – Свадьба наметится, день ангела, день влюбленных или похороны там… Ну, до этого, я думаю, не дойдет. А так всегда рады украсить серые будни нашей флорой.

– Вот, пожалуйста. – Марина выставила перед Катей корзиночку с цветами. Чудесная стильная поделка.

– Сколько я должна? – Катя полезла в сумочку за кошельком.

– Обижаете, – сказал Тихомиров.

– Нет, нет, сколько? – Катя зацепила в недрах сумки кошелек, и тут взгляд ее наткнулся на диск. Тот самый диск, на который она скачала у Колосова файлы по убийству в Больших Глинах. А ведь там тоже были цветы. И эта странная улика – желтый пластиковый цветок, похожий на недоразвитый тюльпан, и фрагмент еще какого-то растения.

«Вот так удача, сейчас спрошу, – обрадовалась Катя, расплачиваясь. – А то где потом эксперта искать? Тут же профессиональные флористы».

– У меня к вам еще один вопрос, – сказала она. – Можно вот этот диск открыть на вашем компьютере? Нужна небольшая консультация.

Марина вручила ей корзиночку и забрала диск. С несколько озадаченным видом обернулась на Тихомирова. Тот кивнул – давай, давай, исполняй.

– У нас одно дело, и там непонятный предмет найден. Два непонятных предмета и как раз по вашей части. Вот этот файл, пожалуйста. – Катя показала на мониторе. – Скажите, пожалуйста, что это может быть за цветок?

– Вот этот желтый на фото? Но он же ненастоящий.